По дороге назад я зашла в «Теско» и купила пачку «Джемми доджерс», сэндвичи с тунцом, молоко, воду и одноразовые чашки. Бену точно должен нравиться тунец, подумала я, вспоминая завалы на кухне. Конечно, о том, чтобы принимать пищу внутри дома, и речь не шла, но можно попить чаю на крыльце.

Начало смеркаться, вдоль идиллической деревенской улицы зажглись желтые фонари. Где-то вдалеке залаяла собака, ей вторила другая. В окнах горел уютный свет – во всех, кроме дома Бена, который стоял в отделении, как мрачная гробница.

Я постучалась в дверь и обнаружила, что, как мы и условились, она незаперта. Приоткрыв ее, я заглянула во мрак. Меня окатило волной отвратительного запаха.

– Бен! – позвала я. – Я вернулась, спускайся, посидим на крыльце. Я поесть принесла.

В глубине дома послышался шорох, где-то скрипнула половица.

– Бен? Ау?

Раздались шаги.

– Поднимайся сюда, в ее… в комнату с вещами твоей сестры! – крикнул он сверху.

– Ты уверен? – отозвалась я. – Там такой чудный вечер, звезды и приятный ветерок.

Через несколько секунд полной тишины он наконец ответил:

– Хорошо, я выйду, но сначала поднимись сюда ненадолго, я хочу тебе кое-что показать.

– Ладно, – нехотя согласилась я.

Подсвечивая путь экраном телефона, я поднялась на второй этаж, переступая через хлам, нагроможденный на ступеньках. Тут были банки с краской и растворителем, видеокассеты, нечто вроде лыжного костюма в стиле восьмидесятых и полчища пакетов. Из-под двери в конце коридора пробивалась желтая полоска электрического света. Я отворила дверь и вошла внутрь.

Бен сидел на полу в центре комнаты. Он раздвинул хлам в стороны, расчистив вокруг себя круг метра три в диаметре. Рядом с ним стояла картонная коробка. Он доставал из нее и аккуратно раскладывал вокруг себя какие-то бумажки: вырезки из газет, распечатки, пожелтевшие документы, черно-белые фотографии, потрепанный сборник стихов Уильяма Блейка. Поодаль стоял проигрыватель, на котором крутилась пластинка – «The Man Who Sold the World» Дэвида Боуи.

Викерс посмотрел на меня снизу вверх. Его глаза покраснели, как будто он только что плакал.

– Тебя долго не было.

– Да, я зашла в магазин по дороге. – Я протянула ему пакет, и Бен жестом велел положить его на кровать. – Что за бумажки?

– Мое расследование. Ты не одна ее искала, знаешь ли. – Он похлопал по ковру рядом с собой. – Садись, я тебе все расскажу.

– Но ведь ты уже рассказал мне все, что знаешь. Разве нет?

– К сожалению, правда гораздо больше и гораздо страшнее, чем наш мозг способен переварить за один раз. – Бен посмотрел мне в глаза. – Садись.

Я опустилась на пол рядом с ним. Пробежав взглядом по вырезкам, я не нашла в них ничего особенного: обычные статьи. Некоторые были посвящены вандализму и музыкальным фестивалям, тут же лежало несколько некрологов. Среди них нашелся только один заголовок, который бросился мне в глаза: «Кто положил Беллу в дерево?» Опять эта Белла!

– Что ты знаешь про Гластонбери? – начал Викерс.

– Это музыкальный фестиваль, самый крутой в мире и один из старейших.

– А про само место?

– Там молочная ферма, а рядом разрушенное аббатство.

– Нет, – он покачал головой, – и да. Но это неважно. Гластонбери – сердце мира. Место, откуда все началось и где все и закончится. – Он уставился в пустоту.

Если бы я не знала, что Бен душевнобольной, я бы, наверное, начала над ним смеяться – уж слишком пафосным и многозначительным был его тон. Как у телепроповедника. Неужели он позвал меня сюда, чтобы грузить подобной чушью?

– Бен, я не совсем понимаю, какое отношение это имеет к моей сестре.

– Она была там.

– Как и еще сто тысяч человек. Что именно началось в Гластонбери? И что должно там закончиться?

Вместо ответа он порылся в бумажках и протянул мне фотографию. На ней был изображен холм с высокой башней на вершине, утопающий в лучах закатного солнца.

– Это холм святого Михаила – так называют его сейчас. Но настоящее имя ему Авалон.

– Подожди, ведь Авалоном назывался остров, где жил король Артур? – Мне вспомнилась книга с красивыми цветными иллюстрациями, которую ты читала мне в детстве. Я посмотрел на вешалку с твоими вещами, и мне захотелось прикоснуться к ним. С трудом я перевела взгляд на Бена.

– Он там похоронен, – наконец произнес он.

– Кто?

– Король Артур.

– О’кей. Но разве это не остров где-то в океане? – повторила я, глотая улыбку.

Бен проигнорировал мой вопрос.

– Король Артур лежит внутри горы. Это хрустальная гора, которая является входом в царство мертвых. Когда народ позовет его, Артур проснется и встанет во главе несметного воинства. И возродит великую империю. Вот почему Авалон – начало и конец всего, колыбель и могила.

– Это просто красивая легенда, Бен. При чем тут фестиваль? И моя сестра? – У меня ныли виски, и я не была настроена слушать эти сказки дольше, чем того требовало чувство жалости к несчастному.

– А тебе не приходило в голову, что фестиваль проходит там не случайно? Что люди, которые основали его, выбрали место сознательно? Как и день?

– А что за день?

– Первая суббота после девятнадцатого июня. Почти всегда Гласто начинается именно вокруг этой даты.

«Сон в летнюю ночь» – я вспомнила книгу в твоей коробке и почувствовала неприятное покалывание где-то глубоко в переносице, как будто вдохнула красный перец. Но вслух ничего не сказала.

Бен сверкнул на меня глазами и нервно потер ладони о свои худые, обтянутые замызганными джинсами колени.

– Это место наполнено духами, добрыми и злыми. Люди, основавшие фестиваль, посвятили его друидским божествам. Они празднуют великий праздник солнцестояния. Это время, когда духи ходят по земле, говорят с людьми и завладевают их телами. Я думаю, друидские жрецы выбрали ее своей белой королевой и оставили там, на дне озера. – Он зашелся приступом глубокого лающего кашля.

Я поднялась на ноги, чтобы дать ему бутылку воды, но голову повело, и я ухватилась за ближайшую гору вещей, повалив их на пол.

– Что ты наделала! – вскричал Бен и принялся извлекать из-под книжного завала свои драгоценные бумажки.

– Тебе не кажется, что тут несколько жарковато? – спросила я, утирая со лба испарину, пока он осторожно раскладывал по своим местам хрупкие, как крылья бабочек, истлевшие газетные вырезки. Пластинка кончилась, и в наступившей тишине раздался глухой рокот, доносившийся откуда-то снизу. – Что это за звук?

Он прислушался:

– Наверное, с улицы.

– Да нет, это внутри дома. – Держась за стену, я поднялась и приоткрыла дверь.

Обжигающий черный дым ударил меня прямо по глазам. Я шагнула к перилам и глянула вниз. По ступенькам на второй этаж медленно взбиралось черно-рыжее жидкое пламя, будто перетекая снизу вверх. Первый этаж, сколько хватало глаз, был охвачен сине-бурыми всполохами. Вверх, будто джинн из бутылки, столбом шел черный дым.