Урок двадцатый — Социология
Тема: Семья, этапы ее формирования.
— Макс, — донёсся до парня едва слышный шепот.
Он открыл глаза, вокруг была серая темнота карцера.
— Мааакс, — неизвестный произносил имя чуть растягивая гласную, словно кто-то пел. Или плакал.
Парень встал с узкой койки и приблизился к двери.
— Мааакс, пожааалуйста.
Грош, совсем как в школе, перед тем как войти в класс в середине урока, припал к двери и заглянул в замочную скважину. Коридор был освещён и абсолютно пуст. Лишь напротив его камеры была точно такая же дверь.
— Мааа… — тонкий голос захлебнулся.
Лиса, отделённая от него светлым коридором, плакала. Макс отвернулся от замка, и сел на пол прислонившись затылком к железу.
— Не реви, — парень повысил голос, — Калес жив, он в госпитале.
— Что… почему… зачем.
Он слышал выкрики, обрывки вопросов, на которые не мог ответить. Настя тут уже двое суток, нервы должны были сдать еще вчера. В коридоре послышался звук приближающихся шагов, всхлипывания тут же затихли, парень снова прильнул к замку.
Их было трое. Двое в камуфляже и один в грязной черной форме. Охранники и заключённый. Остановившись перед следующей дверью, один из сопровождающих загремел ключами.
Карцер учебного лагеря был не велик, десять комнат без окон, и еще ни разу на памяти парня, он не был заполнен полностью. Не то что бы студенты вели себя образцово-показательно. Скорее попадались нечасто.
— Давай, пошел.
— А поласшковей нельща? — заключенный чуть покачнулся, на пол упали две красные капли, ровными кругами распластавшись по затёртому линолеуму, — Хошу я поха сам.
— Давай, болтун, — судя по всему, пленника толкнули, — Много хорошего наговорил, раз можешь.
Взвизгнули несмазанные петли, замок два раза мягко щелкнул, на каждый поворот ключа.
— Кто вы? Я требую…. Вы не смеете… — Лиса повысила голос.
Вместо ответа один из конвоиров в камуфляже походя стукнул по двери ее карцера.
— Леха! — позвал, выждав минуту, Грошев, — Что они хотели?
— Макш, твою мать… што ты…орил…што…ою…ать!
Смысл фразы Макс уловил, но ответить на это ему было нечего. Он предпринял еще две попытки поговорить с другом, но с тем же успехом. Лиса снова разревелась, раньше она не была плаксой, но видимо предел прочности есть у каждого.
Времени в карцере не существовало, оно шло для тех, кто остался снаружи. Для тех, кто ходил, стоял, ел, пил, смеялся. В любой другой день, Грош бы лег спать ни о чем не думая, но сегодня не смог. Он ворочался на узкой койке, мысли текли лениво, как густой кисель. Он что-то упускал и знал это.
Стук тяжелых ботинок раздавшихся спустя вечность, он воспринял почти с радостью. Бездействие и неопределённость угнетали.
Шаги затихли перед дверью карцера, теперь его очередь отвечать на вопросы, теряя зубы. Или Насти, которую заперли напротив.
Загремел замок, Макс выдохнул. Его, слава Императору, или кто там вместо него на троне. Дверь открылась, охранник, стоящий за спиной у визитёра, щёлкнул выключателем в коридоре, узкую камеру залил свет единственной лампы, забранной решетчатым железным плафоном.
— Подожди снаружи, — приказал охраннику лысый мужчина.
Когда он говорил, на его лбу собирались жирные складки. Макс не мог с ходу понять, сколько посетителю лет. На первый взгляд чуть больше сорока. Лучики морщинки, смуглая кожа, внимательные карие глаза, подтянутая фигура. Но потом на его лице появилось нечто такое, что заставило мысленно прибавить еще полтора-два десятка.
Дверь закрылась, мужчина остался стоять. Повинуясь наитию Грош выпустил силу с ладони.
— Со всеми так здороваешься? — не обманул ожиданий незнакомый псионник.
Голос у него оказался неподходящим, слишком высоким и молодым, как у подростка, едва переступившего порог созревания.
Молчание затягивалось, и человеку это не понравилось. Вряд ли его вопросы часто игнорируют, во всяком случае, не такие как Грошев.
— Знаешь, кто я?
— Нет. А что уже пора падать ниц? — Макс приподнялся на койке.
— Дерзок, — констатировал визитер, — Я пришел сказать спасибо.
— Спасибо — парень посмаковал слово, словно оно имело вкус, — Впервые слышу. Приятно.
— Не хочешь спросить за что?
— Не хочу портить впечатление.
Еще одно минутное молчание.
— Я — Николай Лисицын.
Макс отвернулся, почему-то именно в этот момент ему вспомнилось светлая кожа и вздохи, едва слышные, но такие оглушающие. Трудно смотреть в глаза человеку, чья внучка провела под тобой пару ночей. Словно он мог залезть в голову и увидеть эти воспоминания.
— Спасибо за внуков.
— Не благодарите, я мало что смог.
— Ты оттянул их внимание на себя, дал нового подозреваемого, дал право на сомнение. Именно поэтому Калес и Настя еще живы.
— Как гвардеец?
— Без сознания.
— Надеюсь он очнётся, — Грош выпрямился и посмотрел на Лисицына.
— Благодар…
— И надеюсь, что сам сверну ему шею.
Николай вглядывался в лицо Грошева. Он не стал протестовать, ругаться, не стал угрожать. Просто смотрел.
— Что он сделал? Смертельно оскорбил? Плюнул в душу? Обманул?
— Убил моего отца.
Карие глаза сузились.
— Доказательства?
— Спросите его. А еще лучше следователя Траворота.
— Мы не повышали ему кад-арт, — проговорил мужчина в сторону, — Но теперь видимо придётся.
— Вы не особо удивлены, — сидя на койке, Макс прислонился к стене, — Но с этим можно не торопиться, отец не вернулся.
— К Насте претензии будут?
Парень сцепил зубы.
— Что, ни одной?
Дверь открылась, Лисицын повернулся, увидел Старшего куратора и морщины на лбу разгладились.
— Что скажешь Вячеслав?
— Много чего. И все нецензурное, — ответил Нефедыч, — Почему в это дерьмо снова макнули меня?
— Ну, не совсем тебя. И даже не твою семью.
— Студентов. За них отвечаю я, как ни крути.
Грошев не удержавшись хмыкнул.
— А я за тебя, — не обращая внимания на парня Лисицын встал, — Обещал твоему отцу, если помнишь. И сдержу слово. Идем.
Куратор вышел из камеры первым.
— Кто такой Цаплин? — спросил уходящего Николая Максим.
— А сам как думаешь?
— Служба безопасности императора?
— Нет. Или не совсем, — Лисицын задумался, — Шутка в том, что никто толком не знает. Но приказа на уничтожение отдал не он. Это СБ, как раз ратовали за полную зачистку и посмертное расследование. А Цаплин остановил, полномочия у него закачаешься, — мужчина остановился на пороге и, обернувшись, добавил, — Про него с уверенностью могу сказать только одно, пару лет назад он носил другую фамилию.
Свет погас, в замке повернулся ключ. Грош снова остался один, зато гости нанесли визит в карцер напротив. Он слышал, как говорила Лиса, как отвечал ей дед, как непривычно мягким голосом Старший Куратор что-то объяснял им обоим. Слышал, но не мог разобрать ни слова.
Через пару часов Макс понял, что-то не так. Это иррациональное чувство пришло в один момент, и он целую минуту сидел неподвижно, пытаясь понять, что его вызвало. Звук? Запах? Ощущение? Нет, что-то другое.
Парень встал. Узкий пенал комнаты, тишина и темнота. Вот оно! Снова. Кусочек света, заглядывающий в камеру через замочную скважину, погас и зажегся.
Грош старясь двигаться, как можно тише сместился к двери и заглянул в щель. Никого не было, свет горел так же ярко, не мигая. Макс ждал, пока не затекли колени. Прислушивался. Пока ему не стало казаться, что он на самом деле, что-то слышит. Далекий шум, близкий шорох, стук собственного сердца. Воображение или реальность? Парень закрыл глаза и досчитал до десяти. Звуки исчезли. Он встал, и в этот момент словно ожидая, пока он сдатся, свет снова исчез. В замочной скважине щелкнул ключ.
Желать скорой развязки — это одно, дождаться на деле — другое. В девяти из десяти случаях ты оказываешься не готов к финалу. Макс повернулся, разглядывая посетителя без всякого удивления. Мужчина, шагнув в комнату, без слов ударил парня в грудь.
— Что вы делаете? — услышал он крик Лисы, которая наверняка, как и он ранее приникла к двери.
Парень согнулся, ухватился рукой за железную койку, хватая ртом воздух. Ему тут же накинули на голову, какую-то тряпку, едва не перекрыв кислород полностью. Пакет? Мешок? Наволочка?
Он вскочил, стараясь стряхнуть ткань, но руки жестко зафиксировали. Дернувшись, он ударился коленом о койку. Сначала первого, а потом второго запястья коснулся металл наручников.
Он запнулся ногой за ногу, влетев плечом в косяк, но упасть ему не дали, пусть такая забота отдавала грубостью.
— Куда вы его тащите?
— Макш! Што тахое?
Грошев слышал удаляющиеся голоса друзей, чувствуя, как его толкают все дальше и дальше во тьму, пахнущую пылью. Кожу на ладонях обдало прохладным ветром, и парень понял, что они вышли на улицу.
Шагов через пятьдесят Макс снова споткнулся, конвоир выругался и ударил парня в плечо. Грош полетел на землю. Ударился коленом и обжог руки о крапиву или еще какую зеленую пакость. Его ударили снова, на этот раз в живот и потом пнули, и он откатился на спину.
— Что вам надо? — не выдержал парень.
Молчаливое избиение было неправильным. Макс не мог подобрать другого слова. Побои можно вытерпеть, кому знать, как не ему. Можно защищаться, можно уклоняться, отползать плача и умоляя остановиться. Но нельзя все это делать в тряпочной темноте, не видя, чьи руки наносят удары, не понимая, куда будет нанесен следующий.
Макс чувствовал влажное дыхание. Все что его окружало это пахнущая пылью тряпка, и боль, оставляемая невидимыми руками и ногами.
— Что вам… — очередной удар заставил его проглотить вопрос.
Парень упал, не пытаясь подняться, если хотят пусть запинывают. Тряпку с лица сдернули, и темнота сменилась ослепительным светом. Перед глазами все расплылось, брызнули слезы. Не от пинков и ударов, от рези этого чистого дня.
— Где он? — Гроша схватили за волосы, заставляя поднять голову, — Где камень?
Парень заморгал тёмное пятно обрело четкие очертания. Свет поблек, он увидел того, кто пришел в карцер и вытащил его из камеры. Того, кто не отвечал на вопросы, а задавал свои. Старший куратор выглядел совсем не таким, как еще недавно в обществе Лисицына. Нефедов был в ярости. Безумная ледяная злость мужчины могла довести до истерики любого студента.
Но Макс смотрел не в глаза, не на кривящиеся выплевывающие слова губы, он смотрел ниже, на то, что выглядывало из-под ворота рубашки. На цепочке, рядом с покачивающимся муляжом кад-арта висела железная табличка. Ничего странного, ничего необычного. Куратор — военный. Только вот вместо полагающегося всем солдатам единственной строчки пятизначного номера, там было целых две. Координаты старой метрической системы контрабандистов.
— Где? Камень? Керифонта? — Нефедов сопровождал каждое слово ударом, в лицо, под ребра, в плечо.
— Я его разбил.
— Нет, гаденыш, эту сказку вы с Самарским СБ расскажете, если вас захотят слушать. Говори, или я выбью это из тебя вместе с внутренностями, — мужчина отпустил волосы парня.
— Вячеслав? — позвал кто-то.
Парень поднял голову и встретился взглядом со светло карими удивленными глазами Вишни. Макс сплюнул кровь на примятую траву. Руки стали зелеными от сока стеблей.
— Что деется, — протянула стоящая рядом с Вишневской библиотекарша и покачала головой.
Увлеченные друг другом они не заметили, как появились женщины.
— Что он опять натворил? — преподша сжала узкие губы, — Сдай его императорской службе безопасности, пусть там разбираются.
Грошев понял, что булькающие звуки, которые все слышат, вылетают из его горла. Он понял, что смеется, пытается собрать руки и ноги, чтобы подняться и смеется.
— Не сдаст, — парень привстал на одно колено и улыбнулся, прекрасно осознавая, что зубы у него красные от крови.
— Вячеслав, это не твое дело. Больше не твое.
— Его, его, — Макс хихикнул, — Пятнадцать лет назад уже шла охота за этим камушком. С тех пор как я появилась в лагере, все смотрят с сочувствием. Не на меня, на вас куратор, как на тяжело больного. Вы так хотели участвовать в моем задержании, почему?
— Личная причина, — вздохнула библиотекарша, — Личная заинтересованность.
— Закрой рот, старуха!
— Кто из Нефедовых извалялся в грязи пятнадцать лет назад? Дед? Отец? Мать?
— Брат, — ответила Грошу Марья Курусовна, — А отец…
— А отец расплатился за это головой, — закончил Куратор, снова замахиваясь.
— Стой! — крикнула Вишня, — Не пачкай руки, — она не смотрела на Макса, только на Нефедова, — Твоей вины в том что случилось нет ни на онн.
— Поэтому он и ссылке. Здесь, на Инатаре, а не на плахе, — добавила бабка.
— Я не потерплю…
Что именно не потерпит Вишневская, никто не узнал, потому что Нефедов выхватил из кобуры пистолет, который недавно прижимал к голове Грошева. Поднял и нажал на курок, обрывая отповедь. Красная дырка размером с игральную фишку появилось с левой стороны носа, и преподша упала с застывшим выражением удивления на вытянутом лице. Громоздкие ботинки, так не подходившие женщине глухо стукнули друг об друга.
Это было настолько нереально и неожиданно, что Макс замер, не в силах сбросить оцепенение. Он видел смерть. Старую, в виде изломанных костей, и молодую с брызгами крови и криками. Но никогда она не станет для него привычным, не вызывающим ничего кроме равнодушия зрелищем. Он надеялся, что не станет. Настолько «крутым» он быть не хотел.
— Боюсь, Янка переоценила свое значение для тебя, — сказала бабка, пистолетное дуло повернулось в ее сторону.
— Стойте! — Макс встал, — Не стреляйте! Камень в бункере.
— Кто бы мог подумать, — мужчина презрительно усмехнулся, — что гаденыш, которому плевать даже на себя, пожалеет старуху выдающую книжки, — он поднял дуло к небу и потребовал, — Конкретнее?
— Я покажу.
— Нет, ты скажешь. И только я буду решать, сможешь ты после этого не только показывать, но и ходить. Где?
— Запаял в куб.
— Не испытывай терпение. В какой?
— В третий справа.
Куратор стиснул зубы, и ударил Макса в ухо, опрокидывая обратно на траву. Даже не в полную силу, так для оснастки. И тут же ухватил за шиворот и поставил на ноги. С десятилеткой такое прокатило бы, с Максом, который был на пол головы выше Нефедова, получилось нечто вроде издевательства, причем именно над Куратором, неловко задравшим руку.
— Веди, вредитель. Но если рыпнешься, — прицел снова сместился на библиотекаршу.
В бункере уже усели поставить новую дверь. Пара техников возилась с настройкой панели.
— Потом закончите, — рявкнул на них Нефедов.
— Но — попытался возразить один их мужчин с эмблемой технической службы на форме, — У нас приказ, — мужчина выразительно посмотрел на пистолет в руках Старшего куратора и на наручники Гроша.
— Мой приказ. Вон или получите взыскание.
— Есть выйти вон, — вытянулся мужнина.
Они сложили панели с проводами в сумки и исчезли, в полголоса обсуждая, осталось ли еще пиво осталось в кафешке у Леми. Такой обыденный простой разговор. Макс тоже не отказался бы очутиться сейчас за стойкой бара с бутылкой пива в руке.
Марья Курусовна остановилась посреди караулки, дыхание было тяжелым и шумным.
— Не стоит медлить, Грошев, — куратор взмахнул оружием, — Я долго ждал.
— Пятнадцать лет, — улыбнулся парень, — я помню. Лисицын знает, кто подбросил его внучке идею повторить ритуал с камнем? Знает, что его предал друг, а не враг?
— И не жалко тебе детей, Вячеслав? — выпрямилась бабка.
Пуля, выпущенная Куратором, прошла рядом с ее виском, качнув седую, выбившуюся из пучка прядь, и зарылась в стеллаж, расколов кружку. За прошедшие сутки они изрядно проредили запас посуды в бункере.
— Закончили дискуссию, — мужчина шевельнул пистолетом.
Макс подошел к открытой двери хранилища, слыша за спиной сиплое дыхание библиотекарши, и тяжелые шаги Старшего Куратора.
— А что потом? — Грош шел по центральному коридору бункера, — Нас найдут мертвыми? Мы покончим с собой? Я, осознав всю глубину своего аморального поступка, а Марья Курусовна?
— А я неловко упаду, — сказала бабка, — И сверну шею.
— Тогда какой смысл мне туда вас вести? — Макс притормозил, — раз конец все равно один.
— Затем, Грошев. Что пуля в лоб сейчас или потом — это две большие разницы.
Парень вытер лицо скованными впереди руками и свернул в боковое ответвление. С рядов полок на странную процессию безучастно смотрели кубы. Призракам, заключенным в них, было давно уже наплевать на дела живых. Макс остановился на пороге лаборатории. Под ботинками хрупало стекло, он опустил голову, силясь рассмотреть один конкретный осколок.
— Здесь? — Нефедов вошел первым.
Мужчина обернулся и, поймав взгляд парня брошенный на опущенное к полу оружие, перехватил пальцы на рукояти. Язык жестов, простой и понятный. Язык для которого излишни слова. Куратор знал, о чем думает парень, а Макс знал, что тот знает. Нефедов поднял руку и упер дуло студенту в переносицу.
— Я вышибу из твоей башки все дурные мысли разом. Где камень?
— Там, — парень не глядя указал на последнюю скамью.
Пистолет не шевельнулся, мужчина посмотрел на тройку узилищ ожидающих вскрытия.
— Которое?
Макс чуть не ответил «любое».
— Крайнее правое.
Куратор опустил пистолет и, схватив парня за майку, втащил в комнату.
— Баб Маш, бегите — крикнул Грошев, когда Нефедов толкнул его скамье.
Грош налетел на лавку. Металлические кубы чуть звякнули, ударившись друг о друга. Но Макс ничего не почувствовал, ни вони, ни напряжения от скопления энергий. Нечего было чувствовать. Блуждающие умерли во второй раз.
— Да, куда ж я побегу, мальчик, — бабка заглянула в комнату, — Не по возрасту, да и не успею, захочет, догонит, только бедро растревожу.
Куратор даже не повернул головы в ее сторону, подхватил узилище, и, отступив, бросил его на матовую поверхность стола, как совсем еще недавно Грош кусок слюды. Он не замечал, что наступает на зеленый рюкзак, который так и валялся тут, с тех пор как Грошева взяли. Открытый и почти вывернутый на изнанку. Пустой.
Пистолет лег на край стола.
— Доказывать, что я стреляю быстрее, чем ты бегаешь, надо?
— Обойдусь, — Макс приподнялся и сел на последнюю скамью рядом с кубами.
Куратор повертел узилище, вставил его в тиски и зафиксировал. Кнопка ручной шлиф машины ушла в рукоять, и сверкающий диск закрутился. Лабораторию наполнило низкое гудение.
— И какова цель? Сесть на трон? — спросила библиотекарша. — Тогда ты глупее мальчишки.
— Плевал я на трон. Я хочу лишь отомстить тому ублюдку, что на нем сидит. Тому, кто лишил меня семьи, и сослал в эту дыру.
Вращающийся диск соприкоснулся с металлом, на стол брызнули искры. Макс смотрел на то, как они зажигаются и гаснут. От низкочастотного звука заныли пломбы в зубах. За сколько Куратор вскроет узилище? Минута? Меньше?
Пистолет все еще лежал рядом с рукой Нефедова. Ему потребуется два выстрела. Один — парню второй — старухе. А потом он может вложить оружие в ладонь Максу, и уйти насвистывая веселый мотивчик. Он Старший Куратор, он хотел поговорить с подопечным, а морально-неустойчивый студент завладев оружием, застрелил Марью Курусовну, самого старого псионника лагеря. Зачем? Кто ж знает, что на уме у психа, который потом застрелился сам.
Грань вскрытого куба звякнула. Парень изо всех сил ударил ребристой подошвой ботинка по ножке стола. Пила взвизгнув, скользнула по столешнице. От резкого движения пистолет лежавший на краю стола упал на пол и отлетел куда-то к стене.
Может, Нефедов успел заглянуть в пустое нутро куба, а может, понял все так, он никогда не был тугодумом.
— Максим!
— Гаденыш!
Они с библиотекаршей закричали одновременно, только в отличие от бабки куратор не просто кричал, он действовал. Пила в его руке закрутилась снова.
Грош пнул мужчину по колену, тот зарычал, качнулся, но вместо того чтобы упасть, навалился на студента, взмахнув гудевшей машинкой. Грош откатился в сторону, упав на пол. Вращающийся диск зарылся в пластик скамьи, в стороны брызнули серые обломки.
Макс приподнялся и ударил Куратора в бок сцепленными руками. Но тот даже не пошатнулся, и с разворота заехал парню локтем в шею. Парень всхрапнул и повалился обратно. Нефедов упал сверху, одной рукой прижимая студента к полу, а второй приближая вращающийся диск к лицу. Парень дернулся выгибаясь, но мужчина навалился сильнее, не давая сбросить себя.
Весь мир для Грошева сосредоточился во вращающемся узком лезвии, и в руках которыми он сдерживал приближении блестящей кромки. Куратор — это не сокурсник, которому приспичило набить морду. На стороне Нефедова сила и опыт, на стороне парня только эффект неожиданности.
Макс не питал иллюзий, одно касание, даже легкое, взрежет его кожу, мышцы, ткани до кости. Он знал, что проиграет в этом противостоянии. Будет больно. И грязно. Совсем как с отцом. Наверное, он первый сын унаследовавший не только цвет глаз или волос, но и разрез на горле.
Один случайный взгляд за сверкающее лезвие, просто, чтобы не видеть бешеного вращения. Там с высоты шкафа со стеклянной дверцей на него смотрел белесый череп.
Лезве преодолело еще сантиметр. Сдерживая неизбежное руки Макса дрожали. Куратор поднял глаза, отвлекаясь на что-то за головой Гроша. Парень в отчаянии закричал, и дернул чужое запястье в бок, сместив направление приложенной силы. Это стоило ему еще одного проигранного сантиметра, и диск пилы врезался в плитку рядом с ухом парня. Один из осколков рассерженной осой впился в кожу.
Позади раздался шум, но времени анализировать не было. Один выдох, одна секунда. Макс вытянул скованные руки, над плечом Куратора и чуть повернув запястья, направил силу по дуге. Совсем как тогда в зале императорского бункера.
Вращающееся лезвие хрупнув плиткой начало обратное движение. Череп шевельнулся. Грош подумал, что ему не хватит силы протащить тяжелую ношу через лабораторию. И в отчаянии бухнул в посыл все, что удалось почерпнуть, все до чего смог дотянуться. Это было похоже на волшебство, единственное видимое проявление пси силы. Единственное, о котором ему известно, и единственное, чему до сих пор не нашли применения. Или благополучно забыли.
Череп безымянного псионника скользнул по воздуху прямо в ладони, будто, кто-то дернул за невидимую нитку.
Макс согнул руки, и кость соприкоснулась с костью, череп с черепом. Снаряд впечатался в затылок Куратора. И тот, странно крякнув, с размаху опустил голову парню на лицо. Пила снова заскребла по плитке.
Больно было адски, из носа хлынула горячая кровь. Череп, ударившись об пол откатился под скамью. Чересчур громко стукнулся, для пустой костяшки.
Нефедов поднял голову, из горла вырвался сиплый крик. И в этот момент на его лбу, почти у самой линии волос, появился третий глаз, только почему-то красного цвета. Диск еще несколько раз провернулся и затих. Рука давившая на кнопку разжалась.
Куратор открыл рот и снова повалился на Макса. Парень оттолкнул тяжелое тело, одновременно перекатываясь на живот, чтобы увидеть тоже, что и Нефедов в свой последний миг. И надеялся, что не обзаведется от этого лишней дыркой в башке.
В дверях лаборатории стоял Самарский, правая рука в гипсе, в левой пистолет, на лице ни кровинки.
— Отлично, отличник, — Грошев тяжело поднялся.
— Макс, — из-за спины сокурсника выскочила Настя, ее лицо еще хранило красноватые следы слез.
За ней вошел Игрок. Или кто-то на него очень похожий. Опухшее лицо, заплывшие глаза, рассеченный в двух местах лоб. Его руку крепко сжимала Натка. В дверь заглядывали Светка Корсакова, рыжая староста и Сенька Соболев.
— Ничего себе вы тут…, — парень не договорил, лишь очумело потряс головой.
— Ага. Мы, — согласился Грошев, — А вы здесь откуда? Не то чтобы я жаловался, но все-таки.
— Письмо твое получили, — ответила староста.
— Я получил, между прочим, с камешком моим, — Сенька посмотрел на Макса.
— Восхищен вашим доверием, — парень демонстративно прижал подрагивающие руки к груди.
— Точно, я так поверил, что отнес письмо Тёмычу, — Сенька отвернулся.
— А я велел идти к Куратору, — глухо сказал Самарский.
Наташка вдруг шагнула вперед и с размаху пнула мертвого Нефедыча в бок. Артем вздрогнул, рука с оружием медленно опустилась.
— Да, — подтвердил Соболев, — Мы отнесли твое сочинение на вольную тему Нефедычу. Если бы он посмеялся, и сказал, что Грошев в своем репертуаре, я бы сейчас гонял мяч на стадионе.
— Но он не сказал? — спросил Макс.
— Нет, — ответил Артем, — Он велел убираться и молчать о письме, забыть раз и навсегда, словно мы даже читать не умеем, — Самарский шумно выдохнул, — А это неправильно. Мы давали присягу. И он тоже давал. И ты, — парень указал пистолетом на Гроша, — И она, — на Настю, — И я.
— Дай сюда, — библиотекарша выхватила оружие.
— Не надо, я сам. Куратор хотел убить студента. Сам отвечу, пусть занесут в личное дело, сам…
— Дай сюда, самец, не спорь со старой женщиной, — ее руки, оказавшиеся неожиданно сильными, выхватили оружие. — Моему личному делу уже ничто не повредит. Как эти, — она указала на Леху и Настю, — сбежали из карцера, и кто им помог не мое дело. Пусть охрана отдувается, — она задумалась и осторожно спросила, — Жива охрана-то?
— Жива, — выкрикнула староста, — что вы Марья Курусовна. Мы ждали, пока все уйдут, потом с ключами возились, их не только взять надо было, но и вернуть. А потом все время обязательно кто-нибудь придет, в камеры заглянет, поболтать, — она нервно хихикнула, — Потому и так долго.
— Молодцы, а теперь запоминайте, вас здесь вообще не было, никого кроме меня и Максима. Поняли? Не слышу?
Староста закивала, Натка с Косой ответили: «Да», одновременно. Игрок издал невнятный звук, который можно было толковать как угодно. Соболев фыркнул. Самарский все еще смотрел в остановившиеся глаза Старшего Куратора.
— Тогда убирайтесь!
Макс склонился к телу Нефедова и стал обшаривать карманы, ключ от наручников обнаружился в левом нагрудном. Браслеты тихо клацнули и он бросил их на пол подавляя детское желание поддеть ногой и запнуть под шкаф. Вместо этого парень наклонился, поднял череп.
Из караулки послышались отдаленные голоса.
— Поздно, — бабка покачала головой, — Объясняйся теперь, — она задумалась, — Тогда так…
— Нет, мы уйдем, — Лиса посмотрела на Макса, — Уйдем через лаз.
— Через тот, где его взяли? — Не скрывала скептицизма Коса, — Он слишком узкий, я слышала, как ребята из боевой группы смеялись, пусть он и тощий, но не дистрофик.
— Нет, не дистрофик, — Настя не сводила с Гроша глаз, — И лаз не тот, другой, по которому на самом деле ходила росомаха.
— Их два? — спросил Артем странным деревянным голосом, — Ты не говорила.
— Да, — в тон ему ответил Макс, — Их два.
Он склонился к телу Нефедыча, загораживая его от взгляда отличника и подцепив пальцами цепочку дернул, срывая с шеи железную табличку с двойным рядом номера. Голова Куратора приподнялась и со стуком упала. Самарский отвернулся.
— Обираешь мертвых? — скривился Сенька.
— Именно. Желаешь помочь?
— Потом силушкой померяетесь — остановила перепалку библиотекарша, — Пошли вон, пока не поздно.
Корсакова выскочила первой, Настя второй, потом староста, Натка, непривычно молчаливый Игрок, Соболев, Самарский.
— Мальчик, ты же понимаешь, — она посмотрела на череп в его руках на покачивающуюся в воздухе табличку, — Этот камень никто толком не видел. Они думают, что он был у тебя. Но думать и знать это разные глаголы, — парень опустил голову, подхватил с пола зеленый рюкзак, на котором остались отпечатки ног Куратора, и убрал чужие останки, — Ходят слухи, что он пропал из хранилища, но официального подтверждения не было. А слухи, — она махнула морщинистой рукой, — ходят всегда, не о тебе, так обо мне. Пока пропажу не конфисковали из твоих рук, никто не может с уверенностью сказать, что ты таскаешь за пазухой реликвию или кусок слюды. Понимаешь, Максим?
— Понимаю, — он взялся за майку и, подняв, вытер тканью нижнюю часть лица, стирая успевшую потемнеть кровь, — Если камень вернуть, будет трудно доказать, что он пропадал. Любой охранник предпочтет признаться в раздолбайстве, нежели пойти под статью о хищении из сокровищницы Империи.
— Умный мальчик. А теперь исчезни отсюда.
И он исчез. Догнал остальных у самой дыры. Края которой изрядно обвалились. Лаз стал еще шире. Как только он появился в Настиных глазах отразилось облегчение. Парень забросил рюкзак за спину и стал протискиваться в дыру следом за девушкой, снова оказываясь в каменных внутренностях скалы. В какой раз? Он уже сбился со счета.
Этот ход не был похож на лабиринт, в котором застряла группа Ильина, он не был похож на штреки старой шахты. Его будто оплавленные стены, напоминали след оставленный горячим прутом в толще сугроба. Изломанного прута. Неровная, грязная, широкая полость. Как говорил Лёха, горы иногда шевелились, раскрывая на своем теле одни раны оставленные людьми, или природой, и смыкая другие. Инатар был изрыт старыми захоронениями и выработками камней, он был полон тайн и ходов, которыми по легенде раньше соединялись все существующий бункера. Раньше много чего было.
Лисицына оглянулась, на него, как оглядывалась за последние десять минут раз пять. Игрок обнял Наташку за талию. Коса достала телефон и пыталась осветить им путь.
— Рошомаха? — спросил Лёха, и по тому как старательно он проговаривал слова, другу больно даже просто открывать рот, — Все щитай плопал бункел, так и будет шастать.
— Далеко до выхода? — нервно спросил Сенька.
— Не шнаю, — ответил Игроков. — Макш, не отштавай.
Грошев кивнул, ни имея, ни малейшего представления видит его друг или нет. Он думал о словах библиотекарши, о той почти нереальной надежде, что они дарили? Если вернуть камень на место так, будто он и не пропадал, купится ли на это СБ? Цаплин? Император? Сам Грошев бы не купился, но много ли он потеряет, если не попробует.
— Настя, — позвал парень.
Тени шедшие впереди зашевелились, девушка замедлила шаг. Пропуская вперед Леху с Наткой и Афанасьеву, которая недоуменно обернулась. Несколько минут они шли в темноте. И в молчании.
— Как вы связывались с Дороговым?
Лисицына споткнулась, наверное, ждала от него чего-то другого. Девчонки вечно ждут какой-нибудь чепухи, вроде признаний в любви, и клятв в верности.
— Откуда… почему ты решил, что мы связывались? — едва слышно проговорила она.
— Все еще считаешь меня идиотом?
— Нет, я — впереди кто-то хихикнул, и она замолчала, выдохнула и заговорила снова, на этот раз в полный голос, — Это Калес. Он договаривался, а я должна была…
— Подготовить меня, — констатировал Макс. — Разделение труда.
— Макс, — она повернулась к нему в темноте. Прохладная рука легла на запястье, где еще недавно были наручники, тонкие подрагивающие пальцы иногда могут сдерживать не хуже кандалов.
— Перестань, — он сбросил ее ладонь, — У тебя был шанс все рассказать, ты им не воспользовалась. Конец печальной истории.
— Кому-то дали отставку, — прокомментировала идущая впереди Коса, — Неужели нашей принцессе.
— Прекратите, — твердо сказал отличник, — не время и не место.
— Значит, мне нужен Калес, — не обращая внимания на перепалку, Макс ускорил шаги, обгоняя старосту, Игрока, на секунду ровняясь с Артемом, впереди остались только Светка, чья белая кожа в свете экрана телефона казалась голубой, и Сенька.
— Он в госпитале! — крикнула Коса, — В медицинской коме, понял? Так что найди себе другого собеседника.
— Значит, ему придется из нее выйти, — он обогнал Корсакову, с удивлением отмечая, что темнота вокруг посерела, в дали пещеру перечеркивала далекая вертикальная трещина.
Отсюда она казалась узким кошачьим зрачком, но Макс знал, если подойти ближе, то оно расширится, до размеров въездных ворот лагеря. Очередной излом в горной породе, даже не очень большой, если сравнивать с той же Великой. Но для них эта трещина станет выходом. Парень ощутил, что-то очень похожее на разочарование, на этот раз подземной одиссеи не будет.
— Мне нужно с ним поговорить.
— Нет. — услышал он крик за спиной, в его локоть кто-то вцепился, — Кас может умереть! Если попробуешь его тронуть, я натравлю на тебя службу безопасности, я…
— Кас? — парень развернулся, — Даже сестра не зовет его так.
Испуганная собственным порывом Корсакова отступила.
— Ты тоже, белобрысая, на святую не тянешь, — теперь уже за спиной испуганной Светки смеялась Настя, — Думаешь, братец оценит?
— Лисицины всегда женятся на псионниках. — повторил чужие слова Грошев, — И Калес не исключение, так ведь? Было нетрудно найти в лагере помощницу и, намекнув на кольцо с бриллиантом и громкую фамилию. Совместить приятное с полезным. Кто-то помогал гвардейцу, — пальцы на его локте разжались, — Кто-то, подкинувший мне карту. Не отличнику, не спасателям, мне!
Светка отступила еще на шаг, потом еще и еще, пока не коснулась спиной каменного выступа. Грош навис над ней, стараясь переосмыслить произошедшие события. Мысли цеплялись друг за друга, будто канцелярские скрепки.
— Ты сказала, что уехала с сестрой из лагеря в тот день. Сама сказала, хоть я и не спрашивал, — он стоял уже вплотную к девушке.
— У нее нет сестры, — сказала Лиса.
— Правда? — испуганно переспросила Ленка.
— Уж поверь.
— Вы убили моего отца! — парень почти шептал, но этот шепот был громче крика, — Ты и гвардеец.
Он схватил Светку за горло, чувствуя, как под пальцами ускоряется пульс, как она судорожно сглатывает.
— Это была самозащита, — пикнула Корсакова, — Мы приехали поговорить, это было приключение, а не…
— Вы и поговорили, результатом потом следователи любовались, — он понял, что сжимает пальцы на чужом горле.
— Макш! — выкрикнул Игрок.
Кто-то схватил его за плечи.
— Ты перерезала ему горло! — закричал он.
Голос отскочил от стен и покатился по каменному ходу, постепенно истончаясь.
— Мы не хотели. Но он был пьян, увидел черную форму и взбесился, ничего не хотел слышать. Стал избивать Калеса. Он убил бы нас. Я схватила со стола нож, — девушка замотала головой, — он пах рыбой. Думала старик испугается, и отпустит Каса. Приставила к горлу и потребовала прекратить, но твой отец обезумел, он даже не замечал лезвия. Клянусь богами, я хотела лишь напугать. Он сам дернулся, сам напоролся. Я не хотела, я не могла… — слова прорывались сквозь всхлипы рваными выкриками, — Я не хотела!
Макс понял, что его оттаскивают от девушки, которая почти хрипит.
— Макш, — повторил друг.
— Отпусти ее, идиот, — Соболев вцепился в предплечье.
— Самосуда не будет, — Артем держал его с другой стороны, — Все будет по правилам. Пусть хоть раз в этой истории.
Грошев заставил себя опустить руки. Встряхнулся, вырываясь из рук парней, отошел к противоположной стене, и там не сдержавшись, ударил по камню кулаком.
— Это была самозащита, — проскулила Светка.
Макс вспомнил свой сон в больнице, он видел избивающего его отца. Не в первый раз. Самый первый был давно, когда ему было семь. Вларон решил, что будущему псионнику «за падло» бояться темноты. И решил опробовать на сыне самую передовую методику всех времен и народов. Способ «лодки». Это когда не умеющего плавать выбрасывают посредине реки и ждут пока проснуться рефлексы. Отец поступил так же, запер Макса в подвале, в каморке дворника, среди лопат, облезлых метелок и ведер.
Грош помнил, как бросался на дверь, как кричал и звал на помощь. И отец пришел. Хотя сейчас, парень думал, что тот и не уходил. Просто минуты проведенные в темноте показались мальчишке часами.
Вларон был разочарован, и свое разочарование он выразил самым действенным методом. Парень плохо помнил, что случилось дальше. Кажется, отец вытащил гибкий прут из ближайшей метлы и замахнулся. Но почему-то вместо боли от ударов он запомнил звук. Тихий и узкий. «Вжжжик», так прут рассекал воздух, каждый раз, когда отец поднимал руку. Еще он помнил, что неделю спал на животе, да и рубашку смог надеть дня через два, потому что даже обычная ткать казалось ему наждаком.
Так от чего Макс злился сейчас? Его отец умер для него в тот день, отец учивший его ловить рыбу, и объяснявший чем гаечный ключ отличается от газового. Его место занял чужак, по которому он не будет плакать. Так от чего же? Не от того ли, что ему и самому хотелось это сделать? Приставить нож к дряблой в красных прожилках шее и провести?
Грош ударил по камню снова, чувствуя, как боль отдается в руке.
— Не надо, — кто-то едва- едва коснулся его сжатого кулака.
Он почему-то думал, что это будет Настя, но когда повернул голову, увидел испуганные зеленые глаза Афанасьевой.
— Пожалуйста, не надо, — попросила рыжая, и он понял, что не может отказать в этой простой просьбе, продиктованной страхом за него.
— Кто-нибудь еще желает признаться? — спросил он, оглядывая спрятанные в сером сумраке лица, — Что, никто не работает на Южные пустоши? Или на чертей? Или на младшего сына третьей кухарки императора, к которой он как-то ночью забрел по-пьяни?
Игрок засмеялся, и тут же застонал. Самарский тихо выругался. Лисицана молчала.
— Ты бы завязывал с подобными предположениями, — посоветовал Сенька.
Макс разжал кулаки, и повторил вопрос. Тот, ответ на который был для него по-настоящему важен.
— Как Лисицын связывался с Дороговым? — он посмотрел на Корсакову.
— По мылу, — Светка протянула ему телефон, — С моего адреса.
Грошев взял аппарат, вывел на экран список исходящих писем.
«Племянники скоро будут»
«Готовьте подарок»
«Непредвиденные обстоятельства, нарушена целостность основного компонента» — это надо полагать о его ранении.
Конспираторы! Он поднял глаза на стоявших вокруг сокурсников.
— Што пишут? — спросил Игрок.
— Идиотизм. Я еще думал, что Цаплин делал там под видом аудитора? Чего ждал? Вот этого, — он потряс телефоном, — Императорский бункер, все письма которого проходят модерацию. А тут даже шифровальщиком быть не обязательно — он подбросил аппарат, поймал, убрал в карман и улыбнулся, — Но именно этот идиотизм и спасет всех нас.
