Глава 37

Я вернулся в свой кабинет и попытался уже не в первый раз проанализировать всю ситуацию. Вернее, ту ее часть, которая мне была известна. Ясно, что Костомаров решил меня ликвидировать. А он человек, который не любит отказываться от своих намерений и с большой долей вероятности можно предположить, что он повторит свою попытку в ближайшее время Но вот вопрос: это его инициатива или он получил приказ? И в таком случае от кого? От Фрадова, Кирикова, Пляцевого, Коротеева, Галанова и даже Ушакова? Все могут вести свою игру. Куш-то просто гигантский. И здесь любые методы хороши. И если кто-то посчитал, что я мешаю сорвать банк, то стоит ли церемониться.

Ко мне пришла вдруг странная мысль: меня могут хотеть устранить те, кто отлично знают о моей двойной роли в этой пьесе. Для них я представляю большое неудобство, так как мне известно об этих ребятах очень много. И они отлично понимают, что молчать я не собираюсь, а все опубликую в виде статей или книги. И, видя, что развязка близка, приняли историческое решение лишить меня жизни. Ну а с Костомаровым договорились, он то же поди ищет для себя новых шефов.

Зазвонил мобильный телефон. Я достал трубку и услышал голос Царегородцевой:

– Полчаса прошло, а я все еще жива.

– Меня это радует. Могу и вас порадовать: я тоже все еще жив.

– Тогда созвонимся через полчаса и снова порадуем друг друга.

И почти сразу же снова затрезвонил телефон. Только на этот раз городской.

– С вами говорит Поповичев. – Его голос звучал взволнованно. – Только что на Совете Думы принято решение о том, что законопроект об экспортных пошлинах на продукцию металлургической промышленности будет поставлен на обсуждение на завтрашнем заседании. Причем, сразу в двух чтениях. И тогда вполне вероятно, что он будет принят до конца месяца. Поверьте, я пытался, но ничего не смог сделать, Неплюев сколотил большинство.

– Почему вы звоните мне, а не руководству концерна?

– Я не могу дозвониться ни до Фрадкова, ни до Кирикова, меня с ними не соединяют. Передайте им мое сообщение.

– Хорошо, передам. Но они будут крайне недовольны.

– Я понимаю, но что могу сделать. – Теперь голос депутата совсем потух. – Лучше бы я вообще не связывался с вами.

– Это ваше дело, – сухо сказал я. – Но когда вам платили, не помню, чтобы вы отказывались. А все надо отрабатывать или возвращать.

– Я не могу возвратить, я все средства вложил в разные вещи.

– А какое нам дело. Вам известно, как поступают с такими, как вы.

– А как поступают? – Голос Поповичева вдруг так сильно завибрировал, что я не без труда разобрал его слова.

– А вы подумайте. Если у меня будет для вас информация, я вам позвоню.

Я понимал, что до смерти напугал Поповичева, но мне было его не жаль. Такие, как он, прорвавшиеся во власть, и дискредитируют ее, выставляют на всеобщее поругание. Так что пусть подрожит за свою шкуру.

Я набрал номер секретарши Кирикова и сказал, что у меня имеется важное сообщение для ее шефа. Она сказала, что узнает, как мне его передать. Позвонила она буквально через пар минут и сообщила, что Кириков готов меня принять.

Я поднялся на семнадцатый этаж и почти лоб в лоб столкнулся с Костомаровым.

– Спешу вас обрадовать, – сказал он, улыбаясь мне как лучшему другу, – только мне позвонили. Вашу машину нашли целой и невредимой. Где-то через час ее привезут сюда.

– Спасибо. А то я очень переживал.

– Наша служба всегда помогает нашим сотрудникам, которые добросовестно относятся к своим обязанностям, – нравоучительно ответил он и направился дальше.

После этого обмена любезностями, все сомнения по поводу автора организации нападения на меня окончательно отпали. Правда вопрос сделал ли он это по своей инициативе или заказу по-прежнему оставался открытым.

Кириков был явно не в настроение, Впрочем, в последнее время он постоянно испытывал упадок духа, так что я нисколько не удивился.

– С чем пожаловали, Леонид Валерьевич?

Я пересказал разговор с Поповичевым.

– Этого-то я и боялся. Вы полагаете, что в сложившейся ситуации Поповичев не мог ничего сделать?

– Думаю, что не мог. Вопрос, что называется, давно назрел. А у Неплюева огромная энергия, он всегда идет на пролом. Он горлопан, а таких всегда боятся. Он говорит то, что думает, но когда говорит, никогда не думает.

Кириков засмеялся, но как-то не очень весело.

– Он считается радикалом, а что если решить его проблему тоже радикально.

Я невольно насторожился.

– Что вы имеете в виду?

Кириков сложил пальцы пистолетом и сделал движение, напоминающее стрельбу из него по мишени.

– Я шучу, – сказал он, увидев изумление на моем лице. – Хотя иногда сильно хочется решить проблему таким вот образом.

Что-то сегодня он слишком разговорчив. Раньше ничего такого он себе не позволял.

– Мне кажется, – осторожно заметил я, – ни при каких обстоятельствах не стоит переступать определенные границы, какой бы огромный не был соблазн. Потом будет только хуже.

Кириков внимательно посмотрел на меня.

– Вы правы, – после довольно продолжительной паузы согласился он, – переступать некоторые границы действительно никогда не надо. Но вы правы и в другом, когда употребили слово: «соблазн». Так иногда чертовски надоедает блуждать в этих джунглях нашей власти и нашего бизнеса и хочется подобно Александру Македонскому разрубить очередной узел одним ударом. С вами разве такого не случалось?

Я покачал отрицательно головой.

– Конечно, у меня возникали подобные желания, но я себе не позволял им брать над собой вверх.

– Вы никогда не имели дело с по-настоящему большими деньгами, когда речь идет о многих сотнях миллионов долларов. Когда знаешь, что можешь заработать такую сумму, в голове что-то происходит, и ты готов на действия, на которые еще недавно был уверен, что никогда не пойдешь. Вот когда вы пройдете через такое испытание, то только в этом случае будете знать, на что вы на самом деле способны.

– Большие деньги рождают большие преступления, – проговорил я.

– А большие преступления приносят большие деньги, – дополнил афоризм Кириков. – Это то единство, которое никому и никогда не разорвать.

– А как же этические нормы бизнеса, Петр Олегович, о которых мы с вами так здорово писали? Все газеты, все телеканалы цитировали нашу статью.

– Все любят красивые сказки со счастливым концом, вот мы с вами ее сочинили. По-моему здорово получилось. Вы очень талантливы, Леонид Валерьевич. Вы мог ли бы зарабатывать много денег.

Я вспомнил, что то же самое мне говорил Фрадков.

– Каким же образом?

Кириков молчал, раздумывая.

– У вас никогда не возникло желание покинуть эту несчастную страну?

– Желание возникало и часто, особенно после того, как я в очередной раз сталкивался с каким-нибудь мерзким явлением. Однако, как видите. я здесь.

– Вы хотите сказать, что вы патриот?

– Честно говоря, никогда об этом сильно не задумывался. Но мне всегда грустно и больно, когда вижу, насколько ж несовершенно наше отечество. А видеть это приходится постоянно.

Мои слова погрузили Кирикова в долгое молчание.

– А знаете, вам действительно лучше всего оставаться тут. Эта страна для таких, как вы. А вот я скорей всего рано или поздно отсюда уеду. Я здесь всегда чувствовал себя чужаком. Я тут никогда не найду душевного покоя.

– Боюсь, у вас мало шансов отыскать его и там. Покоя нет не в этой стране, а в вашей душе. А вам придется ее возить за собой повсюду.

– Вот как вы думаете, – с какой странной не то удивленной, не то недоверчивой интонацией протянул Кириков. – Не смею вас больше задерживать. А с Неплюевым мы подумаем, как разобраться.

Я вышел из кабинета Кирикова и тут же, словно ожидая этого, зазвонил телефон.

– Это снова я, – произнесла Царегородцева. – Сижу в своем кабинете и жду дальнейших событий. Даже становится скучно.

– Ждите, они произойдут совсем скоро, – пообещал я. – Кажется, в самом деле уже все решено. Остается лишь подбить последние бабки.

Царегородцева продолжала звонить через каждые полчаса. Сначала она произнесла пару ироничных фраз по поводу того, что время идет, а ничего не происходит. Но затем, по-видимому, ей это острословие надоело, и она стал просто сообщать: «Это я». Я тоже перестал придумывать оригинальные ответы и отвечал: «Хорошо».

Так продолжалось почти до конца дня. Мне тоже поднадоели эти регулярно повторяющиеся, как бой часов звонки, я уже начал реагировать на них не как на сигнал того, что Царегородцевой все в порядке, а как на какой-то скучный, быстро теряющий смысл ритуал. И когда в положенное время она не позвонила, я даже сперва не обратил на это внимание, так как сознание притупилось и понадобилось время, чтобы понять: что-то произошло.

Внезапно я словно почувствовал удар. Я посмотрел на часы и с ужасом понял, что прошел почти час после последнего звонка. Я набрал ее номер, но он молчал. На лбу выступил холодный пот. Неужели началось, а я бездарно профукал этот момент. А теперь попробуй найти ее. Если она вообще еще жива.

Я вдруг почувствовал небывалую растерянность. Я соврешенно не представлял, что же мне делать? Куда бежать, куда ехать, к кому обратиться за помощью? Я не мог найти ответа ни на один вопрос.

В кабинет вошла Ольга. Эта удивительная женщина обладала необычным чутьем, она всегда появлялась в тяжелую. для меня минуту. И только одним своим пребыванием рядом вселяло в меня уверенность. Но сейчас даже она была не способна это сделать, уж больно все казалось безнадежным. Я потерял Марину, вряд ли когда-нибудь я ее увижу снова живой.

«Что случилось?» – написала она.

«Царегородцева исчезла. Ее похитили».

Ольга побледнела. Если она не поняла, то уж точно почувствовала, что наступают решительные минуты.

«Что же делать?»

«Понятие не имею!!!» – Я поставил в конце именно три восклицательных знака.

«Но так нельзя, ее же убьют!!!» – ответила она мне с той же интонацией.

Она права, подумал я, нельзя вот так сидеть, надо что-то предпринять.

С отчаяния я решил пойти ва-банк и открытым текстом спросить, куда они увезли Царегородцеву? Я набрал номер Кирикова, но секретарша с какой-то странной интонацией ответила, что он уехал и сегодня его уже не будет.

Ладно, позвоним его собрату по этой шайке. Но я уже более чем на половину был уверен, что услышу тот же ответ.

Так оно и случилось, только на этот раз уже секретарша Фрадкова произнесла почти те же слова: «Михаила Марковича нет и когда будет неизвестно. Он ничего об этом не говорил».

«КАЖЕТСЯ, ОНИ СБЕЖАЛИ» – заглавными буквами написал я Ольги.

Она вдруг закрыла лицо руками. Я понял, что Ольга снова переживает смерть своего возлюбленного и то, что она осталась не отомщенной.

Вдруг она открыла лицо и поспешно пододвинула к себе бумагу.

«У меня есть идея».

Я вопросительно посмотрел на нее.

«В службе безопасности работает один парень, одно время он ухаживал за мной. Он неплохой и не любит Костомарова. Он может кое-что знать. По крайней мере, спросить надо».

Мне показалось, что написав эти слова, Ольга слегка зарделась. Ах, женщины, женщины.

Я согласно кивнул головой.

«Идите на улицу, садитесь в свою машину, а я его постараюсь привести, если он в здание».

Я снова кивнул головой. Только он был бы в здание.

Ольга почти бегом выскочила из кабинета. И ее место почти сразу же занял Потоцкий.

– Что-то случилось, шеф? – спросил он.

– Почему вы думаете, что что-то случилось?

– Ольга выбежала из вашего кабинета, как ошпаренная.

– Может быть, ей приспичило в туалет. Такие вещи требуют быстрых действий.

– Ни в какой туалет она не побежала. – Потоцкий вдруг приблизился ко мне. – Шеф, мне можно доверять, – шепотом произнес он.

Я смотрел на него и думал: может ли он быть в этой ситуации чем-то полезен?

Я быстро написал на листке:

«Что происходит в концерне?»

«Они дают деру» – так же письменно ответил он.

Это я знаю и без него.

«Вам известно что-нибудь еще?»

«Кажется, вчера прокуратура возбудила дело о торговле наркотиками. И один из фигурантов – Фрадков. Вроде бы он проходит, как свидетель. Пока».

А вот это мне не известно. Теперь становится немного понятней, почему затеяна такая спешная эвакуация. Ясно, как день, что о том, что протих них будет возбуждено уголовное дело, Фрадков и Кириков узнали заранее и решили не искушать судьбу. Ведь из свидетеля очень даже легко перейти в разряд обвиняемых. А у них для этого есть все предпосылки.

– Спасибо, – уже сказал я, – я буду помнить о том, что вы сделали.

– А что мне делать сейчас? – растерянно спросил Потоцкий.

– Выполняйте свою работу. Кто знает, может она еще пригодится. А мне надо кое-куда сходить.

Я быстро встал и вышел из кабинета, сопровождаемый недоуменным взглядом своего сотрудника.

Я вышел на улицу, сел в свою машину и с огромным нетерпением стал ждать, приведет ли Ольга своего воздыхателя. И почему только она не сказала о нем раньше. Играя на его чувствах можно было бы его завербовать. И не исключено, что тогда я мог бы избежать кое-каких неприятностей. В том числе сейчас, может быть, и не гадал, что с Мариной.

Ольга и молодой парень появились столь неожиданно, что я аж вздрогнул. Я видел его пару раз в концерне, но до этого момента мы не обменялись ни одним словом.

Пара устроилась на заднем сиденье.

– Это Андрей, – представила его Ольга. – Он готов отвечать на ваши вопросы. – Она посмотрела на него. – Правда сперва он не хотел ничего говорить. Но я его уговорила.

Андрей как-то виновато улыбнулся. Я же решил, что сейчас не время ходить вокруг да около, дорога каждая секунда.

– Вам известно, где сейчас находится Царегородцева?

Андрей удивленно взглянул на меня.

– Как где? Наверное, в своем кабинете.

– Ее там нет. Не отвечают ни городские телефоны, ни ее мобильный. У меня есть основания считать, что ее похитили.

– Кто?

– Кто не знаю, а вот кто это приказал могу сказать: Фрадков. Я так понял, что вам ничего об этом неизвестно.

– Нет.

Я почувствовал сильную досаду. Только что наметилась ниточка, которая могла бы привести меня к ней, как тут же она оборвалась. Попробуем зайти с другого конца.

– Если ее похитили по приказу Фрадкова, как вы полагаете, куда ее могли отвезти?

– К Фрадкову, – не задумываясь, ответил Андрей.

– Но зачем, это ж опасно, какой смысл ему себя компрометировать.

Андрей явно колебался: говорить мне или не говорить. Ольга уловила его состояние и очень своевременно вмешалась в ситуацию.

– Андрей, ты обещал рассказать все.

– Хорошо, – не без колебаний согласился он. – В доме Фрадкова, вернее. в подвале оборудовано нечто вроде тюрьмы. Если ее похитили, то скорей всего отвезли туда. – Он как-то странно посмотрел на меня. – Между прочим, и вас там держали.

Я почувствовал нечто вроде удара электрошоком. Ну и мразь все же этот Фрадков, знал, что я был узником его подвала, но при этом в том же доме всячески задабривал меня, кормил и поил, совал деньги. Но если я бы взбрыкнулся, то поди сразу же заточил меня в свой подземный каземат.

Впрочем, сейчас мне следовало думать не о своих обидах, а о том, как вызволить Царегородцева, если она еще жива.

– Как же туда попасть?

Андрей покачал головой.

– Это очень трудно. Дом тщательно охраняется. Все охранники очень преданы Фрадкову, он лично отбирал каждого. И, насколько я знаю, платит им из своих средств очень много. У нас считается огромным везением попасть в их число, за год можно заработать на всю жизнь.

– Но разве охрана Фрадкова не подчиняется Костомарову? – удивился я.

– Формально – да. Но реально они выполняют приказы только Фрадкова.

Я задумался на несколько секунд.

– Вы же бывали в этой тюрьме, Андрей. Должен же быть способ туда проникнуть.

– Я такой не знаю. Вход в нее находится на первом этаже. Но точно где не знаю, нам завязывали глаза, когда туда водили. Думаю, что больше я ни чем не могу быть вам полезен, я и так сказал много лишнего. – Он так выразительно посмотрел на молодую женщину, что будь я на ее месте, мое сердце бы забилось с бешеной скоростью.

– Хорошо, спасибо на этом.

Охранник быстро вышел из машины и, озираясь по сторонам, заспешил в сторону здания концерна.

– Ну что? – поинтересовалась Ольга.

– Ваш Андрей, в самом деле, сообщил крайне ценную информацию, вот только одна беда: не представляю, как ею воспользоваться. Не могу же я один штурмовать замок Фрадкова, меня просто пристрелят.

– Вы не один. Я с вами.

Я не знал, то ли восторгаться мужеством Ольги, то ли смеяться над ее наивностью. Но сейчас мне не хотелось делать ни того, ни другого, я представлял Марину, сидящую в темной камере на холодном полу – и мне становилось не по себе.

Внезапно я вдруг принял решение. И будь, что будет. Бездействие еще мучительней, чем возможная гибель. Иногда приходится выбирать между двумя пропастями, в какую из них упасть.

– Ольга! Я прошу вас, покиньте машину и идите на работу. А еще лучше поезжайте домой. Предстоит крайне рискованная операция, шансов остаться в живых – минимальные. Не надо подвергать себя такому риску.

– Я не уйду, я буду с вами, – твердо произнесла Ольга. – А смерти я не боюсь, я уже умерла, когда убили Женю.

– Не бывает смерти до смерти, – возразил я. – Не стоит ничего нагнетать.

– Если бы вы пережили то, что пережила я, вы бы меня поняли, – негромко и, как мне показалось, с упреком проговорил она. – Я вас не покину. А если что-то такое произойдет, прошу вас не надо меня спасать. Выполняйте свою задачу, она гораздо важней моей жизни. – Ольга вдруг как-то странно посмотрела на меня. – Вы же любите Марину?

– Люблю. – У меня вдруг почему-то охрип голос.

– Она замечательная. Женя ей всегда симпатизировал. А он в людях не ошибался. Я даже слегка ревновала его к ней.

– И все же я вас прошу.

– Нет!

Она произнесло это короткое слово с такой твердостью, что больше я решил не спорить. Иногда если человек желает умереть, не надо ему мешать. В конце концов еще никто так и не выяснил, какое из двух состояний лучше? Жизнь бывает подчас такой ужасной, что смерть воспринимается как долгожданное избавление.

Мы ехали по городу, то и дело застревая в пробках. И это тогда, когда каждая секунда промедления может стоить человеку жизни.

– Судя по всему, наша работа в концерне подходит к концу. Что вы будете делать дальше?

– Уйду в монастырь, – как о давно решенном, проговорила Ольга.

От неожиданности я едва не проехал на красный цвет.

– Но почему? Я понимаю, что смерть вашего жениха стало для вас огромным ударом. Но жизнь никогда не кончается, мало ли еще кого вы встретите. И будете счастливы.

– Дело даже не в смерти Жени, просто я поняла, что этот мир не для меня. Он чересчур жестокий и беспощадный. Я не готова к принять его в нынешнем виде. Даже если бы мы с ним поженились, мне кажется, что рано или поздно, но я все равно бы пришла к такому решению. Я долго думала, пока не осознала, что это залегает во мне очень глубоко. Обычное земное счастье – это не то, чего я по-настоящему хочу. Его гибель помогла мне это понять.

– Чего же вы хотите по-настоящему?

– Не знаю, это трудно выразить словами. Во мне все это проявляется очень смутно. Но сейчас я желаю одного: отомстить им за смерть Жени. Если это случится, то я буду считать свою миссию в этом мире выполненной. Поэтому я и еду с вами.

Просто удивительно, какие странные, даже непримиримые сочетания, нашли приют в ее душе. Она хочет успокоения для нее, но только после того, как свершится возмездие. Так что же в ней больше: любви или ненависти? Или на самом деле это по большому счету одно и то же, просто разные состояние одного и того ж процесса?

Пока мы разговаривали, пока я раздумывал над странными зигзагами поведения Ольги, мы вырвались за пределы города, быстро промчались по шоссе и подъехали к дому Фрадкова. Я остановил машину и посмотрел на закрытые ворота. За ними лежало то пространство, где жизнь и смерть были спрессованы так плотно, что разделить их было невероятно трудной задачей. Но от ее решения будет зависеть, в каком из миров окажусь я в самое ближайшее время.

Я остановил машину у ворот и стал ждать, когда к нам выйдут охранники. Но если в предыдущие мои приезды они появлялись почти сразу, то на этот раз минуты следовали за минутами, а к нам никто так и не пожаловал. У меня закралось опасение, что пташки покинули гнездо, и в доме никого нет. Но в таком случае, что случилось с Царегородцевой?

Я энергично засигналил. И это помогло, ворота приоткрылись и из них вышли двое. Они подошли к нам.

– Чего вам надо? – спросил один из них, не спуская с меня глаз.

– Мне надо срочно видеть Михаила Марковича. У меня для него есть очень важная информация. Она его сильно обрадует.

– Говорите информацию, мы ему передадим.

Я засмеялся.

– Ну, вы даете, может мне объявить ее по телевидению. Я сообщу информацию только Михаилу Марковичу. А когда он узнает, что я хочу ему сказать, он вас вряд ли наградит за то, что вы не пустили меня к нему.

– Его здесь нет, – продолжил со мной диалог все тот же охранник.

А вот это даже вполне возможно. Я внимательно посмотрел на своего собеседника и мне показалось, что на его лице промелькнуло выражение неискренности.

– Я могу уехать. Но предупреждаю, когда ему станет известно, какого сообщения он лишился, вам всем не поздоровится. Есть вещи, которые не прощаются.

Охранники переглянулись. То был добрый знак, мой коктейль из угроз и увещеваний начинал приносить плоды.

– Оставайтесь здесь, мы скоро вернемся, – пообещал охранник.

Они скрылись за воротами.

– Вы думаете, что Фрадков действительно здесь? – спросила Ольга.

– Судя по некоторым признаком, да. Я вас очень попрошу: сидите в машине и не выходите из нее ни при каких обстоятельствах. Сейчас не та ситуация, когда вы сможете чем-то помочь. Пока есть еще возможность, может быть, вы вернетесь назад?

– Нет.

Я вздохнул. Женщину не переспоришь, особенно в тех случаях, когда пытаешься воздействовать на ее разум, а не на чувства.

В этот момент ворота широко распахнулись, и я понял, что нас приглашают в гости. Я медленно въехал на территорию усадьбы Фрадкова. И тут же железные створки закрылись. Все, я был в ловушке.

Нас тут же обступили не менее полудюжины парней с автоматами. Один из них показал мне жестом, чтобы я вылез из автомобиля. Что я и сделал.

Ко мне подошло двое охранников, оба выше меня ростом, шире в плечах и стали обыскивать, Никогда я еще в жизни не подвергался столь тщательному осмотру. Они не заглянули разве что в мой желудок. Да т то, наверное, потому, что, по их мнению, я там уж никак не мог спрятать оружие или другой опасный предмет.

Я покорно сносил их бесцеремонность, стараясь не обращать внимание на рыскающие по моему телу чужие руки. Однако затем они заставили Ольгу тоже выйти из машины и стали ощупывать ее с той же тщательностью. Я смотрел на нее; лицо женщины стало пунцовым, но она мужественно терпела эти издевательства, закусив губу, чтобы не закричать от возмущения и унижения.

– А она зачем приехала? – спросил один их охранников по возрасту старше остальных. Скорей всего он был тут за старшего.

– Она со мной. У нас к Михаилу Марковичу общее дело, – вполне искренне сказал я. – Но к нему пойду я один. Она пусть подождет меня в машине.

Это предложение не вызвало возражений, скорей всего Ольга просто никого не интересовала.

– Идите в дом, – последовала команда.

К моему удивлению никто меня не стал сопровождать. Это мне не очень понравилось, так как выглядело нелогично, не вписывалось в общий контекст ситуации. Не пристрелят ли они меня в здешнем каземате?

Я вошел в знакомый мне дом и остановился возле лестницы, по которой я неоднократно поднимался. Именно по ней обычно спускался ко мне Фрадков. Но сейчас она была пуста.

Я прислушался, но никаких звуков до меня не долетало. Возникало полное ощущение, что в доме никого нет.

Я стал припоминать рассказ Андрея о том, где расположен вход в тюрьму-подвал. Может, попытаться его отыскать, пока никого нет. Слева от меня располагалась дверь. Интересно, куда она ведет? Я сделал несколько шагов по направлению к ней.

– Вы хотели меня видеть, Леонид Валерьевич, – внезапно остановил меня голос.

От неожиданности я аж вздрогнул и посмотрел на вверх: там стоял, как всегда набычившись, Фрадков и, не отрываясь, смотрел на меня.

– Да, Михаил Маркович, хотел. Мне надо кое что вам сообщить.

– В таком случае поднимайтесь. Тут и поговорим. А туда, куда вы пошли, там ничего нет.

Сопровождаемый взглядом Фрадкова, я стал подниматься. Наконец поравнялся с ним.

– Ну что вы хотели мне сказать? – спросил он, ни на секунду не спуская с меня взгляда.

– Прямо здесь?

– А чем вам не нравится место? Впрочем, ладно, пойдемте.

Фрадков двинулся вперед и внезапно откуда-то с боку появился амбал. Иначе его назвать было просто трудно. Рост самое меньшее два метра, размах плеч с двухстворчатый шкаф, тело накачено мускулами, горные хребты которых проступали даже через одежду.

Фрадков посмотрел на меня и усмехнулся.

– Вы не передумали мне что-то сообщить.

– Не передумал.

Фрадков распахнул дверь, приглашая меня войти. Все трое мы оказались в почти пустой комнате, в которой стояли лишь три кресла. В отличии от предыдущих моих посещений этого дома, никакой закуски не было. Значит, ситуация в самом деле кардинально переменилась.

Фрадков сел и взглянул на меня.

– Присаживайтесь, чувствуйте себя как дома.

– При нем, – кивнул я на амбала.

– А чем Герасим вам мешает. Он тихо будет сидеть в своем кресле и не вмешиваться в наш разговор. Правда, Герасим?

Тот в подтверждении слов своего шефа кивнул головой.

– Я жду вашей ценной информации, – напомнил Фрадков.

– Мне стало известно, кто напал тогда на колонну и похитил груз.

Фрадков, прищурившись, смотрел на меня.

– И кто же?

– Это люди Галанова, включая его самого.

– Не может быть! – воскликнул Фрадков. – Это полная чушь. Я уверен… – Внезапно он прервал свою фразу на середине и погрузился в раздумья. Затем кивнул головой. – А, впрочем, вполне может быть. Я говорил Петру, чтобы он не доверял этому типу. И что из того, что это он напал?

Теперь пришла очередь воскликнуть мне.

– Но это же означает, что товар у него.

Фрадков настороженно посмотрел на меня.

– Какой товар?

– Тот, что вез Костомаров со своими людьми.

– Откуда вам известно про груз? – буравя меня подозрительным взглядом, спросил Фрадков.

– Вы считаете меня идиотом. Сами послали меня следить за разгрузкой состава. И при этом думали, что я ни о чем не догадаюсь. Но вы забыли в каком ведомстве я работал в не столь уж давние времена.

– Это была моя ошибка, – процедил Фрадков.

– Все мы ошибаемся, Михаил Маркович.

– Допустим, но как вы узнали, что это была бригада Галанова? Все свидетельствуют о том, что они были в масках.

Непростительная с моей стороны ошибка, но я как-то упустил из виду, что мне придется давать объяснения о том, кто мой источник информации. Я-то полагал, что Фрадков так обрадуется, что нашлись его миллионы, что забудет обо всем. Похоже, что я опоздал, и его сейчас занимают совсем другие проблемы.

Фрадков ждал ответа, и я понимал, что от него зависит моя судьба. Если мои слова вызовут у толстяка недоверие, мне конец. Хотя и в прямо противоположном случае – скорей всего тоже. У этого человек хобби – избавляться от нежелательных свидетелей. А я своим приездом сюда как раз и окончательно перешел в их ранг.

– Они сами мне сегодня позвонили. – Скажу честно, я ляпнул первое, что пришло в голову, так как медлить с ответом было уже крайне опасно.

– Зачем? – удивился Фрадков.

– Они хотят склонить меня на свою сторону. Насколько я мог понять, они стремятся установить свой контроль над концерном.

– Но что им нужно именно от вас?

– Информационное прикрытие. А может, что-нибудь и еще. Откуда мне знать?

– А зачем вы приехали ко мне, зачем мне все это рассказывайте?

Я почувствовал растерянность. Я совершил большую оплошность, что как следует не подготовился к этой встрече, не продумал все возможные повороты нашей беседы. Но с другой стороны, когда мне это было делать, надо было немедленно спасать Марину.

Я произнес фразу, которая для Фрадкова звучала крайне не убедительно. Но ничего иного я сказать в этих обстоятельствах просто не мог.

– Я привык честно служить тем, кто мне платит. Предательство – это не мой стиль.

Фрадков, словно оценивая, внимательно посмотрел на меня.

– Даже за очень большие деньги, – недоверчиво произнес он.

– Деньги здесь не играют никакой роли. Есть вещи, которые можно купить, а есть вещи, которые купить нельзя.

– Вы так думаете. – Фрадков усмехнулся то ли моей наивности, то ли чему-то своему. – Так, вы утверждаете, что груз у Галана.

Он впервые при мне назвал его не по фамилии, а по клички, отметил я, как обычно называет один бандит другого. Впрочем, по большому счету так оно и есть.

– Больше не у кого, – уверенно проговорил я.

Пока довольно медленно, перемежаемый паузами тянулся этот разговор, я украдкой поглядывал на Герасима. Конечно, силища у него была огромная, она так и перла из него, как взошедшее тесто из кастрюли, но я заметил, что он весьма медлительный, что реакция у него явно желает быть лучше. А в свое время инструктора нас учили, что в соревновании: сила и скорость, преимущество имеет скорость.

По тому, как оттопыривался у Герасима пиджак, я понял, что под мышкой у него находится кобура с пистолетом, И теперь я ломал голову, как до него добраться. Для этого требуется всего одно мгновение, но его надо выбрать так, чтобы этот гигант не сломал бы мою шею. А для его ручищ – это просто пустяковая работенка.

– А я вам все же не верю, – задумчиво проговорил Фрадков. – Интуиция мне подсказывает: что-то тут не так. Неужели вы с самого начала вели какую-то игру?

Я почувствовал, как пробрал весь мой организм арктический холод. Врожденная недоверчивость Фрадкова подвела его к правильной разгадке моих действий. Но для меня это означает верную смерть.

– Воля ваша, – всем своим видом, как топ-модель одежду, стал демонстрировать я глубокую обиду. – Я хотел предупредить вас о предательстве, но теперь вижу, что допустил ошибку. Вы никому не верит, даже самому себе.

– А как раз самому себе в первую очередь и нельзя верить, человек постоянно же занимается самообманом. Только дураки так поступают.

– Как же вы тогда живете, занимаетесь бизнесом?

– А вот потому живу, потому и занимаюсь бизнесом, что не верю себе. Верил бы, давно все профукал.

Я пожал плечами.

– В конце концов, это ваше дело, А я свое сделал, вас предупредил. А верите вы мне или не верите, меня это уже не касается. Я пойду. – Я встал с кресла.

– Не спешите, – остановил меня Фрадков. – Вы уйдете, когда я скажу. А пока побудете моим гостем. Герасим, на всякий случай свяжи-ка его.

Я понял: теперь или никогда.

Герасим встал и, тяжело ступая, направился ко мне. По его виду было ясно, что он готовы к тому, что я стану сопротивляться. Но я покорно вытянул вперед руки. Это застало его врасплох. Он удивленно посмотрел на меня, я по-дружески, словно старинному приятелю, улыбнулся ему и сделал шаг навстречу. Гигант на мгновение замер на месте, я ударил его по обратной стороне колена, он пошатнулся, наклонясь в мою сторону. Я сунул руку ему под пиджак и выдернул из кобуры пистолет. И тут же отскочил в противоположный угол комнаты.

– Руки вверх! – приказал я, целясь в Герасима. – Считаю до трех и начинаю стрелять на поражение.

Герасим посмотрел на в миг побледневшего Фрадкова, тот кивнул ему головой, и амбал поднял руки.

– Михаил Маркович, боюсь вас огорчить, но вам придется немножко поработать. Достаньте из кармана носовой платок – надеюсь он чистый – и засуньте вашему телохранителю в рот. И давайте без разговоров, теперь ваш черед слушать мои приказы. Предупреждаю: я настроен очень решительно, и ваша жизнь висит на волоске. Не обрывайте его.

Фрадков с ненавистью взглянул на меня, достал платок и засунул его в рот Герасиму.

– Вы делаете успехи. А теперь снимете у него с брюк ремень и свяжите ему руки. Только как можно туже. Не бойтесь, кожа у него толстая, почти как у слона, будет не больно.

Оказалось, Фрадков довольно неплохо справляется с этим делом, он быстро и сильно затянул ремень на запястьях Герасима. Тот же покорно давал с собой делать все, что я приказывал. Как ни странно, но мне даже стало жалко парня, он не виноват, что служит у отпетого негодяя.

– Теперь, Михаил Маркович, снимите ремень со своего толстого живота и свяжите ноги вашему телохранителю. Напоминаю: ради вашей безопасности, чтобы было бы все без обмана. Иначе стреляю.

После того, как Герасим был связан, я почувствовал, как немного спало во мне напряжение. По крайней мере засверкал, хотя и очень тускло, шансик на спасение. Я даже сел в кресло.

– Мне нужна Царегородцева.

– Ах вот оно что, – скабрезно усмехнулся Фрадков. – Вам что этой вашей Ольги мало.

– Не ваше дело. Мне нужна Царегородцева.

– Я сам желал бы знать, где находится эта весьма капризная дама. Я ей сегодня звонил, но ни один ее телефон не отвечал. Может быть, у нее свидание.

– Вы отлично знаете, где она. Потому что она здесь, в этом доме. В подвале у вас оборудован настоящий каземат. Там вы ее и прячете. И если с ней что-то случилось. вам не сдобровать.

– Я понятие не имею, где ваша Царегородцева. – злобно ответил Фрадков. – И никакого каземата у меня внизу нет, там обычный подвал. У вас разыгралось воображение журналиста. Я понимаю, это очень эффектно звучит: известный банкир и бизнесмен построил в своем доме тюрьму для своих противников. Знаете, предлагаю соглашение: вы уходите отсюда по добру по здоровому, и мы забываем о сегодняшнем досадном недоразумении. Или вы не понимаете, что иначе вам ни за что не выбраться отсюда живым.

– Я уйду только с Царегородцевой. Вам придется проводить меня в ваши застенки.

– Вы явно сошли с ума.

Внезапно отворилась дверь, и в комнату вошел Кириков. Его появление было столь неожиданным, что я не сразу взял его на мушку. И будь он вооружен, у него вполне бы хватило время, чтобы всадить в меня пол обоймы.

– Миша, отдай ему ее, – попросил он.

– Ты что спятил! Она столько знает всего.

– Тогда это сделаю я.

– Ты этого не сделаешь. Подумай о последствиях.

– Вот что, дорогие мои, – вмешался в этот очень содержательный диалог я, – вы сделаете это оба. Идемте к ней. И предупреждаю: ваши люди не должны ни во что вмешиваться. Я всегда стрелял без промаха.

– У нас нет выбора, – грустно сказал Фрадкову Кириков.

– Есть!

– Мне надоело слушать ваши препирательства, – вмешался я. – Еще пару реплик и мои нервы могут не выдержать, я прострелю кому-нибудь из вас ногу или руку. Давайте решать все вопросы мирно, в духе взаимного согласия.

– Хорошо, идемте, – процедил Фрадков. – Но ты пожалеешь об этом, – сказал он уже Кирикову.

Мы вышли из комнаты: первым шествовал Фрадков, затем Кириков, потом – с пистолетом я. И сразу же мы наткнулись на нескольких охранников.

– Скажите им, чтобы убрались, иначе стреляю, – закричал я.

– Немедленно убирайтесь! – завопил Фрадков.

Те ретировались. И, кажется, мы все трое перевели дух.

Мы спустились по лестнице, затем пошли по коридору первого этажа. Вошли на кухню. Помниться, однажды Фрадков меня здесь чем-то потчевал. Хозяин дома подошел к стене, нажал на кнопку, и панель бесшумно отъехала, обнажив проход.

– Нам туда, – сказал он.

– Идите, а я уж так и быть окажу вам честь и последую за вами, – сказал я.

Мы оказались в темном и узком проходе. Его ширина была меньше, чем размах моих рук. Пахло чем-то неприятным, затхлым. Я вспомнил, что именно такой запах я ощущал, когда тут находился. Бедная Марина, привыкшая к ароматам самых изысканных духов, можно себе представить, какие муки она тут претерпевает.

Внезапно Фрадков остановился, и я налетел на него, Будь он порасторопней, то вполне мог бы выбить пистолет из моих рук. Но он и не помышлял о сопротивление.

Он стал шарить по стене и внезапно верху зажглась лампочка. Она была слабенькая, но в ее свете я мог заметить, что перед нами находится обитая железом дверь. Фрадков достал из кармана ключ и отпер ее. Затем посмотрел на меня.

– Идите в камеру, – приказал я им.

Кириков покорно шагнул за ее порог, зато его компаньон явно не желал становиться узником. Пришлось довольно чувствительно ткнуть пистолетом в его жирный бок.

Вслед за ними я вошел в камеру. В любой тюрьме есть минимальный набор мебели, тут же не было абсолютно ничего. Даже табуретки. Царегородцева сидела прямо на бетонном полу. Я быстро окинул ее взглядом и к своему огромному облегчению не заметил ни на лице. ни на теле никаких повреждений. По крайней мере ее не били и не пытали.

Несколько секунд она не без изумления смотрела на эту странную картину, не совсем понимая, что все-таки происходит. Затем вскочила и бросилась ко мне.

– Как замечательно, что ты появился здесь, – впервые обратилась она ко мне на «ты». – А я уже думала, что никогда не выберусь из этого каменного мешка.

– И не выберетесь, – вдруг злобно прошипел Фрадков. – Живыми вас отсюда не выпустят.

Я подумал, что это даже очень возможный вариант.

– Поживем, увидим, – сказал я. – А пока есть смысл кое о чем побеседовать. – Я достал из кармана миниатюрный диктофон, который, на всякий случай, всегда носил с собой. – Будем все ваши чистосердечные признания записывать вот на эту штуку. Я не собираюсь вас долго допрашивать. Этим приятным делом пусть займутся люди, получающие за это зарплату. Но кое что я хочу, чтобы вы сейчас сказали. Меня в первую очередь волнует смерть Алексея Подымова. Кто из вас отдал приказ на его уничтожение?

Однако никто не спешил с чистосердечными признаниями, и Кириков и Фрадков молчали.

– Ну, хорошо, вижу вам нужно помочь. Мне известно, кто отдал приказ убить Подымова, а затем и Семеняку. Но мне нужно, чтобы на пленке был бы запечатлен голос виновного. Если вы не начнете отвечать, то я прострелю каждому колено. Это будет жутко больно. Уж лучше сразу расстрел. Не делайте из себя калек.

– Хорошо, мы скажем, – проговорил Кириков.

– Нет! – завопил Фрадков. – Ты что не понимаешь, чем это нам грозит.

– А быть простреленным лучше? – напомнил я им об альтернативе. – Михаил Маркович, колитесь, я уже близок к тому, чтобы потерять терпение.

– Миша, – с какой-то покорностью судьбе проговорил Кириков, – я тебя предупреждал, что однажды все это кончится чем-то подобным. У нас нет выбора. Я все расскажу.

– Нет, мне нужны его признания, – кивнул я на Фрадкова. – Считаю до трех: либо вы начинаете говорить, либо я начинаю стрелять. – Я прицелился в коленку Фрадкова. – Стреляю.

Его глаза до краев наполнились ужасом, как ведро дождевой водой.

– Не стреляйте! – завопил он. – Я все скажу. Я приказал убить этого Подымова.

– Так признания не делают. Я такой-то такой-то, приказал тому-то сделать то-то. Понятно. Говорите, аппаратура включена.

– Я, Фрадков Михаил Маркович, приказал начальнику службы безопасности Костомарову Виктору Павловичу убить журналиста Алексея Подымова.

– Это уже лучше. А теперь про второе убийство – Семеняка. Текст тот же самый.

– Я, Фрадков Михаил Маркович, отдал приказ Костомарову Виктору Павловичу убить Семеняку Александра Тихоновича.

– Отлично. На пожизненное заключение эти признания, думаю, тянут. – Я посмотрел на Кирикова. – А какая ваша роль в этом злодеяние?

– Скорей всего вы мне не поверите, но я был против. Правда, не настоял на своем. Я знал, что этим все и кончится. Мы слишком далеко зашли. Когда мы начинали свой бизнес, то все использовали криминал. Но затем мы так к этому привыкли, что когда наше дело выросло, то не сумели остановиться. Я не раз хотел с этим покончить, но всегда почему-то возникло какое-то обстоятельство, которое разрушало это намерение. Я даже не знаю, почему?

– Потому что таким образом было удобней решать проблемы, – заметил я. – И, кроме того, глубоко в его подсознание, – кивнул я на Фрадкова, – сидит отпетый уголовник. Я так полагаю, что это и есть его подлинная натура.

– Все как-то смешалось, – грустно произнес Кириков. – Иногда сам создашь круг, а потом не можешь его разорвать.

Мне стало жалко его. У этого человека были хороши задатки. Да только он сам их и сгубил.

Пока я предавался сожалениям о погубленной судьбе Кирикова, то на несколько мгновений потерял Фрадкова из вида. То ли он это заметил, то ли почувствовал, что я ушел в себя, но он вдруг стремительно бросился к двери, по пути сильно толкнув меня.

Он выбежал из камеры и помчался к выходу, при этом крича что есть мочи: «На помощь, на помощь!»

Я бросился за ним и догнал его уже совсем недалеко от спасительной двери. Подножкой я повалил его на землю. В этот в миг в проходе появилось несколько охранников, они явно ждали лишь сигнала, чтобы начать штурм.

Мне ничего не оставалось делать, как выстрелить в первого из них. Он схватился за плечо и упал. Остальные же поспешно ретировалсь.

Я схватил Фрадкова за шкирку и заставил его подняться. Мы вернулись с ним в камеру, где нас поджидали Царегородцева и Кириков.

Я не знал, что дальше делать. Положение было сложным, выход из этой подвальной тюрьмы был прочно блокирован. Конечно, я мог выйти из нее, приставив пистолет к затылку Фрадкова, но как тогда вызволить Марину? Было бы чересчур наивно надеяться, что охрана Фрадкова будет безучастно наблюдать, как мы покидаем дом. Она просто нас убьет. И, между прочим, со своей точки зрения правильно сделает.

Правда в этом подвале мы были в относительной безопасности, по проходу мог идти лишь один человек и пристрелить его явилось бы самым элементарным делом. Но сколько времени мы можем тут сидеть?

Царегородцева понимала ситуацию не хуже меня.

– А я-то думала, что выйду на свободу, – грустно произнесла она. – Ты не представляешь, как хочется помыться.

– Придется прорываться, другого выхода я не вижу, – тихо, чтобы слышала только она, сказал я.

Ответ ее меня, честно говоря, удивил:

– И не думай. Это верная смерть, будем ждать.

– Чего ждать, голодной смерти? Мы здесь можем просидеть целый месяц. Никто не знает, где мы.

– Подождем немного, – повторила она. – Дай-ка мне лучше пистолет.

– Ну, уж нет, – не согласился я. – Смею надеяться, что я им все же владею немного лучше.

Царегородцева благоразумно не стала настаивать. И все же я никак не мог уразуметь, чего мы должны ждать? И в тоже время я не мог отделаться от впечатления, что она произнесла эту фразу не случайно, а не только для того, чтобы только бы отвадить меня от желания выкинуть что-нибудь опрометчивое. По большому счету я с ней был согласен. Каждая лишняя проведенная тут минута лишь ухудшала наше положение. Но и и попытка прорыва выглядела ничуть не лучше, ее можно было предпринять только с полного отчаяния. Но я почти не сомневался, что у нас скоро наступит именно такое состояние духа. Я знал по прошлому опыту, что иногда люди сознательно идут практически на самоубийство, дабы избавиться от этого гнетущего ощущения.

Почему-то никто ничего не говорил, хотя каждому из находившихся тут, было что сказать другим. Но по-видимому, обстановка не способствовала общению. Нигде было даже присесть, кроме, разумеется, бетонного пола. Я было попытался это сделать, но тут же встал – он был слишком холодным. И как Марина сидела на нем столько времени? А если что-нибудь себе застудила? Женский организм очень чувствителен к таким вещам. Но выяснить это можно будет лишь после того, как мы отсюда благополучно вырвемся.

– Я хочу есть и пить, – вдруг почти по-детски простонал Фрадков.

Я тоже был бы совсем не прочь поесть и попить и потому почувствовал озлобление.

– Закажите в ресторане, пусть нам принесут сюда что-нибудь по вкуснее, – огрызнулся я. – Если будете стонать, я вам выбью рукояткой пистолета ваши хищные зубы. И у вас сразу же пропадет аппетит.

Фрадков замолчал, вернее не совсем замолчал, так как он вдруг начал громко и противно сопеть. И я невольно подумал, а не выполнить ли мне только что данное ему обещание.

Однако уже через несколько секунд мне стало не до Фрадкова с его сопеньем. Охранники тоже, по-видимому, потеряли терпение и решили нас атаковать. Один из них встал у входа и стал палить из автомата в нашу сторону. Двое же других попытались пробраться вглубь подвала, идя по стенкам.

Автоматные очереди нас достать не могли, так как мы были защищены железной дверью, но когда эти ребята подойдут вплотную к ней, наше положение резко ухудшится.

Автоматчик стрелял не постоянно, чтобы не задеть своих, ему приходилось тщательно целиться. Этим я и решил воспользоваться. Дождавшись перерыва в этой мелодии выстрелов, я отворил дверь, и почти не целясь два раза нажал на курок, затем скрылся в камере.

То, что я не промахнулся, засвидетельствовал громкий крик одного их охранников. Это сразу же отбило и у другого желание выкурить нас отсюда. Он поспешил ретироваться. Раненый в ногу его товарищ, оглушая своими стонами, подвал, тоже заковылял обратно.

Атаку-то я отбил, но с каждым выстрелом у меня в обойме оставалось все меньше патронов. А пополнить боекомплект было негде. Еще пара таких попыток и нас можно будет брать, вооружившись перочинными ножиками.

– Леонид Валерьевич, могу я вас кое о чем о спросить? – вдруг раздался голос Кирикова.

– Конечно, Петр Олегович, сейчас уже вряд ли есть смысл что-то скрывать.

– Тогда объясните, на кого вы работаете, почему вы появились в концерне? Вы с самого начала действовали против нас или это началось с какого-то момента?

– С самого начала. Меня к вам заслали ваши конкуренты. Каким образом до сих пор не ведаю, но моя цель была выяснить, что тут у вас творится и разоблачить вас.

Камера огласилась громкой, абсолютно неценцурной бранью Фрадкова. Кажется. я все же поступил опрометчиво, сделав это признание. Если Фрадков вновь станет хозяином положения, он не просто меня убьет, а изрежет на кусочки. Так что выбора у меня нет.

– А могу я узнать, кто именно из наших конкурентов вас к нам заслал? – спросил Кириков.

– Этого я вам не скажу. Да и так ли это важно. А вот вы мне объясните, почему вы решили дать деру за границу?

– Это Михаил настоял, после того, как мы потеряли, судя по всему не без вашего участия груз, в нашем балансе образовалась огромная дырка. К тому же политическая ситуация складывается для нас неблагоприятна, экспортные пошлины, которые скорей всего введут в ближайшее время, окончательно должны нас доконать.

– Ерунда! – вдруг громко вмешалась в разговор Царегородцева. – Я все просчитывала. Концерн способен удержаться на плаву, только надо умерить ваши непомерные аппетиты. От каких-то непрофильных активов отказаться, поджать расходы, попытаться договориться с кредиторами. Это вполне возможно.

– Я ничего об этом не знал, – растерянно проговорил Кириков.

– Я докладывала о своих расчетах Фрадкову, но он не пожелал меня слушать. Еще бы, ведь речь шла о том. чтобы уменьшились его доходы.

– Это правда, Миша? – обратился Кириков к Фрадкову.

– Не слушай ее, это все ерунда. Мы сидим в яме по самую макушку.

– Конечно, сидим, мне кое что удалось отследить, хотя думаю, что далеко не все. Но за последнее время вы, Михаил Маркович, различными способом изъяли из финансового оборота концерна почти 300 миллионов долларов и перевели их с помощью Перминова на счета каких-то, скорей всего вами же созданных за границей фирм. А эти деньги вполне можно было бы использовать на покрытие убытков.

– Я ничего не знал об этих переводах, – растерянно проговорил Кириков. – Миша, это правда?

– Не верь этой сучке. Она все врет. Она хочет нас поссорить.

– Если мы отсюда выберемся живыми, я могу вам, Петр Олегович, показать кое какие документы. Я так полагаю, что ваш друг и партнер собирался вас кинуть.

– Теперь я начинаю кое-что понимать, – задумчиво произнес Кириков. – Я знал, что ты на все способен, но только не на то, чтобы предать нашу дружбу.

– Вы очень наивны, Петр Олегович, – сказал я, – нежели было неясно с самого начала, что этому человеку нельзя верить ни в чем. За деньги он предаст мать родную, не то, что лучшего друга.

– Боже мой, как я был слеп! – вдруг простонал Кириков. – У меня было все: деньги, богатство, положение в обществе, а теперь я в миг всего лишился. И все из-за тебя, Михаил. Ты негодяй!

Внезапно произошло то, чего я никак не ожидал. Кириков бросился на Фрадкова и попытался его ударить. Тот залепил ему в ответ оплеуху. Мужчины, как заправские борцы, схватились друг за друга, при этом каждый старался повалить своего противника.

Я не вмешивался в эту драку, ко мне она не имела никакого отношения. Если им приспичило, пусть их выясняют.

– Разнимите их, – попросила Царегородцева.

– Зачем, они всю жизнь шли к этой минуте.

– На это противно смотреть.

Я хотел ответить ей, но не успел. Внезапно до нашего слуха донеслись выстрелы. Кириков и Фрадков тут же прекратили потасовку.

Выстрелы усиливались. Было такое ощущение, что там, наверху шел настоящий бой.

Я взглянул на Царегородцеву, и у меня создалось впечатление, что для нее все это не является большой неожиданностью.

– Что происходит? – спросил я.

– Надеюсь, мы скоро будем уже по-настоящему свободны, – ответила она.

Выстрелы как внезапно начались, так же внезапно стихли. Мы молча стояли в ожидании того, что за этим последует.

К счастью ожидание длилось не долго, раздались чьи-то шаги. Я на всякий случай поднял пистолет.

Царегородцева вдруг бросилась ко мне.

– Не стреляйте, – крикнула она.

В камеру на крик вбежали несколько человек. Среди них к своему величайшему удивлению я узнал Галанова.

– Эти ребята сдались, – доложил он Царегородцевой. – Можно выходить.

– Спасибо, – поблагодарила она.

– А что делать с этими? – кивнул он на Кирикова и Фрадкова.

– Что с ними делать? – переадресовала она мне вопрос.

– У нас есть показания, где Фрадков признается в соучастие в двух убийствах. По крайней мере, его следует сдать в милицию.

Почему-то это предложение не вызвала энтузиазма у Галанова.

– Я в этом не участвую, – решительно заявил он он Царегородцевой.

– Я хочу побыстрей отсюда выйти, – сказала она. – А там, на верху посмотрим, что делать.

– Путь на волю свободен, – усмехнулся Галанов.

Царегородцева пошла первой. Все остальные – за ней.

Мы вышли из подвала и у самого в него входа едва не споткнулись о тело одного их охранников. Вокруг его головы разлилась густая лужа крови. Без всякого сомнения, он был мертв.

Царегородцева побледнела и слегка покачнулась. Я сжал ее локоть, она благодарна кивнула головой. Так мы и вышли из кухни.

Мы оказались в холле возле лестницы.

– Что будем делать дальше? – спросил Галанов.

– Я хочу немедленно уехать из этого дома, – сказала Царегородцева.

– А что делать с ними, мы так и не решили.

Царегородцева задумалась. Я тоже молчал, я уже понял. кто тут командует парадом. Правда, это было, пожалуй, самым удивительным событием из всех удивительных событий, что произошли за сегодняшний день.

Внезапно послышались чьи-то шаги. Я обернулся на звук и увидел, как к нам быстро приближается Ольга. А я как-то и забыл про нее.

Она быстро приближалась к нам, держа одну руку за спиной. Что-то в ее виде показалось мне подозрительным. Ольга почти поравнялась со мной, но смотрела она только на Фрадкова.

– Вы убийца! – вдруг громко воскликнула она, по-прежнему не спуская глаз с Фрадкова. – Вы убили моего жениха, Евгения Дьяченко. Вот вам за это.

Ольга резко выбросила руку вперед, и я увидел, что она сжимает пистолет. В самый последний миг я успел ударить по ее запястью. Я не думал спасать Фрадкова, на мой взгляд он заслужил смерть, но это произошло у меня автоматически.

Пуля ушла в сторону и вместо того, чтобы пробить Фрадкова дырку во лбу, лишь по касательной задела кожу на голове. Брызнула, заливая лицо кровь.

Ольга отбросила пистолет и радостно засмеялась. Впервые за все время нашего знакомства, я слышал, как она смеется.

Фрадков громко завопил, схватился за голову. Но рана оказалась настолько легкой, что он оставался стоять на месте.

– Кто-нибудь перевяжите его, – попросила Царегородцева.

У одного из его охранников оказался бинт, и он довольно умело перевязал своего уже бывшему боссу голову.

– Что будем делать с ними? – спросил я Марину.

– Нам придется их отпустить. – Она повернулась к Фрадкову и Кирикову. – Вы должны в течение двадцати четырех часов покинуть навсегда эту страну. Вы меня поняли? Иначе пеняйте на себя.

– Но…, – попытался было возразить я.

Но она не позволила.

– Так надо. – Немного подумав, добавила: – Так лучше для всех, В том числе и для тебя.

– А признание?

– Оставь его у себя на всякий случай. Это будет вечным предостережением этим господам против возвращения в эту страну, – усмехнулась она. – Ты едешь со мной?

– Да, конечно, – растерянно пробормотал я. Так еще со мной она не разговаривала.

В сопровождение кортежа из машин Галанова, мы, словно важная иностранная делегация, мчались по шоссе. Так, кстати, нас и воспринимали автомобилисты, будучи уверенные, что едут важные персоны, которых сопровождает почетный эскорт.

Мы сидели рядом на мягких сиденьях джипа. Я попытался завязать разговор, выяснить, что же произошло, но Марина лишь отрицательно покачала головой.

– Пока я такая грязная, я не могу ни о чем серьезном говорить, – ответила она.

– Куда мы едим? – все же осмелился спросить я.

– Ко мне домой. Если, конечно, ты не хочешь, я высажу тебя в любом указанном тобой месте.

– Да, нет, я согласен, – пробормотал я.

Марина ничего не ответила, и мы не обменялись больше ни одним словом до самого ее дома.

Мы вошли в ее квартиру.

– Садись, куда пожелаешь, а я немедленно иду принимать ванную. А ты пока можешь заготовить вопросы. Мне кажется, тебе есть о чем меня спросить, – усмехнулась она.

Марина исчезла за дверью, я же сел на диван, на котором однажды провел целую ночь. Да, чудны дела твои Господи, я-то полагал, что в этой партии я если не король, то по крайней мере одна из главных фигур. А выяснилось, что я в ней всего лишь одна из пешек. Слава Богу, что хотя бы не использовали меня для размена. Было от чего прийти в растерянность.

Розовая, с распущенными влажными волосами, завернутая в байковый халат, Марина вошла в комнату.

– Как здорово. Знаешь, у меня было такое ощущение, что вместе с грязью я смываю с тела прикосновение рук старухи смерти. Представляешь, еще два часа назад мы были всего в двух шагах от нее. Кстати, – посмотрела она на меня, – а ты не хочешь смыть ее следы?

– Было бы неплохо.

– Тогда иди мыться. А потом поговорим, если, конечно, не передумаешь, – лукаво взглянула она на меня.

– Вряд ли.

Ванная комната являлась чудесным заповедником комфорта, уюта и неги. Просторное помещение, все в кафеле и в зеркалах оно хранило многочисленные следы его владелицы, умеющей предаваться наслаждению.

Я быстро разделся и лег в теплую воду. Мне вдруг стало так хорошо, что я даже ненадолго задремал.

На вешалке висел мужской халат. Я не знал, чей он, но решил в него облачиться. В таком виде я и вошел в комнату.

Марина уже переоделась.

– Ты правильно сделал, что надел халат, я его приготовила для тебя. – Она кивнула на столик, где был сервирован легкий ужин. – Давай поедим, я ужасно проголодалась.

Я не возражал, я сам давно не ел.

Несколько минут мы ели молча.

– Так ты не хочешь ни о чем меня спросить? – вдруг произнесла она.

– Очень хочу. Ты и Галанов в одной связке, я никогда не мог этого предположить. Я вообще, мало что понимаю. – признался я. – Я готовился совсем к другому финалу.

– Я знаю. Тогда если не возражаешь, я стану объяснять все по порядку. Я тебе уже говорила, что когда пришла работать в концерн, ни о чем таком не подозревала. И собиралась честно выполнять свои обязанности. Но должность финансового директора дает весьма широкий кругозор, и скоро я стала замечать многие странные вещи. Смею надеются, что обладаю неплохим аналитическим умом, я умею сопоставлять факты, события, отдельные слова. И постепенно, если не полная, то достаточно ясная картина происходящего стала у меня вырисовываться. И честно скажу, я ужаснулась. И решила уйти.

– Почему же не ушла?

– Ты скорей всего ничего не знаешь о судьбе Виталия Зволинского.

– Даже не слышал этого имени.

– Он был директором по общим вопросам. У нас с ним были неплохие отношения. Однажды он пришел ко мне и сказал, что его, наверное, скоро убьют. Я спросила, почему он так считает? Он ответил, что узнал нечто такое, что знать ему не положено.

– И что случилось со Зволинским?

– Буквально через неделю он исчез и с тех пор о нем ни слуху, ни духу. Я нисколько не сомневаюсь, что они его убили, а труп спрятали. И тогда я поняла: они меня не отпустят, для них безопаснее меня ликвидировать. И тогда у меня родилась идея: единственный способ в этой ситуации выжить – самой захватить власть в концерне. Другого выбора просто не существует. И я стала разрабатывать свой план.

– Но в таком случае объясни, зачем ты связалась с Галановым?

– Я не могла ничего сделать одна, мне нужна была какая-то сила, на которую я могла бы опереться. Ведь я имела дело с людьми, которые не брезговали никакими самыми грязными приемами. Если они даже просто что-то заподозрят, то на всякий случай избавятся от меня.

– Но каким образом ты перетянула его на свою сторону?

– Ты хочешь это знать?

– Я бы хотел знать все?

– Ну, этого никто не знает, – усмехнулась она. – Хорошо, раз ты настаиваешь, я тебе расскажу. Галанов с самого начала стал проявлять активный интерес ко мне, как к женщине. Сначала я не хотела иметь с ним никаких дел; для меня, как мужчина, он не существовал. Но потом ко мне пришла именно эта идея. И однажды я его подловила. Чтобы вымолить мою благосклонность, он сказал, что ради этого готов на все. И вот тогда, как ты говоришь, я перетянула его на свою сторону, поставив условие, что он будет отныне работать на меня.

У меня возникло полное ощущение, что меня ударили в грудь. По крайней мере, мне понадобилось некоторое время, чтобы вернулось бы самообладание.

– И сколько времени продолжалась ваша связь?

– Не долго, три месяца. Но зато я сумела подчинить его себе, внушила ему, что наши интересы совпадают. И, как видишь, это сработало, иначе сегодня мы уже были бы мертвы.

Скрепя сердцем, но я не мог не признать справедливость этого замечания.

– Теперь я понимаю, что Галанов звонил тогда тебе, спрашивая, что со мной делать.

Она кивнула головой.

– Он хотел тебя расстрелять, И мне не так-то легко удалось его убедить этого не делать.

– Выходит ты спасла мне жизнь.

– Получается, что так.

– И как же ты проводила в жизнь свой план?

– Ну, это как раз самая менее интересная часть всего повествования. Я изучала финансовые потоки концерна, создавала свои, очень осторожно переводила кое-какие средства на счета открытых мною подставных фирм. Конечно, это мелочь, особенно по сравнению с тем, что увели Фрадков и Кириков за границу, но для начала и они пригодятся. А главное ждала своего часа. Я была уверена, что он прозвенит, уж больно авантюристично они себя вели.

– А какая роль отводилась в этой комбинации мне?

Царегородцева снова достала сигарету. Я давно заметил, она делала это всякий раз, когда разговор совершал очередной крутой поворот.

– Сперва я на тебя почти не обращала внимание; ну появился еще один новый сотрудник, еще скорей всего очередная креатура руководства. Но потом мне стала казаться, что ты ведешь себя как-то не стандартно. Вроде бы как все, но и в тоже время как-то по-другому. И это вызвала у меня большую настороженность. Я стала к тебе приглядываться. Я решила, что с одной стороны тебя надо нейтрализовать, а с другой – попытаться воспользоваться тобой в своих целях. Честно скажу, что до последнего момента мне было трудно найти по отношению к тебе правильную линию поведения. Я видела, что ты испытываешь трудности из-за моей непоследовательности, но ничем помочь тебе не могла, Ставки возрастали буквально с каждым днем, а на кого ты работаешь, я не знала. Да и не знаю до сих пор.

Я невольно вздохнул. Как мужчине, мне было неприятно это слышать, но как игрок я был согласен с ее поведением.

– Я хочу спросить тебе об одном эпизоде, – решился я. – Помнишь, ты однажды по электронной почте назначила мне встречу, а буквально через полчаса, когда мы столкнулись в концерне, обдала меня страшным холодом. Что же тогда произошло?

Царегородцева задумчиво молчала. Неожиданно ее лицо покрылось румянцем.

– Раз уж сегодня день откровений, я расскажу. После того, как я послал тебе послание, то меня пригласил к себе Фрадков. Там я застала Кирикова и Костомарова. Он сказал нам, что у него есть одна пленка, которую предлагает нам послушать. И я услышала, как ты и Ольга занимаетесь любовью. И вдруг почувствовала сильную ревность. И поняла, что ты мне не безразличен. Я была так раздосадована и тем и другим, что готова была тебя растерзать.

Я радостно засмеялся. Марина удивленно посмотрела на меня.

– Мы не занимались с Ольгой любовью, это было нашей стороны инсценировкой. Мы сидели за столом и изображали из себя любовников, а на самом деле просто ели и пили. Мы знали, что нас записывают, и нам нужно было убедить их, что охвачены страстью. Этот обман спас Ольгу от попадания в лапы Костомарову.

Несколько секунд Марина смотрела на меня и вдруг тоже засмеялась. А дальше она сказала фразу, от которой у меня заколотилось сердце со второй космической скоростью.

– Это самое приятное, что я услышала за сегодняшний день.

– Но что же дальше? Ведь концерн практически банкрот, насколько я понимаю, этим ребятам удалось перевести большие деньги.

– Я говорила Фрадкову, говорю тебе – концерн можно спасти. У меня разработан план. Не все деньги им удалось перевести и кроме того, я уверена, немалую их часть можно вернуть назад, доказав незаконность этих переводов. Я заранее позаботилась запастись необходимыми документами. Плюс – строжайшая экономия расходов, продажа непрофильных активов, реструктуризация задолженности.

– Может быть, ты и права, но кто будет этим заниматься?

– Все это время я активно скупала акции концерна. Особенно в последнее время. Кирикову стало не хватать денег, и он начал распродавать свой пакет. И теперь у меня тридцать процентов. Это позволит мне стать председателем совета директоров.

Я ошеломленно смотрел на нее.

– Ты просто финансовый гений.

– Кое-что я действительно умею, но до финансового гения мне далеко. И одной мне не справится. Рядом со мной должен быть тот, кому я доверяю.

– И кто же он?

– Ты. Я хочу, чтобы ты стал бы генеральным директором. Я уверена, ты справишься. И кроме того, мне нужен человек, который бы справился с Галановым. Я не желаю, чтобы в нашей работе присутствовал криминал. Достаточно того, что уже было. Кроме тебя, отвадить его больше некому.

– Это все?

Несколько секунд она молчала, затем достала очередную сигарету.

– Однажды я вдруг почувствовала, что мне перестала нравится моя холостая жизнь и нужен кто-то, кто был бы рядом. Но тогда такого человека в моем окружение не оказалось.

– А теперь он появился?

– Появился.

– И кто этот счастливец?

– Этот счастливец ты. Я хочу, чтобы ты стал бы моим мужем.

Мне вдруг стало не хватать воздуха. Царегородцева смотрела на меня и едва заметно улыбалась.

– Ты, в самом деле этого хочешь?

– Такими вещами женщины шутят редко. Я быстро почувствовала к тебе влечение, но не могла позволить себе дать ему дорогу. Я опасалась, что это нарушит мои планы. Ведь, в конце концов, я не знала на кого ты работаешь. А вдруг ты получил задание меня соблазнить и выведать мои намерения. Вот собственно и весь сказ. Что ты ответишь на оба моих предложения?

– Согласием.

Марина вдруг встала, но только затем, чтобы сеть мне на колени. Она положила свою прекрасную голову мне на плечо.

– Вот теперь все по-настоящему замечательно. Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя.

– Я это давно знаю, – засмеялась она.

Она нашла мои губы, и это был самый замечательный поцелуй в моей жизни.

Я поднялся с дивана, держа ее на руках.

– Ты забыл, спальня вон там, – показала она мне на лестницу.

Что вам сказать в заключение. Марина действительно стала председателем совета директоров, а я генеральным директором концерна. Но пробыл я в этой должности недолго, пока длилась довольно неприятная эпопея с Галановым. Но в ней мы вышли победителями. После этого я окончательно понял то, что раньше только подозревал: эта работа все же не для меня. Но я не вернулся в редакцию, а сел писать книгу. Правда пришлось изменить имена и фамилии, но основная канва событий была изложена в соответствие с реальными фактами. Кстати, это мое сочинение вы сейчас и держите в руках.

Фрадков и Кириков исчезли от уголовного преследования на Родине за границей. Правда, довольно скоро прошли сообщения о том, что Фрадкову в одном из государств, известного своим строгим соблюдением законности и порядка предъявлено обвинение в незаконных финансовых операциях. Затем состоялся суд, и двери тюрьмы все же захлопнулись за ним на несколько лет. А вот о Кирикове никакой информации не поступало.

Что касается Ольги, то к моему удивлению она действительно ушла в монастырь, приняла постриг под именем матери Екатерины. Иногда она приезжает к нам, очень любит играть с нашим сыном, которого мы назвали Женей. Я вижу, как украдкой она смахивает слезу с глаз.

Правильно ли она поступила, покинув этот жестокий и суетный мир, ради другого, безмятежного и благостного? Я не знаю, и мне кажется, что сомневается в этом и она. По крайней мере иногда я ловлю на себе ее задумчивый взгляд. Но ничего уже не изменишь. Каждый участник этой истории сделал свой роковой выбор. Ибо я убежден, что каждый выбор, который совершает человек, является таковым.