Глава 3
Ученье — свет
Прима остановила девушку возле КПП. За всю дорогу она едва ли ей сказала десяток слов — ну правильно, не при таксисте же. А теперь, перед глухим забором трехметровой высоты с повторяющимися по периметру яркими значками высокого напряжения — конечно, самое «удачное» место для последних указаний, — где-то на окраине города в заброшенном районе бывшей промышленной зоны.
— Держись, детка. Помни, только от тебя зависит теперь, насколько хорошо ты подготовишься. Встретимся здесь же — ровно через два месяца. И не вздумай нарушить контракт. Тебе будет не расплатиться.
Угроза не тронула Дару. Нарушать контракт она не собиралась.
— Все поняла?
— Да.
— Пойдем.
Несмотря на позднее время, в высоком здании почти сразу за КПП еще кипела работа. По коридорам сновали разные личности в камуфляже, почти не обращая внимания на Приму и ее спутницу. До нужного кабинета дошли быстро, но девушка уже успела проникнуться странно-приятным вкусом перемен.
— Проходите! — крикнули в ответ на осторожный стук.
Коротко стриженный грузный дядька в военной форме с погонами полковника приглашающе махнул рукой. Рядом с ним топтался красавчик-капитан, что-то быстро объясняя полковнику. Как только капитан вышел, Прима заняла его место сбоку от стола, а Даре велели предъявить документы и сесть на стул у дальней стены.
Потекли мучительные секунды ожидания. Сейчас они увидят ее прописку и всё. Прима что-то тихонько говорила полковнику, тот мрачно кивал, делая пометки в простеньком сенсорном компе, экран которого вмонтирован в столешницу. Оригинально.
Наконец он поднял глаза на Приму и кривовато усмехнулся:
— Все ясно, госпожа Мартынова. До встречи через два месяца.
Прима кивнула и по дороге к двери подмигнула Даре, мол, все в порядке.
Что там было в порядке, непонятно. Потому что следующие полчаса до девушки никому не было дела. Внезапно поднялась суета, и в кабинет толпами забегали какие-то личности, что-то срочно решали, снова выбегали. Полковник разговаривал сразу по трем каналам связи. Какие-то проблемы в отделе логистики, как поняла Дара.
О ней вспомнили совершенно внезапно, заставив подпрыгнуть на стуле:
— А ты что здесь делаешь?
Дара открыла рот, не зная еще, что ответить, но ее перебили:
— Совсем охренели! А ну марш в казарму! Нет, стой. Семё-о-о-онов!
На рев полковника в проеме двери образовался молоденький безусый парнишка с погонами лейтенанта.
— Семенов, что тут вообще творится? Почему я… должен заниматься этим? — голос полковника внезапно смягчился, и закончил он вполне мирно. — Возьми документы и курсанта, и оформи там, короче сделай, что нужно. Машенька, радость моя!
Оказывается в комнату зашла решительная барышня с бутербродами на подносе. Дара проглотила слюну, когда, ухватив за рукав, лейтенант быстренько выдворил ее из кабинета в пустынный коридор.
И началась беготня уже для нее. Дару посылали из кабинета в кабинет, что-то спрашивали, измеряли, проверяли, записывали. Потом в просторном помещении с длинной стойкой высокий усатый дядька приказал ей пройти в душ, сунув в руки мыло, стопку безликого серого белья, новенький комплект зеленой камуфляжной формы и высокие ботинки на шнуровке. Кивнув на большие светящиеся цифры на стене — виртуальные часы — велел «не копаться».
В узкой душевой кабинке девушка вскрыла выданное простое мыло и с удовольствием вымылась. Жаль, что нельзя было насладиться душем подольше. Форма и белье оказались в самый раз, так же как и берцы, подарив приятное чувство принадлежности к этому новому миру.
Не зная, куда деть свои вещи, девушка сложила их тоже стопкой, закинула рюкзачок на плечо и вышла обратно в длинное помещение, удерживая в другой руке свои старенькие ботиночки. Усатый дядька за стойкой кивнул ей:
— Топай сюда. Ничего своего не положено. Из рюкзака выкладывай все на стойку, и если успела что-то положить в карманы — тоже.
Все ее вещи были записаны, упакованы в серый мешок, запечатаны и унесены в кладовку. Даже визоров не оставили. Ничего. Запечатанный подарок Егора Олеговича удостоился особого внимания. Но повертев в руках и просветив каким-то сканером, кладовщик хмыкнул и сунул упаковку к остальным вещам.
— Не боись, — усмехнулся он, — все, что тебе нужно на время учебы здесь: — усач плюхнул на стойку зеленый увесистый вещмешок.
— Вот. Распишись. Антоха!
В итоге перед казармой она оказалась уже в сумерках, голодная и слегка ошалевшая от всего происходящего.
— Советую выспаться. Подъем рано. — Последний сопровождающий указал ей на дверь и растворился в темноте.
— Новенькая? — девчонка чуть постарше ее, в такой же форме, обретавшаяся за стойкой в небольшом холле, изобразила улыбку. — На второй этаж, девочкам направо. Не перепутай! Поздновато ты. Осталось только одно место, разберешься. Через пятнадцать минут отбой, так что советую не копаться. У нас тут строго.
В казарме стоял гам. Семнадцать девчонок от пятнадцати до двадцати разной степени раздетости, встретили ее общим нестройным хором:
— Привет. Эй, на тумбочке! У нас новенькая!
Рыженькая девчонка потянула ее в самый конец помещения:
— Идем скорей, сейчас отбой будет. Свет вырубят. Вот твоя кровать. Будем соседями. Меня Тосей зовут.
— Дара.
— Вот чудесно, давай помогу.
В четыре руки они быстро застелили постель. Дара только и успела переодеться в ночную рубашку и сбегать в туалет, когда выключили свет.
Лежа под тонким шерстяным одеялом, она еще долго не могла уснуть — никак не удавалось освоиться с такими резкими переменами в жизни. Сон пришёл к ней уже когда в высоком окне (без малейших признаков штор) начало светать.
Казалось, не прошло и пяти секунд, как кто-то заорал:
— Подъем!
Одевалась, еще не проснувшись, по команде. Девушка в погонах лейтенанта скривилась, глядя на новобранцев и скомандовала:
— А теперь раздеться. У вас сорок секунд. Время пошло!
Раздевались-одевались раз пять, прежде чем лейтенант была удовлетворена результатом, о чем и сообщила:
— Хреново у вас получается, ну да сойдет на первый раз. Теперь на построение и не отставать.
Первые дни в учебке запомнились тем, что не было ни одной свободной минуты. Построение, пробежка, завтрак, занятия в классе, снова пробежка, занятия «в поле», обед, занятия в классе, пробежка, занятия «в поле», ужин, занятия в классе. Полчаса свободного времени и отбой.
Учеба давалась легче, чем она ожидала, но труднее, чем надеялась. Всё-таки муштра Егора Олеговича давала о себе знать. Хотя поначалу не раз брало отчаяние, что тут она далеко не лучшая. Отставала по всем статьям. И неудивительно, почти все девушки их группы имели спортивную подготовку, в основном биатлон. Но скоро приноровилась, подтянулась. В беге перешла с последнего места на седьмое. Ну а в стрельбе по движущимся мишеням, как ни странно, заняла почетное второе. Да и то, потому что нервничала после неудачного падения в яму на полосе препятствий.
Тут «гаубица» Егора Олеговича, на которой все в интернате учились чувствовать оружие, сыграла свою роль. Потому как лягался этот «охотничий» вариант боевой винтовки даже посильнее настоящей. Остальных девчонок было просто жалко — при ежедневном отстреле нескольких сотен патронов не помогали ни стандартные накладки и амортизаторы, ни самодельные подушки из прокладок, которые все прилаживали изнутри формы. Теперь любой день начинался со скулежа в процессе намазывания специальным кремом громадного черного синяка, по-хозяйски расположившегося на правом плече. А ведь для этого надо еще найти в себе силы проснуться до команды «Подъем», но если этого не сделать — все утро превращалось в ад.
С Тосей они подружились. Рыженькое улыбчивое создание с ангельским терпением и веселым нравом, она быстро стала всеобщей любимицей, в отличие от своей нелюдимой подруги. Другие девицы сторонились «колонистки». И как только узнали? А Тосю это, похоже, волновало мало. Ее даже не отпугнуло нежелание Дары рассказывать о себе — этот «изъян» она с лихвой восполняла рассказами о своем детстве и просто болтовней. И ведь как-то находила для этого время. С виду — девушка-цветочек, а ведь именно она заняла первое место в стрельбе по мишеням. С блуждающей на губах улыбкой Тося хладнокровно разносила головы виртуальным врагам.
Многое из того чему учили было знакомо. Даре и раньше, еще в интернате, приходилось резать кроликов, а также стрелять лисиц и одичавших собак, расплодившихся в дальнем лесу несколько лет назад, и повадившихся устраивать набеги на и так не богатое подсобное хозяйство интерната.
Тут тоже пить свежую кровь заставляли, или там, печень свежую съесть прямо на месте, теплую еще. И ее даже не вырвало, как некоторых девчонок, но и не понравилось. Одно дело, когда живот к хребту прилипает, и совсем другое, когда по приказу. Убивать же ни в чем неповинное животное неприятно. Человек в качестве мишени вызывает и то меньше отторжения — он сам, сознательно, выбирал свою жизнь до момента попадания на мушку.
Такие философские размышления посещали не часто, их группе просто не давали передышки, словно задались целью за два месяца превратить в крутых вояк.
И если в процессе обучения, Серая еще несколько выделялась среди семнадцати девчонок, то, к воскресенью, первому выходному, она оказалась такой же, как все — то бишь, вымотанной до предела. И физически и духовно. При мысли, что таких недель будет еще семь, начинало слегка мутить.
* * *
Вечером, когда все расслабленно лежали на койках, не пытаясь использовать личное время в количестве трех часов по поводу субботы, и нарушая все мыслимые правила, раздался условный сигнал дневального, и в считанные секунды выполнено построение. Причем на койках, если и остались морщинки, в глаза не бросалось.
— Взвод, — звонко выкрикнула Сашка, — равняйсь… Смирно!
— Вольно, — ухмыльнулся куратор, кряжистый мужичок, лейтенант Иван Орловский, или, как его окрестили девчонки — «Вано». — Итак, девоньки… господа курсанты, у меня для вас две новости — хорошая, ну и как положено — плохая. С какой начать?
— С хорошей! — выкрикнула Ирка, мгновенно покраснев.
— Значит, с хорошей. М-да. Поздравляю, завтра воскресенье, а значит день увольнительных.
Строй нарушился от восторгов по столь замечательному поводу. Пришлось Вано перекрывать шум повышенным тоном.
— И увольнительные получат все, кто набрал за неделю пятьсот очков и выше.
Лица курсанток вытянулись, и уже в полной тишине куратор продолжил:
— И вторая новость. Плохая. Никто из вас не набрал пятисот очков, а значит, увольнительные отменяются. В связи с этим, слушай мою команду. Подъем и построение в восемь, после завтрака медосмотр, после обеда личное время — для не отягощенных излишними грехами, остальные заняты раскаянием и искуплением. После ужина — построение.
— А как же…
— Вопросы есть? Вопросов нет. Отдыхайте.
Куратор ушел неспешным шагом, не оглядываясь.
— Да как набрать пятьсот очков, если их только отнимают, — нарушила тишину Ирка, заслужив всеобщую поддержку.
— Будем лучше стараться на следующей неделе, — неуверенно подала голос Тося.
На обдумывание этого заявления ушло почти двадцать секунд, после чего Ирка выразила общую мысль:
— А пошло оно на хер, это увольнение. Пойдемте спать, девки.
Дара ухмыльнулась, и поплелась к своей койке. При ее минус двадцати очках мечтать об увольнительной точно не приходилось. А сняли с нее сразу триста за «грубое» нарушение воинской дисциплины, впрочем, этим не ограничившись.
Ну откуда ей было знать, что драки запрещены?!
А всё ее дурной нрав. В четверг за ужином, взяв свой поднос, она не торопясь направлялась к столику Тоськи и Ксюши, когда мальчонка перед ней резко затормозил. Она еще удивилась, какие тщедушные тут встречаются, и тут увидела причину задержки. Вообще-то их кормили в разное время, но сегодня одна группа ребят пришла раньше.
На пути «малыша» остановился парень вдвое крупнее и запугивал того угрожающе-насмешливой улыбкой. Что у них там за терки, Дару волновало мало, однако, когда у ребенка с подноса взяли сок и вылили в тарелку с кашей, сработал какой-то интернатский инстинкт. Она даже не разъярилась. Спокойно отставила свой поднос на первый попавшийся столик, легко убрала с пути паренька, и вмазала кулаком по довольной роже мерзавца.
Тот не был отягощен трепетом перед женским полом, потому драка вышла достаточно жестокой. Как остальные успели столики раздвинуть, остается загадкой.
Однако долго кататься по холодному полу им не позволили. Откуда-то взялся дежурный офицер, рявкнул команду, и их живо растащили. У нее была ссадина на лбу и на подбородке, болела рука, да ребра справа, а вот парню повезло меньше — полуоторванный рукав открывал вид на кровавую рану на плече, а под глазом уже наливался фиолетом шикарный синяк.
— Морозова, наряд вне очереди, минус триста очков. Бероев, минус триста очков и ночь на гауптвахте. Разойтись!
Дару смутило, что в глазах парня не было ненависти и даже злости, смотрел с сожалением, словно на малолетку.
Лишь позже она узнала, и то случайно, что тот малыш был стукачом, и получил за дело. А противник с ней вовсе не дрался, а так — дурака валял, да защищался. Кто же знал, что он из девятой группы — «волкодавов».
С Бероевым она столкнулась сегодня утром, перед входом в тренажерный зал. Практически врезалась в него, потому что бежала, опаздывая на встречу с Тосей.
Не узнав, он осторожно придержал ее за плечи, предотвращая столкновение, и улыбка была хорошей, такой, которая, к сожалению, тут же уступила место презрительной гримасе.
— Была не права, осознала, раскаиваюсь, прошу прощения, готова загладить! — выпалила девушка скороговоркой.
У парня были очень удивленные глаза, но ответить он не пожелал, дернул плечом, отодвинул ее с дороги и пошел догонять своих. Ну и ладно. Ей-то что! Извинилась, как могла, а дальше уже его дело. Хочет быть обиженным и оскорбленным? На здоровье. Не ставит ее ни во что? Пожалуйста. А вот, что увольнительных не дали — это печально.
* * *
Руки ритмично водили зубной щеткой по швам антикварной кафельной плитки. Это не стоит считать проявлением садизма, просто оттереть грязь, въевшуюся в швы, можно было только таким способом. Тем не менее, поясница Дары и колени вопили об отдыхе и отмщении, а вот голова была совершенно свободной. Поэтому она преспокойно занималась раздумьями на тему «о фигне».
Например, о странных армейских традициях наказывать и поощрять за одно и то же одновременно. Девушка переместила центр тяжести на левое, возмущенно хрустнувшее, колено и, найдя на время более комфортную позу, предалась приятным воспоминаниям под монотонное шарканье.
Прапорщик Денисов, руководящий стрельбами, в то солнечное утро выглядел особенно самодовольным.
— Цель — вертолет. Дистанция — полтора километра. Ветер — а вот хрен вам, сами с поправками разберетесь! На упражнение выдается двадцать патронов. Задание считается выполненным при наличии пяти попаданий. На рубеж. Первый пошел!
Вот тут и порадуешься, что имеешь совсем не гвардейский рост и, соответственно, пребывание в общем строю ближе к хвосту дает лишнее время подумать. От задания явственно веяло подвохом, да что там веяло — разило. Об этом недвусмысленно сигнализировали хитрый прищур прапорщика, его же осанка, а особенно — кажущаяся простота задачи.
Перекошенные мордашки первых стрелявших подтвердили уже и так понятное. Страдалицы уже заранее за плечики держатся — невыполнение задания сулит много неприятных моментов, и среди них лишних сто патронов «отстрела». И ведь они совсем не самые слабые, взять хоть бледную Тоську, и куда только улыбка подевалась? Или Бэль, легко разнесшую в прошлый раз все десять «тарелочек». Значит, подвох точно есть. Оставалось понять, где он спрятан, если всё как на ладони.
Вон она цель — видима даже невооруженным глазом, вертолет — это не человек — дура здоровая. Правда не летит, а изображает посадку на кромке леса — скорее всего, подвешен на тросах к вершинам сосен на самом краю стрельбища. И ведь даже не качается. Впрочем, баллистическому вычислителю любые маневры практически неподвижной цели не помеха. Может, какую-то нестандартную винтовку подсунули?
Дальнейшие терзания никаких новых мыслей Даре не принесли, хотя и продолжались до того самого момента когда пришел ее черед. Под недовольное фырканье прапорщика внимательно осмотрела оружие — вполне нормальная, пожалуй, даже стандартная армейская машинка, без особых претензий, тупая и надежная как кусок железа. Адаптивная оптика прицела, «плавающий» ствол с автоматической доводкой на цель. Система распознавания образов отключена. И правильно, слишком много ошибок дает эта приблуда — не хватало еще, чтобы дурная автоматика заблокировала выстрел, распознав в цели гражданскую машину. Но это, заодно, отсекает и последнюю версию. Версию с засадой в прицеле. Выходит, надо искать дальше.
Бурчание за спиной пока удавалось успешно игнорировать, время на выполнение упражнения не лимитировано, но наглеть сильно все же не стоит. Поймала в прицел борт темно-зеленой машинки, на котором желтой краской нарисовали издевательское «яблочко». Даже лихо загнутый черенок видно так, словно рукой дотронуться можно.
Включила радиолокационный дальномер — синтезированная вычислителем метка легла на ладонь выше перекрестия оптики — и тут все отлично, даром только двадцать «очков» потратила. Правда бонусом на экране прицела высветились данные по расстояниям, скоростям ветра и влажности. Но палец упорно не хотел давить на спуск — при такой уверенности в промахе, лучше даже не пробовать. Значит, думаем дальше.
Дара, игнорируя поднимающийся за спиной ропот девчонок, убрала с прицела приближение, оставив обычные полтора, после чего посмотрела вдаль сразу двумя глазами: правым — через прицел, левым — через слабое усиление тактического шлема. Тут ей впервые улыбнулась удача — изображение, передаваемое левым глазом — не то, что бы дрожало, но шло какими-то странными волнами.
Пришлось отложить оружие и задуматься на пару секунд — даже группа за спиной притихла, видимо ощутив необычность момента, только прапорщик сопел скорее обиженно, чем недовольно.
В том, что «левое» изображение дрожит, нет ничего удивительного — солнце высоко, от земли идут потоки нагретого воздуха. То, что не дрожит изображение в прицеле, тоже понятно — система стабилизации может дать неподвижную картинку, даже если оружие будет держать алкоголик с трясущимися руками, ну или контуженый близким разрывом.
Но в странно-различном поведении этих устройств что-то явно таилось. Дара перебрала все известные ругательства и начала придумывать новые, пока нашла, где в меню прицела отключается эта чертова стабилизация. Но труды не пропали даром: поводив стволом слева направо, девушка выяснила преинтересную картину — изображение дальних сосен дрожало отнюдь не везде, а в небольшом углу, на биссектрисе которого примерно и покоилась злополучная мишень.
Зуб на вырыв — где-то в этом самом створе лежала невидимая отсюда сильно нагретая поверхность, создающая мощный, но достаточно равномерный восходящий поток и вызывающая сопутствующие оптические эффекты. Например, что-то похожее на волейбольную площадку с черным речным песком. В результате чего реальная цель находилась совсем не там, где ее видела умная оптика.
Еще слегка поматерившись, Дара смогла включить «ночной штурмовой» режим и «выстрелить» в сторону цели лазерным лучом, разом списав себе еще пятьдесят очков, но оно того стоило. Куда загнула его траекторию аномальная рефракция — так и осталось загадкой — в поле зрения пятнышко лазера не появилось. Значит, факт нахождения цели совсем в другом месте можно считать доказанным. Осталась мелочь — определить, где на самом деле располагается искомое.
Стоп. А почему радар показывает туда же? Ведь ему на воздух и изменения его плотности глубоко плевать. Рука девушки почти дернулась — почесать в затылке — и для ускорения соображения, и просто потому, что волосы под завистливыми взглядами уже стояли дыбом. Еще раз приникнув к прицелу, начала осматривать злополучную мишень.
Небольшой гражданский вертолет, очевидно, после каждой стрельбы его опрыскивают полимерной краской, неизживного военного темно-зеленого цвета, закрывая старые пробоины. От многочисленных слоев машина словно «оплыла», стала напоминать детскую игрушку, но все еще вполне узнаваема. Вот и система опознавания выдала на экран прицела индекс модели, из которого понятно только несколько букв: «Ветла».
В голове звонко щелкнуло, и в конце туннеля забрезжил свет — кажется, эта модель имела целиком пластиковый корпус, смутно вспоминались какие-то дискуссии, в которых машинку иначе как «мыльницей» и «пластмассовым гробом» не называли.
И что тогда видит радар? Пластмасса и краска для него совершенно прозрачны. Двигатель в машине, которой суждено стать мишенью, никто не оставит, вне зависимости от его состояния. Ни к чему это. То есть под корпусом или вокруг машины размещены специальные отражатели, главная цель которых — ввести в заблуждение слишком умную технику и самоуверенного стрелка. Сделать их просто, хоть из фольги, хоть из проволоки или сетки — сойдет почти любой попавшийся под руки материал. Если точно знать, чего нужно добиться.
Дальше все было просто — поймала в прицел полиспаст, через который проходил один из канатов, фиксирующих мишень в неподвижности. Опять включила радар — гулять, так гулять. В этот раз техника сработала без нареканий, послушно вычислив все нужные поправки. Взяла прицел, и тут в душе поднялось то самое желание, от которого в прошлой ее жизни случалось немало неприятностей.
Дара соблазну сопротивлялась недолго. Прицелы, пусть и не самые новые, штука хитрая, да и сама винтовка годится не только для стрельбы в стиле «один выстрел — один труп». Из нее вполне можно стрелять очередями, или спрограммировать так, что она сама откроет огонь, как только нужная цель окажется в определенном месте. Обычно на такие изыски элементарно нет времени, да и просто глупо изображать пулемет. Если попал с первого раза, второго обычно уже не надо, а если промазал, то и все остальные уйдут «в молоко».
Но если есть время и желание, отчего бы не порезвиться? Тем более, добрая душа донельзя упростила задачку, нарисовав то самое «яблочко». Еще три секунды и нужные маркеры ожидания выставлены, программа вложена, и Дара с легкой улыбкой нажала на спуск — в этот раз никаких сомнений в попадании не было.
— Мимо! — с облегчением констатировал прапор, а сзади раздался переходящий в рык стон разочарования.
Секунда внести поправки — и новый выстрел.
— В молоко. — Но в голосе Денисова слышится настороженность — опытный стрелок еще не понял сути происходящего, но дернувшаяся цель мимо него не прошла. Дара усмехнулась в ответ на не слишком лестные отзывы о «копуше» и задержала дыхание в предвкушении.
Только кажется, что выстрел и поражение цели происходят мгновенно. На самом деле, даже пуля, имеющая на выходе из ствола скорость втрое большую, чем звук, путь в полтора километра преодолеет за две секунды. За это время может произойти многое. Например, человек может споткнуться и разминуться со смертью буквально на волосок, или наоборот — шагнуть под выстрел. Но и опытный стрелок за это время может понять и успеть многое.
Она не мнила себя особо опытным стрелком, но за две секунды вполне успела запустить программу стрельбы. Далекая цель вдруг пошла вниз и рухнула на землю, подняв кучу пыли, а винтовка ощутимо вмазала по больному месту, выдав короткую очередь.
А после оставалось только наслаждаться словотворчеством прапорщика, выражавшего свое отношение к такой меткости забористо и изобретательно. Дара даже отложила в копилку знаний парочку новых сочетаний.
— Браво, прапорщик, но все же доложите по существу. — Вот и начальство нарисовалось. Не слишком впечатляющее, надо сказать — седовато-лысоватый дядечка. Зеленый форменный галстук лежит на пузе почти горизонтально, но взгляд цепкий.
Денисов, круто развернувшись, багровел лицом:
— Так эта… циркачка, «вертолет» сбила!
— Ну, это им и полагалась по условиям упражнения, не так ли?
— Да она его на… сбила! Упал макет-то, язви его душу!
Майор хмыкнул — вскочившая Дара теперь видела его погоны — и приник к стереотрубе. Хмыкнув еще раз, он оценивающе посмотрел на измазанную в пыли девушку.
— Денисов!
— Слушаюсь, тарищь майор!
— Ведите группу на другой рубеж! А с вами, барышня, мы, пожалуй, проедемся. — Начальство, не оглядываясь, направилось к машине.
На месте майор поцокал языком, ощупывая чуткими как у скрипача пальцами разбитые пластиковые ролики полиспастов и хмыкнул, засунув кулак в дырку, образовавшуюся на месте «яблочка». Поинтересовался, сколько осталось патронов в магазине. И получив ответ — «четыре» — хмыкнул еще раз, впав в некоторую задумчивость.
Вердикт для уже совсем не находящей себе места «циркачки» прозвучал неожиданно:
— За намеренную порчу имущества объявляю вам наряд вне очереди. Ваш куратор определит вам фронт работ. Завтра ведь вроде воскресенье? — и глянув на поникшую девушку, добавил: — За успешное выполнение… хм, даже перевыполнение учебной задачи, вы поощряетесь внеплановой увольнительной. Завтра ведь вроде воскресенье?
Каким образом сочетаются между собой распоряжения, майор не уточнил, но перед тем как высадить Дару у их казармы сказал другое:
— Многие считают, что снайпер — это умеющий метко стрелять. Без претензии на абсолют: но снайпер — это умение метко думать. Мозги есть, используй их, иначе вышибут.
* * *
Спустя полчаса Дара познакомилась с «фронтом работ» и поняла, как сочетаются между собой наказание и поощрение — издевательски. Для того чтобы привести в порядок два туалета, душевую и раздевалку в ее распоряжении была вся ночь до воскресенья. «Не уложишься — не беда, — сказал куратор, — пойдешь в увольнение, как все закончишь. Не хватит воскресенья — вся ночь на понедельник в полном твоем распоряжении. Только учти, если не успеешь к подъему, то работу придется начинать заново — жестоко было бы заставлять товарищей… то есть ээээ… подруг — столько времени обходиться без элементарных удобств. Так что жду Вас с докладом об успешном выполнении задачи за полчаса до подъема!».
Вообще-то курсантов, тем более из их группы, хозработами не нагружали, а проштрафившиеся получали дополнительные тренировки в «личное» время. Но тут, как понимаете, случай был особый — «минуй нас пуще всякой скорби, и царский гнев, и царская любовь…», — быть слишком заметным не рекомендуется не только на поле боя.
Впрочем, «бином ньютона» имел свое решение. Едва Дара, уныло шаркающая зубной щеткой по кафелю, приступила к выполнению задачи, а начальство, дав «отбой», покинуло расположение, как в коридоре раздалось: «Сашка — на фишку», — и в душевую ввалилась вся их рота в полном составе.
Общими дружными усилиями помещения были доведены до зеркального блеска, а Дара даже получила возможность нормально поспать, чтобы, встав за час до подъема, навести окончательный марафет. Ну и сделать вид, что пахала тут всю ночь подряд, не разгибаясь.
Такое проявление товарищества, разумеется, не было в полной мере бескорыстным, но все равно оказалось неожиданным и приятным. Так что спустя два часа она стояла с другой стороны забора, наряженная в чужое платье, хотя никогда раньше их не носила, и чужие туфельки, сжимая в руках чужой рюкзак — ее собственный общим решением был признан недостаточно объемистым.
* * *
И как же она за эти две недели соскучилась по свободе! Поняла это Дара, только когда автобус подъезжал к ближайшему районному центру. Городок совсем небольшой, зато на берегу Финского залива. А это — возможность и поваляться на теплом прибрежном песке, и покупаться, пусть в июне вода еще не слишком хорошо прогрелась. Впрочем, купалась она не одна. Какой-то дядька метрах в ста правее, размявшись немудреными упражнениями, рванул в воду как на приступ. Это он зря конечно — к тому времени, как мелкая вода осталась позади, растерял весь свой пыл. Может, не знал, что в этом месте мелко чуть ли не километр? Дара на такие подвиги, не подписывалась, ее вполне устроило барахтанье на мелководье, но дядьку зауважала — вода на глубине, как она убедилась, когда все-таки заплыла дальше, была поистине ледяной.
Лишь в полной мере насладившись бездумным отдыхом, девушка, вздохнув, отправилась за покупками. Обойдя несколько магазинов и аптеку, а после, позволив себе пообедать в кафешке на сэкономленные средства, посетила общественный туалет. Выйдя из него, Дара отправилась на остановку автобуса изменившейся походкой, вполне довольная собой и увольнительной в целом.
В автобусе не было свободных мест, но сразу трое вскочили, пожелав уступить ей место. Дара поблагодарила их с улыбкой, заняв одиночное место мальчишки со скейтом. Вытянула с блаженством гудевшие с непривычки ноги в туфлях на «небольшом» каблучке. Жаль, что от остановки в них до базы придется топать еще полкилометра.
Зато прибытие назад в расположение произвело фурор.
Солдатик, дежуривший на КПП (за время увольнительной наряд успел смениться, и встречали ее новые лица), едва увидев юную особу в легком платьице, с набитым рюкзаком, решительным видом и где-то шестимесячным «пузиком», бросил пост и побежал жаловаться дежурному, не дожидаясь пока она дойдет до ворот.
Бедняга молоденький лейтенант, в крутой необмятой форме — наверняка недавно прибывший, но уже успевший проштрафиться сотрудник финчасти (кого еще поставят дежурить в воскресенье?), тоже не знал, куда ему деваться. Визит в часть «обиженной», да еще глубоко беременной девушки — это еще то испытание для нервов военнослужащих. Редко проходящее без слез, истерик, а то и «скорой».
Потому он так и пялился на «пузо» еще с минуту, пламенея ушами, будто сам был в виноват в возникновении оного, не обращая внимания на подсунутую под нос увольнительную. А когда заметил… Так бедняга и остался стоять с отвисшей челюстью, совершенно не понимая, что ему дальше делать. Хорошо хоть прибытие отметил.
Словом, когда, наконец, уведомленный дежурным куратор ворвался в казарму, водка уже благополучно перекочевала из грелок в бутылки (проблем с пустой тарой у девчат не было) и припрятана. А весь личный состав наслаждался апельсиновым соком, шоколадом и орешками — все это совершенно «официально» приехало в рюкзаке, куда дежурные по КПП даже не заглянули — и взахлеб обсуждал «невинную» шутку.
Куратор был опытным офицером, и прекрасно понимал — «поезд ушел», потому он посмеялся вместе с девушками, и заглянул в ящик собственного стола. Обнаружил там «сконденсировавшиеся» 0,75, после чего шума поднимать не стал, но «строго предупредил» о недопущении грубых нарушений устава внутренней службы. И убыл, насвистывая нечто бравурное.
Грубо никто нарушать и не стал — не столько много там и было, но коктейль с апельсиновым соком пошел хорошо.
* * *
Последняя неделя оказалась самой тяжелой. С утра до вечера они сдавали бесконечные нормативы и зачеты, открывая в себе способности и выносливость, о которых перед началом учебки не могли и мечтать. По ночам зубрили теорию, просыпаясь утром за несколько минут до побудки в холодном поту.
Тут уж было не до выкрутасов. Спали по два часа, что совершенно не лучшим образом сказывалось на нервах, но никакие внушения куратора относительно необходимости проявлять выдержку и сохранять спокойствие, не смогли ничего изменить.
В результате, девчата слегка растерялись, когда все это внезапно закончилось. На дневном построении в пятницу объявили об успешном окончании контрольных испытаний, и каждую вызывали из строя, называя оценки, и поздравляя с окончанием курсов.
Дара получила очень хорошие баллы, так же как Тося, Сашка и Маринка, с которыми наиболее сблизилась за время учебы. По строю прошелся шепоток, как бы отметить это дело, но тут же стих под нахмуренным взглядом куратора.
Еще около часу выступали офицеры, говоря пространные речи и поздравления.
Когда, наконец, их отпустили, наступило время обеда, и тут девушек тоже ждал сюрприз — праздничный стол. Ничего такого сверхъестественного, но шашлыки, разного рода закуски и пирожные к чаю оказались выше всяких похвал.
Дара уплетала угощение, которое внезапно застряло в горле — не верилось, что завтра все они расстанутся, разлетятся по миру и, возможно, никогда больше не встретятся.
Поэтому, когда Маринка вошла вечером в казарму, держа руки за спиной, с самым таинственным видом на красивой мордашке, и сбивчиво объяснила, что у нее появился парень, и он как раз дежурит сегодня на КПП, а потом показала трехлитровую бутыль прозрачной жидкости, Дара вместе со всеми издала радостный клич.
И хотя они сразу опомнились и заткнулись, куратор прибежал в рекордные сроки. Даже дневальная не успела подать сигнал, и Вано застал их во всей красе — сидящими на койках, это днем-то! Сашка и Тоська как раз достали из тубочек несколько помидоров и коробку конфет, а Маринка так и не выпустила из рук «емкость».
Расслабились…
Минуты две он обводил всех непроницаемым взглядом, особо уделив внимание побледневшей Маринке и ее ноше, потом молча развернулся и вышел.
У добытчицы даже слезы на глазах выступили:
— Я ж не знала, — пролепетала она, прижимая к себе бутыль наподобие грудного ребенка.
— Так не пойдет, девочки, — решительно поднялась Ирка, — последний день все-таки! Я пошла за Вано!
— А за ним не надо идти, — раздался голос куратора, надо сказать — веселый и очень ласковый. — Он сам пришел… Что? Купились? А ну давайте стаканчики ищите, не из горла же хлебать.
Под мышкой у него были зажаты две палки копченой колбасы, а в руках — две буханки хлеба и трехлитровая банка соленых огурцов.
Дружный крик «Ура», сделал его еще более благодушным. В пять минут девчонки все организовали. Из коридора притащили два столика, койки раздвинули, столы застелили одноразовой простынкой из санчасти, Колбасу и хлеб нарезали, пластиковые стаканчики наполнили.
Совсем уже собрались пить, когда заглянул прапорщик Денисов, не с пустыми руками — добавилось и горячительного, и закусок — в виде нарезанной толстыми ломтями буженины.
Одним словом, когда Маринка взяла в руки гитару и полились задушевные мелодии, стало совсем хорошо.
Дара слушала песни, и в горле стоял комок. Пила она мало, не хотелось предстать перед Примой в дурацком виде. Но еде должное внимание уделила. А потом — глянув на часы и обнаружив, что спать осталось всего три часа, просто улеглась на свою койку, с головой завернувшись в одеяло, да и заснула сразу, несмотря на окружающий гвалт.
Уже после завтрака за периметром курсантов ждали встречающие, автобусы, и даже парочка коптеров. Дара заметила Приму сразу, как только прошла КПП. Пробираясь к ней сквозь толпу отъезжающих, девушка внезапно столкнулась с этим парнем, Бероевым. На этот раз тот узнал её сразу. Дернулся обойти, да тут их толкнули с криками: «Посторонись!», и ребята оказалась отжатыми к самому забору.
— Привет, — спокойно улыбнулась Дара с видом пай-девочки.
Парень нахмурился, растерялся на пару мгновений, но все же выдал:
— Здорово. Это ты тот вертолет сбила?
Настала очередь Дары удивляться.
— Допустим, а что?
— Ничего. Просто… Откуда ты такая взялась?
Он прямо впился в неё взглядом, задавая этот вопрос. Даре понравились его глаза, и вообще, черты лица, хоть и резкие, но приятные.
— Что? — переспросила она, опомнившись, — откуда? Из интерната. Или ты о другом?
— А, ясно. Сиротка, значит?
— Я за такое бью, — сочла нужным его предупредить. Бить его больше совсем не хотелось.
— Извини.
Он вдруг протянул руку и провел большим пальцем по ее щеке. Даре стало жарко.
— У тебя тут… — парень показал волосок. Глаза стали ласковыми, но лишь на мгновение. — Ну пока. Увидимся!
Миг, и его уже нет рядом, растворился в толпе курсантов, которых стало еще больше.
А ведь она даже имени его не знает! Только фамилию… И теперь… Только бы ей никогда не пришлось воевать против него! Это желание было таким сильным, словно молитва. Дара тряхнула головой, отгоняя наваждение, и решительно стала протискиваться к тому месту, где видела Приму.
Нанимательница разговаривала с каким-то хмурого вида дядькой в черном. При приближении девушки он сразу отошел и смешался с толпой.
А Прима приветливо улыбнулась:
— Ну привет, Серая. Выглядишь отдохнувшей.
Это она так шутит?
— Привет. Куда мы сейчас?
— Сейчас? А как хочешь. Давай для начала слетаем куда-нибудь отдохнуть. Где море и много солнца. Как тебе идейка?
— Нормально, — Даре стало понятно, что за её словами кроется совсем не отдых, и внутри на миг похолодело от нехороших предчувствий. Чтобы скрыть свой взгляд, отвернулась, словно выискивая напоследок знакомые лица, но ничего перед собой не видя.
— Ладно, поздно уже, — Прима потушила каблуком едва закуренную сигарету, — пойдем.
Оказалось, именно их ждал один из двух коптеров.
Заметив краем глаза какое-то движение Дара оглянулась. Как в замедленной съемке двое мужчин спрыгнули из салона второго коптера с логотипами федеральной службы, направляясь прямо к ней. Внутри все сжалось от нехорошего предчувствия, даже нетерпеливый оклик Примы оставил равнодушной. «Не успели!» — билась мысль в разом ставшей пустой голове.
Дернулась посмотреть, нет ли кого за спиной — может и не к ней эти люди? Но равнодушная толпа на приличном расстоянии слилась в массу красок, радостных лиц, мелькания камуфляжа, а Прима успела забраться в коптер. И ведь никому теперь дела до нее нет, кроме этих двоих!
— Дара Морозова? — холодный скучающе-властный голос высокого типа пробился в сознание похоронным колоколом.
— Да, это я! — кивнула Дара.
— Капитан Семёнов, служба исполнения Иммиграционного Департамента Министерства Внутренних Дел. Прошу проследовать с нами для выяснения.
Лицо Примы, оказавшейся совсем близко, исказила гримаса досады. Она сдержанно кивнула, как бы предупреждая, что возражать бесполезно. Щёлкнувшие на запястьях браслеты наручников словно поставили точку на всей прошлой жизни. В голове внезапно прояснилось, и Дара едва удержалась от смешка — оказывается, второй коптер тоже поджидал её — как много чести, однако! Впрочем, эта мысль удовольствия не доставила.
Оглянулась — не видел ли кто? И сразу наткнулась на взгляд Бероева. Сердце трепыхнулось внутри, захотелось спрятаться за спиной федерала, или провалиться сквозь землю. Может, не поймет? Но взгляд парня, стоявшего на подножке военной машины, уже скользнул вниз на ее руки. Выражение лица сразу стало суровым и каким-то чужим.
Что он подумал? Уши горели, словно она и впрямь совершила преступление, достойное тюрьмы. А разве не так? Не выдержав, Дара первая отвернулась и сразу заметила того самого малыша, за которого вступилась в столовой. Ирония судьбы — напомнить ей, как Бероев обращается с оступившимися?! Или? Подленькая улыбочка пацаненка, тут же погасшая, живо поставила все на свои места. Стукач задергался, еще раз испуганно глянул на Дару, и скрылся в толпе. Челюсти девушки сжались. Но как? Как он узнал, что ее пребывание на Земле незаконно? Да и вообще, что плохого она сделала этому слизняку?
— Шевелитесь, ну, — подтолкнули ее к открытой дверце коптера.
Кое-как забралась, цепляясь за поручи скованными руками. Всё зря! Все напрасно! Два месяца учебы, и этот гаденыш… Всё кончено.
* * *
Всё оказалось просто отвратительно. Коптер высадил Дару и «сопровождающих её лиц» в закрытом дворе — этаком колодце внутри большого, построенного замкнутым контуром здания. Арки проездов вели отсюда на все четыре стороны, но запертые решётчатые ворота наводили на грустные мысли. А сбежать было бы неплохо, потому что теперь у неё есть контакты — она не забыла обменяться адресами с Маринкой, Тоськой и Ксюшей. То есть, хотя бы у одной из них сможет перекантоваться, пока определится с работой и планами на будущее, если не отыщет Приму… хотя бы через тирщика.
То есть она уже не одна против всего мира…
Клацнула решетка на двери, к которой её подвели.
— Зайчика привезли? С уловом тебя, Семёныч! — пожилой усач радушно улыбнулся прибывшим, словно долгожданным дорогим гостям. — Куда поселим барышню, в люкс, пять звёздочек? — он явно шутил какую-то местную шутку, на которую конвоиры не отреагировали. Так что дядька продолжал своё сольное выступление:
— Впрочем, нет сомнений в том, что платёжеспособность гостьи достаточно высока, значит — в самые роскошные апартаменты.
На этом он прервался и принялся задумчиво перекладывать бумаги, заглядывать в ящички стола и делать ужасно занятой вид.
«Он же ожидает предложения взятки!» — сообразила Дара. — «И ведь не стесняется, гад такой, двух посторонних».
Денег у неё, по-прежнему, не было ни гроша, поэтому оставалось только скромно молчать. И осматриваться.
Крашеные унылой масляной краской стены указывали на то, что здание это очень старое. Луч солнца, пробивающийся сквозь расположенное под потолком небольшое полуподвальное окошко, смешивался со светом люминесцентных ламп, отчего возникало неприятное, дёрганное ощущение. Древний зелёный сейф у стены и четыре двери, кроме входной.
— И как же зовут нашу новую постоялицу? — устав ждать посула, усатый погрустнел, потерял радушие и теперь явно спешил поскорее закончить с неизбежными формальностями.
— Дарья Руслановна Морозова, — никакого смысла хитрить не было. При современных средствах связи любой чиновник может за долю секунды добраться до её «досье» и сличить хоть фотографию, хоть отпечатки пальцев. Да любые биометрические данные. Но усатому это не потребовалось, он спросил только дату и место рождения, после чего, заглянув в служебные визоры, расписался в толстой книге вместе с провожатыми. То есть, засвидетельствовал принятие задержанной под свою опеку.
Щелкнул замок наручников, отпуская запястья. Провожатые так же молча покинули помещение, а усатый ворчливо завозился с ключами.
— Ишь, носы позадирали, губы оттопырили и важность свою выпятили, — это явно в адрес капитана Семёнова и его напарника. — Как же, как-же, исполнители. Им-то за твою поимку премиальные капнут, а ты для меня даже малой денежки пожалела! — это уже в адрес Дары.
— Так нет у меня бабла, — непонятно, почему ей ни капли не весело?
— На травку, небось, всегда найдётся.
И что, прикажете, отвечать?
* * *
В камере сидело человек пятнадцать. Впрочем, некоторые лежали. Лавка была устроена вкруговую вдоль всех стен, и некоторым досталось достаточно места, чтобы вытянуть ноги и вздремнуть. Поздоровалась и выслушала несколько ответов. Свободное местечко тоже нашлось. Публика, кстати, разноплановая: любые возрасты и манеры одеваться. От «бабулек», до «пигалиц». Против ожиданий, никто не попытался к ней приставать или учить правилам. Может быть, сыграла свою роль камуфляжка и берцы? Она ведь не переодевалась в цивильное, а так, в чём ходила в учебке, в том и угодила прямо сюда.
Вместе с рюкзачком. С рюкзачком! Хм, слышала она, что при помещении «клиента» в каталажку, его «освобождают» от всех вещей, которые описывают и прячут в сейф. Могут и обыскать, кстати. А тут записали имя и заключили под стражу.
Надо подумать. Куда это её засунули? Что за исполнители, и откуда вообще, взялись на её голову эти парни в коптере?
Открыла рюкзак, у неё тут были прихвачены крекеры на дорожку. Достала пачку, вскрыла и пустила по кругу. Ну принято было в детдоме делиться, а тех, кто жрал под одеялом, били.
— Ты откуда вся такая военная? — поинтересовалась тётка самого пролетарского вида.
— Учебку закончила, а тут вдруг барабан, фанфары и добры молодцы из Иммиграционного Департамента.
— У всех одно и то же, — подвела итог девушка лет двадцати пяти. — Только, кажется, начинает всё налаживаться. Вроде, и работу себе приличную подыщешь, и устроишься более-менее, как откуда ни возьмись, прилетают выдворители, хватают под белы рученьки и волокут прямиком к трапу прямого рейса на родную планету.
— А когда нас отправят? — поинтересовалась бомжеватого вида среднего возраста тётушка, устроившаяся у самого окна.
— Рейсы каждый день, — вздохнула та, у которой что-то налаживалось. — Только бы выходные пережить, завтра да послезавтра.
* * *
Туалет был в глубокой нише со входом прямо из камеры, отгороженный от нее скрипучей решеткой. Эта крохотная выгородка являлась единственным местом, где можно ненадолго остаться одной. Потому как стоило туда сунутся еще кому-нибудь, как перед камерой мигом появлялась пара крепких охранниц — видимо вход в место размышлений контролировала камера от двери, про другие варианты думать не хотелось.
Еду приносили трижды в день в одноразовых упаковках. Скудные пайки, безвкусные и безликие, хотя и с претензией на какое-то оформление блюд. Матрасов, постельного белья и других излишеств здесь не наблюдалось. То есть даже на тюрьму это заведение не тянуло. Не чувствовалось и усидевшегося коллектива заключённых, где роли распределены, а статусы установлены. Напоминало это сообщество случайных попутчиков, собранных вместе по воле случая.
Одна девица попыталась согнать бабульку с рублёвого места, где можно было вытянуть ноги вдоль лавки, но Дара просто посмотрела на неё, и зарождающийся конфликт рассосался. Тоска, разговоры за жизнь, от которых на душе становится противно, жалобы на судьбу, на чужую подлость или равнодушие властей предержащих. Мимолётное хвастовство, после которого обязательно следует самообличение. Дара стискивала зубы, чтобы не заскрежетать ими от надоевшего хуже горькой редьки переливания из пустого в порожнее.
Через два дня, на третий, не дав разлепить глаза после полубессонной ночи в сидячем положении, её вызвали на «собеседование».
* * *
— Ну-с, милая барышня! Отчего, скажите на милость, вы не изволили явиться в отделение Иммиграционного Департамента для оформления продления разрешения на дальнейшее присутствие в метрополии?
Во барабанит! Дара только плечами пожала. Нечего ей ответить.
— Вот в том-то и дело, что у вас нет никакого формального основания оставаться долее в стране. И возвращаться на родину не желаете. Что же, если вам нечего к этому добавить, — длинная пауза, видимо в ожидании встречного предложения, — то часа через четыре Вас доставят прямо к трапу вертикальника, убывающего рейсом Земля-Прерия. До тех пор — ступайте в камеру.
Дара уже сообразила, что попала в лапы какой-то государственной структуры, действующей не в точности по букве самого демократического в мире законодательства, и даже не в его духе. Тут работает, с одной стороны, стремление поскорее выдворить как можно больше людей куда подальше, а с другой — закреплённые конституцией свободы, декларирующие невозможность чего бы то ни было подобного без желания выдворяемого.
Знай она хорошенько статьи и параграфы, могла бы легко выкрутиться. Но, увы, юриспруденция сейчас настолько запутана, что спорить с этим чинушей бесполезно. Он сделает её одной левой, даже если будет трижды неправ.
* * *
— Морозова! На выход. С вещами, — голос одного из охранников вывел Дару из состояния задумчивости. Кивком попрощавшись с сокамерницами, она подхватила рюкзачок и через минуту снова стояла в кабинете чиновника.
— Что же Вы, милочка, ничего мне не сказали о контракте? Ваш работодатель направил к нам адвоката, — мужчина кивнул в сторону неприметного человека, устроившегося на стуле у стены. — Извольте немедленно приступить к работе.
— Боюсь не все так просто, — сказала неприметная личность, и вытащила из старомодного кейса толстенную пачку бумаги. — Раз факт незаконного задержания и попытки депортации госпожи Морозовой можно считать доказанным, то мы предъявляем претензии за срыв сроков начала выполнения контракта, моральный вред и отрицательный гудвил. Начнем, пожалуй, с недополученной прибыли?
Еще недавно богоподобное лицо чиновника приобрело затравленное выражение. Кажется, этим двоим еще долго будет не до нее. Неприметный тип пересел к столу. Бубнеж с непонятными словами нарастал как девятый вал, грозя утянуть «незаконно задержанную» в бездонную пучину цифр и параграфов.
— Так я пойду? — потерявшая связь с реальностью парочка подняла головы. Два взгляда — азартный и тоскливый, одинаково недоуменно воззрились на нее. Создалось впечатление, что оба с трудом пытаются припомнить, кто она такая и что здесь делает.
— Конечно, — радушно улыбнулась неприметная личность, не дав раскрыть рот хозяину кабинета. Он уже явно чувствовал себя главным. — Сразу, как выйдите из здания, налево, там вас давно ожидают. А мы тут пока решим еще парочку вопросов…
— Кстати о птичках, — едва взявшаяся за ручку двери Дара, решила еще раз напомнить о своем существовании, — у него тут полна коробочка — в одной моей крынке было двадцать человек. И думаю, что минимум у половины «основания» столь же весомые как у меня.
Взгляд неприметной личности полыхнул радостью, а вот чиновник приобрел видок из серии «краше в гроб кладут».
— Вы конечно понимаете, — с деланным сожалением произнесла неприметная личность, разводя руками, — что мое дело — только интересы госпожи Морозовой. Но вы ведь знаете, как сильна в наших кругах коллегиальность? Думаю…
Закрывшаяся дверь отсекла остаток разговора и вообще весь этот не слишком приятный кусок жизни. Может ей и не удалось помочь своим бывшим уже сокамерницам, однако оставалась надежда, что у следующих жертв этой конторы будут более тщательно проверять право остаться на Земле.
За углом, в небольшом скверике на лавочке ее поджидала, разумеется, Прима. Завидев Дару, она приветливо махнула рукой и поднялась.
— Жаль, что так вышло, детка. Но я рада, что у тебя хватило ума не махать контрактом перед этими.
Девушка мысленно охнула, ругая себя последними словами — как же она забыла про контракт?
И холодок зародился внутри от вопроса: «Что это за контракт, который нельзя было показать?»
— Отдых нам подпортили, сволочи, — беззаботно продолжала Прима, целенаправленно шагая к поджидающему их светло-зеленому коптеру. — Ну, ничего, две недели для того, чтобы прийти в себя — у нас еще есть. Серая, не отставай!
