ГЛАВА 4

Я не выходил в Паутину почти три года, и за прошедшее с тех пор время она совершенно не изменилась. Я узнавал каждую светящуюся направляющую, каждую звездную россыпь, каждую зияющую аномалию. Свет в Центре, Тьма по Краям, Великая Тень — все это было на месте.

— Фантастика! — воскликнул Ромка. — Это и есть Паутина?!

— Да, сын! Это — Паутина! — торжественно ответствовал я.

Рома долго молчал, созерцая красоту Вечности, нанесенную на линии времени.

— Вот уж никогда не подумал бы, что подобное место может существовать в реальности, — сказал он наконец.

— Э-э… Ну, скажем так, это не совсем реальность, — принялся я объяснять основы. — Паутина — это скорее изнанка реальности. Шестое измерение или что-то вроде того. Мы, «пауки», называем Паутину абстракцией, а реальностью — существующие в ней миры.

— Хорошо, запомню, — по-деловому кивнул Ромка. — А как ты разбираешься, куда нужно двигаться?

— Паутина условно поделена на секторы. Великая Тень — нулевое направление, от нее против часовой стрелки — тридцать шесть секторов по десять градусов каждый. С линейными расстояниями немного сложнее, это я тебе по ходу дела объясню. Впрочем, чаще мы используем мгновенные перемещения, что-то вроде телепортации. Это просто, нужно всего лишь знать координаты.

— Совсем просто… — с сомнением покачал головой сын. — А если заблудишься?

— Тоже не стоит паниковать. Просто двигайся вдоль любой из направляющих к Центру. Тебя обязательно заметит Патруль Паутины, они помогут.

Ромка приложил ладонь «козырьком» ко лбу и из-под нее оглядел окружающую нас действительность.

— Что-то я никого не вижу…

— Ничего удивительного. Но сектор под наблюдением, можешь не сомневаться.

Он кивнул, посмотрел себе под ноги — там расстилались все те же звездные россыпи, поежился.

— Кстати, а на чем мы стоим?

— Силовое поле. Впрочем, физического обоснования этого явления я тебе не дам. Меня все это давно уже не занимает.

— Ну ты даешь! Паутина — величайший феномен мироздания, а ты — «не занимает»!

В голосе сына было что-то, заставившее меня заняться поиском оправданий своему невежеству. Нашел, конечно.

— Хорошо, умник, — немного подумав, сказал я. — Земля вертится?

Сынуля обалдело хлопал глазами, не понимая, зачем папаша задает такие идиотские вопросы.

— Ясно, что вертится, — продолжил я. — А почему она вертится?

— Э-э… — протянул Ромка с озадаченным видом.

— Давай-давай, объясняй!

— Это… там вращательный момент, потом вокруг солнца… Ну и… — он принялся ожесточенно чесать макушку. — Вот же черт! Но это же общеизвестно! Мы же точно это учили! Подожди, сейчас… Что-то связанное с гравитацией? Нет! Я это точно знаю! — Ромка посмотрел на меня совершенно растерянно.

— Не напрягайся, — махнул я рукой, — мы все это учили и почти все потом благополучно забыли. А знаешь почему? Да потому что данная информация не имеет для тебя никакой практической ценности. Мозг просто вытесняет то, что лежит мертвым грузом. Так и у меня с Паутиной. Я все это учил, но после окончания Академии не нашел знаниям о физическом устройстве Паутины достойного применения и забыл.

Ромка серьезно кивнул:

— Ладно, я тебя понял, папа.

— Теперь займемся делом, — сказал я.

— Здорово! — отозвался Ромка. — Каким?

— Ну ты-то пока просто наблюдай. А я попытаюсь отыскать след Морганы.

— След? — удивился сын. — Здесь?!

— Не такой, каким ты себе его представляешь. Может, это вовсе и не след в твоем понимании. Однако с помощью магии и при наличии определенного везения я смогу определить, куда подалась Моргана.

— Совершенно ясно, что ничего не ясно, — прокомментировал Ромка. — Ну… жираф большой, ему видней. Действуй, шеф!

Я фыркнул и занялся делом. Процесс отчасти напоминал поиск направления к Вратам в Сумеречной Зоне, но включал в себя еще некоторые элементы, связанные с особенностями субстанции и личностными привязками. С непривычки далось тяжеловато, но ничего, справился. Потом еще раз все перепроверил, пропустил энергию через Гелисворт, произнес формулу и… передо мной открылся путь! Светящаяся линия пролегла из мира, только что нами покинутого, и устремилась, петляя между аномалиями, к другому.

— Так просто? — удивился Ромка, для которого процесса подготовки как бы и не существовало.

— Чересчур просто, — проворчал я. — Ладно, идем!

Едва ступив на путь, я понял: что-то не так. Я ничего не контролировал, меня просто несло, как в горном потоке, и противостоять этому я не мог. Лишь крепко держал за руку Ромку, опасаясь, что нас разметает в разные стороны и я потеряю еще и сына…

Когда мир проявился в снопе фиолетовых искр, я обнаружил себя по грудь в сугробе. Вокруг мельтешило белое, холодное и колючее, оно секло лицо, кололо глаза, набивалось в рот. Я утерся ладонью, пытаясь сообразить, где нахожусь. Оказалось, в горах. Сквозь пургу явственно просматривались пики соседних вершин и бурлящее море темных снеговых туч.

— Арчи-и!!! — раздалось откуда-то снизу.

Чертыхаясь, принялся выбираться. Снег оказался плотным, слежавшимся и отпускать не хотел ни в какую.

— Арчи!!! Помоги-и!!! — Вопль сына подстегнул, буквально подбросив меня вверх.

Съехав на животе по белому куполу сугроба, поднялся на ноги. В нескольких шагах от меня земная твердь резко обрывалась, образуя уступ. Крики раздавались из-за края. Проваливаясь в снег по колено, рванул туда, упал на живот и заглянул вниз. Ромка висел, ухватившись за торчащий из стены камень.

— Папа!.. — выдохнул он.

— Держись, сейчас вытащу! — подбодрил я и, сев спиной к обрыву, принялся окоченевшими руками расстегивать поперечный ремешок, удерживающий рюкзак. Среди прочих запасов в нем хранился и моток прочной альпинистской веревки.

Снег подо мной пришел в движение, а в следующий момент, сброшенный с уступа, я уже падал вниз. Дернулось и замерло перед глазами серое небо с росчерками белых комет-снежинок, промелькнуло перекошенное лицо сына, раскрытый в беззвучном крике рот. Неужели всё? Вот так — глупо и быстро? А как же Ромка? А Юля? Обрывки мыслей толпились в сознании, не находя выхода. Потом я провалился в толщу снега и мир исчез.

— Папа-а!!! — первым родился звук. Орали откуда-то сверху и очень громко. Потом пришел холод. Даже не так: ХОЛОД. Казалось, я промерз насквозь, только глубоко в груди еще бился горячий комок. С трудом подняв руку, смел с лица жесткий снег и прямо перед носом узрел пару черно-оранжевых подошв походных ботинок.

— А-а-а!!! — продолжали надрываться с небес.

Я уперся деревянными руками в снег и с натугой сел.

— Хорош орать! Только лавины нам еще не хватало…

Крик оборвался внезапно. И тут же зазвенела в ушах тишина.

— Бать?.. — неуверенно раздалось из-за присыпанного снегом капюшона.

— Говорю, руки разжимай. До земли — метр.

Ромка неловко спрыгнул, не удержался на ногах и свалился в снег. Я нагреб пригоршню белых звездочек и принялся ожесточенно растирать ладони. Еще обморожения не хватало… Рядом, сосредоточенно пыхтя, тем же самым занимался сынуля.

— Хотел приключений? — ехидно поинтересовался я. — Ну как тебе первое?

— 3-з-заш-ш-шиб-б-бис-сь! — простучал зубами Ромка.

Так, надо что-то делать, пока в сугроб не вмерзли! Сосредоточился и попробовал сформировать между ладонями огненный шар. К моему глубочайшему удивлению, смог лишь сильно разогреть ладони. Видимо, мир, в котором мы оказались, мало располагал к использованию Силы. Ладно, работаем с тем, что есть… Я соединил ладони сына вместе, и наложил поверху свои пылающие длани. Ромка издал вздох облегчения, а я почти физически ощущал, как начинает покалывать у него в пальцах, как оживают суставы, а кровь быстрее движется в сосудах. От кистей — к предплечьям и выше. Постепенно синюшный цвет лица перешел в нормальный, на бровях начала таять ледяная корочка. И только почувствовав, что он достаточно отогрелся, я разжал руки. Встал, огляделся. Мы сидели на еще одном, совсем небольшом уступе, а дальше вниз убегал заснеженный склон. Ни кустов, ни тропок — ничего. Лишь серые валуны тут и там выглядывали из-под белого покрывала. Снег, камень и метель. И что самое паскудное, я не чувствовал возможности выйти в Паутину. Совсем не чувствовал. Даже намека на выход в изнанку реальности. Я обнажил Гелисворт и, сосредоточившись, дал импульс-пеленг на ближайшую «нору». Поисковое заклинание не подвело: клинок сам собой потянул меня влево и вниз. Теперь я точно знал, куда идти.

— Па, где мы? — задал сын едва ли не первый разумный вопрос.

— А я знаю? Вроде как по соседству с нужным нам миром. — Я нахлобучил Ромке на голову шляпу. — Пошли, пока в снеговиков не превратились.

Спускались в связке: я — впереди, Ромка — за мной. Поймав один раз направление, я не сбился бы с него даже с завязанными глазами.

— Пап, что значит — в соседнем мире? Разве они не разделены Паутиной?

— Не всегда. Бывают целые скопления миров, эдакие созвездия. Существуют рядышком, под боком друг у друга.

— То есть миры и соприкасаться могут?

— Ну да. — Идти было еще далеко, но в молчании шагать особенно грустно, вот я и развлекал сына, устроив ему небольшой ликбез. Да и поддерживать ритм дыхания в очень разреженном воздухе это помогало. — Они как пузыри в мыльной пене. Вроде и все вместе, и каждый сам по себе.

— Как же тогда реальности не смешиваются?

— Да очень просто — в каждом мире время течет как бы под углом к соседнему, образуя тонкую, но достаточную защиту мирозданий. Впрочем, даже в таких стенках существуют свои «норы» и «щели», к одной из таких «нор» мы и двигаемся.

За спиной раздался короткий вскрик, мимо кубарем прокатился Ромка. Я машинально упал на спину, упершись ногами в ближайший камень и ухватив веревку. Та резко дернулась и натянулась, останавливая падение горе-альпиниста.

— Ты цел?

— Ага, — сын держался за голову, — вроде ничего не сломал…

— Не будешь ворон считать! — буркнул я. — Горы ошибок не прощают.

— Понял… — сердито засопел Ромка.

— Тогда вставай! До «норы» еще далеко…

Мы продолжали идти, продвигаясь вперед со скоростью пьяной черепахи. Белое покрывало снега не только искажало перспективу, но еще и прятало под собой острые камни и коварные провалы.

— Пап, ты слышишь? — приостановился Ромка.

— Что именно? — Я откинул капюшон, прислушался.

— Гул какой-то.

Теперь и я уловил еле слышный рокот. Вначале на самой границе слышимости, он с каждой секундой креп, становясь все более явным. Твою ж мать!!! Я прикинул расстояние до спасительного перехода. Нет, не успеваем. Как обычно в моменты смертельной опасности, разум выгнал панику на задворки сознания и, плюнув на поднявший было голову животный ужас, заработал со скоростью хорошего компьютера, просчитывая варианты спасения. Я прикрыл глаза и застыл на месте, игнорируя гул приближающейся лавины. А когда открыл снова, решение было готово.

— Рома, быстро отстегни у меня каремат! — Я повернулся спиной к сыну. Рюкзак задергался, и в поле зрения появился свернутый туристический коврик. Аккуратно расстелив, я принялся сгребать на него снег. Вновь разогрел ладони до предела, стал растапливать его. Вода быстро впитывалась в каремат, который на глазах набухал, темнел и слегка похрустывал, твердея на морозе. Я произнес короткую формулу заморозки, ускорив процесс, и слегка загнул вверх один край.

— А это еще зачем? — удивлению сына не было предела.

Я уселся на импровизированные санки, упершись в загнутый борт согнутыми в коленках ногами.

— Запрыгивай!

Рокот лавины из просто громкого стал оглушительным.

В следующий момент сын сидел у меня за спиной и, мощно оттолкнувшись от камня, рывком отправил нас в слалом. Под ковриком шелестело, мелькали серые пятна валунов, снежинки из падающих звездочек превратились в белые стрелы. Мы неслись вперед со скоростью гоночного болида, а сзади катилась, догоняя, незримая в обманчиво-воздушной снежной массе Смерть. Только бы успеть! Не хочется окончить свои дни запрессованным в многотонной толще снега, как муравей в куске янтаря. Ну же, Дрон, выручай, старина! Где ты, покровитель всех бродяг Вселенной, когда ты так нужен?! На плечо откуда-то сзади упал кусок льда, там ревело и трещало, что-то орал Ромка, но я почти не слышал. Только бы не напороться на камень, не перевернуться, не упасть с саней! Только бы успеть, только бы… Воздух впереди заискрился.

— Кавабанга!!! — неожиданно издал боевой клич Ромка и, в окружении снежных бурунов и клубящихся у лица маленьких белых вихрей, мы влетели в «нору».

Полет закончился, и я с разгона впечатался лицом в мягкую, вонючую жижу. Тотчас в спину врезался Ромка, оглашая окрестности отборным матом. Приехали.

«Ароматная» субстанция оказалась ряской. Самой обычной болотной травой. Вот только таких болот я еще не видал. Куда ни глянь — всюду сплошной зеленый ковер с торчащими кое-где кочками да чахлым кустарником. Да уж, так даже мы с Алексом не вляпывались. Пока я отряхивал с одежды бурые капли болотной жижи, сынуля обалдело хлопал глазами.

— Долго сидеть будешь?

— А?.. Да…

Рома выловил из грязи стетсон и неуклюже встал, подняв с собой примерзший к штанам каремат, и застыл враскоряку, как Ковбой «Хаггис». Несмотря на серьезность ситуации, я не смог сдержать улыбку.

— Бать, ну чего ржешь? — возмутился отпрыск, пытаясь отделить транспорт от джинсов. Получалось из рук вон плохо — коврик размяк от воды и провисал по краям, но упрямо держался за седока. Я поискал взглядом кочку, сел и, скрестив руки на груди, принялся наблюдать этот цирк. Ромка пыхтел. Каремат, все еще покрытый льдом, не сдавался.

— Хорош инвентарь мучить, отрок! — посоветовал я. — Вон лужа есть, сядь туда. Отмокнет — сам отойдет, а так порвешь его — на чем спать будешь?

— Так это ж твой… — Уши сыночка горели олимпийским огнем.

— За порчу имущества — твой реквизирую. Иди, говорю, отмачивай!

— У-у, деспот! — возмутился сын и неловко пошлепал к указанной луже.

Над ухом зазвенело. Я отвлекся на необычайно крупного комара, а когда повернул голову, не увидел сына. Сильно дернулась веревка связки. Сердце дрогнуло и, оборвавшись, провалилось куда-то в живот. Меня словно мощной пружиной подбросило: в два длинных прыжка по идущей волнами поверхности я достиг гиблого места. Из «лужи» торчали ботинки, я ухватился за них, рванул изо всей силы… Трясина с чавканьем, неохотно отпускала добычу. Не знаю, справился бы с этим в других условиях, но страх потерять сына придал сил, и вот уже грязный и мокрый с ног до головы Рома отплевывался болотной жижей рядом со мной.

«Доигрался, Макаренко?» — хмыкнул голос.

«Отвали», — вяло огрызнулся я.

Конечно, чудом избежав гибели в снегу, можно было и расслабиться. Но не на болоте же! Какие тут на фиг лужи?!

Ромка отплевался наконец и, перевернувшись на спину, уставился в хмурое небо. Где-то там, за серой дымкой, мутным синим пятном проглядывало местное светило. Я молча снял рюкзак, достал заветную флягу и протянул сыну:

— На, хлебни. Только немного. Поможет.

Ромка как-то механически принял напиток, сделал глоток… И тут же сел, обливаясь слезами и хватая ртом воздух. Что ж, оно и понятно.

Конечно, это не гуммпельский коктейль по рецепту незабвенного Доро, но тоже неслабая штука. Царевский фирменный самогон тройной очистки, настоянный на каких-то хитрых травках — семьдесят пять градусов чистого здоровья. Вещь в подобных случаях незаменимая. И стресс снимает мгновенно, и мозг прочищает — будь здоров. Кое-как отдышавшись, сынуля с вызовом посмотрел на меня сквозь набежавшие слезы и сделал еще глоток. Большой. Я видел, как кадык двинулся под кожей, пропуская во чрево адскую жижу, и отобрал флягу.

— Хватит, пожалуй, — закупорил я сосуд, — не то ночевать тут же придется.

— Ночевать? — Рома громко икнул. — Так сейчас день?

— А фиг его знает, — буркнул я, снова оглядываясь по сторонам. — Вроде как…

— А может, тут ночи белые? — предположил сынуля. — А где мы вообще?

Эх, кабы знать… Я попытался определить ближайшую точку перехода. Чувство направления тут же откликнулось, послушно указывая куда-то вдаль. А еще пришло знание, что оставаться на месте категорически нельзя.

— Подъем! Две минуты на то, чтоб привести себя в порядок, и выходим.

Ромка попытался встать на ноги, но тут же рухнул сперва на колени, а потом и на четвереньки, уставившись на меня стеклянным взглядом. Вот черт! Это ж талант надо иметь — с двух глотков в дым нарезаться! Нет, так не пойдет! Положив ладони сыну на виски, чуть сдавил их и произнес известную всем курсантам формулу экстренного отрезвления — сокращенно ФЭО.

— Фэ-э-эо!!! — и юного путешественника тут же вывернуло наизнанку.

Я подождал, пока Рома восстановит контроль над телом, и протянул ему руку, помогая подняться. Мокрый, облепленный грязью, сын представлял собой весьма жалкое зрелище. Я слил ему умыться из бутылки и молча подал запасной комплект одежды. Ромка так же молча вернул мне испорченные вещи. Похоже, он здорово на меня злится. Да и есть за что.

Так и не произнеся ни слова, пошли дальше. Я сгорал от стыда за собственную глупость и беспечность; о чем думал сын — нетрудно догадаться. Я — баран. Это если мягко…

— Бать, зачем ты так? — с укором проговорил Ромка через какое-то время. — Курс молодого бойца, да? Я понимаю — мы в связке, ты бы меня по-любому вытянул. Но, блин… — Он безнадежно махнул рукой и пошлепал дальше.

Вместо ответа я остановился у довольно высокого куста и срубил навахой две слеги, одну протянул сыну.

— Под ноги смотри и палкой путь проверяй. Чтоб такая фигня не повторилась. И это… прости. Больше не повторится, обещаю.

— Проехали, — отмахнулся он. — Кстати, что за дрянь ты мне термоядерную подсунул?

— Нормальный самогон, — пожал я плечами. — Ты раньше не пробовал?

— Представь себе, нет! — то ли со злостью, то ли с обидой припечатал он и побрел вперед.

Все-таки со временем суток я угадал. Синее пятно в хмурых небесах покатилось к закату, начало темнеть. На щеку капнуло холодным, потом еще и еще.

— Капюшон надень, раз уж подарил трясине шляпу. Кто его знает, какие тут дожди, — бросил я через плечо. — Еще мхом покроемся. Или плесенью.

С края моего стетсона мерно капало, налетел ветер, превративший обычный дождь в водяную круговерть, весьма ограничившую обзор. Травяной ковер ходил волнами под ногами, временами слега проваливалась в окна мутной воды, откуда поднимались крупные пузыри. Лопались они с мерзкими хлопками, освобождая вонючий газ. Однообразная местность в струях дождя стала еще менее привлекательной.

— Пап, а это что? — хлопнув сзади по плечу, указал Рома куда-то вперед.

Я посмотрел в указанном направлении. Прямо по курсу маячила темная громада усеченной пирамиды. А ведь еще минуту назад ее и в помине не было! Отличное место для ночевки!

Дотопали к сооружению почти в сумерках. Кстати, никакая это не пирамида оказалась, а самый натуральный зиккурат. Правильный такой, со сложенными из бурых каменных блоков поросшими густым мхом стенами-ступеньками высотой мне по грудь. Я задумчиво ковырнул шов кладки. Несмотря на то что сам камень был ноздреватым, форма блоков казалось идеальной, как и подгонка — иглу между ними просунешь, а лезвие ножа — уже нет.

Эти мне упражнения по скалолазанию! Или скалоползанию? Как там батя эту фигню обозвал: зиккурат? О! Зиккуратовосхождение. Будь оно трижды неладно вместе с болотом! Весело приключения мои начались, ничего не скажешь — то в горах льдом покрывался, то в болоте чуть не утонул… И гадость эта огненная… Как только Арчи ее пьет?!

На ночевку расположились, не доходя четырех ступеней до вершины. Тактически верно: стена сооружения теплая и от ветра прикрывает. Кстати, дождь закончился. Сижу, прижавшись спиной к прогретому камню и медленно моргаю. Очень медленно…

Рядом потрескивает зеленым пламенем огонь, вырываясь прямо из трещины в каменной ступеньке. Отец говорит, это болотный газ так горит. Может и так, мне все равно. Тепло — и ладно. На складной металлической треноге над огнем булькает под крышкой походный котелок, распространяя дразнящий аромат. Рядом сушатся носки и кое-как очищенные от грязи ботинки. Вот от них амбре не очень… Добро пожаловать в реальность, Роман-как-выяснилось-Артурыч…

Отец сидит, скрестив ноги по-турецки, уставившись в ночь. По болоту медленно ползут синие и зеленые огоньки, иногда меж них появляются и тут же исчезают багровые. Как их на земле зовут? Огни святого Эльма? Вроде того.

— Па, что дальше делать будем?

— Есть и спать. Есть вместе, спать по очереди. Не нравится мне здесь. Чую, ночка предстоит веселая…

— Оптимизьм так и прет.

— Ладно, может, все не так страшно, — кивнул он. — Котелок сними, готово уже.

Аккуратно подцепив горячую дужку котелка ручкой навахи, снимаю с огня. Из-под крышки вырывается ароматный пар, и вот уже дождь не особо страшен, и ночь не так темна, когда сытное варево льется в голодное брюхо!

Под боком каремат (спас-таки коврик из болота!), под головой рюкзак. Штормовку по совету отца снял и укрылся ею. Сверху батя заботливо прикрыл меня шерстяным одеялом — кайф! Мысли текут вяло, лениво; пляшет перед глазами зеленое пламя, выстреливая вверх мелкими искорками. Сливается с ночью темный силуэт Артура, вызвавшегося дежурить первым… А потом усталость взяла свое, я уснул…

Снилась мне какая-то чертовщина, да и то — обрывками: вот я, сидя за столом, мажу душистый белый хлеб маслом, рядом исходит паром мамина любимая пиала с чаем. Она всегда пьет его именно так — из пиалы. Я пытаюсь отрезать еще кусок хлеба, когда у батона вдруг вырастают по бокам ножки, как у таракана, и он убегает в хлебницу, со стуком закрыв за собой дверцу. Тут же картинка меняется, я уже на лавочке в сквере, с Леней Голубевым: первая попытка научиться курить. Леня уже опытный, держит сигарету как взрослый, небрежно — двумя пальцами. Глубокая затяжка — и он, выдохнув клуб сизого дыма, передает сигарету мне.

— Учись, пока я жив! — покровительственно хлопает по плечу.

Приняв сигарету, затягиваюсь. Вернее — пытаюсь, но горло тут же перехватывает, на глазах выступают слезы, а сам Леня вдруг расплывается мутным пятном. Я моргаю, пытаясь сконцентрироваться, и вместо товарища вижу перед собой огромного, толстого, рыжего котяру. В синих джинсах на подтяжках. Кот выдувает из пасти белый пузырь, который лопается, залепляя усатую морду, и словно издали слышу насмешливый мурлыкающий голос: «Эх ты! Это ж бубль-гум!» — Тут же перед глазами все проворачивается, как в калейдоскопе, и вот я уже лежу на пляже. Горячий песок под животом, никаких дурацких покрывал, тихий, баюкающий шум прибоя, от солнцепека на голове — шапка-треуголка из газеты. Бабушка научила делать. И придумали же люди! Меж пальцев просачивается белый песочек, с мелкой-мелкой галькой. В воздухе плывет аромат жареных сосисок.

— Ром, тебе с горчицей или с ткемали?

Изумленно поворачиваю голову и вижу Ритку Желябову в откровенном купальнике, подчеркивающем женственные округлости, с блюдом в руках. Оттуда жареными сосисками и пахнет.

— И те и другие! А где ты их взяла?

— Да на твоей же спине и пожарила! — смеется девчонка. — Ромка, ты весь горишь!

Последние слова раздаются как из тумана, голова наливается чугуном. Ритка тормошит меня за плечо, соблазнительная выпуклость бюста колышется перед носом, но мне не до того: между пальцев уже не песок — жидкое стекло. Оно стекает вязкой жидкостью, застывает в обычном песке мутными каплями. Глаза заливает едкий пот, откуда-то сверху потянуло дымом, я инстинктивно сорвал с головы горящую треуголку. Девушка отпускает наконец мое плечо и отступает назад.

— Никуда не уходи: слышь, Ром? Я сейчас еще сосисок принесу — пожарим! Ты же весь горишь!

— Ты же весь горишь, малыш… — через сон доносится бормотание отца. — Простыл совсем… Ну да не беда: вот, выпей, сынок.

Нехотя разжимаю губы, и отец чуть не силой заливает мне что-то. Глотаю и снова проваливаюсь в сон. Теперь уже без сновидений.

Ромка уснул, что и хорошо. Наконец-то появилось время обдумать ситуацию. И признать, что она — ни к черту. Как странно все складывается с самого начала: меня будто водят специально, не давая выйти на след Юли. То, что самой ее в этом мире нет, я уже выяснил, и самое поганое — понятия не имею, где ее искать. Ясно, что где-то в этой грозди миров, но вот где? Вся моя магия, помноженная на мощь Гелисворта, не дала ответ. Значит, остается самый действенный способ — «метод научного тыка». Будем по мирам бродить, пока след не возьмем; только вот сколько их в скоплении? Десяток, сотня, тысяча? И все закрыты от выхода в Паутину, все соединены меж собой «щелями» и «норами», а значит — утром опять ножками, ножками до ближайшего выхода… Сыну пока не сказал, пусть спокойно отоспится, успеет еще перенервничать. Хотя есть у меня одна идейка… но чтобы проверить, опять же надо выбраться в изнанку реальности.

Кстати, подобные скопления — штука редкая и сама по себе является тревожащим знаком. Помнится, в Академии, когда проходили строение Паутины, профессор рассказывал о гроздях как о признаке вырождения. По его словам, встречаются они лишь в непосредственной близости от Тени и являются следствием привнесенных ею деструктивных процессов. Лекция лекцией, но тот единственный раз, когда меня занесло в такую вот гроздь, я еще долго вспоминал с содроганием…