Глава восьмая

Но утром наши планы оказались нарушенными. Мы только-только сели завтракать причем вопреки своему обещанию к нам присоединился Эрнест, как вдруг послышался шум моторов. Не сговариваясь, вся наша троица бросилась к окну.

У дому только что остановились три автомобиля. Мое сердце при виде этой картины снова тревожно забилось, а пальцы потянулись к пистолету. Из машины вылез высокий грузный мужчина.

– Гарцев, – первой узнала его Ланина.

В ее голосе прозвучала тревога. Мы невольно переглянулись.

– Что будем делать? – спросил я.

– Ставить еще одну тарелку, он никогда не отказывается поесть, – весьма разумно предложила Ланина.

В доме раздалась настойчивая трель звонка.

– Я открою, – сказал я.

Так как Ланина не возражала, я направился к входной двери.

Гарцев стоял на пороге один, хотя я заметил, что в машинах сидели не меньше десяти человек; все они явно входили в команду его охраны.

– Не ожидали гостей, – широко улыбнулся Гарцев. Он протянул мне руку, и моя рука утонула в его огромной ладони. – Дома наш президент?

– Дома.

– Ну, показывай путь.

Вместе мы вошли в столовую, и я увидел, что на столе действительно стоит еще одна тарелка.

– Не ждали, – громко повторил Гарцев свое приветствие, при этом широко улыбаюсь. – Как вы тут поживаете, Александра Александровна?

– Как видите, вполне неплохо, – тоже улыбнулась в ответ Ланина.

Но я видел, что она волнуется. – Садитесь с нами завтракать.

– А что, в целом неплохая идея. Я, правда, уже ел, но все равно. Странное свойство моего организма, он всегда голоден. Даже не знаю, что с ним делать? – пожаловался Гарцев на свою судьбу, не без труда втискиваясь за стол.

После того, как Гарцев занял свое место, несколько последующих минут были целиком посвящены еде. Гарцев ел с таким аппетитом, как после великого поста. Его прожорливость не знала границ. Он так глубоко ушел в процесс поедания пищи, что, казалось, забыл о цели своего приезда. Но, едва насытившись, он сразу же вспомнил о ней. Правда и тут он не забывал о главном удовольствии своей жизни, перемеживая слова с большими глотками пива.

– Удивили вы меня Александра Александровна.

– Чем же, Владилен Олегович?

– Приехали сюда, да еще с такой большой делегацией, устраиваете доскональную проверку, а ваш первый заместитель, ваша правая рука, – Гарцев вытянул вперед свою правую руку, – ничего не ведает о вашей поездке. Как же так?

– Я решила, что не стоит вас отвлекать, у вас сейчас масса других дел в концерне. Помните, я вам поручила подготовить новую концепцию его развития. А я этого и боялась, что вы бросите все и примчитесь сюда. Как видите, оказалась права.

– А что мне оставалось делать? – вдруг рявкнул своим зычным голосом Гарцев. – Вчера звонит мне Курбатов и едва не плачет. Я целых десять минут не мог понять, о чем это он. А оказывается, вы приехали, обложили со всех сторон проверяющими и хотите его убрать отсюда.

– Пока речь об этом не идет. Проверка только в самом начале, дождемся итогов, а там решим.

– Да что решать! Да Курбатова не снимать, а награждать надобно. За пять лет, что он здесь, он же комбинат этот почти из руин поднял. Когда он пришел сюда директорствовать, тут работа едва тлела, все было разорено, люди слонялись без дела, а если что-то и делали, то только одно – беспробудно пили. А теперь, сколько прибыли он нам дает.

– Я это все знаю, но заслуги директора комбината не освобождают его от наказания за нарушения. Конечно, в том случае, если они будут выявлены. Есть нарушения, есть наказание, нет нарушений, нет наказания. Разве это не справедливо. Мой вам совет: возвращайтесь назад и готовьтесь к заседанию Совета Директоров. Будем обсуждать вашу концепцию. Предупреждаю: разговор будет тяжелый.

Я видел, что от такой наглости Гарцев едва не задыхается, и сдерживать свое негодование с каждой минутой ему становится все трудней. Я прикидывал есть ли хоть какая-то надежда справиться с этим гигантом, если он все же потеряет самообладание. Задача это будет более чем трудная. А если учитывать, что на подмогу ему может прийти целое отделение дюжих молодцов, то ситуация может принять трагический оборот. И зачем она его дразнит?

– Слушайте, – наклонился Гарцев всем своим огромным телом в сторону Ланиной, – кончайте эту бодягу. Я вам гарантирую, тут все чисто. Я же курирую комбинат и знаю, что на нем творится.

– Я уважаю ваше мнение и принимаю его в расчет, но я хочу сама во всем разобраться. И еще, пусть это не будет для вас неожиданностью: после проверки я намерена перераспределить обязанности в Совете Директоров, я возьму комбинат себе.

Эта новость застала Гарцева врасплох, и несколько мгновений он просто не мог прийти в себя. Затем внезапно вскочил.

– Да, как это понимать, на каком основании?

– Как председатель Совета Директоров и президент концерна я имею на это полное основание. Когда вернусь в Москву, издам приказ.

– А чем же буду заниматься я?

– Дел в концерне много, у меня есть кое-какие идеи. Вернусь, мы с вами, Владилен Олегович, их обсудим. Это очень интересные направления, пора нам расширять сферы нашей деятельности.

– Какие еще сферы, мы и так занимаемся столькими разными делами. Я надеюсь, вы шутите насчет комбината.

– Я не шучу, комбинатом буду заниматься я, – решительно произнесла Ланина.

Наступила критическая минута. Я понимал, что стоит Гарцеву крикнуть своим опричникам, и они сделают с нами все, что захочет их разгневанный шеф. И по его лицу я видел, что именно такое желание бушует в его огромном теле. Я подошел почти вплотную к Ланиной и принял готовую к схватке позицию.

Взгляд Гарцева до сего момента беспредельно прикованный к молодой женщине, теперь невольно переместился на меня. Мы смотрели друг другу прямо в глаза. Не знаю, что он мог узреть в моих очах, но в его я видел откровенную угрозу. Он все еще колебался; я понимал, какой он испытывает соблазн – покончить со своим противником одним ударом. Но пока что-то останавливало его; я не исключал, что при всей ненависти, которую он испытывает к Ланиной, внутренне он еще не готов так с ней поступить. Несмотря на всю свою внешнюю мощь, у меня было ощущение, что подобные решения даются ему нелегко. Во всем его поведении была какая-то изначальная двойственность; он шумел, угрожал, но перейти Рубикон не отваживался. И это тот шанс, которым необходимо воспользоваться.

– Я думаю, что не стоит нам ссориться. Тем более вдруг что случится. Когда мы увидели, что вы выходите из машины, то предупредили свою охрану. (Это было неправдой, и это было большим с моей стороны упущением.) Я понимаю, что нам ничего не угрожает, но в таких случаях я всегда опасаюсь случайностей и недоразумений. Владилен Олегович, могу я с вами перекинуться несколькими словечками наедине.

Гарцев неохотно кивнул головой.

– Давай перекинемся, – усмехнулся он.

– Пройдемте в другую комнату.

Эта просьба не слишком пришлась по вкусу Гарцеву, но возражать он не стал и направился к двери. Я пошел за ним.

Гарцев тяжело опустился на стул, и он жалобно заскрипел под тяжестью его тела.

– Чего хочешь сказать? – небрежно кинул он мне.

Я собирался с мыслями, которые почему-то разбегались, как насекомые при свете.

– Владилен Олегович, я понимаю, что вам не понравились действия Александры Александровны, но все же она ваш начальник и вам лучше подчиниться. Не стоит создавать нервозную обстановку, вам же долго работать вместе.

Я говорил примирительным, даже упрашивающим тоном, надеясь, что он подействует на рассерженного гиганта. И частично добился своего, я видел, что он задумался о том что делать дальше. Я же вдруг пережил самый настоящий испуг; в этот миг шестым чувством я вдруг понял, как все мы близко подошли к гибели. Он ехал сюда нас убивать. И все же что-то ему помешало? Я предполагал, что скорей всего решительность Ланиной, он не ожидал от нее такой самостоятельности и смелости.

– Знаешь, ты мне нравишься, – вдруг проговорил Гарцев совсем не то, что я ожидал от него услышать. – Умеешь не теряться в самых разных обстоятельствах. Только не понимаю, чего ты около нее все время крутишься. Женщине такое дело все равно не потянуть. А мне нужны бравые ребята, которые еще умеют и мыслить головой. Ну как?

– Это очень интересное предложение, я готов его рассмотреть. Но после того, как мы все вернемся отсюда в Москву живыми и невредимыми. – Последние слова, если можно так выразиться, я выделил жирным шрифтом.

– Ах, ты, сукин сын, – вдруг засмеялся Гарцев. – А ты сомневаешься, что вернешься невредимым?

– Не сомневаюсь, но очень боюсь случайностей. Все-таки комбинат, производство, всякое может быть. Могу я вам дать совет как мужчина мужчине? – сказал я.

Гарцев немного удивленно взглянул на меня.

– Ну, давай. Всегда любопытно получать советы от мужчины. – Последние два слова он произнес с явной насмешкой.

– Мне кажется, вы торопитесь, козыри и так у вас. Рано или поздно вы получите то, чего хотите. Яблоко само упадет в ваш рот. Затем ее срывать силой.

– А чего я по-твоему хочу? – прищурился Гарцев.

– Думаю, того же, что и все заместители.

– Я смотрю ты хитрец. А почему думаешь, что я и так все получу.

– Вы же сами все верно сказали: слабая неопытная женщина, с мужем-алкоголиком и малолетним сыном, разве она справится с таким делом? Мне кажется, ответ очевиден.

– А если не очевиден.

Я пожал плечами, всем видом показывая абсурдность такого предположения.

– Хотите еще один совет, как мужчина мужчине?

– Что-то ты рассоветовался, – довольно хмуро произнес Гарцев, и я вновь забеспокоился.

– Должность у меня такая: советник по вопросам безопасности. Я бы на вашем месте сейчас уехал. Потом поговорите, а сейчас любые разговоры только во вред.

– Хитер ты, но, пожалуй, что и прав. Подумай над моим предложением.

– Непременно.

Гарцев встал и направился к двери. Но до нее не дошел.

– Я тебе тоже дам один совет. Не вставай у меня на дороге. Ты хоть мне и нравишься… – Он не договорил и вышел.

Гарцев уехал, даже не попрощавшись с Ланиной. Когда я вошел в столовую, где находились она и Эрнест, то увидел, как она бледна. Что касается ее супруга, он лишь зыркнул на меня глазами; было такое чувство, что он решил при любых обстоятельствах играть в молчанку.

Я сел за стол на свое место.

– Он уехал? – спросила Ланина.

– Уехал.

Понимает ли какой опасности она, а заодно и мы с ней только что избежали. Я посмотрел на Ланину и понял: понимает. Мне показалось, что ее глаза излучают благодарность. Я перевел взгляд на Эрнеста и заметил, что, кажется, понимает это и он; на его лице еще остались следы испуга; глаза бегали по орбитам, а щеки бледные, как у мертвеца.

– Что будем делать? – обратился я к Ланиной.

– То, что наметили, – ни секунды не колеблясь, проговорила Ланина. В ее глазах вспыхнул какой-то зловещий блеск.

И внезапно я понял: она все больше оказывается в плену азарта смертельной борьбы. Я встречал людей, охваченных таким состоянием, постепенно они теряют чувство опасности, становятся все менее благоразумными, они готовы поставить на кон свою жизнь ради достижения подчас какой-нибудь либо мифической, либо абсолютно пустяковой цели. Находиться рядом с ними – значит подвергать себя постоянному риску. В мою душу уже не в первый раз закралось сомнение: а правильно ли я поступаю, оставаясь с этой странной молодой женщиной?

Ланиной овладела неуемная жажда деятельности.

– Вы идете, – нетерпеливо сказала она мне.

– Иду, – не слишком охотно отозвался на это приглашение я.

– Стойте! – воскликнул Эрнест, и это были его первые слова за все утро. Мы оба – я и Ланина удивленно уставились на него. – Стойте, я пойду с вами.

– Эрнест, я тебя прошу, не надо, – встревожено проговорила Ланина. – У тебя болит рука.

– Я вас не пущу одних! – горячо воскликнул Эрнест и метнулся к двери, загородив нам проход.

– Эрнест, я умоляю тебя, успокойся, тебе нечего с нами делать.

– Я тебя не пущу с ним. – Он красноречиво взглянул на меня.

– Ну, это же несерьезно, мы же не в ресторан идем, а на комбинат. Эрнест, прошу тебя, дай нам пройти.

– Мне надоело ничего не делать, мне надоело быть пустым мешком, который перемещают с места на место за ненадобностью. Если ты меня не возьмешь с собой, я напьюсь до потери пульса и подожгу этот проклятый дом!

Ланина подошла к мужу, обняла Эрнеста, а его голову положила себе на грудь.

– Ну я тебя прошу, останься тут, а вечером мы все обсудим. И найдем тебе участок работы, где ты будешь чувствовать себя на своем месте.

Я никогда еще не слышал, чтобы Ланина обращалась к кому-нибудь с такой нежностью, я даже не предполагал, что она умеет говорить таким тоном. И не скрою, что с каким-то странным чувством смотрел на эту сцену из в сущности чужой для меня супружеской жизни.

Но ласковые слова жены не действовали на мужа, он был по-прежнему непреклонен.

– Либо вы берете меня с собой, либо я вас не пущу.

Ланина колебалась.

– Хорошо, Эрнест, пойдем.

Я позвонил Арсению и сообщил, что мы все уходим. Затем мы вышли из дома и сели в машину.

На комбинат мы въехали не с главного входа, а с бокового. Нас остановил охранник, но узнав Ланину, пропустил. Я отъехал несколько метров, остановил машину и посмотрел назад; охранник звонил по телефону. Ланина тоже заметила это.

– Не будем ни на что обращать внимание, мы должны выяснить, нет ли еще одного пути, по которому вывозят продукцию. У меня есть кое-какие подозрения. Езжайте туда, – указала она на огромное здание склада готовой продукции.

Я остановился возле склада, и мы вылезли из машины.

– Пойдемте, – сказала Ланина и первой зашагала вперед.

Она нас привела к воротам, из которых выходила железнодорожная колея.

– Я вчера узнавала, это главная транспортная артерия, по которой вагоны с готовой продукцией уходят на станцию, где формируются составы.

– И что? – спросил я.

– Тут скорей всего ничего. Но я вчера немного погуляла в окрестностях этого склада и кое-что обнаружила. Вперед, за мной!

Склад был очень длинный, и его пришлось обходить по периметру, на что ушло не менее полчаса. Само здание было сооружено несколько странно, оказалось, что с противоположной стороны местность резко понижается, а у склада мы обнаруживали большую подземную часть, которая в этом месте выходила на поверхность. И там в низу была проложена еще одна колея, выходящая из складского помещения.

– Зачем она тут и куда она проложена? – задала Ланина риторический вопрос, так как отвечать на него в данный момент было некому.

– Надо выяснить, – сказал я.

– Конечно, надо, – согласилась она. – Пойдемте посмотрим, куда ведет эта дорога.

Через несколько сот метров она привела нас к наглухо закрытым воротам. В отличии от всех других входов на комбинат, никакой охраны тут не было. Зато вверх высокого забора был обмотан колючей проволокой, хотя в других местах ничего подобного я не видел.

– Зачем им это понадобилось делать? – спросил я. – Какие страшные секреты охраняет колючая проволока.

– Надо перелезть через забор, – проговорила Ланина.

Я невольно присвистнул.

– Даже если это у нас получится, мы все изранимся до крови.

– Придумайте, как это сделать, – настаивала Ланина. – Вы же специалист по таким делам.

– По лазанью через заборы с колючей проволокой. Нет, такой специализации у меня нет.

Ланина одарила меня презрительным взглядом, на который я мог ответить лишь притворным равнодушием. Но в этот момент сама судьба пришла нам помощь. Послышался характерный звук приближающегося поезда, и через пару минут ворота автоматически открылись. В них неторопливо и важно вкатился состав из четырех вагонов.

– Бежим, пока не закрылись ворота! – воскликнул я.

Мы выскочили за территорию комбината, и пошли вдоль железнодорожной ветки. С обеих сторон ее обступали высокие насыпи, так что, даже находясь неподалеку, проложенные тут рельсы было трудно заметить.

– Я так думаю, что эти вагоны поданы под загрузку, – сказала Ланина. – На это уйдет больше часа. У нас есть время проверить, куда ведет эта колея?

Таинственная ветка оказалась совсем не длинной, километра два и впадала в основной железнодорожный путь, выходящий с комбината.

– Здесь скорей всего они и прицепляют состав, – проговорила Ланина. – Подходящее место, рядом нет никаких поселений, до сортировочной станции далеко. Надо занять удобное место и понаблюдать. Скоро состав последует назад.

Удобное укрытие для наблюдений мы нашли быстро. На насыпи было небольшое углубление, в нем-то мы и расположились. Это позволяло вести обзор местности и одновременно быть практически незаметными.

Предвидение Ланиной сбылось скоро, не прошло и двадцати минут, после того, как мы заняли места в своем укрытии, как послышался тяжелый перестук колес. Мы все трое дружно выглянули из углубления. В этот момент на главной колее появился еще один грузовой поезд, который остановился, явно поджидая своего младшего собрата.

Судя по всему процедура была давно отлажена. «Левый» состав въехал на основную магистраль и тоже остановился. С тепловоза спрыгнул человек и стал подцеплять вагоны к основному составу. После чего он отсоединил локомотив и дал отмашку флажком. Основной состав, увеличившийся на четыре вагона, тронулся дальше в путь.

– Вам все ясно, господа? – спросила Ланина. Я видел, что ее просто распирало от гордости за то, что она оказалась права. Я понимал ее настроение; только что она нашла самые убедительные доказательства того, что директор комбината обманывает руководство концерна и ведет свой нелегальный бизнес.

Но радоваться успеху уже не было времени, так как внезапно я заметил, что на противоположной насыпи появился мужчина. В руках он держал автомат. И я не секунды не сомневался, что сейчас он брызнет смертоносной очередью.

Я находился в нескольких метрах от Ланиной, которая стояла спиной к мужчине с автоматом и не видела его. И я не успевал ничего сделать, так как он уже поднял свое оружие. Выстрелы зазвучали одновременно с моим запоздалым прыжком.

Но не только я заметил вооруженного человека, Эрнест обнаружил его одновременно со мной. И он метнулся к жене, прикрывая ее. Все предназначенные для Ланиной пули вонзились в его тело. Он громко вскрикнул и повалился на нее. Между тем стрелявший понял, что попал не в того, снова изготовился к стрельбе. Но нажать на курок он не успел, я уже достал пистолет и дважды выстрелил. Пули легли точно в цель, одна в плечо, другая в лоб. Он громко закричал и покатился по насыпи вниз.

Но Ланина, кажется, всего этого и не заметила, она с ужасом смотрела на истекающего кровью Эрнеста. Целый рой пуль буквально изрешетил его живот и грудь. Пару раз мне доводилось видеть такие ранения, и я не помнил, чтобы кто-то оставался после них в живых.

Я кинулся к Эрнесту.

– Помогите мне, – крикнул я на стоящую неподвижно, словно в стопоре, Ланину. Только после моего окрика она пришла в себя и стала мне помогать. Ее одежда, впрочем, как и моя, окрасилась кровью умирающего.

Мы положили Эрнеста на постеленный мой пиджак. Эрнест был в сознании, хотя от потери крови оно вот-вот готово было померкнуть. Он непрерывно стонал. Внезапно стоны прекратились, и он посмотрел сначала как-то бегло на меня, затем его взгляд обратился к жене.

– Саша, я умираю, все для меня закончено. Я прошу, похорони меня здесь. Не хочу лежать в Москве, не хочу.

Это были его последние слова, судорожная волна прокатилось по его телу после чего оно уже обрело полное спокойствие. Ланина смотрела на мужа, не понимая, что происходит, почему он вдруг замолчал.

– Эрнест, – позвала она его.

– Не надо, он умер, – сказал я.

Ланина изумленно, словно не веря, моим словам, взглянула на меня.

– Нет, этого не может быть. – И внезапно оглушительный крик разорвал тишину.

Мои уши слышали немало звуков, которые издавало человеческое горе, но таких громких отчаянных воплей при мне еще никогда не звучало. Я даже испугался: выдержит ли ее сердце такую нагрузку. Ланина стала покрывать мертвое лицо мужа поцелуями, словно таким образом надеялась его оживить. Но, увы, все старания ее были тщетны, поцелую даже самой красивой женщины не способны заставить смерть вернуть жизни свои права на тело.

Только минут через пятнадцать Ланина снова обрела способность к восприятию реальной действительности. Мне удалось ей втолковать, что я отправлюсь на комбинат за людьми, чтобы отнести тело, а ее прошу пока оставаться тут. Ланина кивнула головой и вдруг тихо попросила меня, чтобы я вернулся как можно скорей.

Следующие два дня напоминали картину, выполненную художником – сюрреалистом. Я добровольно возложил на себя не самые приятные обязанности по организации похорон Эрнеста. Правда, вскоре заботы по проведению этой печальной процедуры разделил со мной Яблоков. Ланина ни секунды не колебалась в выборе места захоронения; раз Эрнест попросил похоронить его тут, значит, тут ему и вечно лежать. Но самое поразительное заключалось в том, что все это время Ланина энергично работала, как будто бы ничего не случилось. Утром она заходила в комнату, где лежал Эрнест, прощалась с ним, как с живым, и уезжала до вечера на комбинат. Вечером сцена повторялась: она заходила к покойному, здоровалась с ним и шла ужинать. Во время трапез мы обсуждали текущие дела, я докладывал обо всем, о чем необходимо было доложить, она отдавала мне распоряжения. При этом она выглядела абсолютно спокойной, только очень хмурой; на ее лице не появлялась и тени улыбки.

Настал день похорон. Ланина оделась вся в черном, и хотя было не время и не место, я не мог удержаться от того, чтобы то и дело не бросать на нее украдкой свои взоры. Траурное одеяние невероятно шло ей, оно эффектно контрастировала с бледностью ее лица. Я был далек от мысли, что она одело его, зная об этом обстоятельстве, но в любом случае выглядела она потрясающе.

Народу проводить Эрнеста в последний путь пришло совсем немного. Ненадолго появился директор комбината Курбатов. Однако Ланина даже ни разу не посмотрела в его сторону, и он, постояв у гроба, незаметно исчез, как будто его тут и не было. Затем приехал Гарцев. Он подошел к Ланиной и стал произносить положенные в такой ситуации слова соболезнования. Но она не обращала на них ровно никакого внимания, она смотрела мимо гиганта, словно он и не находился рядом. Я видел, как в ответ на такое обращение снова начинают просыпаться в нем далеко не самые лучшие чувства. Однако ситуация требовала сдержанности в проявлении эмоций и ему пришлось оставить их внутри своего огромного тела, что судя по его жестам далось ему это совсем нелегко.

Гроб погрузили в катафалк, и процессия направилась к кладбищу. Когда я занимался похоронами, то к удивлению обнаружил, что оно находится совсем недалеко от нашего дома, всего в километрах трех. Я смотрел на то, как опускается деревянный ящик с телом Эрнеста и думал о том, сколь тонка грань между жизнью и смертью. На его месте вполне мог бы находиться и я, но почему-то небытие в этот раз выбрало его. Является ли это мне наградой за какие-то мои поступки или таким образом наказаны грехи Эрнеста, я не знал.

Поминки оказались тоже короткими. За весь день Ланина не произнесла ни слова, и за поминальным столом также хранила молчание. Люди разошлись, Ланина тоже ушла в свою комнату. Мы остались вдвоем с Яблоковым.

Внезапно он налил в рюмки водку, и одну протянул мне.

– Выпьем, Александр Александрович, за то, чтобы мы все остались живы, – предложил он весьма необычный, но весьма актуальный тост. Впрочем, в той ситуации, в какой находились мы, он не казался чересчур экстравагантным или надуманным. Поэтому я не колеблясь выпил.

– Умоляю вас, – вдруг проговорил Яблоков, – уговорите ее немедленно отсюда уехать. Я очень боюсь, что Эрнестом все не кончится. Я пытался ей это втолковать, но она только смотрела на меня и ничего не говорила. За весь наш разговор, если его так можно назвать, слова не вымолвила. Такого еще не бывало.

– Вы что-то знаете?

– Неужели вы думаете: если бы я что-то знал, то не сказал бы вам или ей? Но я знаю людей, я вижу выражение их лиц. А, согласитесь, по ним можно многое прочитать.

– Я согласен, только скажите мне, по каким лицам и что вы прочитали? Это крайне важно.

Яблоков вместо ответа безнадежно махнул рукой. Несколько минут он молчал.

– Да как вы не понимаете, разве это сейчас важно. Важно одно: уцелеть! Я собираюсь лететь в Москву.

– И бросить ее на растерзание местным шакалам.

– Вот и уговорите ее лететь со мной. Я не могу ей ничем тут помочь, не у нас в этом городе власть, мы все здесь абсолютно беззащитны.

В этом Яблоков был почти прав. И все же его решение – отчалить отсюда мне совсем не нравилось.

– Я могу с ней поговорить, но не уверен, выслушает ли она меня.

– Да, она стала другой, – согласился Яблоков, – такой упрямый я ее раньше не видел. Вот только на пользу ли это упрямство? Меня это очень пугает.

Идея уехать из этих мест пока еще было можно по добру по здоровому, все больше казалось мне своевременной и привлекательной. Но вот как отнесется к ней Ланина, я не знал. Я вообще не представлял, что у нее на уме и на душе. После поминок я ее не видел, она заперлась в своей комнате и не выходила. Несколько раз я подкрадывался к двери, но ничего не мог услышать; за ней царила мертвая тишина. Я даже испугался: не сделала ли она что-нибудь с собой? Но все же нарушить ее покой так и не решился.

Я снова сидел в своей любимой комнате с камином, в котором очередной свой сольный танцевальный номер исполнял неугомонный огонь. И как он не устает полыхать без малейшего перерыва? Мне нравился и этот дом и это место, и если бы не печальные обстоятельства, которые сопровождали нашу поездку, я бы с удовольствием продлил свое тут пребывание. Я почти не сомневался: если мы тут проведем еще некоторое время, то нынешние события получат продолжение. Курбатов и его команда настроена весьма решительно, он не для того потратил столько сил и денег на то, чтобы завоевать здесь все и всех, чтобы отдать это какой-то девчонке по первому ее требованию. Он будет драться до конца. А силы у Курбатова немалые, эти дни я украдкой знакомился с его службой безопасности и пришел к выводу, что это весьма странная структура. Ее численность и возможности намного превышали необходимый уровень для обеспечения порядка на комбинате. И в последнее время я все чаще раздумывал над тем, что необходимо предпринять ряд мер на случай чего-либо уж слишком непредвиденного.

Но мои размышления нарушили чьи-то шаги, и через пару секунд на пороге появилась Ланина. Несколько мгновений она стояла неподвижно, не отрывая глаз от огня, затем прошла и села напротив меня. Я посмотрел на нее: хотя в комнате было тепло, она куталась в широкий шарф, а ее лицо было бледным. Но дело заключалось в том, что бледность ей очень шла.

– Я весь день все вспоминала и вспоминала, – проговорила она, но так как будто не обращаясь ко мне. – Я так давно не была в своем прошлом, так много из него подзабыла. Оказалось, что так трудно воскресить в памяти многие эпизоды. Но я все же вспомнила почти все! – с каким-то надрывом проговорила она и только после этого взглянула на меня.

– Я понимаю ваше состояние и все же…

– Да что вы понимаете, – прервала она меня. – Я влюбилась в него сразу, он был самым красивым и самым умным в институте. За ним бегал целый табун девчонок. Я изучила его маршрут и делала все, чтобы попадаться ему на глаза. И однажды он все-таки меня заметил. И когда это случилось, я готова была на все. Я, не раздумывая, стала его в тот же миг, когда он это потребовал от меня.

Ланина с каким-то вызовом посмотрела на меня, я же испытывал определенную неловкость. Я понимал, что эти интимные признания вовсе не предназначены мне, просто воспоминания об ее прошлом с Эрнестом переполняли ее, и она не могла их удерживать в себе. И ей требовался некто, с кем она могла бы ими поделиться. Я же оказался в роли случайного слушателя. И будь на моем месте кто-то другой, она говорила бы все это ему. Или, если быть точнее, при нем. Но такая роль мне совсем не нравилась.

– Ему все предсказывали большое будущее, он учился с такой легкостью, как будто проходил уже однажды все предметы. И когда я выходила за него замуж, счастливей меня не было женщины на земле. Наши первые два года жизни были похоже на сказку, он сразу начал делать блестящую карьеру. Но потом все застопорилось. Он привык все получать с наскоку, а теперь так больше у него не получалось. И это сильно отражалось на его характере и поведении.

Ланина замолчала и стала смотреть на огонь. Я тоже молчал, хотя сказать ей мне хотелось многое.

– Однажды мы тоже вот так сидели с ним в загородном доме около огня. И он произнес фразу, на которую я тогда не обратила внимание. Он сказал, что долго не проживет и умрет не своей смертью. Это я виновата, зачем я его привезла сюда.

– Вы не виноваты, – поспешно сказал я, так как мне показалось, что сейчас с ней может произойти истерика. Но она справилась с собой, лишь неприязненно посмотрела на меня.

– Я знаю, что его никто не мог спасти, даже мой отец. Он пытался ему помочь, ввел в Совет Директоров, выделял для него участки работы. Но все было бесполезно, Эрнест уже ничего не хотел, ему было легче катиться вниз, чем попробовать взять себя в руки и заняться делом. Он последовательно разрушал все в себе, он разрушал все, чтобы было между нами. И он испытывал от этого странное удовлетворение. Когда погиб отец, я за поддержкой обратилась к нему, я надеялась, что в этой ситуации он проявит какие-то мужские качества. Но он даже не думал мне помогать, ему было все равно, что со мной происходит. Вот тогда я поняла, насколько я одинока. И у меня зародилась идея, что мне нужен некто, на которого я хотя бы иногда могла бы чуть-чуть опереться.

Ланина быстро взглянула на меня, затем ее глаза снова стали наблюдать за огненным танцем. Я же испытывал все большее смущение; теперь, когда подоплека всех событий последнего времени мне стала понятна, я вдруг почувствовал, что мне не так-то легко сориентироваться в нынешней ситуации. У меня и раньше возникало смутное ощущение, что в этой пьесе мне отводится роль с большим внутренним контекстом; теперь же никаких сомнений на сей счет я не имел. Но вот что делать мне в этом спектакле, я не очень представлял. Тем более события с каждым днем приобретали все более опасный характер. Сидя в своей конторе я молил провидение о том, чтобы оно послало бы мне хороших клиентов, но когда оно сжалилось надо мной и выполнило мою просьбу, то оказалось, что лучше бы все оставалось по-прежнему.

Пока я в очередной раз раздумывал над ситуацией, Ланина достала сигареты и закурила. Я посмотрел на нее и не без удивления отметил, что выглядит она сейчас вполне спокойной.

– Вам известно, что Яблоков собрался уезжать? – сказал я.

Она слегка удивленно подняла бровь.

– Почему?

– Он считает, что тут становится слишком жарко, а он не любит жары. Он попросил меня вас уговорить немедленно покинуть комбинат и вернуться домой.

– Жаль, что дядя Паша наш покидает, я на него рассчитывала, – проговорила Ланина, но в ее голосе я не услышал большого сожаления. – Впрочем, если говорить честно, от него не очень много пользы. Мне отец жаловался, что он заваливает работу.

– Может, это и так, но он в одном прав: оставаться тут крайне опасно. Пусть аудиторы завершат свое дело, а нам надо уезжать. В этом доме мы как в западне, поблизости нет никого, к кому можно обратиться за помощью. Если что-то с нами случится, то следствие придет к выводу, что это залезли грабители. Ну а дальше произошло то, что произошло.

– Вы мой советник по безопасности, вы должны сделать так, чтобы с нами ничего бы не случилось. Что касается возвращения, но пока я не разберусь во всем, что творится на комбинате, никуда я не уеду. А вы можете уезжать, я не буду даже возражать, если вы решите уволиться. Я понимаю, что вы вовсе не обязаны рисковать из-за меня своей драгоценной жизнью. Я вам выплачу приличный гонорар, не миллион долларов, но вам его хватит надолго.

Ланина резко встала и, не прощаясь, быстро зашагала к выходу. Еще несколько секунд я слышал решительное постукивание ее каблуков. Затем они стихли, я же снова взглянул на огонь. Завтра я уеду навсегда из этого чертово городка, получу деньги и вернусь к своему привычному тихому и мирному существованию. Будем надеяться, что в следующий раз мне повезет с клиентом несколько больше.