Глава двенадцатая

Мы сидели в последний раз в том самом каминном зале, в котором проводили все последние вечера. Только на этот раз к нашей маленькой кампании присоединился Гарцев. Этот человек меня занимал все больше и больше. Его неожиданное появление спасло мне жизнь, и я не мог не быть ему благодарен. И все же то, как и почему он оказался в доме, вызывало во мне самые разнородные мысли. Кажется, в древнегреческом театре был такой персонаж: бог из машины, который спускался на сцену в самый критический момент и разрежал ситуацию. Не мнит ли Гарцев себя таким богом?

То, что это было, по крайней мере, отчасти похоже на правду, подтверждало и его уверенное поведение. Он явно чувствовал себя хозяином положения. героем, спасшим другим жизнь. Он сидел, развалясь в кресле, потягивал из баночки немецкое пиво и курил сигарету. При этом насмешливо поглядывал на нас.

– Натворили вы тут дел. Александры Александровичи, – обратился он сразу к нам обоим. Весь город гудит, как сто паровозов. Я вчера разговаривал с вице-губернатором области, все областное руководство просто в шоке. До чего дело дошло, до самого настоящего боя.

Гарцев рассмеялся и смял одной рукой, словно прочитанную газету, опорожненную баночку с пивом.

– Впрочем, думаю, ничего страшного нам не грозит, комбинат дает едва ли не треть всех поступлений в областной бюджет, так что они постараются спустить дело на тормозах. Обвинят во всем этих придурков. Тем более с вице-губернатором мы знаем друг друга не первый год. Одной водочки с ним выпили целое озеро. Да не простое, а глубоководное. Он большой мастак ее глушить. Я всегда привожу ему какой-нибудь новый сорт, он обожает дегустировать водку, которую еще не пробовал прямо у себя в кабинете. Его секретарша, зная, как будут развиваться события, звонит жене и та приезжает за ним, дабы отвезти домой. Учтите это обстоятельство, Александра Александровна, на будущее, если вы захотите добиться что-нибудь от него, с пустыми руками к нему не являйтесь.

Ланина молча сидела перед камином с неподвижным лицом. Ей явно не нравился вальяжный вид и снисходительно-поучающий тон вице-президента концерна. Поэтому в разговор решил вступить я.

– Как вы узнали о том, что тут у нас творится?

Гарцев посмотрел на меня.

– Я с самого начала боялся, что у Курбатова могут сдать нервы и он совершит какой-нибудь глупость. Ну а когда я узнал, что Александра Александровна его сняла, то испугался уже за нее. Кликнул своих ребят и помчался в аэропорт. И, как видите, успел во время. Задержись я на минуту – и мы бы вас не досчитали. Представляете ситуацию? Вы должны быть мне по гроб благодарны.

В этом он был абсолютно прав, но по целому ряду причин мне не шибко хотелось его благодарить. Меня не отпускала мысль: все, что он делал и делает, имеет далеко идущие планы.

– А где Курбатов? – спросил я.

– А бес его знает. Сбежал, подлец. Выписан ордер на его арест. В квартире произвели обыск, она оказалась совершенно пустой, ничего ценного там не обнаружили. Хотя всем известно, что он человек не бедный. Скорей всего он давно стал готовить для себя запасной аэродром. Но, думаю, найдем его.

– Почему вы так думаете?

– Да, дела у него тут остались незавершенными. Я маленько знаю его, он не простит вам того, что вы сковырнули его с комбината и из города. Он же тут почище царька был, все городское начальство по струнке перед ним ходило. А теперь он кто? Бродяга.

– Значит, вы полагаете, он еще даст о себе знать?

Гарцев снисходительно поглядел на меня, как смотрит взрослый на задавшего наивный вопрос ребенка.

– Есть такой тип человечка, который не прощает обиду. Вот он из таких. Черт его знает, что он напридумает, но ждать его появление надо непременно.

Гарцев взял со стола очередную банку с пивом, она была третья или четвертая по счету. Сколько же литров его живот способен принять этого напитка, невольно подумал я?

Между тем, Гарцев цедил из банки пиво и поглядывал на Ланину, которая по прежнему хранила молчание. Я вдруг почувствовал, что гигант хочет о чем-то спросить, но испытывает нерешимость. Это мне казалось странным, так как было совсем не в его характере.

– Что теперь будем делать с комбинатом? – все же задал он тот вопрос, который интересовал его больше всего.

Ланина мгновенно переменилась, ее лицо ожило, на нем появилось какое-то непривычно жесткое выражение.

– Что вы имеете в виду, Владилен Олегович?

– Он теперь остался как бы без хозяина. Я мог бы больше приглядывать за ним.

Ланина смотрела на Гарцева, и я видел, что тот чувствует себя под ее взглядом не слишком уютно.

– Спасибо за инициативу, но я уже вам говорила: комбинат буду курировать пока я. Тут надо разобраться еще со многими делами, то, что мы выявили, это надводная часть айсберга. А есть и подводная. Или вы в этом сомневаетесь?

– Ни в чем я не сомневаюсь, – не скрывая своего недовольства, буркнул Гарцев. – Я не хуже вас понимаю, что вокруг комбината вьется кучу всякого народа, и каждый желает иметь свой кусок. Но я не в первый раз попадаю в такие ситуации, я быстро разберусь что тут и почем?

– Комбинатом буду заниматься я, – с каким-то злым упрямством проговорила Ланина. – Я буду рада вашей помощи, но в том, что творится на комбинате и вокруг него, я желаю разобраться самолично. А там посмотрим.

Гарцев не скрывал своего неудовольствия таким решением, его сильные пальцы со всех сторон мяли бедную пивную банку, из которой внезапно на его брюки хлынул пенистый напиток. Он выругался.

– Вам не справится, – проговорил он. – Это комбинат оседлали слишком многие. Они не позволят вытеснить себя и ради этого готовы на все.

– Если вы знали об этом раньше, почему ничего не говорили, ничего не делали?

Гарцев удивленно взглянул на нее.

– А что можно было сделать?

– А теперь вы же собираетесь что-то предпринять?

– Теперь другая ситуация, Курбатов больше тут не директор. А он держал все нити.

– Я смотрю, вы неплохо информированы о здешних делах. Почему же вы до сих пор молчали?

– Ну не так уж я хорошо информирован, я знаю общую ситуацию, а что и как конкретно, надо все распутывать. И вы не правы, что я молчал, я имел разговор с вашим отцом. Я ему несколько раз говорил, что пора заняться комбинатом. Но у него так и не дошли по-настоящему руки.

– Его убили, чтобы этого не случилось! – резко и звонко произнесла Ланина. – Он как раз хотел детально изучить обстановку на комбинате. Но ему не позволили. Вы все объединились против него.

– Я не знаю, кого вы имеете в виду под словом «все». Я ни с кем не объединялся. Я всегда сам по себе.

Ланина пристально посмотрела на Гарцева.

– И вы ничегошеньки не ведали, что творит Курбатов, что комбинат на половину работает на него и на тех, с кем он связан?

Я видел, что Гарцев все больше теряет самообладание и едва сдерживает себя. Я прекрасно понимал ход его мыслей: вместо того, чтобы благодарить его за то, что он нас спас, и предоставить в качестве награды ему полную власть на комбинате, его обвиняют едва ли не в соучастие в проведении махинаций бывшим директором.

– Мне надоел наш разговор, Александра Александровна, – вдруг сказал он и сжал банку. Пиво вновь полилось ему на брюки, но на этот раз он не обратил на это ровным счетом никакого внимания. – Я-то полагал, что мы с вами сумеем найти общий язык. Вам нужны люди, на которых можно опереться. Иначе вам не совладать с ситуацией. А она гораздо опасней, чем вы даже себе представляете после всего, что тут с вами случилось.

Гарцев встал, и я в очередной раз подивился мощи его фигуры.

– До свидания, встретимся в Москве, – кивнул он нам на прощанье и вышел.

После его ухода минут пять мы сидели молча.

– Как вы думаете, что все это значит? – вдруг спросила Ланина.

– Он объявил вам войну.

Она кивнула головой.

– Вы полагаете, я должна была принять его условия?

– Это не мое дело.

– Но у вас же есть свое мнение.

– На одного опасного врага у вас стало больше.

Ланина вздохнула.

– Я понимаю, что вы имеете в виду, но может быть вопреки тому, что вы думаете обо мне, я вовсе не стремлюсь ради того, чтобы сделать жизнь азартней, к увеличению числа своих врагов. Но я не могу принять его помощь, он действует, исходя из своих интересов. Он практически разговаривал с нами языком ультиматума. Его не интересует концерн, его заботят лишь собственные дела. А папа все время подчеркивал, что он работает на благо всех. Он не позволял им делать все, что они хотели. Поэтому-то он и стал им неугоден. Теперь Гарцев попробовал зайти с другой стороны. А когда у него ничего не получилось, он взбесился. Нет, я поступила правильно.

Словно ища у меня подтверждение верности своего решения, она посмотрела на меня. Я же не мог ничего сказать, кроме разве того, что тот лед, по которому мы до сих пор шли, был очень тонкий. А сейчас он стал еще тоньше.