Глава 3, в которой грозный пират растит орхидею в горшочке
Каюта Моргана была типичной капитанской каютой, что лишь усиливало ощущение нереальности происходящего. Сон. Загробная жизнь. Ведь не мог же на самом деле дон Антонио Гарсия Альварес де Толедо-и-Бомонт, граф де ла Вега, попасть в плен к английской каналье Моргану! Значит — это всего лишь сон, и проснется Тоньо дома, в Саламанке, с тяжелой после вчерашней попойки головой, и не будет ни этих трех с лишим лет на флоте, ни пиратов, ни предателей, ни мальчишки Моргана. Или — сразу в аду, как и обещала ему маменька. Успел он нагрешить на ад или не успел?.. Ждет ли его там ненавистный братец, обрадуется ли встрече среди котлов?..
Да к чертям брата. Пока на ад не похоже, и слава тебе, Пресвятая Дева.
Мысленно перекрестившись, Тони принялся разглядывать каюту. Не сказать, что за годы морской службы Тоньо перевидал их сотню, но довольно, чтобы понять: дисциплина на пиратском бриге — на зависть регулярному испанскому флоту. Идеальная чистота, порядок и чуть ли не свежие цветы на столе. То есть в самом деле цветок.
Белая орхидея в стеклянном горшке, по какому-то капризу природы расцветшая в феврале. И, само собой, до черта карт по стенам, причем добрая половина — испанские. Трофейные, надо полагать, вряд ли Морган покупал их на базаре.
Но карты и цветы — это были мелочи, сущие мелочи. Главным была бадья, ведер на двадцать, посреди каюты, аккурат между накрытым к ужину на две персоны столом и застеленной расписным шелком кроватью.
Над бадьей поднимался парок и пахло пресной водой. Вы только вдумайтесь, двадцать ведер пресной воды на купание сэра капитана, и это посреди океана! Вот где роскошь, столичным щеголям не понять.
К сожалению, забраться в бадью прямо в грязной одежде Тоньо не удалось. Пират усадил его в кресло около накрытого стола и ушел, подмигнув от двери. А Тоньо — остался. У стола. Накрытого. Со связанными руками.
Каналья Морган! Так издеваться — это талант нужен. Природное призвание.
А к кракенам его. Как уже говорилось, благородные доны так просто не сдаются.
Чуток поерзав в кресле, Тони развалился поудобнее, хоть со связанными за спиной руками и было сложно изобразить позу «благородный дон отдыхать изволят», прикрыл глаза… и сам того не ожидая, уснул. Видимо, утомился — таки за полные сутки маневров и боя. Морская баталия — это вам не серенады под балконом петь.
Даже не прекрасных донн портреты рисовать.
Эх! Где те донны, где те портреты…
То есть понятно где, на берегу остались, это Тоньо пришлось идти на флот, подальше от старшего брата и прочих неприятностей. Но об этом — потом. А сейчас благородный дон уснул, и спал… а бог знает, сколько. Но чтобы увидеть во сне обожаемую Саламанку и прелестную донну Марию де лос Анхелес Инезильду Молину, ему хватило.
Ах, какой это был сладкий сон! Вот только досадно, скрип двери разбудил его в самый неподходящий момент, когда донна Анхелес уже упала ему в руки и готова была отдаться, но… кракена в глотку этому, этому…
Не успев открыть глаз и сообразить, где он, Тоньо сгруппировался, готовый выхватить шпагу и драться — или быстро — быстро бежать, смотря по обстоятельствам. И лишь через целую секунду вспомнил, сообразил, кто тут может скрипеть дверью, осознал все ту же невыносимую легкость и пустоту бытия… и смирился. Господь дал, Господь и вернет, когда будет нужно. А пока можно немножко насладиться подаренными Им часами жизни ли, смерти, не суть.
Тоньо расслабился, даром что штаны после сна были сильно тесны, а руки затекли. Лениво открыл глаза, зевнул.
На пороге стоял Морган.
Тот самый Морган, что снился ему битых два года, и все больше повешенным на рее бородатым битюгом, вроде его чифа.
Шпагу бы! Да хоть завалящий ножик и свободные руки! А там можно и по доске, и на рею — за такое благое дело Пресвятая Дева сразу в рай запишет, и пусть братец скрипит зубами на чертовой сковороде в одиночестве.
— Прошу прощения за задержку, благородный дон, ээээ?.. — голос у Моргана был хрипловатым и по-мальчишески высоким, словно ему лет пятнадцать, не более. Странно. Нескладно. Не может быть сэру Моргану пятнадцати, он уже года три как капитан. Но это же сон? Сон, определенно. А во сне может быть все, даже пятнадцатилетний капитан — гроза морей.
— Граф де ла Вега, к вашим услугам, сэр Морган, — ухмыльнулся Тоньо, мол, триста каракатиц тебе в суп, а не мои услуги: за невыносимой легкостью бытия не получалось даже ненавидеть, хоть Тоньо и твердо знал, что ненавидеть англичан — его святой долг.
— Граф де ла Вега, сын герцога Альба, — довольно кивнул мальчишка, словно бы не «Санта-Маргарита» гонялась за ним по морям и океанам, а он за «Санта-Маргаритой», и все ради Тоньо. Пройдя на середину каюты, Морган попробовал пальцем воду, обернулся к Тоньо. — А ваше имя?
— Антонио Гарсия Альварес де Толедо-и-Бомонт, — Тоньо ухмыльнулся еще нахальнее и веселее. — Можно просто ваша светлость.
Морган опять рассмеялся, легко и заразительно, словно они вот уже лет сто дружат. Каналья.
Тоньо заинтересованно поднял бровь:
— Над чем смеетесь, сэр Морган, налейте и мне.
— Благородный дон Антонио, вы дадите слово чести, что не попытаетесь убить меня и сбежать, если я вас сейчас развяжу? Вам бы не помешало вымыться и перекусить…
— Мне бы еще не помешало отыметь симпатичную девицу, благородный сэр Морган. У вас тут случайно не завалялась? После боя, знаете ли, так хочется. — Вот тут Тоньо был совершенно искренен. Горячка боя такая, знаете ли, горячка! На столб в юбке бросаться начнешь. Да еще донна Анхелес пригрезилась.
— Горячая ванна тоже отлично снимает напряжение, дон Антонио, — улыбнулся пират, оценивающе оглядев его с головы до ног и, похоже, снова оставшись довольным.
— Какая досада, сэр Морган, а я уж понадеялся, что вы родня той самой фее Моргане. За каким чертом я вам сдался чистый и сытый?
Морган пожал плечами.
— Вы доблестный враг, дон Антонио, я мало таких видел. Мне бы хотелось провести вечер в приятной беседе. А может, и не один. К тому же, — он снова заулыбался, — вы ведь достаточно благоразумны, чтобы предпочесть удобный плен трюму, нет?
— Я ужасно благоразумен, сэр Морган, как вы уже заметили, — Тоньо сделал лицо, как на утренней мессе, и едва не рассмеялся, нарушив всю игру: уж очень все это было нереально, особенно его собственная уверенность в искренности Моргана. Потом вздохнул. — Ладно, от приятной беседы, особенно если к ней прилагается кальвадос из сундука капитана Родригеса, благородный дон не откажется никогда.
— Так вы даете слово чести? — переспросил настырный пират.
— Вы злопамятны, сэр Морган. — Тоньо улыбнулся со всем возможным очарованием. — Даю слово чести, что не попытаюсь бежать до завтрашнего рассвета. Для приятной беседы нам хватит.
Морган кивнул, открыл дверь и гаркнул:
— Эй, долейте бадью кипятком!
Пока несли кипяток, Морган еще раз осмотрел Тоньо с ног до головы, снова кивнул и вышел. На пару минут, не больше. Вернулся с ворохом одежды, сказал:
— Вам нужно будет переодеться, дон Антонио.
— С превеликим удовольствием, сэр Морган. Мой камзол вчера вышел из моды.
Одежду пират сбросил на кровать, а в его руках осталась плоская шкатулка. Из нее Морган вынул темный флакон в богатой оплетке. Даже сквозь дразнящие запахи жареного мяса и маринованных артишоков, — между прочим, из личных запасов самого Тоньо, — чувствовался тонкий сандаловый аромат.
— Индийское? Неплохо, — не скрывая зависти, пробормотал он. За флакончик раза в два меньше он несколько лет назад отдал стоимость приличного скакуна.
Уронив несколько капель драгоценного масла в воду, Морган убрал шкатулку с флаконом в шкафчик и, подойдя к креслу, ловко перерезал веревки. Тони мог бы поклясться, что здоровенный нож возник в его руке сам по себе и так же невесть как и куда исчез, едва надобность в нем отпала.
— Раздевайтесь, дон Антонио, — не то велел, не то попросил Морган.
Тоньо не заставил себя упрашивать. Разделся донага, и не подумав стесняться возбуждения, сбросил грязные тряпки на пол и влез в бадью.
Райское наслаждение! Ну, не считая того что вода попала в порез на боку и в еще несколько ссадин и ранок, и вообще он как-то внезапно почувствовал, что устал, избит и голоден, как собака, и никакой прекрасной донны ему сейчас не светит, даже завалящей служанки, и той на «Розе Кардиффа» не сыщешь. Но это все было неважно. Вода! Горячая, пресная, лишь самую малость подсоленная!
Спасибо тебе, Пресвятая Дева Мария!
— А меня вы поблагодарить не хотите, дон Антонио? — Пират наблюдал за ним с выражением, которое определению не поддавалось.
Тоньо поднял бровь и вопросил тоном пастыря с той же утренней мессы:
— Что такое благодарность человеческая перед ликом божиим, сэр Морган? А сейчас на вас смотрят ангелы и радуются несказанной доброте и милосердию. Вам зачтется, не сомневайтесь.
Морган, против ожидания, промолчал. Только что глаза потемнели. Не то от злости, не то… о черт.
Похоже, не только благородным донам после боя хочется всякого разного. А Морган, говорят, уже года два не сходил на берег. По крайне мере, «Санта-Маргарита» и весь прочий испанский флот всячески об этом заботились.
И благородный граф де ла Вега, если верить придворным льстецам, самый красивый мужчина Испании.
Даже если не верить льстецам, но верить зеркалу и доннам — все равно самый красивый мужчина Испании. Ну разве что папа, герцог Альба, не хуже. Выдержанное вино и все такое.
Грех даже думать об этом!
Но…
Но этот его взгляд будоражит не хуже клинка у горла, и эта его улыбка, почти девичья…
Сон и наваждение!
Поймав взгляд Моргана, Тоньо слегка потянулся — о, совсем невинно. И так же невинно ему улыбнулся.
Агнец божий, одним словом.
Глаза пирата потемнели еще. Он подошел ближе и, ничуть не смущаясь, стал Тоньо рассматривать. Потом зачерпнул мыла из кувшина, склонился и начал мыло по Тоньо растирать. Это было хорошо. Нет, не то слово — хорошо. Изумительно. Вот именно то самое, чего не хватало для полноты счастья в добавок к горячей воде и сандаловому маслу. Даже лучше, чем знойная донья, уж точно — острее.
Откинув голову, Тоньо закрыл глаза и позволил Моргану исполнять обязанности горничной. В особенно удачные моменты даже постанывал и фырчал от удовольствия. А заодно — чтобы подразнить Моргана.
Безрассудно? Опасно? Тем лучше! Все равно терять уже нечего, а в такие игры Тоньо никогда не играл. Честно говоря, раньше и пробовать не хотелось, ему и без того хватало развлечений (да и Святая Инквизиция за такие развлечения грозила костром). Ну так почему бы сейчас, в короткий миг между жизнью и смертью, не откусить напоследок малую толику запретного плода?
— Вы так явно наслаждаетесь, — протянул пират у самого уха. — Я даже завидую.
Тоньо тихонько засмеялся. Морган, проклятый Морган, завидует мертвецу!
Ну так завидуй. И запоминай, черт тебя раздери! Больше у тебя такого не будет. Я, дон Антонио Гарсия Альварес де Толедо-и-Бомонт, тебе обещаю!
А Морган ткнулся носом ему в шею, сзади, и почти прижимаясь губами к коже, тихо и хрипло сказал:
— Ты так пахнешь… Тоньо…
От того, как он произнес имя, — и ведь угадал же, каналья! — бедра Тоньо свело судорогой. Он протянул руку назад, схватил Моргана за волосы, чуть обернулся и встретился с ним взглядом. Глаза у пирата были шальные, будто вот прямо сейчас — на абордаж.
Как в зеркале.
— Ты об этом хотел побеседовать, сэр Морган?
— Нет, — Морган улыбнулся.
— Какая досада… — сказал Тоньо хрипло — мягко, как бархатной лапой со спрятанными когтями, и облизнул губы.
Мальчишка опустил ресницы. Светлые, как и волосы, зато длинные и пушистые, на зависть доннам. И улыбнулся.
— Да, понимаю, после боя… Однако, нас ждет ужин, Антонио… вы же позволите звать вас просто по имени?
— О, у меня есть шанс что-то вам не позволить, мой гостеприимный хозяин? — Тоньо рассмеялся, низко и тягуче.
— Ну я же не буду к чему-то принуждать моего благородного гостя, — ответил Морган ему в тон.
— В этом месте должна зазвучать сарабанда, виолы и гобой, — прикрыв глаза, сказал Тоньо. — А потом — сольная ария благородного пирата, на авансцене. Прим — тенор. Сэр Морган, у вас тенор?
— Очевидно, альт, дон Антонио.
— Альтино, — поправил Тоньо. — В самый раз для ужасно юного, но уже безумно благородного героя.
— Меня трудно назвать благородным героем. — Морган отступил на шаг.
— А мне достанется речитатив и ариозо Злодея, — не слушая возражений, продолжил Тоньо. — Бас, пурпурный плащ, зловещий грим…
— Выбирайтесь, Антонио. — Он отступил еще на шаг. — Ужин остывает.
— О, ужин!
Тоньо резко вскочил, разбрызгав воду и облив Моргана. Тот от неожиданности плюхнулся на ковер и засмеялся. А Тоньо, приняв величественную позу, пропел — басом, как обещал — на мотив популярной любовной арии: «Ужин, о прекрасный ужин, я так ждал тебя, приди же в мои объятия!»
Под смех публики он раскланялся во все стороны, поймал воображаемый букет, понюхал его, скривился и отбросил в Моргана. Вышагнул из бадьи, вытянул из кучи тряпок штаны, начал надевать.
Не вставая с ковра, Морган смотрел на него потемневшими почти до черноты глазами.
Потом шепнул:
— Антонио, ты…
— Если ты будешь так на меня смотреть, Морган, я тебя завалю, не дожидаясь ужина, — оборвал его Тоньо совсем обыденным тоном и повернулся строго в профиль, чтобы пират уж никак не упустил выдающегося зрелища. Смесь ненависти, опасности, веселья и чистого незамутненного телесного удовольствия действовала безотказно.
— Попробуешь — убью, — хрипло прошептал Морган; он дышал тяжело и неровно, похоже, на него тоже действовало безотказно, только что-то свое. — Давай ужинать…
— Ой, напугал кролика терновым кустом, — усмехнулся Тоньо. И, поймав недоуменный взгляд пирата, пояснил: — Я и так уже мертв, Морган.
— О нет, — не вставая с пола, Морган протянул руку и коснулся его члена. — Ты жив. Пойдем к столу…
Тоньо перехватил его руку, заставив обхватить ствол, прикрыл глаза и выдохнул сквозь стиснутые зубы.
— Ну!
Сжав пальцы, Морган двинул туда — сюда. Тоньо застонал, откинув голову и почти не слыша неуверенного:
— Ну же, ужин ждет, Тоньо!
Какой к черту ужин, когда так, так…
— Смерть — это, оказывается, так остро, Морган… — глянул на пирата, не отпуская его руки. — Еще!
— Ты жив, — настойчиво повторил Морган.
Поймал его взгляд и удерживал, пока ласкал, гладил, и тихо повторял его имя… Дыхание у Моргана срывалось, голос стал высоким и таким ломким, будто не он, а его ласкают. И от этого наслаждение было еще острее, еще слаще, и возвращалось откатом к Тоньо, пока не выплеснулось — забрызгав пирату руки и лицо.
— Морган, иди сюда, — Тоньо потянул его за руку, поднял с пола и прижал к себе, кожа к коже… да черт с ним, с батистом, все равно — близко, жарко. Совсем не похоже на смерть. И единственный поцелуй был не похож на смерть. Потому что у Моргана были горячие и сухие губы, и он все еще пах потом, кровью и морем, и ответил на поцелуй завороженно и жадно, и совсем неумело.
Мальчишка.
Даже убивать жалко.
А до рассвета еще чертовски долго. Целая жизнь.
К черту. До рассвета можно ни о чем не думать. Слово чести — такая удобная штука!
Морган опомнился. Почти. Сказал почти ровно, почти не сбивая дыхания:
— Ну же, гость, идем к столу. Не оскорбляй моего кока.
— За стол полагается садиться в штанах, благородный сэр, — засмеялся Тоньо и слегка толкнулся бедрами.
— Так оденься, — Морган продолжал смотреть ему в глаза и светски улыбаться.
— Так отпусти мой член, — так же светски парировал Тоньо.
— Так отпусти мою руку.
Тоньо рассмеялся.
— Твоя партия, благородный сэр.
Потом они ели и беседовали, как старинные друзья. О погоде, видах на урожай, особенностях английского и испанского такелажа и прочих ужасно важных и интересных вещах. Целых три перемены блюд, не отрывая друг от друга глаз. И Тоньо все яснее понимал, что не хочет умирать один. Впрочем, и умирать хотелось все меньше, даром что его жизнь закончилась вот уже три часа как.
