Глава 31

К пяти утра мама Тита поставила на стол блинчики, плоды папайи и горячие пиноли. В преддверии соревнований Арнульфо и Сильвино выбрали на завтрак посоле — крепкий мясной бульон с помидорами и маслянистыми маисовыми зернами, — и Тита, весело порхающая как птичка, несмотря на всего лишь трехчасовой сон, без разговоров состряпала его на скорую руку. Сильвино переоделся в специально подготовленный для гонок костюм: яркую бирюзовую рубаху и белую юбку-сапете, подол которой украшала кайма с вышитыми на ней цветами.

— Красота! — восторженно воскликнул Кабальо. Довольный Сильвино скромно потупил глаза. Кабальо мерил шагами сад, потягивая кофе и заметно волнуясь. Накануне он случайно узнал, что кое-кто из фермеров задумал перегонять скот по одной из троп, и всю ночь проворочался в постели без сна, планируя на крайний случай обходной маршрут. Когда он, с трудом поднявшись, устало приплелся к завтраку, то обнаружил, что папаша Луиса Эскобара уже ускакал спасать положение вместе со стариной Бобом, таким же, как Кабальо, бродячим гринго из Батопиласа. Они наткнулись на этих пастухов накануне вечером, когда щелкали в глуши фотоаппаратом, и велели им держаться подальше от трассы. И теперь, лишившись проблемы, над устранением которой можно было бы как следует попотеть, Кабальо занялся поиском чего-нибудь еще. Далеко ходить ему не пришлось.

— А где наши ребятки? — спросил Кабальо. Все пожали плечами.

— Я уж лучше сам за ними схожу, — сказал он. — Не хочу, чтобы они снова остались без завтрака.

Когда мы с Кабальо вышли на улицу, я с изумлением обнаружил, что весь городок собрался там, чтобы приветствовать нас. Пока мы завтракали в садике за рестораном, поперек улицы протянули гирлянды из живых цветов и серпантин, а группа марьячи в парадных сомбреро и костюмах тореро забренчала подходящие к случаю ободряющие мелодии. На улице вовсю отплясывали женщины и дети, а мэр целился в небо из дробовика, примериваясь, как пальнуть из него, не отстрелив серпантин.

Я взглянул на часы, и вдруг мне стало трудно дышать: до старта оставалось тридцать минут. Тридцатипятимильный пеший марш-бросок в Юрик, как и предсказывал Кабальо, «жутко расстроил и измочалил меня до полусмерти», а через полчаса мне предстояло снова повторить все это и пройти еще пятнадцать миль. Кабальо наметил дьявольский маршрут; на пятидесяти милях нам придется подниматься на высоту и опускаться вниз на 3175 метров — точно такую же высоту приходилось набирать участникам на первой половине Leadville Trail 100. Кабальо не принадлежал к числу почитателей директоров ледвиллского состязания в скорости, но когда дело дошло до выбора местности, оказался таким же безжалостным.

Мы с Кабальо поднялись на гору в маленькую гостиницу. Дженн и Билли все еще копались в номере, препираясь по поводу того, нужно ли Билли тащить с собой лишнюю бутылку воды, которую, как оказалось, он нигде не может найти. У меня была запасная бутылка — для кофе. Я сбегал к себе в номер, вылил кофе и сунул бутылку Билли.

— А теперь поешьте чего-нибудь! И поторапливайтесь! — проворчал Кабальо. — Мэр собирается пальнуть из этой штуки ровно в семь.

Мы с Кабальо сгребли в охапку снаряжение — ранец, нагруженный гелями и батончиками PowerBar — для меня и бутылкой воды и малюсеньким мешочком с пиноли для него, — и двинулись обратно, вниз по склону холма. Пятнадцать минут на дорогу. Мы завернули за угол, к ресторанчику Титы, и обнаружили, что уличное веселье переросло в маленький Марди-Гра. Луис и Тед кружили в танце старушек и отмахивались от отца Луиса, который упорно пытался отбить у них партнерш. Скотт и Боб Фрэнсис хлопали в ладоши и подпевали, как могли, марьячи. Юрикские тараумара организовали собственную группу ударных инструментов, клюшками отбивая такт на тротуаре.

Кабальо был в восторге. Он врезался в толпу и начал приплясывать на месте в манере Мухаммеда Али, неуклюже приседая, покачиваясь и молотя кулаками воздух. Толпа ревела. Мама Тита посылала ему воздушные поцелуи.

— Кончайте! Мы еще натанцуемся за день! — заорал Кабальо в сложенные рупором ладони. — Но только если никто не помрет. А ну валите оттуда!

Он повернулся к марьячи и выразительно провел пальцем поперек горла: «Вырубайте музыку. Шоу начинается».

Кабальо и мэр начали оттеснять танцоров с улицы, знаками подзывая бегунов подойти к стартовой линии. Сбившись в кучу, мы образовали некое подобие лоскутного одеяла, составленного из плохо сочетавшихся разнородных лиц, тел и костюмов. Юрикские тараумара были в шортах и беговых туфлях со своими всегдашними палья. Скотт снял рубашку. Арнульфо и Сильвино, одетые в яркие балахоны, специально привезенные ими для соревнований, протиснулись в зазор рядом со Скоттом; охотники на Оленя не позволяли Оленю ни на секунду выйти из их поля зрения. По негласному соглашению мы наметили на растрескавшемся асфальте невидимую стартовую линию и выстроились в ряд.

Я стоял, сдавленный со всех сторон, не в силах вздохнуть; Эрик втиснулся в шеренгу рядом со мной.

— Слушай, — сказал он. — Ничего хорошего. Победа тебе не светит. Что бы ты ни делал, так и будешь целый день болтаться в хвосте. Поэтому с тем же успехом можешь просто расслабиться — не торопись и наслаждайся бегом. И помни: если почувствуешь боль — значит, перенапрягся.

— Тогда я застану их врасплох, — буркнул я, — и рвану вперед.

— Ни в коем случае! — предостерег меня Эрик, чтобы я даже в шутку не допускал такой мысли. — Там, возможно, жахнет такая жара! Твоя задача — суметь добраться до дома на своих двоих.

Мама Тита по очереди подходила к каждому бегуну и, ласково глядя в глаза, пожимала руку со словами: «Будь осторожен, голубчик».

— Девять…

Над толпой зазвучал голос мэра, начавшего обратный отсчет:

— Восемь… семь…

— Где ребятишки? — завопил Кабальо.

Я оглянулся. Дженн и Билли нигде не было видно.

— Уговори его задержаться! — крикнул я.

Кабальо, покачав головой, отвернулся и занял стартовую позицию. Много лет он ждал этой минуты, рисковал жизнью и ни из-за кого не собирался откладывать начало гонок.

— Четыре! — раздался вдруг хор из нескольких голосов. Солдаты указывали пальцами куда-то за наши спины.

Дженн и Билли сломя голову неслись вниз с холма. Билли — в трусах для серфинга и без рубашки, Дженн — в черных шортах в обтяжку и черном лифе для бега трусцой; волосы ее были заплетены в две тугие косички, как у Пеппи. Смущенная вниманием клуба своих военных болельщиков, Дженн метнула сумку-рюкзак с едой и запасными носками не на ту сторону улицы, перепугав зрителей и бегунов. Зрители перепрыгнули через него, когда он пролетал у них между ног, и он исчез. Я рванулся за ним и поймал его как раз в тот момент, когда мэр нажал на курок.

Скотт прыгнул вперед и издал пронзительный вопль, Дженн взвыла, Кабальо гикнул. Тараумара просто побежали. Юрикская команда сорвалась с места плотной группой, удаляясь по грунтовой дороге и исчезая в предрассветных тенях. Кабальо предупреждал нас: тараумара будут отрываться изо всех сил. Это было просто ужасно. Скотт пристроился следом за ними, Арнульфо и Сильвино наступали ему на пятки. Я медленно трусил по дороге, пропустив всю группу, которая пронеслась мимо меня, и остался последним. Конечно, здорово было бы иметь рядом каких-нибудь спутников, но в этот момент я чувствовал себя в большей безопасности в одиночестве. Самой большой моей ошибкой было посостязаться в скорости с кем-либо.

Поначалу все напоминало неспешную прогулку из города по грунтовой дороге к реке. Юрикские тараумара первыми добрались до воды, но вместо того чтобы сразу начать переправу через неширокое мелководье, вдруг остановились и начали шнырять по берегу и переворачивать камни.

Какого черта? — гадал Боб Фрэнсис, ушедший вперед с отцом Луиса, чтобы сделать фотографии с дальнего берега. Он наблюдал, как юрикские тараумара вытаскивали из-под камней пластиковые пакеты для покупок, припрятанные ими накануне вечером. Зажав свои палья под мышками, тараумара натянули пакеты на ноги, плотно затянули их ручками и зашлепали по воде, демонстрируя, что получается, когда новая технология заменяет что-то успешно работавшее на протяжении десяти тысяч лет: боясь промочить драгоценные спортивные туфли, подаренные Армией спасения, юрикские тараумара тащились через реку в самодельных болотных сапогах.

— О Господи, — пробормотал Боб, — сроду не видел ничего подобного.

Юрикские тараумара все еще ковыляли по скользким камням, когда Скотт достиг берега реки. Он с ходу бултыхнулся в воду, за ним, не отставая, — Арнульфо и Сильвино. Юрикские тараумара выбрались на противоположный берег, сбросили с ног пакеты и сунули их в шорты, чтобы позднее использовать снова. Они начали взбираться по крутой дюне. Скотт быстро к ним приближался, песок хрустел у него под ногами. К тому времени, когда юрикские тараумара добрались до тянувшейся в гору тропы, Скотт и оба его «сопровождающих» уже бежали вместе.

Тем временем у Дженн возникла проблема. Она, Билли и Луис бок о бок с командой тараумара переправились через реку, но когда Дженн рванула вверх по песчаной дюне, то вдруг ощутила некоторый дискомфорт в правой руке. Супермарафонцы всегда имеют при себе так называемые наручные переноски — фляги с водой, на ремешках, которые оборачиваются вокруг руки, чтобы легче было нести. Дженн отдала Билли одну из своих «переносок», а ко второй липким пластырем прикрепила бутылку с ключевой водой. И когда она полезла на дюну, ее самодельная «переноска» перекосилась и прилепилась к руке. Раздражитель был ерундовый, но все же это был раздражитель, который ей пришлось бы ощущать каждую минуту в течение следующих восьми часов. А посему стоит ли с ним мириться? Или ей нужно снова рискнуть и метнуться в каньоны, имея про запас только дюжину глотков?

Она попробовала перегрызть пластырь. Ее единственной надеждой в состязании с тараумара, и она это знала, было пойти на риск. Если бы она рискнула и потерпела неудачу — отлично, но если бы проиграла гонку лишь потому, что состорожничала, это бы грызло ее всю жизнь. Она выбросила бутылку и сразу же почувствовала себя лучше, даже уверенней… что и подтолкнуло ее к следующему рискованному шагу. Они были на самом дне первой «мясорубки», каковую представлял собой холм высотой почти пять километров. С восходом солнца у нее оставалось все меньше надежд не отстать от тараумара.

«Господи! — подумала Дженн. — Надо бы мне поднажать, пока еще прохладно». В пять маховых шагов она оторвалась от группы, бросив через плечо: «До скорого, мальчики!»

Тараумара бросились ее догонять. Двое хитрых многоопытных ветеранов, Себастьяно и Эрболисто, перегородили ей путь, а трое других окружили с боков и сзади. Дженн поискала «окно» и, прорвав окружение, помчалась вперед. Тараумара роем понеслись за ней и снова замкнули ее в кольцо. Тараумара, возможно, и миролюбивый народ… у себя дома, но когда дело доходит до гонок, там в любой момент можно получить по ушам.

— Не хотелось бы говорить об этом, но Дженн рискует нарваться, — повернув голову к Билли, сказал Луис, заметив, как Дженн в третий раз стремглав понеслась вперед.

Они прошли всего лишь начало 80-километровой дистанции, а Дженн уже бежала в плотном окружении охотничьей партии из пяти тараумара. «Не бегай так, если хочешь дойти до финиша».

— Она каким-то образом всегда выигрывает, — ответил Билли.

— Только не на этой трассе, — отозвался Луис. — Только не у этих парней.

Благодаря гениальному планированию Кабальо мы стали свидетелями сражения в режиме реального времени. Кабальо наметил Y-образный маршрут, стартовая линия которого находилась почти точно посредине. Таким образом жители деревни могли увидеть состязание несколько раз, поскольку оно повторялось в прямом и обратном направлении, а участники его всегда знали, насколько отстают от лидеров. Такая Y-образная конфигурация обеспечивала еще одно неожиданное преимущество: в тот самый момент она давала Кабальо массу оснований с большим недоверием относиться к юрикским тараумара.

Кабальо отставал примерно на четверть мили, так что ему прекрасно было видно Скотта и охотников за Оленем, когда они сокращали разрыв с юрикскими тараумара на холме за рекой. Когда Кабальо увидел, что они направляются обратно к нему после первого разворота, он был поражен: на протяжении всего лишь четырех миль команда Юрика опередила всех на четыре минуты. Они обогнали не только двух лучших бегунов-тараумара своего поколения, но и величайшего честолюбца в истории западного бега на сверхдлинные дистанции.

— Нет. Это уж слишком. Черт! — прорычал Кабальо, бежавший в своей группе вместе с Тедом, Эриком и Мануэлем Луной. Когда они добрались до разворота в крошечном тараумарском поселке Гуадалупе-Коронадо, Кабальо и Мануэль принялись расспрашивать зрителей. И очень быстро выяснили: юрикские тараумара выбирали боковые тропы и срезали дистанцию. Вместо ярости Кабальо испытал прилив жалости. Он понял: юрикские тараумара утратили старинную манеру бега, а заодно и уверенность в себе. Они больше не были бегущими людьми; они просто отчаянно пытались держаться на уровне живых теней своих прежних «я».

Кабальо простил их — как друг, но не как распорядитель состязаний. И он сказал свое веское слово: юрикские тараумара были дисквалифицированы.

Добравшись наконец до реки, я удивил сам себя. Я так напряженно следил за тем, куда ставлю в темноте ноги, и мысленно прокручивал контрольный перечень (согнуть коленки… птичья походка… следов не оставлять), что, когда начал переходить вброд речку по колено в воде, меня вдруг осенило: а я ведь только что отмахал три километра и даже не почувствовал этого, более того, ощутил гораздо большие, чем до старта, легкость и раскованность, прилив энергии и упругость мышц.

— Давай сюда, Осо! — крикнул мне Боб Фрэнсис с другого берега. — Тут впереди небольшая горка. Можешь не волноваться.

Я выбрался из воды и полез на песчаную дюну, глядя в будущее со все большей надеждой. Конечно, мне много предстояло еще пройти, но, судя по тому, как у меня шло это дело, я, наверное, мог бы легко протопать первую дюжину километров или около того, прежде чем мне пришлось бы серьезно потрудиться. Я пошел вверх по тропе как раз в тот момент, когда солнце начало скрываться за вершиной каньона. В одно мгновение все вокруг вспыхнуло разноцветными огнями: искрящаяся алмазами река, мерцающая зелень густого леса, коралловая змея, кольцами свернувшаяся прямо у меня под ногами…

Я вскрикнул и спрыгнул с тропы, но, не удержавшись на ногах, поехал вниз по крутому склону, судорожно хватаясь за кусты, чтобы остановиться. Я взглянул вверх и увидел змею, неподвижной спиралью лежавшую на том же месте и готовую броситься в атаку. Если бы я полез обратно наверх, то рисковал бы получить смертельный укус, а если начал бы спускаться вниз к реке — мог бы свалиться с обрыва в воду. Мне не оставалось ничего другого, как пробираться обходным путем вверх, попеременно хватаясь руками за колючие кусты.

Первый куст… выдержал, за ним второй. Когда впереди осталось уже всего ничего, я осторожно вытащил себя на тропу. Змея по-прежнему перегораживала мне путь, имея на то вполне веские основания… она была мертва. Кто-то уже толстой палкой перебил ей хребет. Я протер глаза от пыли и обревизовал нанесенный мне ущерб: раздражение на обеих голенях от елозания по камням, колючки в ладонях, сердце колотится в груди как овечий хвост. Я зубами вытащил колючки и кое-как промыл глубокие раны тонкой струйкой воды из бутылки. Ну, теперь можно двигаться дальше. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь застал меня там — всего в крови и на нервах, рядом с дохлой змеей.

Чем выше я взбирался, тем сильнее припекало солнце, но после предрассветной прохлады жара скорее бодрила, чем изнуряла. Тут я вспомнил слова Эрика: «Если это воспринимается как работа, значит, ты работаешь чересчур усердно» — и решил выкинуть все из головы и не зацикливаться на своем маховом шаге. Я достал бутылку и потихоньку стал потягивать воду, наслаждаясь красотами каньона и наблюдая, как солнце золотит лучами вершины предгорья на том берегу реки. Достаточно скоро, как мне казалось, я окажусь где-нибудь там.

Минутой позже на тропу из-за поворота вынырнул Скотт, сверкнул в мою сторону улыбкой, поднял вверх два больших пальца и испарился. Сразу за ним появились Арнульфо и Сильвино и промчались мимо меня в раздувающихся парусами балахонах. Я понял, что, должно быть, приблизился к участку спирали. Я поднялся до следующего витка, и… вот оно — Гуадалупе-Коронадо. Моим глазам явилось нечто большее, чем побеленное здание сельской школы: там стояло несколько маленьких домиков и крохотный магазинчик, где продавалась теплая газировка и пыльные пачки печенья. И я, находясь на довольно большом расстоянии — 1500 метров, все-таки расслышал доносившиеся оттуда приветственные возгласы и грохот барабанов.

Группа бегунов только что отбыла из Гуадалупе и пристроилась прямо в затылок Скотту и двум его спутникам. Единоличным лидером среди всех была Дженн — Ведьмочка.

В ту же секунду как Дженн узрела свой шанс, она с радостью за него ухватилась. Во время перехода из Батопиласа она заметила, что тараумара бегут вниз под гору тем же манером, что и вверх, — управляемым, ровным ходом. С другой стороны, Дженн обожает лететь вниз по спускам сломя голову. «Это моя единственная сильная сторона, — говорит она, — поэтому я использую ее на всю катушку». Так что, вместо того чтобы изнурять себя поединком с Эрболисто, она решила предоставить ему возможность задать темп восхождения. Как только они достигли поворота в обратную сторону и приступили к долгому спуску, она вырвалась из группы преследования и начала стремительно удаляться.

На этот раз тараумара дали ей убежать. Она настолько оторвалась, что, к тому времени как достигла следующего подъема — узкой каменистой тропинки, круто идущей вверх, ко второму ответвлению трассы на расстоянии 94 километров, — Эрболисто и остальные члены группы не могли подобраться достаточно близко, чтобы ее окружить. Дженн чувствовала себя настолько уверенно, что у поворота остановилась перевести дух и снова наполнить водой бутылку. До сих пор ей невероятно везло с водой. Кабальо попросил юрикских крестьян рассыпаться по каньонам с кувшинами чистой воды, и казалось, всякий раз, как Дженн делала последний глоток, она тут же натыкалась на очередного добровольного помощника.

Она все еще с гулким бульканьем пила из полной бутылки, когда Эрболисто, Себастьяно и другие участники группы преследования в конце концов настигли ее. Они, не останавливаясь, неслись мимо, и Дженн пропустила их. Теперь, как следует напившись, она бросилась опрометью спускаться с холма. Вскоре она догнала их и оставила позади. Дженн мысленно представила себе дистанцию, чтобы прикинуть, как долго сможет продолжать уходить в отрыв. Посмотрим… сейчас будет спуск, потом отрезок по ровному месту — в деревню, дальше…

Бац! Дженн ляпнулась лицом на камни, подпрыгнула и проехалась на груди, прежде чем остановилась, оглушенная. Она лежала там, ничего не видя от боли. Коленная чашечка, похоже, была разбита, а рука перемазана кровью. Прежде чем ей удалось взять себя в руки и попытаться подняться, Эрболисто с командой вихрем промчались мимо нее по тропе. Один за другим они перепрыгнули через Дженн и исчезли, даже не оглянувшись.

Наверняка у них в мыслях только одно: вот, мол, что бывает, когда не знаешь, как надо бегать в горах, подумала Дженн. Ну что тут скажешь, в самое яблочко. Она медленно, стараясь не делать резких движений, встала на ноги и попыталась оценить возможные последствия. Ее голени напоминали пиццу, зато с коленной чашечкой, к счастью, все было в порядке, если не считать ушиба, а кровь, которая, как ей показалось, хлестала из руки, при ближайшем рассмотрении оказалась шоколадной пастой, вытекшей из разорвавшегося пакета с надписью PowerGel, который она спрятала в своей «переноске». Дженн сделала несколько осторожных шагов, потом побежала трусцой, чувствуя себя намного лучше, чем ожидала. Ей и в самом деле было настолько хорошо, что, добежав до подножия холма, она догнала и перегнала одного за другим всех тараумара, которые перепрыгнули через нее некоторое время назад.

— Брухита! — дико завопила толпа в Юрике, сразу обезумевшая, едва Дженн на обратном пути вбежала в деревню. Вся в крови, но с улыбкой, она миновала положенную отметку и лишь на секунду задержалась у медицинского пункта, чтобы вынуть из рюкзачка целый пакет с пастой, пока безумно счастливая мама Тита легонько обтирала влажным фартуком окровавленные голени Дженн, не переставая вопить: «Четвертая! Ты на четвертом месте!»

«Чего я? Я есть что? Какое-то место?» Дженн уже была на полпути из деревни, когда ее рахитичный испанский раскрыл ей истинный смысл того, о чем сообщила Мама Щита: она на четвертом месте. Впереди нее только Скотт, Арнульфо и Сильвино, и она постоянно покушалась на их лидерство. Кабальо подобрал ей отличное духовное имя: через двенадцать лет после «Ледвилла» Бруха вернулась, чтобы взять реванш.

Вот только бы ей суметь одолеть жару. Температура достигла 38 градусов в тот момент, когда Дженн вступила в горнило испытаний: восхождение по неровной тропе с массой подъемов и спусков в поселок Лос-Алисос. Дорога одной стороной вплотную подходила к отвесной каменной стене, которая взмывала ввысь на 914 метров, а потом на ту же высоту круто ныряла вниз. Каждый из холмов на дистанции, проходившей через Лос-Алисос, можно было бы отнести к категории самых трудных из всех, какие Дженн приходилось видеть, и по крайней мере полдюжины из них шли один за другим. Жара, мерцающим маревом зависшая над раскаленными камнями, казалось, пузырилась на ее коже, но Дженн была вынуждена плотно прижиматься к стене каньона, чтобы не сорваться в узкое ущелье, оступившись на краю тропы.

Дженн только что достигла вершины одного из холмов, как вдруг ей пришлось распластаться на стене: Арнульфо и Сильвино плечом к плечу неслись на нее как ненормальные. Охотники за Оленем всех захватили врасплох; мы-то ожидали, что тараумара весь день будут преследовать Скотта в затылок, а затем попытаются дунуть мимо него на финише, но вместо этого охотники на Оленя обдурили всех и вырвались вперед.

Дженн прижалась спиной к горячему камню, чтобы уступить им дорогу. Прежде чем она успела подумать, где Скотт, ей снова пришлось отскочить к стене. «Скотт бежал эту чертову дистанцию на таком пределе сил, какой я никогда не видывала у человеческого существа, — позднее рассказывала Дженн. — Он несся, выстукивая «топ-топ-топ-топ». Я сомневалась, заметит ли он меня вообще, настолько он был занят своим делом. Потом он поднял глаза и принялся вопить: "А-а-а-а, Брухита, ого-го-го-го!"».

Скотт остановился, чтобы рассказать Дженн о том, какая тропа впереди, и сообщить, где можно разжиться водой. Затем начал расспрашивать ее об Арнульфо и Сильвино: насколько они определили его? Как выглядели? Дженн прикинула, что у них преимущество ну, может, минуты три и наяривали они будь здоров.

— Прекрасно, — кивнул Скотт, хлопнул ее по спине и умчался.

Дженн смотрела, как он бежит, и заметила, что он несется по самому краю тропы и прижимается к ней на поворотах. Это был старый трюк Маршалла Алрича: из-за этого человеку, бегущему первым, бывает труднее оглядываться назад и видеть, как вы подкрадываетесь сзади. В конечном счете Скотта не удивил большой маневр Арнульфо. Теперь Олень преследовал охотников.

«Просто одолей дистанцию, — сказал я себе. — Никого больше. Только дистанцию».

Прежде чем приступить к восхождению к Лос-Алисос, я остановился, чтобы взять себя в руки. Опустив голову в речку, я подержал ее там, надеясь, что вода охладит мой пыл, а дефицит кислорода вернет меня к действительности. Я только что добрался до середины пути, на что у меня ушло всего около четырех часов. Четыре часа на тяжелый марафон по бездорожью в пустынном пекле! Я настолько опередил график, что почувствовал желание состязаться: насколько трудно победить Босого Теда? Ему, должно быть, больно топать по этим камням. И Порфилио выглядел так, будто старается изо всех сил…

К счастью, окунание головы в воду сработало. Причина, по которой сегодня я чувствовал себя намного сильней, чем во время долгого пути из Батопиласа, заключалась, как я понял, в том, что я бежал, как бушмены из Калахари. Я не пытался догнать антилопу — просто не упускал ее из виду. Что меня мучило во время марш-броска из Батопиласа, так это необходимость идти в ногу с Кабальо и всеми. А сегодня я состязался лишь с трассой, а не с участниками соревнования.

Прежде чем во мне взыграло чрезмерное честолюбие» пришло время применить другую тактику бушменов и устроить проверку всех систем, по завершении коей я обнаружил, что пребывал в гораздо худшем состоянии, чем воображал. У меня осталось всего полбутылки воды, а я уже умирал от голода и жажды. Я не мочился уже целый час, что служило не слишком хорошим признаком, учитывая, сколько воды выпито за это время. А значит, если в ближайшее время я не восстановлю свой водный баланс и хотя бы немного не подзаправлюсь, то рискую нажить себе серьезные неприятности, попав на холмы, видневшиеся прямо по курсу. Но прежде мне предстояло перейти вброд довольно широкую речку, и, немного отойдя от берега, я первым делом наполнил пустую камеру моего гидратного ранца речной водой и бросил туда несколько йодных таблеток. Ожидая, пока вода очистится, я ополоснул остатками чистой воды запылившийся жевательный батончик из смеси сырых овсяных хлопьев, изюма, фиников и сиропа из коричневого риса.

Я сделал большое дело. «А ну-ка соберись, — одернул меня Эрик, когда мы встретились на другом берегу реки. — Трасса там наверху намного тяжелее, чем ты думаешь». Холмы впереди таили в себе столько трудностей, признал Эрик, что он и сам готов был все бросить. Взрывпакет плохих новостей вроде этой часто действует как удар под дых, но Эрик полагает наихудшей услугой, какую только можно оказать бегуну на середине дистанции, дать ему ложную надежду, ибо наибольшее нервное напряжение вызывает у человека как раз нечто непредвиденное; но если ты знаешь, что тебя ожидает, ты вполне можешь собраться и облегчить задачу.

Эрик не преувеличивал. Приблизительно в течение часа я мотался вверх-вниз по предгорьям, уверенный, что заблудился и рискую вот-вот затеряться в глубинах девственной природы. Существовала только одна тропа, и я стоял прямо на ней… но куда же, к чертям собачьим, подевался тот садик в Лос-Алисос, где произрастают грейпфруты? Я думал, что он поблизости от реки, но, судя по ощущениям, отмахал уже большее расстояние, а его все не было. Но когда бедра у меня начали так сильно гореть и подергиваться, что мной даже овладел страх, что я свалюсь и уже не встану, я разглядел впереди на холме грейпфрутовую рощицу. Я успешно добрался до вершины и рухнул рядом с кучкой юрикских тараумара. Они узнали, что их дисквалифицировали, и решили несколько охладиться, передохнуть в тени, прежде чем вернуться в деревню.

— Невелика важность, — сказал один — для них это не проблема. — Я и так слишком устал, чтобы идти дальше.

Он протянул мне старую жестяную кружку. Я заглянул в общий горшок с пиноли и зачерпнул оттуда изрядную порцию, и плевать я хотел на всякие там лямблии. Кушанье было холодным и зернистым, чем-то вроде попкорна. Я, не жуя, жадно проглотил одну порцию, потом вторую, одновременно обозревая тропу, оставшуюся позади. Далеко внизу еле виднелась тонкая полоска реки, похожая на постепенно стирающуюся меловую пешеходную дорожку. Я просто не мог поверить, что добежал оттуда сюда. Или что я способен на такое еще раз.

— Это невероятно! — задохнулся от изумления Кабальо. Он блестел от пота, стараясь отдышаться. Стряхивал пот с мокрой груди, капли как дождик посверкивали на палящем мексиканском солнце.

— У нас получается соревнование мирового уровня! — выпалил запыхавшийся Кабальо. — Здесь, посреди неизвестно чего!

Вблизи очередной отметки Сильвино и Арнульфо все еще были впереди Скотта, а Дженн тащилась позади этих троих. Во время второго прохождения через Юрик Дженн рухнула на стул, чтобы выпить кока-колы, но мама Тита сгребла ее под мышки и поставила на ноги, что-то ворча.

— Но я не схожу с дистанции! — пыталась протестовать Дженн. — Мне просто нужно попить.

Но руки Титы упирались в спину Дженн, неумолимо выталкивая ее обратно на улицу. И как раз вовремя; Эрболисто и Себастьяно воспользовались ровным участком дороги, чтобы сократить разрыв с Дженн, в то время как Билли оторвался от Луиса и двигался на расстоянии метров в 500 от них.

— Сегодня не мой день! — сказал Кабальо. Он уступал лидерам примерно полчаса, и это сводило его с ума: не потому, что проигрывал, а потому, что рисковал пропустить финиш. Беспокойство становилось таким невыносимым, что Кабальо в конце концов решил прекратить собственную гонку и рвануть обратно в Юрик, чтобы проверить, сможет ли поспеть туда к финальному раскрытию карт.

Я видел, как он сошел с дистанции, отчаявшись пробежать ее всю. Я так устал, что не смог отыскать дорогу к подвесному мосту через реку из кожаных канатов и кое-как перебрался на другой берег под ним, заставив себя зашлепать по воде в четвертый раз. Мои промокшие ноги оказались слишком тяжелыми и совсем не поднимались, когда я волочил их по песку на дальнем берегу. Я провел здесь весь день и теперь находился у начала того же самого бесконечного высокогорного подъема, с которого чуть не свалился тем утром, когда до смерти испугался дохлой змеи. У меня не было никакой возможности спуститься до захода солнца, так что на этот раз мне предстояло ковылять обратно в темноте.

Я опустил голову и устало потащился вперед, а когда снова поднял, вокруг меня со всех сторон толклись тараумарские ребятишки. Я закрыл глаза, затем снова открыл. Дети никуда не делись. Я так обрадовался, что они не галлюцинация, что почти прослезился. Я понятия не имел, откуда они взялись и почему решили идти со мной. Мы шли вместе, поднимаясь все выше и выше в гору.

После того как мы прошли около 800 метров, они свернули на едва заметную боковую тропу и сделали мне знак рукой следовать за ними.

— Не могу, — с сожалением сказал я. Они пожали плечами и исчезли в кустах.

— Спасибо! — крикнул я им вдогонку, хотя их уже давно и след простыл.

А я все продолжал тащиться вверх, перейдя, как мне казалось, на рысь, которая вряд ли была быстрее обычной ходьбы. Когда я добрался до короткого плато, дети уже сидели на камнях и ждали. Теперь по крайней мере мне было понятно, как юрикским тараумара удавалось добиваться столь значительного преимущества. Тут дети вскочили и побежали рядом со мной, потом снова нырнули в кусты, а через 800 метров опять внезапно появились прямо у меня перед носом. Это было похоже на ночной кошмар: я все бежал и бежал, но ничего не менялось — горная дорога тянулась в бесконечность и, куда ни глянь, отовсюду выскакивали «дети кукурузы».

А что стал бы делать Кабальо? Он вечно попадает в, казалось бы, безнадежные ситуации там, в каньонах, но всегда находит выход из любого положения. Он взялся бы за дело спокойно и не спеша, сказал я себе. Ибо если это все, чего вы достигли, то и это не так уж плохо. Затем он продолжил бы трудиться, легко и без напряжения, словно ему и дела нет, какой высоты холм или как далеко ему надо идти…

— Осо! — Прямо на меня шел Босой Тед; вид его был ужасен. — Тут кое-кто из ребят дал мне немного воды, а она была такая холодная, что я решил немного охладиться, — проговорил Тед. — Я на радостях опрыскал всего себя, с ног до головы… ну и разбрызгал все подчистую…

Я с трудом улавливал смысл того, о чем говорил Босой Тед, поскольку его голос постепенно то усиливался, то ослабевал, как у плохо настроенного радиоприемника. Содержание сахара у меня в крови было, как я понимал, таким низким, что я находился на грани обморока.

— …потом я говорю: «Дело дрянь, у меня кончилась вода…»

Из словесного потока Теда мне удалось выудить лишь то, что до поворота, возможно, осталось не больше полутора километров. Я слушал его, суча ножками от нетерпения, готовый сорваться с места и помчаться в медицинский пункт, чтобы сжевать энергетический батончик и немного отдохнуть, перед тем как броситься на преодоление последних километров.

— …И я сказал себе: если захочу помочиться, то лучше уж мне отлить в одну из этих бутылок, на случай если дело совсем будет швах, понимаешь, ну полный ре минор. Ну я и пописал вот в эту бутылку, а там, гляжу, будто апельсиновый сок. Выглядит сильно паршиво. Так она еще и горячая! Мне кажется, люди кругом смотрели, как я писаю в бутылку, и думали: «Во дает! Эти гринго и вправду крутые ребята!»

— Обожди! — Я начал догадываться, о чем идет речь. — Надеюсь, ты не пил свои ссаки?

— Это было преотвратно! Худшая на вкус моча, какую я когда-либо пробовал в жизни. Можно было бы разлить это дерьмо по бутылкам и продавать, чтобы воскрешать мертвецов. Я знаю, можно выпить мочу, но только если ее не подогревали и не взбалтывали в почках, отматывая километры. Это был неудачный эксперимент. Я не стал бы пить такую мочу, даже если бы она осталась последней жидкостью на планете Земля.

— Вот! — сказал я, предлагая ему остатки своего запаса воды. Я не мог взять в толк, почему он просто не вернулся в пункт первой помощи и не пополнил запас воды, если уж его это так беспокоило, но был слишком измучен, чтобы вести дискуссию.

Тед выплеснул свой уриновый кошмар, заново наполнил бутылку и удалился. Каким бы странным он ни был, ничто не говорило об отсутствии у него изобретательности и решительности; ему в его резиновых тапках с твердыми носками оставалось меньше десяти километров до финиша, и он с готовностью выпил жидкий продукт жизнедеятельности организма, чтобы до него добраться.

Только у поворота в Гуадалупе я своей кружившейся головой осознал до конца, почему Босой Тед вообще очень хотел пить: кончилась вся вода. И все люди тоже ушли. Все жители деревни повалили в Юрик на вечеринку по случаю окончания соревнований, закрыв магазинчик и не оставив никого, кто мог бы показать колодцы. Я тяжело опустился на камень. Голова кружилась, во рту было слишком сухо, чтобы что-нибудь пожевать. Даже если бы я и умудрился впихнуть в себя несколько кусочков еды, то ощущал слишком сильное обезвоживание, чтобы бежать еще час до финиша. Вернуться в Юрик можно было единственным способом — пешком, но я слишком ослаб, чтобы идти.

«Хватит сожалений, — пробормотал я про себя. — Я кое-что отдал, и что в итоге? Влип».

Пока я предавался унынию, дыхание мое слегка замедлилось, и я сумел расслышать другой звук — странный мелодичный свист, который, кажется, приближался. Я заставил себя подняться и посмотреть, в чем дело, и увидел старину Боба Фрэнсиса, державшего курс на этот опустевший холм.

— Привет, амиго! — крикнул Боб, выуживая из рюкзака две банки сока манго и потрясая ими над головой. — Я подумал, что ты, может, израсходовал все питье.

Я был потрясен: старина Боб столько отмахал по жаре, чтобы принести мне сок, — но потом вспомнил: несколько дней назад он восхищался ножом, который я одолжил Теду, чтобы тот смастерил себе сандалии. Это был сувенир, привезенный из экспедиций в Африку, но Боб был так добр ко всем нам, что мне пришлось подарить нож ему. Возможно, чудесная доставка питья Бобом была просто удачным совпадением, но когда я залпом проглотил сок и почувствовал, что готов бежать к финишу, то не мог отделаться от ощущения, что последний элемент тараумарского пазла стал точно на место.

На финише Кабальо и Тита, зажатые в толпе, вытягивали шеи, чтобы первыми увидеть лидеров. Кабальо вытащил из кармана старый «таймекс», разбитый и обвязанный ремешком, и проверил время. Шесть часов. Да, это, наверное, слишком рано, хотя есть некоторый шанс, что…

— Идут! — завопил кто-то.

Кабальо резко вскинул голову и, прищурившись, попытался рассмотреть прямой участок дороги поверх голов пляшущей толпы. Ложная тревога. Просто клубы пыли и… хотя так и есть! Черные волосы, темно-красный балахон… Арнульфо по-прежнему впереди.

Сильвино идет вторым, но его быстро нагоняет Скотт.

За километр до финиша Скотт догнал Сильвино, но, вместо того чтобы пронестись мимо, с криком «Вперед!» хлопнул того по спине и махнул рукой, приглашая бежать вместе. Вздрогнув от неожиданности, Сильвино немного наддал и сумел, подстроившись под Скотта, побежать с ним нога в ногу. Сообща они догнали Арнульфо.

Радостные вопли, возгласы одобрения и гром аплодисментов разом заглушили оркестрик марьячи, когда трое бегунов вышли на финишную прямую. Сильвино, вдруг зашатавшись, несколько раз споткнулся, потом выправился, но так и не смог удержать темп, заданный Скоттом. А Скотт шел вперед. Он бывал здесь и раньше и всегда открывал нечто утраченное или давно забытое. Арнульфо обернулся и увидел, что за ним на всех парах несется человек, обогнавший лучших в мире бегунов. Арнульфо молнией промчался через центр Юрика под приветственные крики толпы, которые становились тем громче, чем ближе он подходил к финишной черте. Когда он коснулся финишной ленты, Тита была вся в слезах.

Толпа уже поглотила Арнульфо, когда Скотт вторым пересек линию финиша. Кабальо ринулся ему навстречу, чтобы поздравить с победой, но Скотт, раздвигая плечом зрителей, прошел мимо, не проронив ни слова. Он вообще не привык проигрывать, а тем более какому-то безымянному парню в случайных гонках неизвестно где. Такого с ним раньше не бывало… но он знал, как вести себя в подобной ситуации.

Скотт подошел к Арнульфо и склонил перед ним голову. Толпа взревела. Тита бросилась обнимать Кабальо и заметила, как он украдкой вытирает глаза. В разгар всей этой вакханалии и Сильвино наконец перешагнул финишную черту, а за ним Эрболисто и Себастьяно.

А Дженн? Ее решение победить или умереть в попытке победить в конце концов настигло ее.

К тому времени, когда Дженн добралась до Гуаделупе, она была на грани обморока. Она тяжело опустилась на землю, опираясь спиной о дерево, и уронила кружащуюся голову между коленей. Вокруг нее столпилась кучка тараумара, которые пытались ободрить ее и помочь ей таким образом снова встать на ноги. Она подняла голову и жестами показала, что хочет пить.

— Воды, — попросила она. — Очищенная? Кто-то сунул ей в руку теплую кока-колу.

— Это даже лучше, — сказала она и устало улыбнулась. Дженн еще пила маленькими глотками газировку, как вдруг раздался громкий крик. Себастьяно и Эрболисто вбегали в деревню. Дженн потеряла их из виду, когда толпа окружила их, поздравляя и предлагая пиноли. Потом Эрболисто стоял над ней, протягивая руку, а другой указывал на тропу. Она идет? Дженн покачала головой: «Пока нет». Эрболисто пустился бежать, потом остановился и пошел обратно. Он снова протянул ей руку. Дженн улыбнулась и подала знак:

«Ну иди же!» Эрболисто помахал рукой на прощание.

Вскоре после того как он скрылся на сбегающей вниз тропе, крики возобновились. Кто-то передал Дженн по цепочке: Волк на подходе.

Балбес! Дженн припасла для него изрядный глоток кока-колы и заставила себя подняться, пока он допивал тепловатую жидкость. За все время, когда они задавали друг другу темп и совершали пробежки на закате на пляже Виргиния-Бич, они, по сути, никогда не прекращали бок о бок состязаться в скорости.

— Готова? — спросил Билли.

— Твое дело труба, приятель.

Они вместе помчались вниз по длинному склону холма и загрохотали по раскачивающемуся мосту. Они вбегали в Юрик, вопя и гикая, с помпой восстанавливая свою репутацию; несмотря на окровавленные ноги Дженн и подход Билли к предстартовой подготовке как у нарколептика, они обогнали всех, кроме четырех тараумара и Эрика и Луиса, двух в высшей степени опытных супермарафонцев.

Мануэль Луна выбыл из состязания на середине дистанции. Хотя он и старался изо всех сил пройти ее всю ради Кабальо, боль, причиняемая ему смертью сына, превратила его участием марафоне в непосильную задачу. Но несмотря на то что не мог вложить душу в состязание в беге, он полностью посвятил себя одному из участников этого состязания. Мануэль метался вверх и вниз по дороге, наблюдая за Босым Тедом. Вскоре к нему присоединился Арнульфо… и Скотт… и Дженн с Билли. Начало твориться нечто странное: по мере того как бегуны сбавляли скорость, приветственные крики становились все громче. Каждый раз, когда какой-нибудь бегун из последних сил пересекал финишную черту — Луна и Порфилио, Эрик и Босой Тед, — они тотчас же разворачивались на 180 градусов и начинали подзывать к финишу тех бегунов, которые еще находились далеко.

С высоты холма я разглядел мерцание красных и зеленых огней, развешанных над дорогой, ведущей в Юрик. Солнце уже зашло, предоставив мне бежать сквозь серебристо-серые сумерки, сгустившиеся в глубине каньонов, когда призрачный лунный свет обволакивает все вокруг и не спешит растаять, пока у вас не появится ощущение, что все, кроме вас, застыло во времени и пространстве. А потом из молочно-белых теней появляется одинокий странник Высоких Гор.

— Не возражаешь против моего общества? — спросил Кабальо.

— Буду только рад.

Перебрасываясь словами, мы пошли по подвесному мосту. В прохладном воздухе над рекой я чувствовал себя странно невесомым. Когда мы достигли последнего участка дистанции на входе в город, музыканты дунули в трубы. Нога в ногу, бок о бок мы с Кабальо вбежали в Юрик.

Не знаю доподлинно, пересек ли я финишную черту: все, что увидел, — это туго заплетенные косички Дженн, когда она пулей вылетела из толпы, саданув меня с такой силой, что я не устоял на ногах. К счастью, Эрик успел подхватить меня прежде, чем я коснулся земли, и вылил мне за шиворот полную бутылку ледяной воды, а Скотт и Арнульфо уже с налившимися кровью глазами сунули мне в руки по бутылке пива.

— Вы были бесподобны, — сказал Скотт.

— Ага, — ответил я, — бесподобен, как черепаха.

Я потратил на свой пробег больше двенадцати часов, а это означало, что Скотт и Арнульфо вполне могут пробежать дистанцию еще раз и снова меня обогнать.

— Я дело говорю, — уверенно заявил Скотт. — У меня есть опыт по этой части, и немалый. Такой бег гораздо больше выматывает кишки, чем быстрый ход.

Я с трудом поплелся к Кабальо, который, развалившись, сидел под деревом, пока вокруг бушевала вечеринка. Почти тут же он поднялся на ноги и разразился яркой речью на своем корявом испанском. Он начал с Боба Фрэнсиса, который вернулся в город как раз вовремя, чтобы наградить Скотта почетным поясом тараумара и подарить

Арнульфо свой карманный нож. Кабальо, который был бы не прочь вручить достойным еще и денежные призы, буквально задохнулся от волнения, увидев, как наши «тусовщики», вряд ли имевшие чем заплатить за автобус обратно в Эль-Пасо, без разговоров достали все, что у них было из наличности, и с радостью отдали деньги тараумарским бегунам, пришедшим к финишу после них. А потом Кабальо чуть не свалился от смеха, глядя, как Эрболисто и Луис начали исполнять некий танец.

Но все это произойдет несколько позже, а сейчас Кабальо наедине с собой сидел под деревом, потягивая пиво, и улыбался, наяву наблюдая исполнение своей самой заветной мечты.