В день отъезда Экона я всерьез взялся за строительство водяной мельницы. Арат, обладающий большими практическими познаниями, нежели я, просмотрел мои планы и сказал, что они вполне сносны; на самом деле я тайно порадовался, увидев, что он удивился. Он позвал рабов, умеющих работать по дереву, и приказал им делать различные части от мельницы.

Тем временем мы с Аратом осмотрели выбранное мной место, измерили глубину и ширину реки. Сначала я думал, что нужно будет перегородить небольшой участок реки, но потом понял, что можно отвести поток, выкопав канал на моей стороне. Таким образом, я не причиню беспокойства своему соседу Публию, только лишь немного замучу ему воду. Но рабыни не будут жаловаться, в этом я был уверен, мне самому были ни к чему распри между рабами. Предстояло еще судебное разбирательство — кто имеет первоочередное право распоряжаться рекой. Оно могло затянуться на месяцы и даже годы, а я вовсе не хотел затягивать строительство мельницы. Возможно, если я предложу Публию пользоваться мельницей, он не будет протестовать против моего проекта; конечно же, он увидит, что это и ему пойдет на пользу. Я убеждал вести себя благоразумно и доброжелательно, собираясь посетить Публия Клавдия.

Наши владения не соединялись никакой дорогой. Чтобы добраться до его дома, нужно было проехать по Кассиановой дороге к северу, объехать поместье Мания Клавдия и только потом вернуться обратно на юг. Переправиться через реку при наших прохладных отношениях казалось мне проявлением наглости, но другого пути не было. Я решил взять с собой Арата и одного из полевых рабов — самого сильного и высокого, на случай непредвиденных обстоятельств. Метона я оставил дома и попросил его вместо Арата наблюдать за рабами, ремонтировавшими кусок стены. Он поворчал, что его бросают одного, но видно было, что он очень доволен своим важным поручением.

Мы выехали сразу же после полудня. Летом многие сельские жители отдыхают в эти часы, спасаясь от жары в тени, и я надеялся, что застану Публия сытым после обеда и немного навеселе после выпитого вина. Я бы тогда подошел к нему с протянутой для приветствия рукой, как сосед к соседу. Пусть наши рабы немного поссорились возле реки, но, как следовало из рассказа Конгриона, сам Публий не высказывал никаких особых угроз в мой адрес на семейном собрании. Возможно, мы договоримся и избежим неприятностей в дальнейшем.

Вот так на меня подействовал приезд Экона — прогнал прочь беспокойство и привел меня в добродушное состояние.

Мы переправились через реку и поднялись на холм. Когда мы ехали среди полей, я видел, как здесь и там под деревьями отдыхают рабы. Они удивленно смотрели на меня, но никто из них даже слова не сказал.

Поместье было гораздо в худшем состоянии, чем мне казалось раньше. С моего наблюдательного пункта оно выглядело идиллическим уголком, но на таком расстоянии не разглядеть ни покосившегося сарая из гнилых досок, ни пораженных какой-то болезнью деревьев в саду. Трава вокруг нас была очень высокая и уже не годилась на сено. Она шелестела под копытами лошадей, и из нее выпрыгивали кузнечики и стрекочущие цикады. Арат пощелкал языком, неодобрительно рассматривая загоны для скота.

— Одно дело, когда в городе видишь такую грязь — ведь там миллион жителей. Кто будет там каждый день убираться? Но в сельской местности все должно содержаться в чистоте и порядке. Если у человека достаточно рабов, ничто не может оправдать такой беспорядок.

Разглядывая переросшую живую изгородь, покосившийся забор, разбросанные инструменты и строительный мусор, я был вынужден согласиться с ним. Я думал, что Публий Клавдий — человек богатый. Как он мог так запустить свое хозяйство?

Мы спешились и привязали лошадей. Дом был в лучшем состоянии, чем окружавшие его сараи и амбары, но неплохо было бы починить черепичную крышу. По дороге к двери я споткнулся о камень и едва не упал. Арат поддержал меня, схватив за руку.

Он постучал в дверь, сначала тихо, затем громче. Даже если все в доме спят или дремлют от полуденной жары, то все равно должен же кто-то караулить входную дверь! Сжав губы, Арат оглянулся на меня. Я кивком приказал ему постучать еще сильнее.

Изнутри донесся лай собаки и ворчание человека, приказывавшего ей замолчать. Я думал, что дверь вот-вот откроют, но снова наступила тишина.

Арат снова посмотрел на меня.

— Ладно, продолжай, — сказал я. — Постучи еще раз.

Арат постучал. Собака снова залаяла. Человек опять закричал, на этот раз на нас.

— Убирайтесь, или я вас побью, — завопил он.

— Забавно, — сказал я. Арат шагнул в сторону и дал мне самому постучать. — К вашему хозяину пришли гости! — крикнул я. — Давай открывай, или тебя самого побьют.

Собака все лаяла и лаяла. Голос за дверью бранил нас, проклиная всеми богами Олимпа. Потом послышался собачий визг и лаяние прекратилось. Наконец дверь со скрипом распахнулась. Я поморщился от запаха — пахло собакой и тушеной капустой.

За прихожей виднелся атрий, освещенный солнцем, поэтому поначалу я увидел лишь очертания человека, открывшего нам дверь. Волосы, всклокоченные, словно конская грива, были тронуты сединой. У него была осанка пожилого человека — опущенная голова, сгорбленные плечи, но маленьким и слабым он не выглядел. Поношенная туника криво висела на нем, словно он только что натянул ее. Потом я разглядел его подбородок, покрытый многодневной щетиной, и огромный нос. Он щурился, глядя на нас, словно свет причинял ему боль.

— Кто вы такие и что вам надо? — проворчал он невнятно, должно быть, от выпитого вина.

«Ах ты, Нума, — подумал я, — что за прием гостей? Публий Клавдий определенно должен обращать больше внимания на свое хозяйство и на своих слуг».

— Меня зовут Гордиан, — ответил я. — Я — владелец поместья, которое некогда принадлежало Луцию Клавдию, по ту сторону реки. Я пришел поговорить с твоим хозяином.

Человек засмеялся.

— С моим хозяином — ха!

Позади меня Арат задохнулся от негодования.

— Какая дерзость! — прошептал он.

Человек снова рассмеялся. Позади него в атрии наметилось какое-то шевеление. Вошла совершенно нагая девушка со смятой одеждой в руках. Она посмотрела на нас широко раскрытыми, испуганными глазами. Девушка была такая молоденькая, что я принял бы ее за мальчишку, если бы не всклокоченные длинные волосы.

Я надулся.

— Очевидно, Публий Клавдий находится в отсутствии, если в доме творятся такие безобразия, — сказал я сухим голосом.

Человек обернулся и увидел девушку.

— Иди отсюда, Стрекозка! Одевайся и убирайся побыстрее, а не то я тебя поколочу. Ха! Что за манеры — показывать гостям свою голую задницу! Сунься сюда еще только, и я тебя отшлепаю, ты, маленькая гарпия!

Самодовольно улыбаясь, он повернулся к нам. С замиранием сердца я посмотрел вниз и увидел у него на пальце кольцо — да не простое, железное, как у рядовых граждан, а золотое, как у знатных патрициев.

Он оглядел меня с головы до ног.

— Ах, да, помню я, кто ты такой. Человек, который завладел собственностью Луция. Ты выглядел таким надутым и напыщенным в суде, как и все городские парни. Ты и сейчас так же выглядишь.

Я напрягся. Неприятно, когда тебя оскорбляют на виду у твоих собственных рабов.

— Публий Клавдий, я пришел к вам как сосед к соседу, чтобы обсудить один небольшой вопрос, касающийся речки, что служит границей наших владений.

— Фу-у! — Он надул губы. — Этот вопрос мы обсудим в суде. На сей раз у тебя не будет этого болтуна Цицерона, который своим скользким языком всем судьям задницы облизал. Целый рот небось дерьма набрал, лишь бы в Сенате посидеть.

— Вы позволяете себе слишком грубые выражения, Публий Клавдий.

— Да уж, я не Цицерон.

Я задержал дыхание.

— Как вы и сказали, вопрос о реке будет разрешен в суде. До тех пор я не намерен отказываться от ее использования в своих целях.

— Так я и понял. Ах, так вас привела сюда та стычка между прачками? Насколько я помню, одну из ваших рабынь ранили камнем. Управляющий мне доложил. Ну ладно, она может продолжать работать или нет? Если нет, то я могу дать одну из своих рабынь. Но я вовсе не собираюсь платить всего лишь за то, что они немного подрались, — она ведь просто работает, а не удовлетворяет иные ваши прихоти, значит, шрам для нее ничего не значит. Что вам еще от меня надо? Всех виновных я отстегал, а особенно ту потаскушку, что швырнула камень, — уж больше ей не захочется кидаться. Надеюсь, вы так же поступили со своими рабынями, а если нет, то расправьтесь с ними, вот вам мой совет. Они вскоре забудут о своих проделках, но о побоях — никогда. Иногда их можно похлестать просто так. Просто напомнить им, кто хозяин.

— Публий Клавдий, вопрос, который я пришел обсудить…

— Ох, Ромул и Рем, слишком жарко стоять здесь в дверях и разговаривать. Пройдем внутрь. А кто это там сзади, ваш управляющий? Пусть и он войдет, но пусть тот, здоровый, останется снаружи. Не стоит входить в мой дом с охраной. За кого вы меня принимаете? Эй, раб, закрой дверь. Ах, как хорошо, мое ложе до сих пор в тени.

Во дворе стоял фонтан, но без воды; дно бассейна покрывали сухие ветки и солома. Публий завалился на свои подушки. Мне оставалось только сесть на табуретку. Арат, закрыв дверь, встал сзади меня.

— Простите меня за отсутствие мебели и всего такого, — сказал Публий. Появившаяся собака, скуля, подбежала к хозяину. — Никогда не испытывал тяги к роскоши. Кроме того, за мебелью и за всем остальным нужно следить, то есть иметь женщину в доме, а единственная моя жена умерла через год после того, как я женился. И унесла с собой в могилу моего единственного наследника. Или ребенок унес ее, уж не знаю, в чем тут дело. В общем, они вместе отправились в царство Аида, рука об руку, как я предполагаю.

Он пошарил под подушкой и вытащил бурдюк с вином, приложил его ко рту и сдавил, но раздался только негромкий хлюпающий звук.

— Стрекоза, — ласково сказал он. — А, Стрекоза. Принеси папочке винца.

— Я пришел к вам, Публий Клавдий, потому что хочу построить водяную мельницу на реке. Для этого не нужно перегораживать течение, как я думал раньше, а просто отвести канал в стороне…

— Мельницу? Это такой механизм с колесами, которые вращаются от воды? Но что с ней делать?

— Ее можно использовать по-разному. Молоть зерно, даже камни дробить.

— Но ведь у вас есть рабы, не так ли?

— Да, но…

— Стрекоза, неси скорей вина, или я тебя опять отшлепаю, прямо при гостях!

Через мгновение появилась девушка, одетая на этот раз в засаленную тунику. Она тащила раздутый бурдюк с вином. Публий взял его и шлепнул девушку по заду. Она хотела отклониться, но он перехватил ее одной рукой, а другой взял бурдюк и зубами открыл затычку. Девушка смирно стояла, потупив глаза и покраснев.

Я кашлянул.

— Возможно, вас заинтересует то, что я позаимствовал идею строительства мельницы у Клавдии. Она сказала, что этого хотел ваш кузен Луций. Так что, как видите, я выполняю его пожелание.

Публий пожал плечами.

— У Луция было много глупых идей в голове, например, оставить свое поместье вам. Как и вы, он тоже был городским парнем. Вот откуда берутся всякие глупости — из города. Соберите дураков в одном месте — вот вам и город, не так ли? А глупости распространяются быстро, как дурные болезни.

Произнося эту речь, он как-то странно теребил девушку сзади, заставляя ее вздрагивать и подпрыгивать. Публий засмеялся.

Я встал.

— Я думал, вам будет интересно послушать о моих планах. Вы тоже сможете пользоваться мельницей, когда ее построят.

— Зачем мне мельница? Мне и рабы неплохо готовят.

— Вместо рабов молоть зерно сможет мельница.

— А зачем тогда рабы? Будут слоняться без дела, встревать во всякие истории.

— Мне кажется, что для рабов работы здесь найдется — сказал я сухо. Слова эти показались мне грубыми, но Публий, казалось, их и не заметил.

— Мельница — это механизм, — произнес он. — А механизмы ломаются, и их нужно чинить. Да и воды едва хватит, чтобы вращать такие колеса, особенно в сухие месяцы. А когда механизм стоит, он никому пользы не приносит, тогда как раб всегда может приносить пользу, даже когда отдыхает от других занятий.

Девушка опять слегка вскрикнула. Публий поднес бурдюк ко рту, вино облило его подбородок.

— Я пойду, — сказал я.

Арат поспешил пойти вперед, чтобы открыть мне дверь.

— Ах, неудачный из меня хозяин! — крикнул Публий. — Сижу дома и ничего не предложил гостю-. Что ты хочешь, Гордиан, вина… девушку?

— Завтра же я начинаю строительство мельницы, — сказал я, не оглянувшись. — Надеюсь, что вы не будете вмешиваться в это дело. Но заранее благодарю за сотрудничество.

Когда я уже выходил, меня догнал Публий и положил руку на плечо. Я вздрогнул от его прикосновения. От него пахло вином и женщиной.

— И еще одно, Гордиан, — тебе придется строить мельницу из всякой дряни. Но рабы — можно просто так сделать себе рабов! Половина здешних рабов — от меня. И не нужно их покупать, а делать их — одно удовольствие, ведь правда? Ни одной монеты не стоит. Видишь вон того верзилу, под оливковым деревом, он будит остальных и приказывает им работать — один из моих. У меня здоровые ребята получаются, могут хорошо следить за остальными. Я и кормлю их хорошо, и позволяю со Стрекозой играть ради удовольствия. Не важно, довольны ли остальные, если есть пара крепких парней, на которых можно положиться. Слабых лучше не перекармливать, а то им некуда силы будет девать, вот они и начнут…

Я сел на лошадь, как и Арат вместе с другим рабом.

— Но в чем дело, Гордиан, ты не хочешь пофилософствовать на сельские темы? Я думал, что вы, городские парни, все болтуны, вроде Цицерона. — Он ковылял за мной по плохо вымощенной дорожке.

— Не стоит много пить в такую жару, Публий Клавдий, а не то вы упадете и ушибетесь, — заметил я сквозь зубы.

— Тебя беспокоит та стычка на реке? Фу! Ничего особенного, просто женщины поругались, вот и все. Если бы я захотел действовать по-серьезному, я бы подослал одного из своих ублюдков. Ах, да ты и есть такой, как про тебя сказал мой кузен. Еще один выскочка из города, поднявшийся выше своего законного положения. Плохи дела в Риме, если такие, как ты, присваивают владения патрициев и представляют, будто они стали благородными землевладельцами, а такие выскочки, как твой друг Цицерон, пролагают себе путь в консулы. У тебя голова распухла, Гордиан, может быть, тебе кто-нибудь откупорит ее!

Он ударил кулаком по ладони с резким звуком.

Я повернулся. Публий отошел, кашляя от пыли, поднятой копытами лошади. Его крепкие рабы под оливками насторожились и начали медленно продвигаться к нам.

— Что ты там сказал насчет голов, Публий? — требовательно спросил я.

— Что? — посмотрел он на меня с удивленным выражением лица.

— Не вошло ли у тебя в привычку причинять повреждения чужим головам, Публий Клавдий?

— Не знаю, о чем ты говоришь. Это просто такой оборот речи…

— А если ты откупориваешь головы, как ты выражаешься, то что ты делаешь с телом?

Рабы окружили своего господина. Смущение Публия прошло, он с вызовом посмотрел на меня.

— Мне кажется, лучше тебе убраться из моих владений. Если тебе не нравится мое гостеприимство, тогда убирайся! И не думай, что я забуду о реке. Это моя собственность, а не твоя!

Я повернулся и приказал Арату и рабу следовать за мной. Сначала я пустил лошадь рысцой, а затем галопом по высокой траве. Из-под ног лошади выпрыгивали кузнечики и цикады. Лицо мое овевала полуденная жара, а в ушах свистел ветер. Топот копыт отдавался в моем теле. Рабы, вернувшиеся к своей работе на полях, подавались назад в тревоге. Даже подъехав к речке, я не сбавил скорости, но приказал животному перепрыгнуть ее. Оказавшись на противоположном берегу, я натянул поводья, склонился и потрепал его по шее. Я отдыхал в тени, слушал, как фыркает лошадь и стучит мое сердце.

Арат и раб вернулись к своим обязанностям. Я немного постоял возле речки, пока лошадь моя пила воду и ела сочную траву. Потом я прискакал к конюшне. Я уже собирался спешиться, как мое внимание привлекло движение на дороге. Я заслонил глаза от солнца рукой и поглядел через поля. С Кассиановой дороги в мою сторону сворачивали два человека. Один из них ехал на черной лошади, а другой на белой.

Неужели Экон вернулся так скоро? Это не к добру, подумал я и поскакал им навстречу.

Подъехав поближе, я подумал, что узнал Экона по его бородке, но всадник на белой лошади не был достаточно высок, чтобы сойти за Билбона. Я остановил лошадь и решил подождать. Они ехали медленно, пока человек на черной лошади не пустил ее галопом и не поспешил ко мне. Он, казалось, улыбался во весь рот.

Когда он подъехал поближе, я понял, что, должно быть, это и есть тот человек, который завел моду в Риме на такие прически и бородки, ведь они шли ему как нельзя лучше, даже лучше, чем привлекательному Марку Целию. Узкая полоска растительности прекрасно обрамляла его строгий подбородок и изящный нос. Волосы, длинные спереди и короткие сзади, идеально подходили его бровям и высокому лбу. Его голубые глаза, казалось, пронзали меня, не давая возможности пошевелиться, пока он подъезжал ко мне.

— Великолепно! — сказал он, оглядываясь по сторонам. — Даже лучше, чем обещал Марк Целий. Лучше и не придумаешь, не правда ли, Тонгилий? — обернулся он к своему спутнику. Потом глубоко вздохнул, наслаждаясь запахом сена и полевых цветов. — Прекраснейшее место на земле. Можно даже представить себе Пана, гуляющего по этим лугам. О таком поместье мечтает каждый римлянин.

Широко улыбнувшись, он протянул мне руку. Я нехотя пожал ее. Ладонь у него оказалась теплой и сильной.

— Ты, должно быть, очень горд и счастлив, Гордиан!

Я кивнул и вздохнул.

— Да, так и есть, Катилина. Я действительно горд и счастлив.