Боже, убивают меня страсти мои: не сильный убивает меня, но мой гнев на сильного, не слабый губит меня, но мое презрение к слабому. Даруй мне, Господи, стяжать истинный мир души в благодати Твоей. Мир душе моей и душе сильного, когда сильный захочет убить меня. Мир душе моей и душе слабого, когда слабый возжелает погубить меня. Ибо в мире благодати Твоей сильный не посмеет поднять руки своей, а слабый не помыслит зла в помышлениях его.

Радостно встречали глаза трогательную завязь распускающихся почек. Тонкий аромат первой зелени во влажном весеннем воздухе волновал грудь. Где-то на половине пути по дороге к дому мой спутник приметил несколько сыроежек:

— Батюшка, первые грибы, смотрите! Благословите, возьмем с собой, братьев угостим!

Километра через три мы набрели на небольшое семейство белых грибов.

— Возьмем и эти? — умоляюще посмотрел на меня москвич. — Теперь у нас будет кое-что на обед!

Ближе к скиту мы остановились, пораженные открывшимся зрелищем: по склонам красовались целые россыпи белых грибов, а также маслят, опят и лисичек. Мы наполнили грибами оба рюкзака и, сбиваясь с дыхания от голодной слабости, поднимались в скит. На душе было радостно от того, что мы несем сюрприз — угощение братьям.

У дома мы увидели все братство во главе с отцом Пименом, занятых заготовкой грибов в стеклянные банки, а возле них целую кучу собранной добычи. Старенький послушник от матушки Ольги, вновь приехавший в скит, деловито хлопотал возле кастрюль с грибами и заодно занимался приготовлением обеда. Мы высыпали свои грибы в общую кучу и присоединились к работающим ребятам. Они очищали грибы и промывали их в воде. Присмотревшись к собранным груздям, я увидел, что это были очень старые пожелтевшие грибы, из которых торчало множество червей, словно щетина в платяной щетке. Такие же червивые грибы варились для нас в котле на обед.

— Отец Пимен, ты как хочешь, а я грибы с червями есть не стану!

Собрание работающих прекратило чистить грибы и стало прислушиваться. Похоже, эта тема обсуждалась перед нашим приходом.

— Отец, ты совершенно неправ! Этим делом занимается опытный послушник. Он только что доказал мне, что такие грибы есть можно!

— Зачем же их есть, когда вокруг полно молодых грибов?

— Для экономии! Ты сам рассуди: грибы — это трава, черви едят грибы, значит, черви — тоже трава! — взялся объяснять архимандрит.

— Это послушник так сказал?

— Да, послушник. И очень убедительно!

— Выходит, если лошади едят траву, значит, они тоже — трава? Извини, отец Пимен, лучше давай выбросим старые грибы и соберем новые!

Меня поддержали все остальные. Послушник потихоньку ретировался в дом. Начальник скита нахмурил бровь, но все же благословил выбросить все старые и червивые грибы.

Когда мы остались наедине, чтобы разрядить напряжение, я обратился к отцу Пимену:

— Отче, прости, что я отказался есть обед с червями! Не у всех такие крепкие желудки, как у этого послушника. Помнишь, когда матушка Ольга угощала нас рыбными консервами, то, заметив вздувшуюся банку, забрала ее у нас со словами: «Вам такие консервы есть нельзя! Я дам эту банку послушнику, у него желудок крепенький!» Вот этот самый послушник спокойно съел ее в уголке! А с нами неизвестно что могло бы приключиться…

Мой друг рассмеялся, и инцидент был исчерпан.

Виноградные лозы, ранее лежавшие на земле и весной поднятые на вкопанные в землю столбы с протянутой между ними проволокой, дали хороший урожай.

Архимандрит неожиданно обнаружил в себе талант винодела. Из местного винограда сорта «изабелла» он сумел сделать отличное вино для литургии, чем-то напоминающее кагор. Смешивая его с водой, мы использовали вино во время тяжелых переходов с грузом.

Наша дружная строительная группа — Адриан, Валера и я — снова поднялись на Грибзу, принеся туда тяжелые, словно вериги, церковные книги, а также продукты и инструменты на новую келью. Но долго жить там не пришлось. К нам снова прибежал налегке запыхавшийся Аркадий с запиской от начальника скита: «Святейший назначил меня настоятелем монастыря. Нужно ехать». В скиту мы застали нашего начальника в спешных сборах.

— Хорошо, что ты спустился! Проводи меня в Сухуми.

Это была для всех нас печальная новость, потому что она все меняла в нашей жизни. Заметив перемену в моем настроении, мой друг сказал:

— Видно, от воли Божией не уйти! Второй раз уже назначают игуменом. Кажется, оно и есть мое настоящее послушание… — задумчиво промолвил архимандрит. — Может, и ты со мной?

— Спасибо, отец Пимен. Но для меня это невозможно, сам видишь. К тому же мои легкие не выдержат Севера…

Пока мы занимались на Кавказе строительством скита, на Севере продолжалось возрождение старинной обители. На игуменское послушание вместо отца Пимена Святейший назначил насельника Лавры, талантливого проповедника и богослова. Ему удалось собрать вокруг себя достойных и преданных монахов, положивших начало восстановлению разрушенной обители. Но, вследствие некоторых разногласий с зарубежными паломниками, Патриархия сочла необходимым заменить его другим кандидатом. В Троице-Сергиеву Лавру снова пришло письмо за подписью Святейшего Патриарха Алексия о назначении настоятелем монастыря архимандрита Пимена.

Во время сборов мой товарищ достал ружье, подержал его в руках, подумал и спросил:

— Симон, тебе ружье ведь не нужно?

— Нет, конечно.

— Тогда я подарю его Илье Григорьевичу, он же охотник!

— Отдай его, отец, мне без ружья как-то спокойней… — согласился я. Проходя мимо дома соседа, архимандрит подарил ему ружье, тем самым избавив меня от больших неприятностей.

— Знаешь, а кое-что я все-таки понял в скиту, — доверительно сказал мне архимандрит, когда мы шли по тропе на Псху. — И мне кажется, я понял самое главное — почему люди к тебе тянутся! Теперь я буду совсем иначе вести себя с ними, все будет по-другому! — твердо сказал он.

— Ну, дай Бог! — пожелал я ему успеха. — Тебе расти, а мне умаляться! Такая воля Божия… Все-таки у нас в скиту что-то начало действительно получаться, и за все я тебе очень благодарен, отец Пимен!

Мы вылетели в Сухуми всем братством, ребята попросились проводить скитоначальника. Добрая матушка разместила всех по койкам. Архимандрит взял меня с собой в Сбербанк, где мы обнаружили огромную толпу народа: денег в банке не оказалось, нам выдали только квитанцию. Мы приуныли. Пришлось полдня ездить по различным отделениям. Лишь в одной маленькой сберкассе Нового Афона нас пожалели и смогли выдать полторы тысячи рублей. Почти все они ушли на дорогу и на билеты архимандриту, двум помощникам и соловецкому послушнику.

Вечером мы узнали от дьякона, что положение в Абхазии сложное. Денег не выдают, зарплаты нет, полки в магазинах пустые. Начались стычки в городе между грузинами и абхазами. Население было оставлено без всякой помощи. Печальные новости стали еще печальнее, когда мы узнали, что деньги, собранные верующими Псху на церковь, пропали в Тбилиси. Долго я сидел на койке с четками в руках, возложив все заботы на Бога. Отец Пимен куда-то уехал с водителем и вернулся поздно. Ранним утром мы тепло распрощались на перроне, обнявшись на прощанье и пожелав друг другу помощи Божией. Это был самый лучший в моей жизни человек, и теперь наши дороги расходились. Поезд набирал ход, братья махали руками из открытого окна. Было грустно, как будто мы навсегда расставались с чем-то неповторимым и сокровенным в нашей жизни.

Вскоре нам сообщили, что в монастырь, вслед за отцом Пименом, уехал и маленький иеродиакон-пустынник. Адриан впал в раздумье: нужно ли ему было уехать с архимандритом или остаться в скиту? Матушка Ольга интересовалась, написал ли я письмо отцу Виталию в Тбилиси.

— Слушай, Адриан, я собираюсь писать письмо одному очень хорошему духовнику, можешь в письме задать ему свой вопрос!

Он согласился, и я сел писать свое послание. В нем я кратко рассказал о ските и о своих проблемах, что остался в горах с четырьмя молоденькими ребятами и прошу совета. А также добавил вопрос Адриана — уезжать ему или остаться? Отправив свое послание, я вместе со своими помощниками улетел на Псху.

На Решевей природа сияла летним умиротворением и покоем. Мы распределили между собой обязанности: парни следят за огородом, я живу на Грибзе и периодически спускаюсь к ним послужить литургию и помочь по хозяйству. Наконец я оказался в лесу один. Каждая птица словно пела мне свою собственную мелодию. Ручей певучей флейтой повествовал о безхитростной лесной жизни. Законопачивая стены церкви, иной раз я прислонялся спиной к теплой стене и закрывал глаза: душа как будто покидала землю и становилась светлым облаком, плывущим в лучах солнечного света. Иисусова молитва сливалась с моим дыханием.

Помня о благословении отца Кирилла, я иногда уходил вверх в горы в поисках подходящего уединенного места. Некоторые солнечные полянки привлекали мое внимание, но, несмотря на свою красоту, они не казались безопасными. Когда я тесал доски для топчана, всей спиной почувствовал, что по лесу кто-то идет. Оставив топор, прислушался — птичьи трели трепетали в тишине леса. Немного ниже мои глаза приметили на склоне человеческую фигурку, спешащую наверх среди сосен. Это снова был Аркадий.

— Матушка Ольга срочно зовет вас приехать в Сухуми!

— А что случилось?

— Не знаю. Так передал Василий Николаевич…

В скиту меня ожидало неожиданное искушение: зайдя на кухню, я увидел на столе большие кружки с неразбавленным вином.

— Вы уже вино без воды пьете?

— После трудов, батюшка…

Москвич, как непьющий, предложил:

— Благословите, я его вылью?

При общем молчании он вылил всю бутыль на землю.

Грохочущий вертолет доставил нас в Сухуми. В доме у дьякона все изменилось. Нас встретили голые стены, вместо матрацев и одеял лежали соломенные тюфяки. Матушка Ольга, перекрестясь, сказала:

— Теперь вот так будем жить, как странники! Слава Богу за все! И тебе то же самое советую… Вот, держи письмо от старца, прочитай, и все узнаешь.

Я открыл письмо отца Виталия. Он передавал свое благословение и советовал молодым ребятам выехать из Абхазии. Мне старец благословил остаться в скиту и во всем положиться на Пресвятую Богородицу. В письме сообщалась неожиданная для нас новость: скоро в Абхазии начнется война. Тому, кто останется в скиту, не следует иметь дорогих вещей, икон и облачений. Излишки продуктов и вещей лучше раздать. Бояться не нужно. В горах не делать никаких запасов продуктов, а следует во всем довериться воле Божией. Это сообщение нас сильно поразило: расставаться никому не хотелось. Но матушка вмешалась и твердо заявила, что нужно исполнять благословение старца. Из последних денег мы купили билеты Адриану, Валерию и москвичу. Александр тем не менее пожелал остаться на Псху. Наше прощание было грустным: никто не ведал, увидимся ли мы снова.

Вместе с дьяконом и матушкой мы начали обсуждать наше положение. Озабоченный таким сообщением духовника, я решил написать ему еще одно письмо, в котором спешил задать наиважнейшие для меня вопросы: что самое главное в духовной жизни и что значит «соединить ум с сердцем», надеясь получить ответ до начала войны. Запечатав конверт, я с волнением вручил его матушке Ольге.

— Тут одна раба Божия ездит в Тбилиси. Она должна привезти ответ, не переживай! — успокоила меня добрячка.

Дорогих вещей и икон у нас в скиту не имелось. Денег — ни копейки. Облачения в Лавре нам пошили холщовые. Кресты у нас были медные, церковные сосуды — походные, изготовленные вручную в мастерских Лавры. Избыток состоял в основном в различных инструментах и рабочей одежде, которые я решил передать лесничему для распределения среди нуждающихся. Необходимо было посоветоваться с отцом Кириллом по телефону. Вкратце я рассказал ему о нашей ситуации и совете отца Виталия. Батюшка благословил братьям отъезд из Абхазии.

— Кто хочет, может поехать в монастырь к отцу Пимену, — сказал он.

— Отче, какая ваша святая воля будет для меня? — с тревогой задал я свой вопрос.

— А как у тебя на сердце? — в свою очередь спросил старец.

— Батюшка, родной, войны я не боюсь, бросать скит не хочется, а на Севере мне сразу придет конец с моими легкими…

— Ну, тогда оставайся, Бог тебя благословит! Если связи со мной не будет, можешь исповедоваться у моего друга, отца Тихона…

— И еще вопрос, батюшка! Пока я буду жить один, без братьев, как мне быть с литургией?

Старец задумался и, помолчав, ответил:

— Одному служить нельзя, но ввиду исключительных обстоятельств можешь временно служить один. А люди появятся обязательно…

— Благословите, отче! Огромное вам спасибо от всего сердца! Надеюсь еще повидать вас… — взволнованно ответил я духовнику.

— Бог тебя благословит, дорогой!

Матушка, узнав, что старец передал меня на это время отцу Тихону, жившему в затворе в Сухуми, прослезилась от радости и обняла меня:

— Какой ты счастливый, что можешь общаться с такими отцами! Это потому, что у тебя благословение отца Кирилла обращаться к затворнику! А вот меня он не принял и отца архимандрита тоже…

Оказалось, что попасть на беседу к сухумскому отшельнику было очень трудно. Он принимал людей без различия сана и должности, слушая лишь волю Божию. Мог отказать епископу, но принять последнего грешника. Впечатленный рассказами матушки Ольги об отце Тихоне, я долго не мог уснуть: примет ли он меня и какой будет наша встреча? Затворник представлялся непреклонным, суровым старцем, но все произошло совершенно иначе.

Наутро матушка Ольга показала мне на большой бумажный мешок:

— Возьми эти макароны, больше у меня ничего нет. Только все они червивые…

— Спаси вас Господь, матушка, пригодятся и макароны!

Она сунула мне в руки деньги на вертолет. Дьякон и его супруга с любовью перекрестили нас с Александром.

— Только к тебе есть одна просьба!

— Какая, матушка?

— Ты там, на Псху, не пророчествуй, как схимник, который жил на хуторе Санчар с послушником! Он написал многим людям пророчества и даты, когда они умрут. Мне тоже прислал. Все сроки прошли, люди сильно переживали, а теперь обижаются на него…

— Понятно, матушка, постараюсь этого не делать, с помощью Божией!

— Ну, тогда с Богом!

Боже мой, вот пред Тобой плоть моя — оставляю ее зеленым лесам. Пред Тобой душа моя — пусть горные просторы поглотят желания и мечтания мои. Вот дух мой, жаждущий Тебя, — оживотвори его чудом вечной жизни и возьми его навеки Себе, в безконечные Небеса Твои, чтобы стал он тем, каким Ты Сам видишь Его, как Ты умеешь творить и знаешь, что вложить в непостижимые глубины его.