Господи, с Твоей великой любовью жаждет встречи малая любовь моя, ибо лишь для любви нет преград и расстояний. Если тело мое станет преградой для любви — отрину его. Если ум станет препятствием для любви — растопчу его. И даже если душа моя станет стеной между Богом и мною, отрекусь от нее ради безценной любви Твоей, в которой нет ни конца, ни края во веки веков.

Бездонное небо приветливо сияло над головой, обещая хорошую погоду. Всем братством вместе с большим грузом мы приехали в аэропорт, где нас ожидал вертолет. Пилотом был мастер своего дела, русский летчик Борис, любимец всего Псху. Он пообещал нам безплатно забросить груз прямо на Решевей. В кабине рядом с пилотом сидела полная женщина, его жена, которой он обещал показать Псху. Нас было шестеро и еще груз. Мы с трудом разместились в маленьком вертолете.

Посадка проходила не на летном поле аэропорта, а в хозяйственной зоне, возле какого-то ангара. Повсюду стояли мачты электропередачи, и взлетать нужно было вертикально, чтобы не задеть провода и опоры. Летчик несколько раз поднимал вертолет в воздух, но перегруженной машине никак не удавалось перелететь линию проводов. Тогда Борис принес самоотверженную жертву: он попросил свою жену выйти и ждать возле ангара, пообещав забрать ее следующим рейсом.

И только тогда вертолет наконец взмыл вверх. Линия электропередачи осталась далеко внизу. Под нами замелькали реки, поля, леса, проплыл и провалился в глубокую синеву склон Сухумского перевала. Летчик посадил нас на зеленой поляне возле дома Григорьевича, к большой радости его семьи, так как трое его сыновей собрались лететь в Сухуми. На прощание самоотверженный пилот пообещал нам привезти досок с лесопилки на Псху. Мы поблагодарили Бориса, но поверить его словам не смогли, считая их простой любезностью с его стороны.

Весь день мы перетаскивали груз и к вечеру собрались на скамье у огорода, любуясь ростками картофеля, кукурузы и овощей.

— Это просто здорово, Симон, что ты посадил огород! Теперь у нас будут свои овощи! — умилился начальник скита. За чаем он долго рассказывал различные новости из Лавры и о том, что происходит в стране.

— Кстати, я привез приемник, чтобы знать, что там делается…

Присутствие приемника опечалило меня, так как мы ранее договорились отказаться от газет и радио.

— Разве батюшка благословил нам приемник?

— Не переживай! Я его взял на всякий случай… — успокоил меня отец Пимен. — Вот, лучше почитай книгу о том, как нужно уметь выживать в диких условиях!

Он протянул мне привезенную им книгу, представлявшую, по-видимому, пособие для спецназа. Мы взялись ее просматривать, но, дойдя до советов, что воду в джунглях можно отыскать в стволах бамбука, отложили книгу в сторону. Она явно была написана не для нас. Рано утром всех в скиту разбудил грохот. Над домом, поднимая лопастями ветер, кружил вертолет. Из его двери торчали длинные доски. Сам летчик боком сидел внутри кабины, где находилась передняя часть досок, и так управлял вертолетом. Пилот лихо посадил свою машину прямо в огород, там, где была посеяна кукуруза. Мы быстро выгрузили доски, и Борис собрался взлетать, отказываясь от всяких денег. Архимандрит побежал в дом и вскоре вернулся с иконой преподобного Сергия Радонежского:

— Вот вам подарок от всех нас!

— А, это совсем другое дело, спасибо! — Борис взял икону и помахал нам рукой.

Мы отбежали от вертолета, и он с шумом, раздувая ветром кусты фундука, взмыл в небо и ушел в сторону перевала. Мы с восторгом смотрели ему вслед: такие люди встречаются нечасто. Мир тебе, добрая душа!

Теперь перед нами стояли следующие задачи: на Решевей достроить пристройку к дому, начатую архимандритом, сделать из досок, привезенных Борисом, топчаны для братии и настелить доски на чердаке, где зияли между балками огромные дыры и можно было в темноте свалиться в комнату. На Грибзе требовалось заготовить бревна для притвора, чтобы размещать в нем гостей и иметь отдельный клирос, закончить пол и чердак в церкви, а также законопатить все щели. Мы с Андреем ушли на Грибзу, а вся братия осталась помогать скитоначальнику строить кладовую.

На нашу поляну мы поднялись как к себе домой. Церковь приветствовала нас своей зеленой крышей, спрятавшейся в густых пихтах. Рядом с ней мы поставили палатку. Вся лужайка только покрылась молодыми побегами папоротника в виде нераскрывшихся колечек. Из них мы сразу сварили себе «овощной» суп, затем еще поджарили колечки в котелке. Потянулись спокойные, однообразные дни счастливой жизни в горах. Отовсюду слышался гул весенних водопадов и мощный свист соловьев, вперемежку с кукованием далеких кукушек и барабанной дробью дятлов. В течение трех недель упорного труда мы с Андреем сумели заготовить все бревна для притвора. Наши продукты, как мы их ни экономили, подошли к концу. Пришлось с сожалением оставить любимую Грибзу и спускаться в скит.

На этот раз в заброске груза на поляну приняло участие все братство. Мы упаковали вещи и продукты по рюкзакам, привязав сверху цинковые баки. Вид у всех был внушительный. К нам присоединился и архимандрит. Смиренный москвич в очках, которого звали Аркадий, чадо отца Пимена, восторгался горами, выказывая желание поселиться со мной на Грибзе. Проходя по крутому склону и заглядевшись на горы, он вновь оступился и упал, потеряв равновесие, в кусты. Бак, привязанный сверху рюкзака, мешал ему выбраться, и он застрял в ветвях, повиснув вниз головой. Пришлось лезть за ним в обрыв. Безпомощно барахтаясь, он повторял:

— Да что же это такое, Господи?

Мы дружно вытянули его из западни и поставили на тропу.

— Ясно, рассеянным в горах быть нельзя! — заявил москвич и с первого шага чуть было снова не улетел вниз.

Я тащил в рюкзаке железные скобы и большие гвозди, которыми сильно исколол себе спину. Поэтому мне было не до шуток, которые сыпались на рассеянного москвича.

Отец Пимен остался доволен построенной церковью, где мне еще нужно было сделать престол, жертвенник, небольшой столик и узенький топчан. По моей неумелости в углах стен оставались кое-где большие пазы. Все дружно принялись конопатить стены и углы церкви принесенной для этого веревкой, расплетая ее на волокна. Погостив и поработав у нас несколько дней, наши помощники отправились обратно в скит, а мы с Андреем остались одни. Перед уходом Аркадий отозвал меня в сторону и долго упрашивал разрешить ему выкопать пещеру неподалеку, не обращая внимания на мои слова, что снег здесь завалит любую пещеру и что для жизни в горах нужно сначала набраться опыта. Архимандрит попросил проводить его через лес до реки, так как мы все еще сбивались с направления и плутали в густом кустарнике. Москвич и я принялись делать зарубки на стволах пихт на случай, если кому-то придется срочно подниматься ко мне на поляну. С тех пор, сколько я ни проходил лесом, ни разу не встречал наших зарубок.

Проводив друзей, мы с Андреем упаковали в рюкзаки походные продукты, вещи и вместо палатки взяли полиэтиленовую пленку, решив не утяжелять себя лишним весом. Наш путь лежал прямо вверх, сквозь лесные чащи в альпийские луга и далее, на вершину Цыбишха. Я хотел проверить маршрут от Грибзы до скита, через горные луга, надеясь, что путь по верху будет полегче. В прошлый раз мы уже делали пробный подъем к горному разнотравью. Оставалось разведать тропу с Цыбишхи вниз на Решевей, о которой рассказывал мне лесничий. На Кавказе, в том числе и в Абхазии, все горные долины — троговые, то есть расположены высоко вверху, над крутым врезом речного ущелья. Мы весь день карабкались вверх, цепляясь за ветки и скалы, а склон все тянулся, и конца ему не было видно. В этот раз подъем оказался потяжелее, так как рюкзаки постоянно цеплялись за густые кустарники и препятствовали движению.

К вечеру мы выбрались на безводный травянистый хребет. Далеко внизу в лугах поблескивали небольшие озерца. Рядом с нами не виднелось ни одного ручья. Андрей героически схватил котелок и ринулся вниз, надеясь принести воду до наступления темноты. Я начал устраивать место для ночлега и растягивать пленку. Поднялся ветер. Полиэтилен крутился и вырывался из рук. Натянув веревку на две лыжные палки, я с большим трудом справился с хлопающей на ветру пленкой. Ее концы пришлось привязать к толстым веткам мелкого кустарника. В сумерках далеко внизу я увидел Андрея, поднимающегося наверх с водой.

В полной темноте пришел мой отважный спутник и принес полкотелка воды. Остальное расплескалось при подъеме. Наломав тонких сырых веточек, мы еле-еле смогли разжечь небольшой дымный костерок, слабыми красноватыми бликами освещающий наши воспаленные лица с потоками слез. Чая не получилось, но теплая вода немного нас согрела. Ужин состоял из сухарей, меда и теплой воды. Ночлег получился неважный, потому что всю ночь полиэтилен хлопал на ветру и ломал тонкие ветки, к которым он был привязан. Ночью без палатки нас пробрал в спальниках сильный холод. Спальники скользили по траве, и приходилось то и дело забираться с ними повыше.

Проснулись мы рано. Белая заря только что выглянула из-за хребта. Несмотря на холод, быстро собрались и двинулись по лугам к пологой вершине. Повсюду пестрели цветущие маки, колокольчики, эремурусы и заросли девясила. Внимание привлекали пышные горные астры. По пути встретился небольшой лесок из мелких порослей граба. Быстро вскипятив горячий чай, мы наконец-то поели и отогрелись. Поднимаясь по цветущим склонам Цыбишхи, мы смогли увидеть всю панораму альпийских лугов на этой стороне Бзыби. Из пастушьих балаганов вился дымок, слышались голоса людей, среди трав паслись стада коров. Отовсюду доносился собачий лай. Верные собаки, лохматые и свирепые, охраняли стада от медведей. Не желая лишних встреч с пастухами и собаками, мы обошли балаганы по большой дуге среди зеленых холмов.

Путь на вершину оказался несложным. Море с белыми, плывущими вдаль кораблями утопало в дымке. Далеко на востоке в тумане угадывался берег Турции. Вершину Цыбишхи составляли зеленоватые базальты. Из камней мы сложили на вершине небольшой крест и, укрывшись в скалах от ветра, вдоволь помолились по четкам, пока не заметили, что нас сожгло полуденное солнце. Сверху отчетливо виднелась тропа, уходящая направо вниз, к Решевей. По ней мы благополучно вернулись в скит. Население скита удивленно встретило нас, идущих сверху, с вершины, а не с верховий Бзыби, как мы возвращались обычно.

— Вот и в нашем огороде есть своя гора! — радостно объявил я. — Желающие могут взобраться.

Всем захотелось отправиться в поход на «нашу» Цыбишху, но потом решили отложить его, чтобы дождаться начала сентября, когда пастухи уйдут вниз со своими стадами и собаками. Здесь Андрей с сожалением попрощался со мной. Ему нужно было возвращаться в Лавру. Он ушел по тропе на Псху, часто оборачиваясь и махая мне рукой.

Одежду мы стирали в ручье хозяйственным мылом, а когда оно закончилось, то стали пользоваться для стирки золой. Сообразительный Адриан, ловя рыбу в реке, снял плотную рубашку и придавил ее камнем в прибрежных прозрачных струях. Река до белизны вымыла его рубаху, что навело меня на мысль самому стирать свое белье подобным образом. Сложив грязную одежду в бак, я поставил его под падающие из трубы струи нашего ручья. Утром все удивились чистоте одежды и новому способу стирки.

— Ну-ка, ну-ка, дай посмотреть! Это же здорово, как выстиралось белье! — заметил подошедший отец Пимен. — Этой ночью моя очередь для эксперимента…

Он оставил бак с одеждой под водяной струей и довольный удалился в дом.

Такой грозы, какая грохотала в ту ночь, давно не было. Мы с архимандритом кинулись к ручью: вода в нем при свете фонарика казалось одинаковой по цвету с окружающей темнотой, а бак с бельем доверху наполнился грязью.

— Нет, Симон, новый способ стирки не благословляется! — объявил мне начальник скита, когда мы днем пытались в реке отстирать золой забитую песком и грязью одежду моего друга. — Старый метод все же надежнее…

Пришел в гости Илья Григорьевич и принес неприятную новость. Оказалось, что в лесу на Решевей (он почему-то называл хутор — Ришелье) в пастушьем балагане прячутся трое сбежавших из тюрьмы бандитов. Под видом пастухов они жили над нами, а родственники снабжали их продуктами, керосином и патронами. Спустившись к Илье, они заметили, что в брошенном доме живут какие-то люди. Охотник, как человек бывалый, объяснил им, что рядом с ним поселились его дальние родственники.

— Передай им, — сказали наши «соседи», - если они нас не выдадут, то мы их не тронем…

У всех нас тоже отлегло от сердца. Похоже, на Псху администрация знала о тайном убежище уголовников, но никто не хотел связываться с этими людьми. Как показала жизнь, охотники, бандиты, медведи и монахи всегда ищут укромные места.

Адриан, Валерий и я, взвалив на спины тяжелые рюкзаки, снова отправились на Грибзу, чтобы окончательно приготовить церковь к зимовке. Спустя несколько дней к нам поднялся усталый и взволнованный москвич. Он принес краткую записку от архимандрита:

— Отцы и братья, слушайте радио! В стране переворот!

Текст записки удивил всех: откуда у нас на Грибзе радио? Аркадий поведал нам, что группа высших правительственных чинов образовала Чрезвычайный комитет и теперь неизвестно, что будет дальше.

— Что будет, то будет… — решили мы и остались на Грибзе.

Москвич походил по окрестностям и нашел в чаще большой валун. Он стал отчаянно умолять меня разрешить ему поселиться под этим валуном. Уважая его ревность, мне пришлось пообещать ему это место, надеясь, что Бог все устроит, как нужно.

Вчетвером на Грибзе многое удалось сделать, и самое главное — в церкви уже можно было служить и зимовать. Теперь мы больше времени проводили в молитве, помимо совместного монашеского правила. В самом красивом месте на поляне, с прекрасным видом на снежный пик Чедыма, обрамленного черными тенями могучих пихт, я сделал скамью для молитвы. И теперь нередко видел там сидящую фигуру кого-нибудь из братий с четками в руках, намереваясь сам занять это место, когда останусь один. Адриан и Валера стали собираться на Решевей: настала пора помочь отцу Пимену прополоть огород и окучить всходы картофеля и кукурузы. Провожая их, мы наконец-то прорубили топорами свою тропу, о которой я так долго мечтал, чтобы свободно проходить с грузом сквозь непроходимые заросли рододендрона. Вход и выход оставили нетронутыми, чтобы скрыть наш секретный лаз. Но наше пребывание на Грибзе со счастливым москвичом, который молился в горном уединении с большим умилением, подошло к концу. Закончились продукты, и мы отправились вниз, в скит.

Если Ты, Господи, единственный Бог мой, даруешь мне смирение, пусть станет оно моими крыльями, а Божественная благодать Твоя пусть будет мне огненной колесницей, дабы смог я взлететь к Тебе и припасть к стопам Твоим в блаженном Царстве Твоем только лишь ради того, чтобы Ты знал, как я люблю Тебя, Сладчайший Иисусе!