А дни летят со страшной, просто неописуемой скоростью, полные страшными новостями. Рабочие, как я и говорил, не выдержали. То ли океанские эмиссары действительно сбежали, то ли они смогли как-то вновь сплотить тех, кто уцелел после первого восстания, но голодные люди не выдержали, и в одну из ночей попытались прорваться из кольца войск. Вспыхнули дома, голодные, буквально шатающиеся от ветра люди молча, потому что сил кричать у них не было, двинулись на штурм. Вооружённые винтовками, ножами, топорами, камнями и металлическими прутьями, обвязанные взрывчаткой, молча шли на солдат, под шквальным огнём пулемётов, падая сотнями, но не останавливаясь. Женщины и мужчины, подростки и дети, старики и старухи. Это была бойня. Самая настоящая. Говорят, что стрелки сходили с ума, некоторые не выдерживали и кончали с собой, но всё-таки перемололи тех, кто ещё оставался жив. Генерал от артиллерии сформировал специальные команды из уголовников и направил их в рабочие кварталы. Что те творили — просто неописуемо. Потом я побывал в тех местах. Но даже мой закалённый желудок не выдержал увиденного и не раз был опустошён. Даже бандеровцы на Донбассе не творили подобного. И я не хочу об этом вспоминать. Вообще артиллеристы отличались особой безжалостностью к окружающим и своим соратникам. На территориях, отошедших к ним творилось нечто страшное, напоминающее больше всего варшавское гетто во время подавления восстания в тысяча девятьсот сорок третьем году. Массовые казни, уничтожение деревень и городов стало нормой. За невыполнение норм выработки — смертная казнь. За утаивание продовольствия крестьянами — сжигалась вся деревня, зачастую с жителями. Выгребалось всё до зёрнышка, подчистую. После сдачи продовольственного налога приходили продотряды, обрекая уцелевших после массовых казней на голодную смерть. Иногда я не понимал смысла действий войск этого генерала, до той поры, пока океанские интервенты не вошли на подконтрольные ему территории, где он, лично, вышел приветствовать оккупационные войска и был награждён командующим океанскими частями орденом «За особые услуги Океании». Узнав об этом, оставшиеся два правителя объявили третьего изменником Диктатуры, только было поздно. Хуже того — теперь каждый подозревал другого в измене и не доверял невольному союзнику. Их части вели боевые действия наособицу друг от друга и несли большие потери. Больше того, захваченные ранее склады с боеприпасами и оружием очень быстро пустели, а изготавливать новое вооружение на смену было негде. И — некому. Жить за счёт трофеев? Была объявлена массовая мобилизация. В строй ставили всех, от мала до велика, в руки давали ломы, топоры, а то и просто палки, и гнали на убой. Пётр поседел в двадцать три года. Я ещё как-то держался, потому что глядя на меня сдерживались и остальные мои жильцы. Но и до них доходили рассказы о том, что снаружи творится кошмар. Горн не всегда мог удержаться от болтовни, за что пару раз получил от меня взбучку. Моральную, естественно. Не буду же я поднимать руку на старика? Он спохватился, но семена были посеяны, и всходы взошли. Аора попросила меня переселить её и Юницу с первого этажа на второй, поближе ко мне. Пришлось пойти на уступки. Теперь все жили в одном месте. Слугам полностью достался первый этаж. На улицу женщины практически не выходили, потому слишком многие оскорбляли или выкрикивали угрозы в их стороны, проходя мимо ограды. Несколько раз возле ворот находили трупы умерших от голода или убитых, и нам приходилось самим хоронить их на близком кладбище. Страна уверенно катилась к краю пропасти. Пётр приходил всё реже, и выглядел всё хуже. Спрашивал совета, но что я мог? Конечно, я старался. Но выходил только хуже — полумеры лишь оттягивали катастрофу. Океанцы медленно, но уверенно двигались с востока на запад, насколько я знал, одновременно войска заморских господ высадились и на западе, и в Прусии и Гондване так же шли отчаянные бои до последнего солдата и последнего патрона. Безысходность. Отчаяние. Вот что я ощущал, когда выходил из дома. В эти дни он казался мне единственным местом, где царили спокойствие и надежда на лучшее. Ценность Хьямы, как агента Океании и человека, знающего подноготную разведки скатилась к нолю. Теперь все знали, что беспорядки, покушение и восстание рабочих спровоцировано и организовано агентами заморской державы. Но… Я слишком привык к ней, чтобы просто в один прекрасный день выгнать её на улицу или передать властям. Пусть будет, как было. Так я решил. Всё-равно, кому-нибудь из наших она пригодится. Так закончилась зима, сменившись весной. Расцвели уцелевшие деревья, кустарники. Зазеленела трава, появились первые цветы. Только радости от того, что закончились холода, не было. С каждым днём становилось всё хуже и хуже. Океанцы резко прибавили темпы наступления. Если раньше помогали холода и глубокий снег, то теперь, едва подсохла земля, тысячи солдат в синих мундирах зашагали по полям, дорогам и лесам, распевая гимны на чужом языке. Немногочисленные попытки сопротивления жестоко подавлялись. Да и воевать было некому — все людские резервы Русии практически иссякли. Теперь очень редко на улицах столицы можно было увидеть мужчину. Одни женщины и дети. Пётр стал тенью самого себя. Седые волосы, исхудавшее до последней степени лицо, горящие от недосыпания и переживаний глаза, налитые кровью. Он не щадил себя, буквально сгорая от нечеловеческой по напряжённости работы, но все его усилия пускались на ветер двумя генералами. В один из дней он признался мне, что не видит выхода из сложившегося положения вещей и иногда подумывает о том, чтобы пустить себе пулю в лоб. Я тогда очень долго ругался с ним, приводил десятки, сотни доводов, и с огромным трудом убедил его немного подождать. Именно тогда он решил последовать моему приглашению и пойти со мной на юг, где нас заберут. С тех пор в укромном месте на юге столицы начал формироваться отряд будущих беглецов. Всё делалось в глубокой тайне, и пока Рарогу удавалось её сохранять от своих начальников, оказавшихся, как ему и было сказано сразу, полными ничтожествами. Через неделю мы собирались выезжать, и я очень надеялся, что нам удасться это сделать без происшествий. Как же я ошибался… Рассекая наспех организованные и построенные позиции русов, громя почти безоружные, наспех собранные части океанцы начали масштабное наступление на столицу. Как я понял, последнее. Одновременно с запада ударила вторая волна их войск, закончившая к тому времени захват Прусии и Гонведии и прочих мелких стран. Единственными свободными путями для бегства оставались Север, пустынный и практически безлюдный, большую часть года покрытый льдами и снегом, куда и устремились практически все беглецы, неизвестно на что надеясь. Юг почему то избегался всеми. Лишь очень немногие двинулись туда. Почему? Я не понимал очевидного. Может, потому что океанцы начнут зачистку беглецов в более подходящих условиях куда быстрее, чем среди снегов и льдов, куда могут вообще не пойти?..

…В двери забарабанили. Торопливо, лихорадочно. Горн поспешил открыть, и ко мне, сидящему возле камина с сигарой, буквально подбежал Пётр:

— Михх! Генералы бежали! Теперь некому отдавать приказы. Фронт рухнул, солдаты бегут кто куда!

…Я выслушивал его с каменным лицом, заметив краем глаза испуганно выглядывающую сверху баронессу. Наконец парень выдохся. Я взглянул на стоящую у выхода из столовой Золку:

— Принеси воды, быстро. Холодной. Ему и мне.

Девушка испуганно кивнула и исчезла, чтобы спустя мгновение подать нам два высоких запотевших бокала с ледяной водой.

— Пей.

Протянул я ему один и них, забирая себе другой. Парень опешил, но я кивнул, и зная, что я ничего не делаю без причины, Пётр жадно начал глотать воду.

— Сколько у нас времени до того, как океанцы войдут в город?

— Суток полтора. В лучшем случае — двое. Наши успели взорвать мост через Радунь, так что сколько то времени уйдёт на переправу… Наверное, всё таки двое суток, как минимум.

— Вот и хорошо. Выходим завтра утром. В десять утра я буду на базе.

Он кивнул в знак согласия, вернул мне стакан. Благодарно кивнул, затем развернулся, собираясь уходить, но я окликнул:

— Погоди, Пётр, секундочку.

— Да?

— Если кто увяжется с вами — не прогоняй.

— Понимаю.

Снова кивок, и штабс-ротмистр исчез. Только хлопнула дверь, закрывающаяся за ним. Окурок улетел в камин, я торопливо зашагал к лестнице, ведущей наверх, но спохватился, развернулся назад, поспешил в столовую, где нашёл Горна.

— Завтра уезжаем отсюда.

— Куда, ваша светлость?

— В Нуварру. Или хочешь сказать, что ты не слышал, что сказал только что Пётр?

Мажордом вздохнул:

— Слышал, ваша милость… Только я уже стар, чтобы куда то уезжать. Лучше я останусь. Вы молодых заберите. Женщин. Юницу. А мне пора. Зажился я на этом свете. Оставьте мне ружьё. И патронов десяток. Больше то я вряд ли успею истратить. А вам они, ой, как пригодятся в пути. Так что… Собирайтесь, ваша светлость. А я останусь…

Он отвешивает мне короткий поклон, потом спохватывается:

— Вы женщин то успокойте. А я со своими переговорю. Сколько можно вещей то с собой?

— Пару одежды на смену. Женщины пусть все продукты складывают в машину. Стоп. Лучше пусть не кладут, а положат рядом. Я утром сам распихаю. А то наворотят так, что не расхлебаем. И надо приготовить еду на дорогу. Пусть сварят мяса, напекут хлеба. Ну что там ещё можно? Что неделю не испортится?

— Они знают, ваша светлость. Всё будет сделано. Про ружьё только не забудьте.

Я киваю и выхожу из столовой комнаты, слыша за спиной его голос. Не ожидал от старика, если честно. Думал, он будет только рад. А тут… Кручу головой, потому что шейный платок меня душит. А, зараза! Достал! Со злостью срываю его прочь, швыряю на пол. Перешагивая через ступеньку, поднимаюсь наверх. Сначала к женщинам, или к рации? Терять время ни их успокоение и утешения? Нет. Сначала сеанс связи. Итак два уже пропустил из-за этих… Погончатых скотов… Вспыхивает индикатор, надеваю гарнитуру на шею. Есть у меня такая привычка. Звук пущен через внешние динамики. Сегодня можно. Сквозь шум помех, практически сразу отсекаемых компьютером, доносится встревоженный голос Сергея.

— Мишка, чёрт! Какого ты пропал?! Мы уж тут всякого передумали! Правда, сын твой утешал, мол, живой батя. Я его чую. Значит, он точно такой, как ты! Давай, не томи!

— Серый, успокойся и слушай.

Я набираю в грудь побольше воздуха:

— Океанцы прорвали фронт русов и ускоренным маршем двигаются с двух направлений к столице. Оставшиеся правители Русии, два генерала, бежали на Север, бросив всё на произвол судьбы. Словом, государство, как таковое, перестало существовать. Остальное тебе известно.

Пауза. Только тяжёлое дыхание в динамиках. Связь сегодня на удивление отличная. Даже настройка заняла секунды. И помехи, едва открылся канал, исчезли.

— Понял тебя. Что думаешь делать?

— Завтра ухожу к точке эвакуации. Туда, откуда забирали императрицу.

— Вас много?

— Нас?

Прикидываю, но не могу сказать точно. Нас восемь. Пётр со своими…

— От ста и более, думаю. Со мной эвакуируется один из моих агентов со своими людьми. Ну, ты знаешь, его братья и сестра у нас.

— А, Пётр? Ясно. Ладно. Выедешь — включай маяк. Будем тебя вести. Если прижмут — посылай сигнал «SOS». Промежуточную базу на острове мы построили, и можем выслать тебе поддержку. А береговую Южную ещё не начинали. Не успели. Пока просто оборудовали взлётную площадку.

— И на том хорошо.

— Топлива хватит?

— Должно. В прошлый раз осталось, да здесь ещё бочка есть в заначке. Нетронутая.

— Тогда — удачи, Миша. И не рискуй лишний раз. Лучше перестраховаться.

— Само собой. Да. Вовке скажи — пока не нашёл ему. Но может, что по пути подвернётся. Так что пусть надежды не теряет.

Короткий смешок. Затем обязательное:

— Удачи. Конец связи.

— Конец связи.

Щёлкаю тумблером, снимаю гарнитуру с шеи, кладу её на стол. Всё. Теперь уже точно всё. Поднимаю голову и утыкаюсь в изумлённый взгляд Хьямы, застывшей в дверях.

— Что, девочка? Не ожидала? Ан, вот он я, наваррский шпион, коллега.

— Господин эрц… Что это у вас?!

— Рация. Не видела никогда?

— В-видела… Но такая маленькая?! Это просто невозможно!

Усмехаюсь:

— Возможно и не такое. Слышала наш разговор?

Она кивает.

— Но ничего не поняла. Это ваш родной язык? На таком говорят в Нуварре?

— На нём, девочка. На нём.

— Очень странный язык… Ни на что не похожий…

Поднимаюсь из-за стола, сворачиваю гарнитуру. Теперь она будет работать в «воине». Не глядя на по-прежнему стоящую в дверном проёме океанку, подхожу к шкафу, распахиваю створки. Девушка изумлённо охает. Она никогда раньше не заходила в эту комнату. Строжайший запрет и ей, и баронессе. Заглядывала, конечно, через случайно открытую дверь, но кроме обычной мебели ничего не видела. И вдруг — на тебе…

На плечиках висит камуфляж всех расцветок и назначений. Бронежилеты. Их два. Аккуратной шеренгой выстроилась обувь. Что одеть в дорогу? Сейчас весна, значит… Снимаю с плечиков нечто вроде нашей «Флоры» всё того же китайского производства, кидаю Хьяме, стоящей с открытым ртом:

— Держи!

Она ловит на лету. Прижимает к себе, снимаю второй такой же комплект, третий. Хорошо, что у меня есть несколько размеров. Эти будут большеваты, но зато их почти не надо подгонять. Имею в виду, для женщин. Вот Юнице… Но тут уж ничего не попишешь… Вынимаю комплект и себе. Затем подбираю комплект для парней и для служанок. Отдельно кладу для Горна, но потом убираю обратно. Вряд ли старик станет его одевать. Насколько я знаю, в его комнате бережно хранится старинный мундир русийской гвардии с наградами, и старик оденет именно его…

— Чего застыла столбом?!

Рявкаю я на девушку. Та вздрагивает:

— Бегом сюда кого-нибудь из слуг и баронессу с дочерью. Живо!

Она бестолково мнёт в руках свой комплект, не зная, как с ним поступить, и я снова срываюсь:

— Да положи его на пол! Тут чисто!

Послушно кладёт униформу на паркет, убегает. Слышу её голос, вскоре появляется, слегка запыхавшись, испуганный Стан. Маню его пальцем к себе. Он несмело подходит, испуганно оглядываясь по сторонам. Парень тоже никогда не бывал здесь. Лишь Сола и Горн. Обеим юношам запрещалось подниматься на второй этаж. И только при переноске сундуков с одеждой для Хьямы они впервые появились здесь, но буквально на пару минут. Не больше. Да ещё под присмотром Горна… Вручаю ему четыре комплекта одежды. Вешаю на шею столько же пар обуви, связанной за шнурки. Затем подталкиваю к выходу:

— Вперёд. Завтра все в этой одежде. Утром. И женщины тоже. Ясно?!

Он кивает.

— Исчезни.

Командую ему я, и парнишка убегает, едва не споткнувшись на пороге. С чего бы? А! Это дамы… Аора напугана. Не знаю, что ей наговорила Хьяма, но выглядит женщина очень… Испугавшейся. В противоположность ей Юница спокойна. За это океанке спасибо. Не стала пугать ребёнка. Зато хватило маме. Баронесса несмело входит в кабинет, тоже осматривается по сторонам. Ей не по себе. Позади неё маячит Хьяма.

— Дамы, подойдите, пожалуйста.

Показываю на стоящий вдоль стены ряд мягких стульев.

— А лучше присядьте.

Они несмело умащивают свои задики там, где им указано.

— Завтра мы покидаем столицу.

Объявляю я, ожидая бури. Странно… Но — пока тихо.

— Интервенты прорвали оборону русийцев и стремительным маршем двигаются сюда с востока и запада государства. Простите, бывшего государства…

Делаю паузу, внимательно следя за реакцией обеих взрослых. Юница молчит, но ведёт себя спокойно. Девочку куда больше заинтересовала одежда невиданных цветов, висящая в настежь распахнутом шкафу. Она несколько раз порывается вскочить со стула и подойти поближе посмотреть, но глядя на моё строгое и суровое лицо, каждый раз остаётся на месте.

— Оставаться здесь, в столице, равносильно самоубийству. И вы это знаете. Поэтому я принял решение эвакуироваться из бывшей Русии в Нуварру… И предлагаю вам последовать со мной…

Пять секунд на осмысление моих слов. Обе женщины молчат. Иронично усмехаюсь, глядя на Хьяму:

— Конечно, госпожа океанский агент может остаться. Как-никак, приходят её соплеменники. И госпожа баронесса тоже. Поскольку она так же родом из Океании. Или я ошибаюсь? Но, думаю, что когда армия интервентов войдёт в столицу, солдаты не станут разбираться, кто их соплеменник, а кто — русиец. Согласны со мной, дамы?

— Да…

Звучит тихий ответ. Это Аора.

— Да…

Ещё один. Хьяма. Другого я, в принципе, и не ожидал. Девушка не глупа, и знает, что дома ничего хорошего её не ждёт. Тем более, что за провал восстания с неё, как с уцелевшей, спросят…

— Тогда я готов выслушать ваше решение. Вы останетесь тут, или поедете со мной?

Баронесса вскакивает, словно ужаленная:

— Вы ещё сомневались?! Эрц! Мы, конечно, женщины, но не дуры! Разумеется, что мы — с вами!

Останавливаю жестом поток её красноречия. Подхожу к шкафу. Вот эти два комплекта я оставил для них.

— Дамы, ко мне.

Все трое спешат ко мне. Коротко провожу Юнице по волосам:

— Извини, милая. Тут только для взрослых…

Девчушка надувает губки, но я утешаю:

— Приедем домой, я тебе обязательно дам такой. Шортики и кофточку. Хорошо?

Юница кивает, успокаивается. Ей всё-равно интересно. Протягиваю один комплект Аоре.

— Прошу вас, баронесса.

Наклоняюсь, прикидывая её размер… Вот эти. Выдёргиваю едва ли не самые крошечные берцы, отдаю молодой женщине. Сверху всего ложится тёплая куртка соответствующей расцветки.

— Ваш наряд в дорогу. Разрешаю взять с собой только две смены нижнего белья. Больше — ничего.

Она смущённо бормочет:

— Но… Как же…

— Там вам ничего не понадобится. У нас носят совсем другой фасон.

Поворачиваюсь к Хьяме. Та стоит рядом и молчит. Вкладываю ей в руки обувь, затем куртку.

— Форму ты уже получила. Или забыла?

Она охает. Значит, точно забыла.

— А теперь, дамы, бегом к себе, переоделись, и обратно сюда.

Женщины торопливо уходят. А я задумчиво смотрю на шкаф. Сколько там ещё всего осталось… Ну, скажем, майки-тельняшки — тоже с собой. По паре штук на пассажира Итого, шестнадцать штук. Кепки… Откладываю в сторону. Хорошо, что размер регулируется… Подойдут всем моим. Кроме того, что камуфляж скрывает на местности, он ещё сразу будет показывать среди беженцев именно моих… Меня тянут за рукав, отвлекая от размышлений. Опускаю взгляд — Юница.

— Папа… А мама спрашивает, разве можно дамам носить штаны?

— Скажи ей — нужно! И пусть поторопиться! И тёте Хьяме тоже скажи, милая. Хорошо?

— Хорошо, папочка.

Девочка убегает, и я остаюсь один. Итак, майки, кепки, трусы? Ну, это перебор. Мне пары хватит. Парни обойдутся. Здесь совсем другое приспособление — нижние штаны… Мой броник скрытого ношения. О! Ещё комплект для Петра. Или не надо? Он тоже будет в форме, и не согласится её снять. Честь дороже жизни. Так он, кажется, любил говорить? Ну, вот и выяснилось… Что на самом деле дороже… Оставшееся вываливаю на пол, отгребаю в сторону. Чу, берцы стучат. Оборачиваюсь — в кабинет, ужасно смущаясь, красные, словно варёные раки, заходят обе дамы. Точнее, упираясь ручками в их задики, Юница заталкивает женщин в кабинет. Окидываю их профессиональным взглядом. Что же… Неплохо-неплохо… Почти угадал. С размером. Но тут уж ничего не поделаешь. Что есть, то и есть. У меня тут не супермаркет и не склад. Хорошо, хоть такое нашлось.

— Встали ровно!

Командую я. Они замирают, опускают руки. Похожу к ним совсем близко, буквально в упор. Даже чувствую, как горит от смущения кожа на лицах. И тут замечаю… Ну, не идиотки ли?! Хватаю за бок вначале Хьяму, та взвизгивает от неожиданности. Затем Аору, пытающуюся отшатнуться, отпускаю, делаю шаг назад и закипающим от бешенства тихим голосом цежу:

— Вы! Две идиотки! Марш к себе!!! И если под формой на вас кроме этого…

Злобно сую им в руки стандартные армейские трусы и тельняшки.

— …будет что-то ещё — раздену догола лично!!!

Видимо до них доходит, что я далеко не шучу и не заигрываю. Обе медленно пятятся назад, наталкиваясь друг на друга, вываливаются в коридор. На этот раз действительно бегут… Юница подходит ко мне, очень серьёзно смотрит мне в глаза:

— Папочка… А почему ты разозлился на маму и Хьяму? Они же одели то, что ты им дал?

Вздыхаю в ответ:

— Милая… Ты знаешь, что это за одежда и для чего она служит?

Девочка мотает головой из стороны в сторону:

— Нет, папочка.

— Это — военная одежда. Для солдат. Она должна защищать, прятать того, на ком одета, от врагов, и самое главное, быть удобной и не мешать двигаться.

— Ух!

Восхищённо восклицает Юница, восторженно глядя на сваленную в груду оставшуюся одежду. Добавляю:

— А теперь представь, что под формой одет корсет. Да твоя мама в нём еле дышит! Не говоря уж о том, чтобы нормально передвигаться. Да ещё и Хьяму приучила к этому изуверству…

Грожу кулаком двери:

— Ух, я вас! Не дай Боги, заикнётесь мне про них дома!..

…Дочка смеётся. Заливисто и весело. Толкая друг друга, робко, куда смущённей, чем раньше, снова возвращаются обе дамы. Мне невольно становиться смешно, когда они горбятся, пытаясь скрыть свои бюсты, и плотно сдвигают коленки, потому что на них непонятно что под, о, ужас, мужскими штанами!!!

— Ко мне. Ближе!!!

Забыв обо всём стремглав бросаются ко мне. Замирают. Потом пищат, когда я опять хватаю их за бока. Ойкают. Отпрыгивают. Я доволен. На этот раз никаких искусственных костей, а приятное на ощупь, мягкое женское тело, свободное от идиотского корсета.

— Замечательно. А это вам на голову.

Протягиваю им кепки. Несмело берут. Выдёргиваю из рук Аоры предмет обмундирования, она опять ойкает. Я обхожу её вокруг, останавливаюсь за спиной женщины. Затем выдёргиваю из бублика её волос булавки, удерживающие косу в свёрнутом состоянии. Та падает вдоль спины. Снова негодующее «Ах», но я уже надвигаю кепку ей на голову. Снова становлюсь впереди, поправляю головной убор. Отступаю на шаг — просто супер! Молодая женщина неотразима! Два раза хлопаю в ладоши, затем склоняюсь в галантном поклоне:

— Госпожа Аора, вы просто потрясающе выглядите…

Она вновь краснеет, только на этот раз от удовольствия… Бросаю взгляд на Хьяму — та уже сообразила, что к чему, и сама копошится с волосами, натягивает кепку на голову. А поскольку она моложе Аоры, то и выглядит ещё лучше. Но, увы, девочка. Ты — всего лишь дело привычки. И тут меня осеняет — я, пожалуй, действительно дурак… Причём — старый дурак… Пойти с горя, об стену что ли убиться?..