Утро в доме начинается с того, что в двери особняка вежливо стучат. Мажордом выходит, спустя пару минут возвращается с немного мрачным видом:

— Что?

Спрашиваю я его. Он склоняет голову:

— Вас приглашают посмотреть казнь предателей и врагов Империи.

— Хм… Передай, что я буду смотреть из дома. Мне и отсюда всё прекрасно видно.

Старик разводит руки:

— Посыльный уже ушёл. Так что на ваше усмотрение, ваша светлость…

Баронесса, сидящая за столом, поскольку сейчас у нас завтрак, с тревогой смотрит на меня, и я на мгновение прикрываю веки, давая знать, что всё в порядке. Женщина выглядит бледной, но вроде бы чувствует себя нормально.

— Вы… Не хотите идти?

— Это не моя страна. И разборки между сторонами Русии — личное дело тех, кто сейчас у власти. Моё появление вызовет лишь лишние слухи и разговоры среди всех.

Вздыхает:

— Вы правы, эрц. И… Я так и не поблагодарила вас за вчерашнее.

— Ничего страшного. Я не в обиде.

Она чуть краснеет. Интересно, почему? А, кстати…

— Да, у меня к вам просьба, баронесса…

Женщина вскидывает глаза, опущенные в тарелку:

— Чем я могу вам помочь, эрц?

— М-м-м… У вас не найдётся свободного платья? Не обязательно нового. Дело в том… Что у меня сейчас в доме есть одна… Дама… Которой было бы неплохо сменить наряд.

К чести женщины, она сразу понимает о ком речь:

— Вы имеете ввиду комиссара?! Она здесь?

Аора не на шутку напугана. Поэтому срочно её успокаиваю:

— Не волнуйтесь так, госпожа. Всё в порядке. Она под крепким замком, так что не сможет ни убежать, ни навредить никому в доме.

Похоже, на сердце у женщины отлегло, поскольку она с минуту молчит, потом медленно выдавливает из себя:

— Думаю, я смогу дать ей платье… На время…

— Разумеется.

Моя вилка описывает в воздухе дугу.

— Как только я передам её законным властям, вам всё вернут.

Снова тишина.

— Горн, во сколько казнь?

— В полдень, ваша светлость.

— Хорошо.

… У меня ещё есть два часа. Заканчиваем трапезу, и я поднимаюсь в кабинет. Надо настроить видеокамеры и другую аппаратуру. Записи происходящего будут в будущем на вес… Для этих мест — чистой меди, скажем так. Пока я вожусь с техникой, в двери стучат.

— Да?

— Ваша светлость?

— Зайди, Золка.

Девушка уже стала для меня привычной и своей, как все остальные слуги. Добрый незлобивый характер, всегдашняя готовность работать. Словом, как служанка она устраивает меня полностью. Войдя в кабинет, она кладёт аккуратный свёрток на стол.

— Госпожа баронесса передала…

— Спасибо, можешь идти.

Девушка уходит, а я проверяю принесённое. Платье. Довольно поношенное, но ещё в отличном состоянии. А это что?! Короткие нижние штанишки из байки, и… Гхм… Комбинация из тонкого полотна? По другому это и не назвать. Отлично. Всё, что требуется. В шкафу нахожу толстые шерстяные носки и тапочки-шлёпанцы. Поскольку Хьяма вряд ли осмелится выходить на улицу, чтобы не угодить на эшафот, то ей будет этого за глаза. Правда, потом придётся где-то раздобыть для неё другую одежду. Транспорт будет добираться до Паневропы минимум месяц. Да ещё необходимо доставить мадам до порта. А это ещё две недели, и то — в лучшем случае… Складываю всё в пластиковый пакет, отношу его в ванную. В свою, разумеется. Не поведу же я её к баронессе и дочери? Те до смерти перепугаются. Так что придётся предоставить для Хьямы собственную. Ставлю тапочки, приношу большое махровое полотенце, хм… Ладно. Расщедрившись, достаю новый, ни разу не надёванный банный халат. Он, конечно, будет ей велик. Но тут уж ничего не поделаешь. Женской одежды, кроме как у слуг, и теперь баронессы, у меня в доме нет. И ладно. Ловлю вдруг себя на мысли, что я начинаю раскисать. Раньше как то старался избегать девушек и женщин, поскольку не мог забыть Ирину. Но теперь, спустя два прошедших года после её смерти, боль притупилась, и я начинаю посматривать в сторону противоположного пола с интересом… Взгляд на часы — надо поторопиться. А то госпожа комиссар павшего правительства не увидит самого главного. Всё-таки я прагматик и циник по большому счёту. Увидев казнь своих соратников Хьяма поймёт, что мой дом для неё — самое лучшее и надёжное убежище на данный момент, и поэтому не станет ни делать попыток к бегству, ни вредить кому-либо из его обитателей. И, кстати… Надо бы поговорить с баронессой. Похоже, что Аора не собирается покидать мой особняк. Тут можно много чего развести про психологию и прочее, но… А может, я тороплю события? Ведь, несмотря на победу фронтовиков, ещё ничего не кончилось. Океанцы не успокоятся, судя по всему. Да и на охваченных анархией просторах Русии тоже идёт веселье ещё то… Продовольствия в столице нет, Склады сгорели. Удастся ли новым властям организовать подвоз? И дадут ли им это? Но самое главное кто станет у кормила власти? Нет, пожалуй, я слишком тороплю события… Сейчас приведу мадам комиссаршу, пусть отмоется, а то попахивало от неё ещё когда она нагрянула в гости. Потом дам ей посмотреть на экзекуцию из коридора. Даже бинокль выделю. Глядишь, кого узнает. А там будем думать…

…Женщина не спит, и явно не ждёт ничего хорошего для себя. Я наклоняюсь, расстёгиваю кольцо кандалов на её лодыжке. Сразу поджимает ноги под себя.

— Что вы, Хьяма? Я же обещал вам баню? Идёмте.

Не верящий взгляд, попытка прочитать что-то на моём лице. Тщетная, кстати. Я спокоен, словно удав. Поэтому, чуть помедлив, женщина поднимается с топчана. В камере, кстати, тепло, так что она не простыла и не замёрзла. Наклоняется, демонстрируя потрясающую гибкость, ожесточённо трёт место, где было металлическое кольцо. Снова выпрямляется, бросает на меня взгляд, я стою, прислонившись к косяку.

— Можем идти?

Она кивает. Подхватываю её за локоть, Хьяма пытается вырвать руку, но безуспешно. Кажется, и она понимает, что попытка тщетна. Мы поднимаемся наверх, проходим через кухню — слугам я велел пока убраться, а баронесса с дочерью у себя в комнате и не выйдут, пока я их не позову. Поднимаемся по лестнице, я толкаю двери, и мы оказываемся в спальне. Хьяма подаётся назад, потому что добрую половину комнаты занимает огромная кровать, изготовленная по земному образцу специально для меня.

— Вы…

Она бледнеет, но я негромко произношу:

— Это не для вас, не волнуйтесь. Просто вторая ванная здесь…

Но тем не менее, женщина начинает дрожать. Провожу её через комнату, открываю двери ванной. Вталкиваю её внутрь. Она сжимается:

— Не хотите же вы сказать, что я буду мыться при вас?!

Ответом ей служит ироничный взгляд.

— Смотрите сюда, Хьяма.

Подхожу к смесителю пускаю воду в раковину.

— Эти краны регулируют подачу воды. Холодная и горячая. Так переключается душ.

Поворачиваю рычажок стандартной земной сантехники.

— Это — моющие средства…

Мыло. Местный шампунь. Кремов для тела и прочего я не держу. Мужчина, всё-таки…

— Полотенце свежее. Закончите — оденете халат, пока не высохните. Тапочки — вот.

Показываю ей на шлёпанцы у двери. Затем возвращаюсь к выходу из ванной, огибая её.

— И — да, ничего колюще-режущего здесь нет. Я всё убрал. И ещё…

Колеблюсь, стоит ли ей говорить о том. что вскоре будет казнь. Пожалуй…

— Не засиживайтесь долго. Но и слишком спешите. Договорились?

Она молчит. Я пожимаю плечами:

— Дело ваше. Но через час я вломлюсь, и если вы ещё не будете готовы — сделаю всё сам.

Снова полный бешенства взгляд.

— И — да. Подглядывать за вами я не собираюсь.

Улыбаюсь, потому что мадам комиссар сейчас похожа на ощетинившуюся кошку. Аккуратно запираю двери за собой и иду в кабинет. Последняя проверка аппаратуры. Всё работает идеально. Через внешние микрофоны слышен шум начинающей собираться толпы, камеры послушно приближают или удаляют выбранные точки. Словом, полный эффект присутствия. Замечательно. Может, привести Хьяму сюда и дать посмотреть ей отсюда? Отгоняю мысль, как несвоевременную — лишние вопросы мне ни к чему. О! Совсем забыл! Нахожу в шкафу бинокль. Это не мой советский раритет, конечно, но тоже неплох. Для океанки сойдёт. Во всяком случае, она сможет узнать тех, кого будут вешать, или что там собираются с ними делать… Взгляд на часы — ещё тридцать минут. Возвращаюсь в спальню — из-за двери ванной плеск воды. Но явно что под струёй кто-то моется, а не просто льётся вода. Усаживаюсь на кровать, потом ложусь, забросив руки за голову. Внезапно шум воды стихает. Потом слышно негромкое чертыхание, на русийском, кстати. Щелчок задвижки. Ага. Догадалась, для чего она. Хьяма осторожно выглядывает из-за двери и замирает, увидев меня. Рывком выпрямляюсь. Женщина раскраснелась, волосы чисто промыты и закручены пучком. Большой для неё халат волочится по полу. Она торопливо сжимает воротник ткани у горла, но я не обращаю на это внимания.

— Как вам помывка?

Молчание. Потом она выдавливает из себя.

— Спасибо. Мне понравилось. Только непривычно…

Насколько я знаю, ни у кого, кроме нас, русичей, ничего подобного нет. Либо обычные лохани, в которую слуги притаскивают воду вёдрами. Либо вообще бочки…

— Там гребень.

Показываю ей на стол, на котором лежит самая обычная массажная щётка. Хьяма подходит, недоумевая вертит в руках расчёску.

— Это?..

— А вы попробуйте.

Неожиданно женщина… Да какая она женщина! Отмывшись, мадам скинула с себя лет пять. А я думал, что она ровесница баронессы! Видимо, агентам влияния Океании переворот дался очень нелегко. Исчезли морщинки вокруг краешек глаз, губы приобрели свой цвет, избавившись от бледности. Даже щёки чуть округлились.

— Что вы на меня так смотрите, эрц?

Испуганно произносит девушка. Прихожу в себя. Бросаю короткий взгляд на часы:

— А, ничего такого. Просто мытьё пошло вам на пользу.

Короткая пауза.

— Расчёсывайте волосы. А потом обещаю вам зрелище. Правда, в том, что оно вам понравится, далеко не уверен. До начала — пятнадцать минут…

Снова острый взгляд в мою сторону, потом она подходит к стоящему возле радиатора отопления креслу, усаживается, не забывая придерживать расходящиеся полы халата, распускает пучок волос и начинает их расчёсывать. Ну а я… Не стану врать. Любуюсь этой картинкой. Поскольку есть чем. Рукава всё время спадают к локтям, обнажая нежную кожу рук, плавные, текучие движения, и каскад светлых длинных волос, по которым с лёгким шуршанием скользит самая обыкновенная земная массажная щётка… Время! И тут с площади доносится пушечный выстрел. Девушка вздрагивает, испуганно глядя на меня:

— Что это?

Я встаю:

— Идёмте, Хьяма. Думаю, вам необходимо это увидеть…

Снова беру её под локоть. На этот раз океанка не пытается вырваться, зная по опыту, что это бесполезно. Подвожу её к окну коридора, открываю занавеску. Затем беру с подоконника бинокль, протягиваю ей.

— Вот. Знаете, что это такое?

Она кивает, закусывая нижнюю губу. Продолжаю:

— Это казнь ваших соратников, Хьяма. Мне вы не верите. Так убедитесь сами. Дальше делайте выводы сами.

Отвешиваю ироничный поклон, оставляя её совершенно одну в коридоре. Поскольку сам убираюсь в свой кабинет, куда передаётся изображение со всех ведущих съёмку видеокамер…

Экзекуция длится долго. Несколько часов. Уже смеркается, но колонны смертников не иссякают. Палачи работаю без перерывов. Очередная жертва входит на эшафот, рывок рычага, люк открывается, и только подёргивание верёвки показывает на агонию жертвы. Хоть здесь щадят нервы публики, которой собралось на удивление много. Я думал, в столице куда меньше народа уцелело после всего произошедшего… Переполненные мертвецами грузовики отъезжают один за другим. Похоже, военные решили сразу уничтожить всех, кто уцелел… А я смотрю на застывшие лица конвоя, с ненавистью вглядывающегося в тех, кого казнят. На переполненные злобной радостью лица аристократов, чудом уцелевших после всех ужасов. Мне противно. Уж больно это напоминает недалёкие страницы истории моей бывшей Родины… Вспыхивают костры, освещающие место казни. И, наконец, апофеоз всего происходящего. Большая группа мужчин и женщин в одинаковой одежде. Точно такой, в какой щеголяла Хьяма, когда появилась в моём доме. Я различаю следы побоев на их лицах, женщин явно изнасиловали, потому что некоторых ведут под руки их товарки. Те, что могут идти сами. Двери в кабинет распахиваются, и в комнату врывается залитая слезами океанка:

— Сделайте что-нибудь! Хоть что-нибудь, эрц! Вы же можете, я знаю!

— Закон суров, но это закон.

Она бессильно опускает руки вдоль тела, затем вдруг валится, словно подкошенная. Я перевожу взгляд с распростёртого на полу тела вновь на экран. Грохот барабанов, звон фанфар…

— Злоумышленники, убившие нашего императора, получат сейчас по заслугам. Исполняйте!..

Кто-то зачитывает приговор через жестяной репродуктор. Короткие скупые движения палачей. Куда только делась их усталость. Или их подменили на свежих? Все виселицы заполнены. Теперь только подать сигнал. И он не заставляет себя ждать. Взмах руки офицера, сидящего на лошади. Слитное движение. Всё. Несколько минут ожидания. Затем звучит залп из винтовок в воздух. Нижние стены эшафотов с грохотом отваливаются, обнажая свои внутренности и висящих мертвецов. В отличие от предыдущих казней, сейчас не спешат освободить виселицы, оставляя казнённых висеть на всеобщем обозрении. Противно. Но… Это не моя страна. Отворачиваюсь, глядя на Хьяму. Та по-прежнему в обмороке. Полы халата раскрылись, обнажая белое бедро идеальной формы, словно выточенное из моржовой кости. Встаю, поднимаю её с пола и укладываю на диван. Набрасываю сверху плед. Затем убираю аппаратуру. Всё… Тук-тук.

— Да?

Голос Горна.

— Ваша светлость, ужин подан.

— Ешьте без меня. Нет аппетита.

— Как пожелаете, ваша светлость.

Старик уходит. Я задумчиво смотрю на едва поднимающуюся под толстой тканью грудь девушки. Привести её в чувство? Пожалуй, не стоит. А вот перенести её в другое место необходимо. Тем более, что комнатка для неё уже приготовлена. Сам ощущаю мерзейшее настроение после столь долгой казни. Не меньше тысячи человек. Если не больше. А сколько погибло во время боёв?.. Подхватываю океанку на руки, затем иду по коридору в самый конец, где есть небольшая комната. Туда принесли кровать, как у слуг, шкаф, стол, стул. Достаточно. Она не гость. Заключённая. Я и так слишком добр с ней. Другой бы на моём месте либо отдал бы её властям, чего я теперь точно не сделаю — насмотрелся. Либо сгноил бы в камере в подвале… Укладываю Хьяму на кровать. Накрываю опять тем же пледом. Кладу на тумбочку пакет с одеждой. Очнётся — оденется. А теперь надо как-то расслабиться. Слишком тяжело переносить зрелище, подобное тому, что я видел днём. Одно дело — война. Это как-то легче переносится. Другое — вот такая казнь… Мерзко… Выпить, что ли? Да нет, пожалуй, не стоит… Поднимаюсь с кресла, спускаюсь вниз, сажусь у камина. Из столовой выходят баронесса с дочерью, бросаю на них мрачный взгляд. Аора тянет за собой Юницу, упирающуюся изо всех сил, потому что девочка хочет подойти ко мне.

— Не мешай господину эрцу…

Благодарный кивок. Дамы уходят. Зато выглядывают слуги.

— Сола, мне кофе.

Повариха исчезает, кивнув головой. Остальные, впрочем, тоже. Вскоре мне приносят заказ, и я сижу возле пляшущего огня, медленно делая глоток за глотком и зачарованно глядя на пляшущие языки пламени…

— Ваша светлость?

Голос и незнаком, и знаком одновременно. Рывком разворачиваюсь и сталкиваюсь взглядом с устало улыбающимся Петром Рарогом…

— Боги! Какими судьбами?!

— Я тоже рад вас видеть, эрц!

Он шагает ко мне, сбросив шинель на руки Горну, мы обнимаемся. Этот человеческий обычай Пётр принял сразу. Мне сразу становится легче. Я чуть отстраняю его от себя, осматриваю с ног до головы — Рарог изменился. На плечах погоны штабс-ротмистра, а в ту встречу он был штаб-хорунжим. Скачок через две ступени. Так дойдёт до полного звания, если уцелеет, конечно. Обветренные, с пятнами обморожений лицо, колючие глаза человека, привыкшего убивать и знающего цену смерти. Разношенные, но начищенные сапоги со шпорами.

— Выжил, Пётр?

— Выжил. Но чего мне это стоило…

Машет рукой. Ну, что же, главное — цел!

— У меня новости, Пётр. От твоих родственников. И даже письмо.

— Была почта?

Он словно вспыхивает улыбкой. Киваю. Затем хлопаю его по плечу:

— Идём наверх, в кабинет. Всё там.

Выхватываю взглядом среди слуг Солу:

— Ужин нам наверх!

Женщина кивает, скрывается на кухне. А мы поднимаемся по лестнице…

…Раскиданная посуда. Опрокинутая бутылка из-под вина. Остатки еды в посуде. Всё-таки мы нажрались. Нам обоим надо было прийти в себя. И — после одного и того же. Клубится тяжёлый пьяный разговор…

— Там было полное дерьмо…

Пётр икает, наливает себе очередной стакан водки из бутылки. Вино мы выпили сразу, и он ничуть нам не помогло забыться хотя б на миг.

— Когда пошли центральные губернии — насмотрелись. Трудовики вешали всех подряд. Не щадили никого, ни женщин, ни детей. Ты когда-нибудь видел закопанных заживо младенцев, Михх? Видел?

По его щекам текут слёзы. Я киваю. Потому что видел в своей жизни вещи и куда хуже.

— Наткнулись в одном месте на лагерь для социально чуждых элементов. А по сути — публичный дом для пролетариев. Самые красивые, самые благородные девчонки. От двенадцати лет… Самой старшей — пятнадцать… Было… Знаешь, какого это было? Их глаза? Юных старух?!

Снова стук зубов по стакану, торопливое жевание куска мяса.

— Когда подошли к столице, они сразу начали расстреливать заложников. И не смотрели ни на возраст, ни на пол. Дети, старики. Все в одной куче. Это страшно, Михх. Жутко! Я никогда не мог себе ничего подобного! До какой степени озверения могут дойти люди! И могут ли они после такого называться людьми?! В Сарове согнали дворян в амбар и подожгли его. Тем, кто сумел каким-то чудом выбраться — ломали ноги и швыряли обратно в огонь. В Гердове с предводителя дворянского собрания, старика шестидесяти лет содрали заживо кожу и посыпали солью тело. В Касаве — всех детей дворян утопили в болоте. А здесь…

Он сглатывает, затем выдавливает:

— Тех, кто не мог работать, засунули в прокатный стан… Там кровищи… И мяса… А ещё нашли на сталелитейном заводе горы человеческого пепла… Там жгли людей в доменных печах…

Снова стук зубов о стакан. Пётр трясётся, заново переживая то, что видел собственными глазами. А передо мной встают живые картины…

— Я благодарю всех Богов, что встретил тебя, Михх, и мои родные в безопасности.

Его взгляд останавливается на фотографии, присланной в письме. Одетые в шорты и рубашки улыбающиеся мальчишки на фоне большого двухэтажного дома. Его сестра в коротком сарафанчике, тоже улыбающаяся во все тридцать два зуба, с букетом цветов в руках. Сразу видно, что все довольны и счастливы. Из глаза Петра скатывается пьяная слеза. Но он действительно рад, что они могут спать спокойно. Я тоже. Смог помочь хорошему человеку. О том, что меня интересует, переговорим потом. Время ещё есть. Как я понял, фронтовики не собираются возвращаться в окопы… Пётр снова наполняет водкой стакан, делает большой глоток, опоражнивая тару наполовину, и падает на пол. Я трясу его за плечо, но ответом мне служит богатырский храп. Всё. Обрубился. Я ещё держусь. Поэтому преувеличенно твёрдо ступая выхожу в коридор и ору во всю глотку:

— Горн! Горн!

— Я тут, ваша светлость!

Старик, оказывается, рядом. О, чёрт. Разбудил, наверное, Юницу. Ничего. Я здесь хозяин!

— Так, дед. Зови ребят, пусть уложат штабс-ротмистра спать и наведут порядок в кабинете.

Он кивает, затем спрашивает:

— Всё, ваша светлость?

— Ик. Пока всё.

Пьяно киваю ему головой, затем шлёпаю по коридору, опираясь на стену. А вот и моя спальня… Толкаю дверь, вваливаюсь к себе. В угол летит камзол, плюхаюсь на кровать. Пытаюсь стянуть ботфорты, но они почему не слушаются, категорически отказываясь покидать мои ступни. Да ещё эта проклятая привязавшаяся икота! Мать… А, сойдёт и так!.. Бессильно раскидываюсь на кровати. Ух, как хорошо!.. Сквозь сон чувствую, как кто-то тащит меня за ноги. Враги! Рефлексы срабатывают безотказно. В отличие от мозгов. Чувствую в руках бьющееся тело. Однако напавший слишком слаб и хрупок для настоящего убийцы, поэтому я просто отталкиваю его прочь, и снова засыпаю…

— Ваша светлость, вы проснулись?

Отрываю трещащую с похмелья голову от подушки, мутным взглядом обвожу комнату. Ох, как болит башка!!! А во рту — словно все окрестные кошки устроили публичный туалет.

— Проснулся! Ох…

Лёгкое повышение голоса отзывается громоподобным гулом в голове. Тишина. Мажордом тихонько докладывает:

— Ваш вчерашний гость очень извиняется, но он был должен уйти по делам службы.

— Хорошо Горн. Можешь быть пока свободен. И скажи там, на кухне, пусть мне приготовят кофе…

— Давно готов, ваша светлость.

— Тогда заноси.

Двери спальни открываются, и старик вносит поднос с кофе. Жадно делаю пару глотков, и боль в висках и затылке начинает утихать. Медленно, но верно. Отдуваюсь, но пью дальше.

— Значит, Пётр ушёл?

Старик кивает в знак согласия. Осторожно кручу головой из стороны в сторону. Вроде немного отпустило. А значит, можно принять душ, почистить зубы, побриться, потому что после пьянки щетина вылезает у меня с ужасающей быстротой, и, наконец, одеться и спуститься вниз. Горн внимательно смотрит за тем, как цвет моего лица меняет зелёный оттенок на нормальный.

— Я не сильно ночью шумел?

Он пожимает плечами:

— Как сказать, ваша светлость. Для нас, старых слуг — привычно. Хвала всем святым, что такое на моей памяти второй раз. А вот новых жителей вы напугали.

— Разбудил Юницу?!

Меня обдаёт холодом.

— Нет. Баронессу.

Озноб пробивает меня ещё сильнее.

— И…

Старик опять пожимает плечами:

— Ну, что я могу сказать, ваша светлость… Когда вы скрутили госпожу баронессу и повалили на кровать, она промолчала. Но когда вы стали лапать её за грудь, женщина не выдержала…

— Ой…

— А ведь она искренне хотела вам помочь и пыталась стащить с вас ботинки…

Ставлю чашку на услужливо подставленный поднос и хватаюсь за голову:

— Мама моя родная…