Глава 9
Стазис хаоса

О прямых линиях карлики, построившие этот странный город, похоже, не догадывались. Линейка и отвес видимо были признаны ими, не заслуживающими внимания анахронизмами, или вовсе не изобретены, в силу зашкаливающей криворукости местных зодчих. И ведь не сказать, что строили плохо. С первого взгляда было понятно, что местные Джамшуты были поголовно мастерами своего дела, вот только архитектурный стиль «модерн» пёр из всех щелей и окошек с такой силой, что знаменитый испанский архитектор Антонио Гауди разрыдался бы от умиления. А потом бы повесился.

В городе Иранта Накарам вообще не было ровных поверхностей. Даже дорога, по которой мы топали уже часа два — не только постоянно змеилась, словно пресловутая Военно-грузинская, так ещё и пыталась потягаться с самой синусоидой по количеству горбов и провалов. При этом её полотно само по себе напоминало замёрзшие волны, ну или виденную мной как-то в зимнюю пору улочку в городе Брянске, покрытую накатанным автомобилями льдом.

Вот по таким вот американским горкам или русским направлениям — тут уж кому что ближе, нам и приходилось телепать на своих двоих, в то время как фургон, который всё так же тащил меланхоличный гобик, шатался, словно ковбой на родео. Я даже порадовался, что мы, с горем пополам, топаем пешком, хотя истинную причину выгрузки нам посчастливилось лицезреть почти сразу же после отправления.

Как оказалось, заброшенный город не пустовал. Его основным населением были стаи небольших, донельзя странных трёхкрылых птиц, с длинными обвислыми ушами и винтообразным клювом. Эти создания размером с отечественного голубя в полной тишине взмывали с фасадов домов при нашем приближении и носились над головами, словно единый живой организм. Кажется, подобное поведение называлось мурмурацией, и действительно было свойственно обычным пернатым, однако мне они напоминали своими движениями скорее рыбий косяк. Столь стремительным и слаженным было движение их слегка вытянутых поблескивающих в зелёном свете тел.

В общем, при взлёте очередной, которой уже по счёту стаи фасад одного из богато украшенных строений издал тихий хруст. А затем его верхняя часть резко осыпалась, накрывая нижестоящие постройки лавиной тёмной крошки, камней и вездесущей пыли, открывая нам щербатый зев чёрного пролома. Дом словно бы открыл пасть, вознамерившись сожрать дерзких двуногих созданий, осмелившихся нарушить покой этого давно забытого места.

— Слушай, Гуэнь…

— А? — эльф отвлёкся от своих мыслей и посмотрел на меня.

— А ты уверен, что раньше здесь жили дворфы, — задал я вопрос, рассматривая очередной шедевр модерновой архитектуры, которой частенько приписывают близость именно с природными формами. — Как-то не похоже всё это на то, что я слышал о коротышках. Да и этот замок на въезде… Я вот вспоминаю Врата… как их там Гордуна.

— Врата Гердуна, — поправила меня медленно идущая рядом Баронесса, которой естественно лучше, чем мне было известно название собственного имущества.

— Ну да. Так вот как я понимаю, карлики именно так оформляли наземную часть своих строений. Защитная подкова и всё такое. Ведь там морда развратного Пахана Туннелей не выглядела городскими воротами. Да и вообще — въезд в город через замок… ну это как то странно.

— Уверен! Да и что тут странного? Это ж дворфы! — отмахнулся от меня контрабандист и умолк секунд на тридцать. — К тому же — вон. В Чёрное Герцогство, например, официально можно попасть только через Замок Лид — и ничего. Да и вообще, хоть и Врата Гердуна и Коттай Дунсон как и это место относятся к Третьему Царству я бы не стал их сравнивать. Всё-таки наследные владения Мари-аян значительно моложе. Этак на две-три тысячи лет.

— Понятно… — я замолчал, подыскивая новую тему для разговора, и какое-то время наша группа двигалась в полной тишине.

«Да кто же он такой?» — думал сер Амадэуш, буравя взглядом спину идущего перед ним парня, пытаясь уловить каждое его слово.

Этот «Игръ», как слышалось рыцарю это варварское имя в силу его столичного происхождения, хотя он прекрасно понимал, что зовут того «Игорь» представлялся сплошной ходящей загадкой. С одной стороны, порой он задавал такие странные вопросы, ответы на которые знал любой пятилетний ребёнок. Так и хотелось схватить его за шкирку встряхнуть, а затем, пнув ногой в дорожную пыль прокричать: «Откуда ты только вылез? Тварь!»

С другой стороны можно точно было сказать, что человек это не из простых. Манеры, поведение, командирский, а часто и вовсе хозяйский тон выдавали в нём благородную кровь. Уж кто-кто, а Кравчик насмотрелся на это мерзкое племя, частью которого он так мечтал стать. Лучшей, по его мнению, частью, потому как другие, опять по его же мнению, просто не заслуживали подобных почестей.

А уж тяжёлую руку Игоря, Амадеуш имел уже счастье ощутить на себе. Его — рыцаря, избили, ни на секунду не задумавшись о разнице в статусах. А ведь это останавливало многих сорвиголов, заставляло даже самых строптивых гнуть спину, а то и вовсе стащив с головы шапку, бухаться перед Кравчиком на колени, буквально вымаливая дрожащими от страха губами прощения за самые незначительные прегрешения. Именно эта «неприкосновенность» со стороны простого быдла, как впрочем, и более-менее уважительное отношение власть имущих когда-то давно были пределом мечтаний для Овидуса Паулуса — простого городского мальчишки, из семьи зажиточного селунского купца.

Это сейчас, с горем пополам получив желаемое, ему уже было мало простого уважения и преклонения черни. Хотелось большего, и это было вполне естественно для аристократа Кравчика, коим даже в мыслях привык себя считать бывший купеческий сын. И, казалось бы — следующий шаг уже сделан, он уже ощущал себя бароном и даже начал приготовления к тому, чтобы стать вдовцом и выгодным кавалером, ведь останавливаться на столь жалком звании он не собирался. Амадеуш видел себя как минимум графом, но его раздутое эго и полное отсутствие чувства меры заставляли уже сейчас с интересом поглядывать на герцогские гербы, и мысленно примерял на свою голову цветные короны.

Ладонь сжалась на рукояти поясного кинжала. Спина Игоря была так близко и казалась незащищённой. Его верный цепной эльф так же не глядел на Кравчика, а Бруно… так этот дебил и не поймёт ничего. Сейчас бы сделать это. Одним ударом вогнать клинок под левую лопатку и все проблемы будут решены…

«Не все!» — мысленно одёрнул себя Амадеуш, разглядывая стройную фигурку Баронессы, так и льнувшей к плечу…

Не к его плечу. И это был та самая подножка, что не дала рыцарю завершить шаг к баронскому трону. А ведь план, был очень простой… но как сложно всё обернулось.

Гильдии Шутов зачем-то понадобился ущербный замок Коттай Дунсон, а ему нужен был баронский титул. Учитывая, что ныне владеющая дворфской расщелиной династия, по каким то, неведомым Амадеушу причинам, полностью устраивала Оранжевого Герцога — нечего было и думать о том, чтобы завладеть этими землями силой.

Можно занять замок, можно перебить всю семью де’Жеро, но Донат Аттиус — истинный хозяин этих мест никогда не подпишет победителю мандат на правление, а без него — новый владелец всего лишь гость на залитых кровью холодных камнях этой дворфской крепости. Ему нет смысла даже распаковывать вещи, потому как не сегодня — так завтра под стенами будут стоять все пять сотен графского войска, рыцарские ордена, соседние бароны со своими дружинами и их леры, пэры и прочая псевдо-аристократия с их немалыми отрядами и ополчением. И эту волну должен был оседлать именно он сер Кравчик. Алеющий Благоверный рыцарь не только спасший из рук бандитов Мари дэ’Жаро, но и в благородстве своём перед лицом самого Доната попросив у обездоленной и лишившейся всего девушки её руки и сердца!

Правда последнего в планах фиолетовых шутов не было, и Амедеуш понимал, что здесь он играет с огнём. Девчонка нужна была им лишь для того, чтобы на законных основаниях ввести своих людей в замок. Фактически занять слугами, солдатами и управляющим, на руках которых будут простые железные перстни с шагающей рыбой, в то время как послушная Баронесса куклой будет сидеть на троне, так что внешне для Доната Оранжевого ничего не изменится.

Для шутов вопрос стоял в устранении капитана стражи и управляющего-мажордома, а точнее гарантированной заменой этих лиц на своих представителей. И Кравчик ни на секунду не сомневался, что Лех, как и Бонифаций уже кормят червей в какой-нибудь выгребной яме. Эти двое отказались погибнуть от мечей Изумрудных, но им не скрыться от фиолетовых кинжалов, потому как судьба их предрешена с того момента, как баронесса Мари де’Жеро закрыла за собой дверь.

От него же, по планам Торгового дома Зотикуса, требовалось лишь героически спасти девушку, уговорив её бежать из замка и свести с «его хорошими знакомыми», будущим капитаном и управляющим, которые и станут её верными цепными псами.

И всё… В смысле, что совсем «всё». Его, Амадеуша Кравчика, просто убили бы, после освобождения замка. Ведь подобных свидетелей не оставляют в живых. Рыцарь понимал это как никто другой с сразу по прибытии в Коттай Дунсон он и начал подготовку к своему взлёту. Потому как одно дело Овидус Паулус, другое рыцарь Амадеуш Кравчик и третье — Барон Амадеуш де’Жеро. В последнем случае гильдия ещё пять раз подумает — стоит ли трогать такую удобную фигуру на таком месте.

Дожидаясь нападения на замок, он изо всех сил ухаживал за этой провинциальной простушкой, добиваясь не то, что простого расположения, а именно любви, чтобы она, не задумываясь, отдала ему всё то, что он попросит у неё перед лицом Герцога. А затем…

То, что самозванцев, кем бы они ни были, резкий и скорый на суд Донат, просто казнит в назидание, как своим, так и чужим — Амадеуш ни секунды не сомневался. И в Торговом дом Зотикуса, который успешно работал на территории всего королевства прекрасно об этом знали, а вот в Изумрудном ковенанте действовавшим в Зелёным, Жёлтым и Синем Герцогствами — нет. Так что Фиолетовая гильдия, привычно загребая жар чужими руками, ловко направив свинопасов в эту ловушку, одним ударом убивая сразу двух, а если повезёт, то и трёх зайцев. Шуты не только получали желаемое, но и компрометировали конкурентов, ведь официально и те и те занимались производством и торговлей алкоголя, да и другие их рынки в значительной мере пересекались.

Вот только не собирался Барон Амадеуш де’Жеро просиживать остаток дней в тёмном царстве Коттай Дунсона. Через год-полтора его несчастная супруга должна была тихо скончаться после длительной болезни либо аккуратно выпасть с балкона, да мало ли можно придумать всяких разных интересных способов безвременно стать вдовцом. К этому времени в столице у него уже должна быть подготовлена тихая гавань, которая и послужит трамплином к дальнейшим успехам…

Замечтавшийся рыцарь вернулся в действительность, споткнувшись на колдобине это кривой и противной дороги, чуть было не упал, а мысли вернулись к вышагивающей перед ним парочке. Появление этого Игоря портило всё, и лишало Амадеуша, каких бы то ни было перспектив. Его, так тщательно выстроенный в глазах этой деревенской дурочки, образ бравого рыцаря, идеального мужчины и аристократа — рассыпался на глазах. И виной всему был этот… этот…

Справа от дороги, недалеко в городе что-то блеснуло, привлекая к себе внимание вновь медленно закипающего мужчины. Несколько шагов и вновь в установленной на крыше одного из домов открытой беседке с высокими, стройными колоннами вспыхнула маленькая звёздочка.

Прищурившись сер Алеющий Благоверный с трудом разглядел в зеленоватом свете какой-то металлический предмет установленный в центре конструкции. Тарелка? Кубок? Чаша? Из-за расстояния он видел только то, что это какая-то поблескивающая посудина, а может быть начищенный элемент малой архитектуры.

Он уже хотел отвернуться, но так и замер, не замечая даже того, что его уже обогнал даже медленно плетущийся химерал. Чаша! Это была она, как будто приблизившаяся к молодому человеку. Нет. Не так. Он просто видел её, словно бы она находилась на расстоянии вытянутой руки. А ведь до беседки было не меньше трёх стадий. Почти пятьдесят три акта! И это при том, что к его стыду, зрение у Амадеуша с самого детства было не очень, и он подозревал, что страдает близорукостью.

Чаша была золотой, покрытая россыпью драгоценных камней она блистала в зелёных лучах испускаемых кристаллом и манила его к себе. Правда рыцарю показалось странным то, что в давным-давно разграбленном городе сохранилась такая драгоценная вещь, однако секундой позже его взгляд вновь приковали её покрытые узором стенки и массивная ножка. И в этот момент, рыцарь понял, что она должна быть его.

Воровато оглянувшись на остальной отряд, который даже не заметил, что он отстал, мужчина быстрым шагом подбежал к краю дороги и свесился через ограждающий её мостик. Эльф говорил, что они будут двигаться по прямой, никуда не сворачивая и сделают привал на какой-то там площади, а потому, Амадеуш ни на секунду не сомневался, что обязательно нагонит их. Чуть позже.

Уже через десять минут ловкий как кошка молодой человек, который в детстве, в тайне от строгого папочки, баловался воровством, спустился на одну из крыш. Летом в Селуне довольно жарко и хозяева часто ленились закрывать на ночь окна верхних этажей своих домов. Так что опыт у него был и немалый. Правда мешали латные доспехи и длинный красный плащ за спиной, но всё это были мелочи по сравнению с ожидавшим его призом. Так что можно было и потерпеть.

Чтобы добраться до нужного здания понадобилось ещё пятнадцать минут, а забраться на крышу оказалось совсем плёвым делом. Это был храм или что-то типа того. Массивная кривая базилика, вдоль стен которой шли многочисленные колонны, отдалённо напоминающие кривые витые стволы южной курарры. Лазить по подобным деревьям было одно удовольствие, и уже скоро рыцарь оказался беседке, в центре которой на постаменте стояла та самая чаша.

В её золотом чреве плескалась какая-то радужная жидкость, но Амадеушу было всё равно. Дрожащими от нетерпения руками он взялся за её пухлые бока и медленно потянул на себя.

Безрезультатно. Она будто бы прилипла к своему постаменту, приварилась за долгие года ожидания его — её настоящего хозяина. Прозрачные алмазы каждый размером с голубиное яйцо призывно сверкали огранкой, а рыцарь всё силился оторвать её, прикладывая всё больше и больше сил.

Он не сразу понял, что собственно произошло, когда он в очередной раз рванул её на себя. Раздался хруст, что-то вспыхнуло, и в руках его образовалась пустота, а сам Амадеуш не устояв на ногах, с криком полетел спиной вперёд. Прямо к краю беседки больно ударившись об одну из колонн.

Уже сидя на полу, всё ещё ошарашенный произошедшим, он тупо смотрел на свои ладони, которые до сих пор сжимали… несколько бесформенных глиняных черепков, с торчащими из них лезвиями, глубоко пропоровшими ему средний палец правой руки. Он снял перчатку и почти машинально сунул его в рот, не обращая внимания на то, что его грудь, пальцы и ноги залиты той самой странной радужной жидкостью.

Боли, как ни странно — не было. Амадеуш чувствовал только обиду на весь белый свет так поиздевавшийся над ним. Золотая чаша оказалось всего на всего керамической подделкой, ради которой он — степенный рыцарь, скакал по крышам, словно юный воришка. Его взгляд упал на камни на одном из черепков — яркие сочные рубины, хотя он мог бы поклясться всем, что для него свято, что раньше видел прозрачные, словно слеза, алмазы.

В отличие от золота — они были настоящими. Уж в этом-то Амадеуш Кравчик, а точнее Овидус Паулус был уверен. Отец с детства учил его разбираться в самоцветах, потому выхватив кинжал, принялся выковыривать их из глиняного плена, ползая при этом в поисках черепков на карачках, будто бы катая на горбу маленького ребёнка.

Рыцарь так увлёкся, что совсем выпал из реальности. Он очень удивился, когда через какое-то время, керамические кусочки из разбившейся вдребезги чаши, с сияющими на них камнями наконец-то закончились. Он сел на свой поджарый зад, рассматривая своё сокровище, лежащее в подрагивающих ладонях. Зрелище это было настолько прекрасно, что Амадеуша совершенно не смущала льющаяся из пальца кровь, что попадая на драгоценные камни, словно бы впитывалась в них, предавая рубинам всё более благородный алый цвет и какую-то глубину.

Словно завороженный он вглядывался в их грани, а затем очнулся и суетливо принялся запихивать свалившееся на него богатство в поясной кошель и только после этого огляделся, как будто не понимая, где находится, и посмотрел на свою руку. Ранка на пальце зажила. Её покрывала нежная молодая кожа, да и странная радужная жижа куда-то исчезла. Похоже, что она успела высохнуть за то время, пока он выковыривал камни. Да собственно, какая разница.

Кравчик опёрся рукой на одну из поддерживающих свод колонн и тяжело встал. Уже оказавшись на ногах, он почувствовал, что его ладонь, ещё секунду назад прикасавшаяся к прохладному мрамору сжимает воздух, а затем и увидел, как ничем не закреплённый столб медленно заваливается набок.

— Ты где был! — накинулся я на рыцаря, стоило ему только появиться в нашем импровизированном лагере.

Пропажу мы обнаружили где-то с полчаса назад, и я грешным делом подумывал, что утащил кто-то нашего рыцарёнка, и более мы его не увидим. Не скажу, что я особо переживал, но с другой стороны этот Амадеуш всё-таки хоть бесполезный, но член нашей группы. И то что «отряд не заметил потери бойца», я воспринял достаточно болезненно и естественно записал на своё счёт. Как жирнющий минус для командира, которым я де-факто являлся для своих спутников. Денисыч например, никогда бы не позволил себе подобной оплошности.

Кстати, я давно уже заметил полонизмы в его имени и фамилии. Да и сам он прекрасно вписывался в образ этакого, слабо дружащего с головой, норовистого, ясновельможного пана. Насколько я понял из обрывочных разговоров, он, как и Лех был выходцем из Королевства Вольных Баронств, чуть севернее этих мест, где и были распространены польские имена.

Бруно, как и его покойный господин Жако де’Жеро родом из Синего Герцогства расположенного где-то на юго-востоке Королевства. У них были франкские имена, в то время как весь центр Серентии, в том числе и столица Селун, носила явно латинские названия.

Более того, я с удивлением узнал, что Саши, Маши, Коли, Пети и прочие Кати да Дуни — то бишь, вполне привычные для меня короткие греческие и еврейские славянизмы, как впрочем, и другие имена отечественного разлива носили в таинственном Чёрном Герцогстве. Причём ни кто-нибудь, а местные горцы, считавшиеся в Королевстве народом тёмным и диким. К тому же эти товарищи, среди которых встречались и мои тёски, жили в полной изоляции, а в последнее время так и вовсе опустили на свои земли настоящий железный занавес, ограничив общение со всеми остальными землями одним единственным пограничным городом.

Источником подобной информации, как не странно стал не всезнающий Гуэнь, дитя китайско-французско-эльфийского противоестественного союза, а Мари. Баронесса хоть и была девушкой парниковой, да и из замка своего вылезала, дай бог раза три в жизни, по местным меркам была довольно образованной и начитанной. Вообще в этой стране было принято отдавать вот таких вот баронессок, на обучение в чужие аристократические семьи. Особенно в ситуации, когда маленькую девочку приходилось растить вдовцу, да к тому же старому вояке.

После смерти жены, быстро зачахшей в тени Коттай Дунсона, пятидесятилетний ветеран уже под конец своей жизни, получивший в своё владение столь странный баронский надел так и не смог найти себе новую партию. В отличие от коллег по цеху, у де’Жеро не было ничего, ни городов, ни даже захудалых деревень — только пара пустынных гор буквально забитых троллями и прочими сомнительными подданными, полностью исключающими нормальное существование с людьми, узкая полоска тракта сквозь скалы, пятачок со свалкой блокового камня и собственно сам замок. Невыгодная партия для любой мало-мальски уважающей себя дамы, да ещё и к тому же с нищей и голодной вотчиной.

Не в силах на много лет расстаться с любимой дочкой, старик выписал ей из столицы герцогства учителя, затем ещё одного и ещё. Девочка росла в практически спартанских условиях, мечтала о столичных балах, ничего не зная о жизни вне замка, и хранила в своей бледной головке кучу зачастую бесполезных академических знаний. В общем, в её случае — «ученье» явно было не совсем тем «светом», о котором говорилось в пословице.

— Где! Ты! был! — повторил я с угрозой, медленно приближаясь к нахмурившемуся рыцарю.

— Не твоё дело смерд! — как-то неуверенно ответил Кравчик, с вызовом глядя на меня.

А глазки-то у мужика изменились! Куда делся тот неприятный взор забитого крысёныша, что в последнее время не покидал его, до сих пор пятнистое от застарелых синяков, лицо. Теперь это был колючий взгляд уверенного в себе человека, злого, расчётливого и кажется… немного безумного. Неужели этот гад задумал какую-то пакость? Ой, не нравится мне это!

— Да ты, как я погляжу, совсем охренел в атаке, — я бросил быстрый взгляд на усталую, сгорбленную фигурку Баронессы, которая сидела прямо на полу возле переднего колеса фургона, обхватив колени руками.

Именно она в первую очередь волновалась за этого неприятного типа, а как он нарисовался, бросила на него всего один безразличный взгляд и отвернулась. Ну — в общем-то, это не моё дело. Может быть, у них там действительно какая-то любовь присутствует, а то, что ко мне девочка льнёт — так-то стандартные дамские хитрости.

Но данный индивидуум дал слово слушаться моих приказов и тем самым стал моим подчинённым. А боец, посылающий командира это очень нехорошо. Так что даже если у них там лямур, придётся девице потерпеть.

Удар ногой в центр кирасы швырнул раздухарившегося рыцарёнка на землю. Не то, что бы мне так уж хотелось его снова бить. Но подобные взбрыки нужно гасить сразу, в зародыше и делать это предельно жёстко. Тем более с такими людьми. Это я вам как сержант говорю.

Через мгновенье я сидел на груди поверженного наземь Амадеуша, прижимая к его горлу свой нож.

— Напомни ка мне, мил человек, о чём мы договаривались? Ты мне вроде клятвенно что-то обещал?

— Ээ… С-слушаться приказов командира, — сер Кравчик заворожено смотрел на рукоять, словно не мог поверить, что это происходит именно с ним.

— И когда тебя он о чём-то спрашивает, что надо сделать? Послать его? — я говорил тихим, проникновенным тоном и, судя по всему, он действовал.

Лоб блондина мгновенно покрылся крупной испариной, а горло пересохло. Не в силах вытолкнуть из себя ни звука, он попытался помотать головой, да ещё с таким энтузиазмом, что я едва успел отдёрнуть лезвие, что бы этот придурок не вспорол себе горло.

— На хрена ты своей бестолковкой трясёшь? Совсем дурак, что ли? Ты словами скажи. Доложи по форме!

— Сер… Игро… Иорг… Игор… Виноват… Отлучался для справления нужды!

— На полтора часа?

— Большой! Очень большой нужды!

— Вот видишь, это совсем не больно, раз и всё. А если ты ещё раз не выполнишь приказ, то я больше не буду вести с тобой задушевные беседы, а просто прирежу, — я поднялся на ноги и осмотрел своих притихших попутчиков. — И это всех касается. Мы не на пикнике и не в городском парке. В бою должен быть один командир или всех нас пустят на удобрения. Понятно?!

Привычки вбитые в армии неистребимы, хотя для кого я тут распинаюсь. Если Бруно, глядящий на происходящее с выпученными глазами, тут же закивал, замычав что-то, что при желании можно было назвать положительным ответом, то Баронессе на всё это было всё глубоко фиолетово. Устала девочка. От Гуэня же открытой конфронтации ждать не приходилось. Он скорее в тихушку какую-нибудь пакость сотворит чем полезет на рожон.

А вообще — потихоньку понижать надо градус конфронтации. А заодно потом намеку голубкам на то, что в их дела амурные я лезть не собираюсь.

Пройдя мимо лежащего на брусчатке блондина, от чего-то яростно сжимавшего свой поясной кошель, я подошёл к нервно озирающемуся Гуэню.

— Ты чего? — спросил я у дёрнувшегося при моём приближении эльфа.

— Ничего, просто неприятно здесь как-то, — ответил он. — Такое впечатление, что до сих пор что-то грохочет. Только уже не здесь, а где-то под нами. Ты ничего не чувствуешь?

— Да как тебе сказать… — я потёр подбородок, на котором уже во всю колосилась почти недельная щетина. Эх — хорошо нашему контрабандисту, у него на лице похоже вообще волосы не растут. Вон морда — гладкая как попка младенца.

— Я ничего не слышу, но признаюсь — мне здесь тоже неуютно, — ответил я, мельком поглядывая на чуткие эльфийские локаторы.

«Ну да. Удивительно как с такими лопухами ты вообще не оглох», — подумал я, хлопнув своего нечеловеческого спутника по плечу.

Громыхнуло минут через пятнадцать после эпичного возвращения Кравчика. Где-то в городе громко бухнуло. Совсем недалеко от нас. Я уж думал, что это очередной устроенный птицами обвал, но тут рокот пошёл по нарастающей. Грохочущие звуки начали удаляться по направлению к озеру, мы в это время как раз находились между двумя возвышающимися над дорогой зданиями и всё что я успел увидеть, пробежав немного вперёд — огромное пылевое облако медленно перекатывающимися клубами накрывает чёрную поверхность озера.

На то, чтобы поднять отряд и двинуться в путь ушло минут пятнадцать. Баронесса, которая в жизни не ходила столько на своих двоих, очень устала и раскапризничалась. Эх — не умею я воспитывать женщин…

Амадеуш со странным блеском в глазах вызвался нести её на руках, но после недолгих препирательств забота о Мари была поручена Бруно. Глупо улыбаясь, парень буквально порхал за нашими спинами, нежно прижимая к себе окончательно расклеившуюся девушку.

Мы всё шли и шли. Подземный город казался бесконечным мёртвым чудовищем, раскинувшимся на сотни и сотни километров, а мы словно бы попали в его прогнившие внутренности. Конечно же сама пещера хоть и была огромна, но всё таки не настолько — километров десять в диаметре и примерно восемьсот метров в высоту. Однако дорога всё время виляла, поворачивала и заворачивалась так, что порой вместо того, что бы двигаться вперёд, нам приходилось возвращаться, а порой и вовсе двигаться в обратном направлении вплоть до очередного изгиба. Расстояния в этом месте казалось бы произвольно удлинялись, а хаотичная архитектура постоянно создавала эффект новизны. Пройдя мимо трёхэтажного домика, его вполне можно было и не узнать с противоположенного фасада, в котором насчитывалось по пять-шесть этажей, да и крупные формы, как и стиль — менялись кардинально.

— А тебе не кажется, что стало заметно темнее? — я посмотрел на сияющий зелёный кристалл распухшим сталактитом свисающий с потолка пещеры.

— Вечереет, — коротко ответил Гуэнь, передёргивая плечами, и потянул на себя верёвку гобика. — У меня что-то прям мурашки по спине бегают.

— Мне кажется, что мы здесь не одни, — по-моему, это был первый раз, когда сер Амадеуш соизволил заговорить с нами первым. — Вон там, возле дома… и на другой стороне дороги.

Мы дружно повернулись к указанному рыцарем зданию. Тёмно-зелёный тревожный сумрак медленно, но верно выплёскивался из глубоких угольно-чёрных провалов, затапливая всё окружающее пространство. Он давил и гипнотизировал. Клубился, словно туман и быстро растекался, заполняя собой всё окружающее пространство. В нём чудились быстро перемещающиеся тени, а затем мы увидели «это»…

Из-за угла, нависающего над нашими головами здания прилипшего основанием к потолку пещеры, медленно и абсолютно беззвучно появилась длинная трёхпалая и угольно-чёрная конечность. Я почувствовал, как по спине побежали холодные струйки пота, когда узловатые пальцы, ухватившись за балюстраду одного из балконов, словно растянутая резинка подтянули к небу громадное антропоморфное тело с гибким полностью лишённым подбородка отростком головы.

Похожая на огромного ленивца фигура, размером с наш фургон и гобика вместе взятых, подтянулась, выбрасывая вперёд вторую руку, а затем и ногу, гибкими пальцами обхватившую кривую колонну. На секунду она застыла, а затем, медленно посмотрела на нас.

«Пи-ща…» — услышал я в своей голове даже не голос — мысль, пришедшую от этого наводящего какой-то первобытный ужас создания.

— Ходу! Господа! Ходу! — рявкнул я подталкивая вперёд застывших в оцепенении Гуэня и Амадеуша, а сам выхватывая молот бросился к повозке с содроганием сердца глядя на то, как вскипает мрак за пределами тускло освещённой бледной зеленью ленты дороги. — Бруно! Вперёд! Бегом!

Тени рождённые этим страшным и давно покинутым живыми существами местом одна за другой переваливались через волнистый бортик, отпочковывались зеленоватой тьмы и неспешно крались по пятам, пока что, не приближаясь но, уже протягивая к живым свои длинные, казалось растягивающиеся лапы.

Старясь унять охватившую меня дрожь, я ухватился за бортик проносящейся мимо меня телеги и, запрыгнув на приступку, влез на козлы. Рывком достав из фургона свой щит, ухватился дрожащими пальцами за скобу и спрыгнув с бешено скачущего на неровной дороге фургона, прокатился по каменным волнам, сразу же переходя на бег.

— Иг-оль! — пискнула Юна у меня на шее, и я только сейчас почувствовал, что ламия перекинулась обратно в свою истинную форму. — Я чувствую чужое влияние! Мне убрать его?

— Да! — крикнул я, оборачиваясь, и с ужасом глядя на тянущиеся ко мне руки.

В этот момент я осознал, что внезапно ставшие ватными ноги сейчас подогнутся, и я просто повалюсь на землю. От преследователей, чьи зыбкие фигуры находились уже в нескольких десятках метров от меня, исходили волны страха, от которых кровь просто стыла в жилах и… Я почувствовал легкий укол в области шеи, а через долю секунды зрение моё прояснилось.

Мрак развеялся и на меня обрушилась какофония звуков. Визгов, криков сопения и тявканья. Кристалл в центре города всё также ярко мерцал, омывая пещеру волнами больного бледно-зелёного света. Ужасные угольно чёрные фигуры, тянущие ко мне свои резиновые руки исказились, посветлели, но более не пугали, а вызывали отвращение.

Четыре сгорбленных, мерзких создания покрытые опухолями и плешивым серо-жёлтым мехом, клочками покрывавшим их дряблые одутловатые тела. Они разом взвыли, кривляясь своими искажёнными мордами с кривыми разрезами ртов, заполненными хаотично растущими звериными клыками и крупными молярами. Похожие на помесь человекообразно обезьяны и гиены, они подобрались ко мне намного ближе, чем мне казалось и теперь, когда нас разделяло от силы два-три метра, набросились на меня, повизгивая и рыча, разбрызгивая грязно синюю фосфоресцирующую слюну.

Первый, самый крупный, с тремя мощными лапами и десятком ссохшихся, безвольно болтающихся вдоль груди человеческих рук, взметнулся в воздух, протягивая ко мне свою единственную жутко искаженную восьми палую ладонь с грязными, расслоившимися ногтями. Отбив её в сторону щитом, я прямым ударом сапога в дряблое пузо отправил его катиться под ноги к остальной стае, а сам, прикрывшись щитом от ещё одной образины, наотмашь саданул молотом по тянущейся ко мне мерзкой перекошенной морде, полностью лишённого передних конечностей существа.

Хрустнула проламываемая кость. Плеснула субстанция ярко-лимонного цвета, а в лицо мне пахнул омерзительный гнойный запах. Боёк почти не встречая сопротивления смял и без того изуродованную голову монстра, а сам я резко отпрыгнул назад, уворачиваясь от вознамерившегося укусить мои ноги мерзкого гада, дополнительный набор зубов у которого, прости меня господи — росли прямо из нижнего полушария.

Взмахнув по кругу щитом, отгоняя от себя уже успевшего подняться на ноги первого и ещё одного, какого-то совсем перекособоченного жизнью уродца, я на обратном движении со всей силы впечатал молот в грудину или что там у него, всё ещё не оставившего свои попытки отгрызть мне ногу жопо-зубого монстра. Выдернул боёк из расплёскивающей тухлятину раны и с остервенением несколько раз вогнал шип сначала в том место, где у его сородичей была голова, а затем чуть выше основного кусательного аппарата.

Бил я до тех пор, пока создание не перестало визжать, извиваясь у меня под сапогом и чуть было не пропустил новую атаку трёхлапого, но вовремя успел прикрыться и всем телом, резко подался вперёд, припечатав уродца всей плоскостью щита. Тот повалился на землю, сбив с ног своего неказистого товарища, а я, уже на замахе, с замиранием сердца понял, что это ещё не конец.

На дорогу с бульканьем и повизгиванием уже лезли новые твари и, боже мой — их было много! Ни как не меньше двух десятков мутантов перебравшись через бортик, буквально горели желанием присоединиться к нашей забаве.

Рядом с моей головой что-то свистнуло и один из только что взобравшихся на парапет уродцев, с визгом слетел с неё на раскинувшуюся под нами крышу, зажимая передней ластой размозжённую выпущенным из пращи камнем, вытянутую, клиновидную голову. Снаряды засвистели один за другим, выкашивая мерзких тварей со стопроцентной точностью. Гуэнь знал своё дело, и разил гадов как из пулемёта. Я же, добив оставшихся двух, из напавшей на мня четвёрки мутантов, вновь отступил. Тычком шипа, пронзил шею успевшего добежать до меня микроцефала из нового поступления и, выкроив секунду, обернулся назад.

Эльф, забравшись на крышу фургона, словно воздушный акробат, балансируя на одном из поддерживающих брезентовый тент металлических рёбер, одну за другой закладывал в пращу всё новые и новые пули, и резко раскручивая кожаные ремни, отправлял их в полёт. Ко мне, обнажив оружие, бежали Бруно и Крафчик, а Баронесса спрятавшаяся между фургоном и гобиком с ужасом смотрела куда то вверх.

Точно! Тот — огромный! Отмахнувшись от когтистой многосуставной лапы, и саданув бортиком щита по появившейся сбоку от меня жуткой акульей морде, я бросил быстрый взгляд вверх.

Гигантский ленивец, а скорее даже какой-то птеродактиль так и висел обхватив сталагмит здания тонкими лапами, между которыми трепетали и пульсировали на почти неощутимом ветру тонкие испещрённые сосудами перепонки. Тот гибкий отросток, показавшийся мне головой очень походил на слоновий хобот… с глазами вместо ноздрей и мерзкой слюнявой пасть вдоль позвоночника.

Рядом со мной взревев Бруно, буквально размазал одного из уродов по мостовой мощным ударом кистеня, подняв кучу вонючих брызг и каменной крошки. Чуть дальше судорожно отмахивался своим мечом Амадеуш, одна за другой отсекая тянущиеся к нему руки. Оба молодых человека были бледны и по их лицам катились крупные градины пота. Движения казались резкими, дёрганными.

Не знаю как там сер Алый Благоверный, но за нашим здоровяком я подобного не замечал. Ранее в бою с кистенём его движения были мягкими и грациозными, если конечно это можно было сказать при его конституции. А сейчас… он как будто…

— Юна!

— Да? — пискнула моя маленькая змейка, в то время как я впечатал боёк своего молота прямо в лоб очередной тварюги.

— Ты знаешь, что с ними? Можешь им помочь? — я кивнул в сторону тяжело дышавшего и подвывающего с повизгиванием Бруно.

— Помочь не могу, — ответила малявка, — он до сих пор держит их, а я держу тебя!

— Он? — я вновь быстро посмотрел на птеродактиля с хоботом.

— Ну да! — уверенно ответила ламия. — Тот, страшный — который наверху сидит! Он со своими братьями так охотится!

— А ты откуда знаешь?

— Он мне сам сказал! Ему очень не нравится, что он теперь тебя не видит! Вот он и стучится ко мне, прямо в головку. Надоел уже!

— Ты… — начал было, я и в этот момент осознал всё сказанное девчушкой.

Хрен его знает, что это за уроды такие и что представляет это за тварь, я таких даже в кино не видел, но она воздействует на наш разум. Этакий менталист. Юна со мной что-то сделала и я, вроде как, монстру неподвластен, а мужики сейчас сражаются всё с теми же наводящими ужас тенями. Они просто не видят настоящего противника!

Мысли промелькнули у меня в мозгу в ритме вальса и, размозжив лапу очередному уроду, я закричал.

— Гуэнь! Сбей ту тварь, что висит над нами!

На меня навалились сразу пять созданий, активно колотя по щиту всеми своими конечностями, и я не видел, что, собственно, сделал эльф. Над головой проревело оранжевое пламя. Настоящий фаербол, осветивший ярким всполохом древние здания взорвался прямо в разинутом зеве жуткого монстра, а затем заброшенный город огласил жуткий душераздирающий визг.

Повозка мерно тряся по залитому лунным светом торговому тракту. Баронесса дремала в фургоне под присмотром молчаливого и какого-то грустного Бруно, а сер Амадеуш испросив позволения, был допущен к нам с эльфом на козлы.

Огненный шар — простенькое боевое заклинание рождённое имевшимся у Гуэня артефактом не нанесло хоботастому чудовищу никакого существенного вреда, но, тем не менее, монстр предпочёл быстро ретироваться, а вслед за ним исчезли и наседавшие на нас меньшие уродцы. А мы со всех ног рванули к выходу из города.

Полуразрушенный Коттай Зарингсон замыкающий выход из Иранта Накарам по эту сторону гор, пролетели на едином дыхании, нахлёстывая жалобно ревущего гобика. Вихрем пролетели по освещённому закатными лучами жидкому еловому лесу, и только выехав на продуваемый всеми ветрами луга, решили пожалеть животинку и сбросили скорость.

Эта дорога, по утверждению эльфа вела в следующий пункт нашего путешествия, столицу Зинквельского баронства город Здрашич, крупный торговый и политический узел Свободных Баронств, от которого открывалась дорога как на Королевство Серентия так и на местный эльфостан. Точнее — Царство Мико.

— Знал бы — даже предлагать бы эту дорогу не стал! — в который раз уже прошипел Гуэнь, и мы с рыцарем опять синхронно кивнули.

— Ты чего за бок держишься? — спросил я Кравчика, видя, что он всё никак не убирает руку со своего пояса. — Залепили. Ну, уж прости… не знал, что вы только эти тени видите.

— Ерунда не достойная упоминания, — немного холодно ответил мне рыцарь, и поёрзал на седушке, отчего кошелёк у него под ладонью тихонько звякнул. — Хотя скажу честно — я сам удивился. Мы как отбежали от вас, на какое-то растление, так тех гноллов и увидели, что на вас нападать стали. Ну… мастер Гуэнь и сказал нам, что-то морок был колдовской. Мы за оружие похвастались и к вам, а оно как накатит по новой.

— Гноллы? — удивился я припоминая рассказ эльфа об этих прелюбопытных зверушках. — Это были гноллы? Никогда бы не подумал… Я представлял их себе несколько иначе.

— А они и должны были выглядеть иначе, — нервно ответил эльф.

— Ничего не понимаю…

— Да понимать тут нечего, — отмахнулся контрабандист. — Когда-то это были гноллы, а таким — их сделали эманации хаоса. Хотя, конечно, они и так все подвержены… но двофы здесь совсем какой-то лепрозорий развели.

— Скорее кунсткамеру… — хмыкнул я.

Мы вновь замолчали. До Здрашича оставалось часа четыре-пять пути, ночь только вступала в свои права, а мы, стремясь оказаться как можно дальше от заброшенного дворфского города, всё колесили под россыпью звёзд по лугам кажущимся морями из лунного серебра.