ТИШОК
Десять минут спустя Квентин сидел за столом в полутемном баре. Перед ним стояла непочатая пинта пива. Поворот неожиданный, но, в общем, благоприятный. Бар, кабинка, стол, пиво — с этим он в любом мире мог разобраться. После Брекбиллса он только этим и занимался.
Перед остальными стояли такие же кружки. Было где-то полшестого вечера, хотя как знать. Может, в здешних сутках не двадцать четыре часа, с чего бы. Пенни продолжал твердить, что их привело сюда дерево, но они и без провожатых нашли бы этот заезжий двор, низкое бревенчатое строение с двумя полумесяцами на вывеске; благодаря часовому механизму они вращались друг вокруг друга, когда дул ветер. Дом жался к небольшому пригорку, будто вырастал из него.
Осторожно войдя внутрь через распашные двери, они попали в музей американских колоний: длинный узкий зал упирался в стойку на дальнем конце. Квентину вспомнились исторические харчевни, которые он осматривал у родителей в Честертоне.
В единственной занятой кабинке сидела, похоже, семья: высокий седой старик, женщина с высокими скулами лет за тридцать и маленькая серьезная девочка. Как видно, местные жители. Они сидели молча и очень прямо, злобно глядя на пустые чашки и блюдца перед собой. Опущенные глаза девочки говорили о раннем знакомстве с жизненными невзгодами.
Ходячая березка ушла, видимо, в заднюю комнату. На бармене, как на полицейском эдвардианских времен, была черная форма с медными пуговицами. Узколицый, скучающий, заросший черной щетиной, он протирал стаканы белой тряпочкой, как это делали с незапамятных времен все трактирщики. Больше в зале никого не было, кроме большого бурого медведя в жилетке. Он сидел в кресле, и оставалось только гадать, живой он или искусственный.
Ричард взял с собой несколько десятков золотых цилиндриков в надежде, что они послужат им как межмировая валюта. Трактирщик взвесил один на ладони и выдал сдачу — четыре погнутые монеты с изображением разных лиц и животных. Две имели девизы на равнонечитаемых языках, третья представляла собой мексиканский песо 1936 года, четвертая — пластмассовую фишку настольной игры под названием «Извини». Пиво бармен налил в оловянные кружки.
Джош подозрительно, как третьеклассник, принюхивался к своей.
— Да пей ты! — прошипел Квентин — прямо сил нет с этими недоумками. — Будем, — сказал он, поднял собственную кружку и выпил. Напиток — горький, насыщенный алкоголем и углекислым газом, словом, пиво как пиво — наполнил его свежей уверенностью в себе. Он сильно напугался сегодня, но теперь благодаря тому же испугу в сочетании с пивом мыслил особенно четко. За столом с ним сидели Джош, Ричард и Анаис; от Элис, Дженет и Пенни ему удалось отмежеваться, и они поместились рядом. Четверо товарищей, прошедшие с утра такой долгий путь, многозначительно переглядывались над пенными кружками.
— А медведь-то вроде не чучело, настоящий, — прошептал Джош.
— Давайте выставим ему пиво, — предложил Квентин.
— Он, кажется, спит. Да и страшно все-таки.
— Пиво поможет завязать отношения. — Квентин был настроен по-боевому. — Может, это и есть следующий ключ. Если он говорящий, то мы с ним поговорим.
— О чем это?
Квентин пожал плечами и снова хлебнул из кружки.
— Надо же понять, что тут вокруг творится — для этого мы, в конце концов, сюда и пришли.
Ричард и Анаис так и не притронулись к пиву, и следующий глоток он сделал исключительно им назло.
— Нужно соблюдать безопасность, — ответил Ричард. — Это всего лишь разведка, поэтому контакты следует ограничить.
— Ладно тебе. Мы в Филлори, а ты ни с кем говорить не хочешь?
— Разумеется, нет. — Одна мысль об этом вызвала у Ричарда шок. — Разве тебе мало того, что мы уже вступили в контакт с иной формой существования?
— Маловато вообще-то. Хотелось бы знать, например, зачем гигантский богомол пытался меня убить.
Филлори пока еще не сделало ничего, чтобы обеспечить ему личное счастье — будь он проклят, если уйдет, не получив ожидаемого. Оно где-то здесь, надо только пройти чуть дальше, и он не позволит Ричарду ставить себе палки в колеса. Он из кожи вон вылезет, лишь бы покончить со своей малоуспешной земной биографией и начать филлорийскую, куда более славную. Для драки сгодится любой предлог, а подраться ему очень хочется.
— Бармен! — сказал Квентин громче, чем надо. Своей реплике он придал интонации Дикого Запада, чувствуя, что так будет правильно. — Еще кружку для моего друга в углу! — И большим пальцем указал на медведя.
Элиот, Элис, Дженет и Пенни, как по команде, обернулись к нему. Бармен ограничился усталым кивком.
Медведь, как выяснилось, пил только персиковый шнапс, притом маленькими стопочками. Много же тебе их понадобится при такой туше, подумал Квентин. После двух-трех порций медведь, вонзив когти в многострадальную обшивку, перетащил кресло к их столу.
Его имя, Тишок, говорило о кротком нраве. Он объяснил на ультра-низких тонах, что относится к бурым медведям, которые крупнее черных, но гораздо мельче, чем гризли, хотя гризли — тоже один из подвидов бурых. Гризли бывают вдвое больше его, неоднократно повторил Тишок.
— Это не так уж важно, кто больше. — Квентин, сам не зная, зачем ему нужен этот медведь, усердно налаживал отношения. Он уже допил свое пиво и взялся за кружку Ричарда. — Главное — быть хорошим медведем.
— Да-да, — закивал Тишок. — Я хороший медведь. Я совсем не хотел сказать, что я плох. Я уважаю чужие территории. — Хлопнув лапой об стол, он придвинул морду к самому лицу Квентина. — Я. Очень. Хороший. Медведь.
Все остальные молчали или говорили между собой, притворяясь, что диалог Квентина с волшебным медведем их нисколько не удивляет. Ричард поменялся местами с бесстрашной Дженет, Джош и Анаис жались друг к другу — но если Тишок и замечал что-нибудь, его это как будто не задевало.
Квентин сознавал, что группа по его милости чувствует себя некомфортно, но плевал и на их комфорт, и на предостерегающие взгляды Элиота. Он боялся стоять на месте — вперед, только вперед. Это была его пьеса, и он твердо вознамерился доиграть ее до конца. Пусть себе сматываются в свой Город, если хотят.
Ему тоже нелегко приходилось. Кругозор Тишка был чрезвычайно узок, зато в этой узкой области он проявлял глубочайшие знания. Квентину смутно помнилось, как хорошо он сам, будучи гусем, разбирался в воздушных течениях и оттенках воды — все птицы и звери, наверно, зануды жутчайшие, каждый по-своему. Тишок, как впадающее в спячку животное, был неплохим спелеологом и тончайшим гастрономом по части меда. Квентин быстро вошел в круг его тем и старался поскорей сменить разговор, когда собеседник упоминал о каштанах.
— Значит, так, — сказал он, прерывая дискуссию о том, как добры серые пчелы (Apis mellifera carnica) по сравнению с более возбудимыми немецкими (Apis mellifera mellifera). — Давай внесем ясность: это ведь Филлори, да?
Тишок совсем по-человечески наморщил мохнатый лоб.
— Что ты сказал, Квентин?
— Это место называется Филлори?
Тишок задумчиво пошевелил невозможно милыми плюшевыми ушами.
— Я где-то слышал это название. — Он, как ученик у доски, прикидывал, как ответить, чтобы не ошибиться.
— Но мы-то сейчас в Филлори?
— Да… раньше вроде так называлось.
— А теперь как? — не отставал Квентин.
— Погоди-ка. — Медведь приподнял лапу, и Квентину стало искренне его жаль: этот большой меховой идиот в самом деле пытался думать. — Ну да, Филлори. Или Лория?
— Не может быть, — высунулся из-за перегородки Пенни. — Лория — чужая страна за восточными горами. Плохая страна. Должен же ты знать, где живешь.
— Филлори не здесь вроде бы, — сомневался Тишок.
— Но это определенно не Лория, — настаивал Пенни.
— Кто тут говорящий медведь, ты, что ли? — вспылил Квентин. — Вот и заткнись.
Солнце село, и в баре прибавилось посетителей. Три бобра хлебали из общей миски в компании толстого, зеленого, чем-то встревоженного сверчка. Одинокий белый козел в углу лакал из мелкой чаши белое, похоже, вино. Застенчивый блондин, мохнатый ниже пояса, с рожками и в круглых очках, притулился у стойки. Все в целом походило на ожившую картину Шагала. На человека с козьими, выгнутыми назад ногами смотреть было неудобно, как на калеку.
Молчаливое семейство разом поднялось и направилось к выходу. Деревни поблизости Квентин не видел — им, вероятно, предстоял долгий путь. Он вообразил, как они тащатся при луне по проселку: сначала старик несет девочку на плечах, потом она задремывает, приходится взять ее на руки, и она пускает слюни ему на лацкан. В присутствии этих угрюмцев Квентину было не по себе — он чувствовал себя нахальным туристом, которого никто не звал в их страну. Реальную, заметим, страну, не сказочную. Может, догнать их? Кто знает, какие тайны они уносят с собой. Женщина отворила дверь, и Квентин заметил, что у нее недостает правой руки ниже локтя.
После очередной порции шнапса и светской беседы с Тишком березка возникла из помещения, где до сих пор находилась, и потопала к ним на забитых грязью корнях.
— Я Фарвел, — прощебетала она.
При свете березка выглядела еще более странно — вот уж точно как палка. У Пловера говорящие деревья встречаются, но он ни разу не описал их подробно. Вместо рта у Фарвел было отверстие, пробитое, видимо, топором; тонкие ветки с зелеными листиками очерчивали два глаза и нос. Она походила на резное изображение Зеленого Человека, которое можно увидеть в древних церквах, но маленький ротик придавал ей до смешного кислое выражение.
— Простите, что так грубо вела себя — у нас редко встречаются чужеземцы. — Она присела на табурет, взятый у стойки, — сама вылитый стул. — Что привело тебя сюда, человек-юноша?
Ага, вот оно. Выходим на новый уровень.
— Сам не знаю. — Квентин небрежно закинул руку на стену кабинки, чувствуя, что понемногу становится командным спецом по контактам. Бармен, которого сменил исполненный достоинства шимпанзе с мордой висельника, тоже подошел к ним. — Любопытство, наверно. Мы, видите ли, нашли пуговицу, которая может переносить из одного мира в другой. На Земле нам стало скучно, вот мы и явились сюда. Посмотреть, как тут и что.
Даже для поддатого он изъяснялся куда корявее, чем хотел бы. Дженет, и та смотрела на него с беспокойством — хоть бы Элис не слушала, что он мелет. Он улыбнулся, чтобы поправить дело. Не следовало бы вливать столько пива в утомленный пустой желудок.
— Понятно, понятно, — приободрила Фарвел. — Ну и как, видели что-нибудь интересное?
Бармен, сидя задом наперед на плетеном стуле, не сводил с Квентина глаз.
— Видели речную нимфу. Она подарила нам рог — волшебный, наверно. Потом в карете проехало насекомое — кажется, богомол. Он пустил в меня стрелу и чуть не попал.
Не стоило бы, пожалуй, так раскрывать свои карты, но кто его знает, о чем говорить, а о чем умалчивать. После разговора с Тишком он шел как по лезвию бритвы, но Фарвел, похоже, его рассказ не шокировал — она кивала с понимающим видом. Шимпанзе поставил зажженную свечу на их стол и поменял пустые кружки на полные, за счет заведения.
Пенни опять перегнулся к ним.
— Вы, случайно, не на Часовщицу работаете? В смысле, не добровольно, а по ее принуждению?
— Господи, Пенни, — простонал Джош. — Заглохни.
— Подумать только. — Фарвел переглянулась с барменом. — Можно сказать… нет, лучше не надо. Ах. — Ее ветки поникли, листочки затрепетали.
— Мне нравится мед с оттенком лаванды, — сказал Тишок ни с того ни с сего. — Надо, чтобы пчелы селились поближе к полю, где она растет, желательно с подветренной стороны. В этом весь фокус, если быть кратким.
Фарвел охватила стакан веткой, выпила пива и после заметной внутренней борьбы заговорила опять:
— Ты в чем-то прав, человек-юноша. Мы не любим ее, но боимся — как все, кто знает, что для них хорошо, а что нет. Ей пока не удалось замедлить ход времени, — береза посмотрела в открытую дверь на сумрачный лес, точно желая убедиться, что он еще здесь, — но она очень старается. Иногда ее видят в лесу, на вершинах деревьев. Говорят, она потеряла свою волшебную палочку, но скоро найдет ее или сделает себе новую. И что тогда будет? Можете вы представить себе этот вечный закат? Все перепутается, границы исчезнут, дневные и ночные животные начнут между собой воевать. Лес умрет. Солнце истечет кровью и станет белое, как луна.
— Но я думала, что колдунья мертва, — вмешалась Элис. — Что Четуины убили ее.
Значит, она все-таки слушала — откуда же такое спокойствие?
Фарвел снова переглянулась с барменом.
— Все может быть. С тех пор прошло много времени. От столицы до нас далеко, овны здесь много лет не показывались, и в нашей глуши не сразу поймешь, кто жив, а кто мертв. Особенно когда речь идет о колдунье, которую многие видели.
— О Часовщице, то есть. — Квентин, чувствуя, что лед тронулся, старался не упускать нить.
— Вот-вот. Тишок видел ее. Худенькая такая и под вуалью.
— А мы ее слышали, — снова встрял Пенни. — Слышали, как тикает что-то в лесу.
Медведь молча смотрел в свою стопку маленькими слезящимися глазами.
— Послушайте, — сказал Пенни, — не помочь ли вам как-то справиться с ней?
На Квентина вдруг навалилась усталость. Алкоголь, действовавший до сих пор как стимулятор, без предупреждения обернулся химической изоморфой себя самого — седативом. Раньше Квентин сжигал его, как ракетное топливо, теперь этот процесс застопорился. Мозг заработал на холостых оборотах, и где-то в его глубинах начался роковой обратный отсчет.
Квентин уставился остекленевшими глазами в пространство. Все свои брекбиллсские годы он шел к этому мгновению и вот упускает свой шанс. Хочет Пенни быть главным — флаг ему в руки. Он поимел Элис, почему бы и Филлори не поиметь заодно? Думать в любом случае уже поздно. Дерево явно клюнуло на крючок, или это они, наоборот, клюнули — короче, приключение начинается.
В свое время одна только надежда на это сделала бы Квентина счастливым. Ну почему все так глупо устроено? Почему именно теперь, на грани осуществления, соблазны Филлори кажутся ему такой навязчивой примитивщиной? Он думал, что оставил подобные настроения в Бруклине или уж точно в Брекбиллсе. Куда еще бежать, если даже здесь от них нет спасения? Если уж Филлори подведет, то все — больше деваться некуда. Паника пополам с фрустрацией охватила его. Нет, надо что-то делать, ломать сложившуюся рутину. Или дело действительно в Филлори, а не в нем?
Он вылез из-за стола, обтершись о колючую ляжку Тишка. Посетил сортир выгребного типа. Может, поблевать — легче станет? Нет, не выходит.
Его место успел занять Пенни. Квентин сел за другой стол, опустил подбородок на руки. Жаль, наркотиков у них нет. В Филлори и кайф наверняка особенный. Элиот болтал с рогатым клиентом у стойки.
— Короли и королевы, вот что нужно этой стране, — говорила Фарвел, заговорщицки пригнувшись к столу. — Троны в Белом Шпиле слишком долго пустуют, и занять их могут только дети Земли. Но завоевать престолы могут только сильные духом, — предупредила она. — Самые сильные.
Слезный сок наворачивался ей на глаза. Ну и речь — Квентин сам мог свободно продекламировать что-нибудь в этом роде.
Тишок явственно пукнул. Трижды.
— А что, собственно, требуется, чтобы завоевать их? — с определенной долей скептицизма справился Джош.
Посетить руины, называемые Гробницей Эмбера, ответила Фарвел. Там хранится серебряная корона — во времена правления Четуинов ее носил благородный король Мартин. Те, кто добудет корону и доставит ее в Белый Шпиль — четверо человек, — станут королями и королевами Филлори и смогут покончить с Часовщицей навеки. Но задача это нелегкая.
— А без короны никак? — спросил Элиот.
— Корона необходима, но вам помогут ее найти. Вы будете получать подсказки.
— Минутку. — Квентин сделал героическое усилие над собой. — Что значит — гробница Эмбера? Он что, умер? А как же Амбер?
— Нет-нет, — поспешно сказала Фарвел, — это просто название. Оно ничего не значит. Эмбера давно не видели в этих краях, вот и все.
— Он кто, орел? — пробасил Тишок.
— Один из овнов, — поправил бармен, в первый раз открыв рот. — Орлом был Ширококрыл, лжекороль.
— Ах, — снова понурилась березка, — не судите строго медведя. Мы живем так далеко от столицы. Многие правили этими зелеными холмами, или пытались править, с тех пор как по ним ступали дети Земли. Серебряные годы Четуинов остались далеко позади, а последующие не были выкованы из благородных металлов. Вы не представляете, какой хаос нам пришлось претерпеть. Вслед за Ширококрылом пошли Чугунный Человек, Ведьма Лилия, Копьеносец и Святой Ансельм. И Заблудший Агнец, и Высочайшее Дерево, опустошившее всю округу. Ах, далеко, далеко от нас до столицы. Я ведь только береза, притом не очень большая.
На стол, как слеза, упал одинокий листик.
— У меня вопрос. — Дженет, как всегда, не стеснялась. — Если эта корона так уж важна, а Эмбер с Умбером, то есть с Амбером, такие могущественные, почему они не возьмут ее сами?
— На то есть Закон, — вздохнула березка. — Высший Закон, запрещающий им это делать. Корону можете взять только вы.
— Слишком мы долго живем, — мрачно проронил бармен, исправно поглощавший собственные товары.
Пожалуй, это имеет смысл, размышлял Квентин. При отсутствии Эмбера и Амбера, при вакууме власти, мятежная Часовщица воскресает после своей мнимой смерти. Пенни был-таки прав: они получили задание. Оно, правда, сильно смахивает на ролевую тематическую игру в летнем лагере, но смысл в нем есть. Последняя проверка, и можно надеяться дальше.
— Не хотелось бы показаться невеждой, — сказал он, — но ведь Эмбер и Амбер здесь самые главные? Над всеми людьми, животными и так далее? И с моральной точки зрения у них все в порядке? Давайте проясним это. Я просто хочу убедиться, что мы ставим на верную лошадь, то есть барана.
— Ну конечно! Было бы просто безумием думать иначе! — шепотом воскликнула Фарвел, опасливо косясь на бобров. Она, как ни странно, извлекла откуда-то сигарету и прикурила ее от свечки — осторожно, чтобы себя заодно не поджечь. Видать, приспичило. Сигарета залихватски торчала из ее ротика, дым окутывал лиственное лицо. — Но не судите нас чересчур строго. Овнов здесь не было много лет, и нам приходилось управляться без них. Выживать как-то всем лесом.
Элиот и рогатый исчезли куда-то, предположительно вместе. Горбатого могила исправит, но отрадно думать, что хоть кому-то сейчас хорошо. Белый козел все так же шумно лакал вино, Тишок грустно смотрел в свой шнапс. Дом далеко, сказал себе Квентин, как будто мог об этом забыть. И звери кругом пьют спиртные напитки.
— Мы слишком долго живем, — снова объявил бармен. — Великие дни ушли в прошлое.
Заночевали они здесь же, в гостинице. Комнаты без окон были выкопаны в холме за домом, на хоббитский лад. Там было тихо, и Квентин спал как убитый.
Утром все позавтракали в таверне за длинным столом. Яичницу из свежих яиц с тостами запивали водой из каменных кувшинов, рюкзаки свалили в одной из кабинок. Золотые цилиндрики Ричарда, как видно, высоко здесь котировались. Квентин чувствовал себя отдохнувшим и похмельем, о чудо, ничуть не страдал. Это напомнило ему с новой ясностью некоторые прискорбные аспекты его недавнего прошлого и в то же время чуть ли не впервые позволило оценить сам факт присутствия в реально существующем Филлори. Живые детали здешней жизни были куда интереснее его мультяшных фантазий. Комната, как всякий бар при дневном свете, выглядела порядком запущенной. Инициалы клиентов, нацарапанные как ножами, так и когтями, покрывали все мыслимые поверхности. Пол, вымощенный старыми круглыми жерновами, был слегка присыпан соломой, между камнями набилась грязь. На стол подавал довольно бесцеремонный карлик; ни Фарвел, ни Тишка, ни бармена не было видно.
Мужчина и женщина, сидевшие у окна, молча пили кофе и поглядывали на путешественников. Ждут, когда мы закончим завтрак, подумал Квентин — и оказался прав.
Когда со стола убрали, он представился как Бамс, она — как Чур. Обоим было под сорок, а их профессиональная деятельность, судя по внешности, протекала на свежем воздухе. Им предстояло сопровождать магов к Гробнице Эмбера в качестве проводников. Бамс, высокий, костлявый, с большим носом и черными бровями, занимавшими большую часть лица, был одет в черное и имел на себе длинный плащ: сразу видно, что человек относится к себе и своим обязанностям крайне серьезно. Чур, ниже его ростом и плотнее сложением, была коротко стриженная блондинка. Свисток ей на шею, и будет вылитая учительница физкультуры в частной школе для девочек. Одета практично, с явным расчетом на экстремальные ситуации. Жесткая и в то же время доброжелательная, в высоких сапогах с обалденно сложной шнуровкой — лесбиянка по всем статьям.
В маленькие окошки «Двух лун» светило холодное осеннее солнце. Протрезвевший Квентин рвался навстречу приключениям. О, прекрасная, обесчещенная Элис. Свой гнев на нее он ощущал, как твердый орешек, который вряд ли удастся переварить. Как камень в почках. Может быть, когда они станут королями и королевами, он отдаст приказ казнить Пенни. Устроит дворцовый переворот, отнюдь не бескровный.
Пенни заикнулся было о том, что теперь, когда у них появилась высокая цель, не мешало бы принести присягу, но все уже надевали рюкзаки. Они могут идти, куда вздумается, внезапно заявил Ричард — он лично останется здесь.
Никто не знал, как с ним быть. Шутки, к которым прибегла Дженет, не сработали, и она перешла к просьбам.
— Мы ведь столько уже прошли вместе! — взывала она, стараясь не проявлять открыто своего бешенства. Ее эта измена общему делу возмущала больше, чем любого из них; всякое неподчинение коллективу она воспринимала как выпад против себя. — И всегда можем отказаться, если что-то пойдет не так. На крайний случай у нас есть пуговица! Ты реагируешь на это чересчур бурно.
— А ты — чересчур вяло, — ответил ей Ричард. — Здешние власти уж точно не замедлят отреагировать, когда узнают о ваших намерениях.
— Они вполне могут и не узнать, — вставила Анаис.
— Ты отказываешься от участия в историческом событии, — горячилась Дженет. — В открытии века. Я, честно говоря, вообще не понимаю, зачем ты согласился с нами идти.
— Согласился, чтобы помешать вам натворить глупостей. Именно это я сейчас и пытаюсь сделать.
— Ну, как знаешь. — Она коснулась его щеки и отошла, чуть не плача. — Обойдемся как-нибудь без тебя — тронов всего четыре, в конце концов.
Квентин думал, что Элис тоже останется — нервы у нее явно были натянуты до предела. Непонятно, почему она с ее рассудительностью до сих пор не пошла на попятный. Сам Квентин держался противоположного мнения: опаснее всего было бы повернуть назад или остаться на месте. Вперед и только вперед. Прошлое рухнуло, настоящее остается в игре. Тот, кто не хочет, чтобы он шел в этот поход, должен будет его связать.
Так и не уговорив Ричарда, они отправились без него с Бамсом и Чур во главе. Некоторое время шли по вчерашней дороге, но вскоре свернули в лес. При всем благородстве конечной цели это напоминало поход в летнем лагере или школьную экскурсию на природу, где двое учителей, сопровождая колонну, не дают детям шалить. Впервые за все пребывание в Филлори маги расслабились, стали сами собой и перестали изображать несгибаемых героев-исследователей. Кто-нибудь все время взбирался на низкую каменную стенку, которые пронизывали весь лес, и шел по ней, балансируя, — кто и для чего их построил, оставалось загадкой. Чертовой Лошадки никогда нет под рукой, когда надо, посетовал Джош. За лесом начались освещенные солнцем луга, а дальше — возделанные земли.
Сейчас нетрудно было бы улучить момент, чтобы остаться наедине с Элис — но Квентин, репетируя в уме, что ей скажет, каждый раз упирался в вопрос о Пенни, за которым следовала ядерная белая вспышка. Вместо нее он беседовал с гидами.
Оба были неразговорчивы. Бамс, узнав, что его подопечные — маги, проявил некоторый интерес, но общего языка с ним найти так и не удалось: он владел исключительно боевыми искусствами и почти ничего не знал о других видах магии.
Он, как показалось Квентину, не хотел делиться секретами своего ремесла и только об одном говорил откровенно.
— Сам шил, — сообщил он застенчиво, откинув плащ и показав Квентину куртку с рядами кармашков. — Там у меня травы разные, порошки — все, что в поле может понадобиться. Если для чар нужно что-то материальное, то вот! — Сделав ряд отработанных бросков щепотью, он снова замолк и погрузился в свои мрачные думы. У него была волшебная палочка, которых в Брекбиллсе почти никто не имел — там их стеснялись, как лишнего велосипедного колесика или лечения у сексолога.
Чур, более открытая, труднее поддавалась разгадке. Магии она не знала совсем и оружия как будто бы не носила, но мускулом этой пары явно была она. Насколько Квентин понял, она владела боевой техникой под непереводимым названием инк-ага. Ей не полагалось носить доспехи, притрагиваться к золоту и серебру Она почти ничего не ела, а о своем искусстве говорила высоким и крайне метафорическим штилем.
Они с Бамсом были профессиональными авантюристами.
— Нас, то есть людей, теперь не так много осталось, — говорила она, не глядя на Квентина. Ее короткие крепкие ноги поглощали расстояние быстрее, чем Квентиновы ходули, выпуклые глаза обшаривали горизонт в поисках потенциальной угрозы. — Филлори дичает, лес разрастается. Каждое лето мы его вырубаем, а то и жжем, отмечаем его границу — а на другой год граница оказывается глубоко в лесной чаще. Деревья захватывают фермы, фермеры переселяются в города, но что будет, когда лес займет все Филлори?
В мои детские годы «Две луны» стояли на открытом пространстве. Животным-то все равно, им так даже лучше, — с горечью добавила Чур и умолкла.
Самое время сменить тему, подумал Квентин. Он чувствовал себя зеленым новобранцем из Дубьюка, штат Айова, которого вьетнамский ветеран удостоил беседой.
— Извините за прямоту, — сказал он, — но вам кто-нибудь платит за это? Может, мы должны заплатить?
— Успех будет нашей платой.
— Но зачем вам нужно, чтобы троны занимали жители нашего мира, совершенно вам незнакомые? Почему бы не посадить на них филлорийцев?
— Только ваши сородичи могут быть королями и королевами. Таков Закон. Так всегда было.
— Это же бессмысленно — хотя мне, заметьте, ваш Закон только на руку.
Чур скривилась. Глаза навыкате и полные губы придавали ей сходство с рыбой.
— У нас на протяжении веков только и делали, что убивали и предавали друг друга. Хуже ничего быть не может. Правление Четуинов было последним мирным периодом на нашей памяти. Вы никого здесь не знаете, ни на кого не держите зла. Не принадлежите ни к одной фракции. — В ней накопилось много горечи, очень много. — Это большая политика, Квентин. Мы дошли до того, что стали почитать невежество и безразличие лучшими чертами правителя.
Остаток дня они, продев пальцы под лямки рюкзаков, шли через волнистые холмы — то по меловым дорогам, то напрямик, распугивая сверчков. Воздух был чистый и прохладный, условия легкие, для начинающих. Шли с песнями. Вон тот бугорок, сказал Элиот, прямо-таки вопит о том, что на нем растет виноград сорта пино. Селения и другие путники им не встречались, редкие деревья и столбики отбрасывали четкую, будто выгравированную, тень. Как же тут все устроено, думал Квентин? Централизованного правительства, по всей видимости, не существует — какие же тогда обязанности у короля? Здешняя политэкономия, похоже, застыла на уровне феодальных Средних веков, но с элементами викторианской техники. Кто, например, построил ту черную карету, кто делает часы, которые в Филлори встречаются на каждом шагу? Все это, конечно, можно создать и с помощью магии, но аграрное состояние здесь явно поддерживается сознательно, как у эмишей.
В полдень они увидели одно из знаменитых затмений, которые в Филлори случаются каждый день, а также филлорийскую луну, о которой ни в одной книге не говорилось. Это была не сфера, а настоящий серебряный полумесяц; он плыл по небу, медленно вращаясь вокруг отсутствующего центра собственной тяжести.
Лагерь разбили на закате, на кочковатом лугу. Гробница Эмбера, сказал Бамс, находится в следующей долине, и рядом с ней лучше не ночевать. Они с Чур поделили между собой караулы; Пенни предложил поучаствовать, но они отказались. Поели сэндвичей с мясом, взятых еще из родного мира, и разостлали спальники на жесткой курчавой траве.