ЛАВЛЕДИ
Остаток третьего курса прошел в атмосфере полувоенной бдительности. Колледж заперли как физически, так и магически. Преподаватели обходили его границы, обновляя и укрепляя защитные чары. Пухлые щечки профессора Сандерленд порозовели после целого дня на холоде и прокладывания полос из разноцветного порошка на снегу. Позади нее шла профессор Ван дер Веге в качестве контролера, впереди — целый отряд студентов, расчищавших ее тропу от валежника: процесс не должен был прерываться ни на минуту.
Аудиторию очистили быстро: позвенели колокольчиками, покурили полынью в углах — и готово, но модернизация ограждающих чар отняла не меньше недели. Все они, по слухам, пристегивались к огромному чугунному идолу: он стоял в тайной комнате в географическом центре кампуса, и никто его ни разу не видел. Профессор Марч, с лица которого не сходило озабоченное и загнанное выражение, шастал по многочисленным погребам, подвалам и катакомбам, проверяя с упорством маньяка фундаментальные чары, предохраняющие от нападения снизу. Преподаватели развели свой костер, мало похожий на тот, что устроили на равноденствие третьекурсники. Высушенные, ровные как шпалы кедровые поленья сложили во что-то вроде китайской головоломки, которую профессор Хеклер весь день подправлял. Когда он наконец поджег эту фигуру скрученной бумажкой с загадочным русским текстом, костер вспыхнул, как магний. Студентам дали указание не смотреть на него в упор.
Наблюдать, как реальная магия применяется против реальной угрозы, было полезно, но малоприятно. Тишина, стоящая в столовой во время обеда, дышала бессильным гневом и новой разновидностью страха. Один первокурсник ночью собрал свои вещи и вернулся домой. Те самые девочки, которые еще недавно старались не садиться за стол рядом с Амандой Орлов, теперь собирались по трое-четверо на каменном ободе одного из фонтанов, плакали и тряслись. Состоялись еще две драки. Профессор Марч, закончив проверку фундаментов, ушел в академический отпуск, и знающие люди — то есть Элиот — очень сомневались, что он когда-нибудь вернется к преподаванию.
Временами Квентину тоже хотелось сбежать. Он думал, что его ждут репрессии за ту штуку с подиумом, но об этом, как ни странно, даже не поминали. Лучше бы помянули, тогда бы он хоть понял, в чем дело: либо он совершил идеальное преступление, либо оно так ужасно, что никто не смеет обвинить его прямо в глаза. Он точно в капкан попал. Горевать об Аманде? Но ведь он, можно сказать, ее и убил. Покаяться? Но у него не хватит духу признаться никому, даже Элис. Он носил свою позорную тайну в себе, рискуя, что она загноится и перейдет в сепсис.
Он думал, что покончил с чем-то подобным в тот самый день, когда зашел в заброшенный бруклинский садик. В Филлори такого никогда не случалось: там присутствовали конфликты и даже насилие, но все решалось в героическом, благородном ключе, и пожертвовавший собой персонаж всегда оживал в конце книги. В мире его мечты образовалась прореха, и страх пополам с тоской лились в нее, как грязная ледяная вода сквозь пробоину в дамбе. Брекбиллс вместо тайного сада смахивал больше на укрепленный военный лагерь. Это не сказка, где добро побеждает автоматически; это все тот же реальный мир, где несчастья случаются без всякой причины и люди расплачиваются за неумышленные поступки.
Через неделю после смерти Аманды приехали за вещами ее родители. Никаких церемоний, по их просьбе, вокруг этого не устраивали, но Квентин случайно оказался поблизости, когда они прощались с деканом. Все имущество Аманды уместилось в один кофр и до слез маленькую тканую сумочку.
Сердце Квентина при виде их пропустило один удар. Сейчас они поймут, что это я во всем виноват, думал он; ему казалось, что вина покрывает его целиком, как липкая пленка. Но мистер и миссис Орлов не обратили на него никакого внимания. Их можно было принять не за супругов, а за брата с сестрой: оба шести футов ростом, плечистые, с сальными волосами — у него прическа гладкая, у нее попышнее. Двигались они, как в тумане, под руку с Фоггом; до Квентина не сразу дошло, что они околдованы и никогда не поймут, где, собственно, училась их дочь.
В августе физики рано вернулись с каникул и неделю до начала занятий прожили в Коттедже, играя в пул и понемножку распивая старый, густой, крайне противный портвейн, графин с которым Элиот откопал в кухонном шкафу. Поведение их, несмотря на это, оставалось трезвым и чинным. Вот уже и четвертый курс, думал Квентин, — просто не верится.
— Надо поучаствовать в турнире по вельтерсу, — сказала однажды Дженет.
— Не надо, — возразил Элиот. Он валялся на старой кожаной оттоманке в библиотеке, прикрыв лицо согнутой в локте рукой. Физики ничего не делали целый день и сильно замаялись.
— Надо, Элиот, надо. — Дженет ткнула его пяткой в ребра. — Мне Бигби сказал. Все участвуют, просто официально не объявляли пока.
— О черт, — хором сказали Элиот, Элис, Квентин и Джош.
— Обращено к организатору, — добавила Элис.
— Зачем? — простонал Джош. — Зачем они делают это с нами, о господи?
— Для поднятия духа, — объяснила Дженет. — Фогг полагает, что нам это необходимо после прошлого года. Вельтерс способствует нормализации школьной жизни.
— Минуту назад с моим духом все было в порядке. Не выношу эту гребаную игру.
— Это извращение честной магии. Извращение! — горячился Джош.
— Это обязательно, так что придется. Играем по группам, поэтому в команду входят все, даже Квентин, — Дженет потрепала его по голове, — чья специальность до сих пор неизвестна.
— Вот спасибо-то.
— Дженет в капитаны, — предложил Элиот.
— Кого же еще. В качестве капитана счастлива информировать вас, что первая тренировка состоится через пятнадцать минут.
Все с громкими стенаниями развалились на прежних местах.
— Ладно тебе, — сказал Джош.
— Я даже правил не знаю, — вставила Элис, листавшая на ковре старый атлас. На полях древних карт были любовно изображены морские чудовища, крупнее и многочисленней континентов. Летом Элис приобрела прямоугольные очки, нехарактерно модные для нее.
— Ничего, научишься, — успокоил ее Элиот. — Вельтерс игра веселая и поучительная.
— Не волнуйся. — Дженет по-матерински чмокнула Элис в макушку. — Правил по-настоящему не знает никто.
— Кроме Дженет, — заметил Джош.
— Кроме меня. Жду вас там в три часа.
Вскоре все осознали, что делать все равно нечего — на это Дженет, видимо, и рассчитывала — и притащились к полю для вельтерса. Солнце жарило так, что больно было смотреть, в водных квадратах отражалась небесная синева. Элиот в школьной, с закатанными рукавами рубашке, нес липкий графин. При одном взгляде на него Квентин почувствовал себя обезвоженным. Кузнечик скакнул ему на штаны и остался сидеть.
Дженет в предельно короткой юбке залезла по лесенке на судейское кресло.
— Кто знает, как начинать?
Выяснилось, что для начала надо выбрать квадрат и кинуть на него камень, называемый глобусом. Этот голубоватый шарик, действительно похожий на глобус, размером был с мячик для настольного тенниса, но весил неожиданно много. У Квентина прорезался талант по части его метания: главное было не попасть в воду — за это начислялись штрафные очки, а глобус приходилось вылавливать.
Элис и Элиот играли против него с Джошем, Дженет судила. Не самая прилежная из физиков и не самая одаренная — эти титулы следовало уступить Элис и Элиоту, — она могла считаться самой азартной и вознамерилась до тонкостей овладеть вельтерсом, оказавшимся на поверку очень сложной игрой.
— Без меня вам каюк, — заявила она с полным на то основанием.
Успех в игре зависел как от стратегии, так и от магии. Квадраты завоевывались, защищались и отбирались назад с помощью заклинаний. Водные были самыми легкими, металлические самыми трудными, поскольку требовали вызова сверхъестественных сил и прочей экзотики. Заклинатель, становясь на поле, превращался в одну из фигур и делался объектом персональных атак. По мере продвижения Квентину стало казаться, что луг за пределами поля съежился, а само поле вытянулось, как в хрусталике рыбьего глаза. Расплывшиеся контуры деревьев поблекли и засеребрились.
На первых раундах обе команды бодро захватывали незанятые квадраты — для этого, как и в шахматах, существовали давно разработанные ходы. Но когда свободных квадратов не осталось совсем, пришлось пораскинуть мозгами. Дженет во время долгих перерывов рылась в пособиях, Элиот притащил в двух ведерках со льдом шесть высоких бутылок очень сухого рислинга «Фингер Лейке», который, видно, приберегал как раз для такого случая. Стаканы он не додумался взять, и все пили прямо из горлышка.
Квентин так и не привык до сих пор к большим количествам алкоголя — чем больше он пил, тем хуже вникал в детали дьявольски сложного вельтерса. Правила вроде бы предусматривали трансмутацию материала квадратов и даже перемену их мест. К очередному выходу на поле игроки так нализались, что Дженет снисходительно указывала им, где они должны стать.
Солнце понемногу опускалось, но траве протянулись тени, небо из голубого стало аквамариновым. Воздух обволакивал, как теплая ванна. Джош спал на квадрате, который должен был защищать, прихватив ряд соседних. Элиот излагал свое мнение о Дженет, она притворялась сердитой. Элис, сняв туфли, погрузила ноги во временно свободный водный квадрат. Голоса уплывали в густую листву. Вина почти не осталось, пустые бутылки болтались в ведерках, в талом льду утонула оса.
Все делали вид, что помирают со скуки, а может, и впрямь помирали — все, кроме Квентина. Он был счастлив, так счастлив, что дух захватывало, но инстинктивно это скрывал. Случай с Врагом, как движущийся ледник, оставил за собой борозду искореженной голой земли, но теперь на ней прорастала первая зелень. Идиотский план Фогга обещал принести плоды уже на ранних порах. Сумрак, которым Враг покрыл Брекбиллс, рассеивался, позволяя студентам еще немного побыть подростками. Квентин чувствовал себя так, словно его простили.
Случайный наблюдатель, глядя на них с дирижабля или низко летящего самолета, счел бы, наверно, что эти пятеро человечков, играющие на разграфленном поле непонятно во что, очень довольны жизнью — и был бы прав.
— Без меня, — повторила Дженет, утирая прошибшие ее от хохота слезы, — вам был бы полный капец.
Вельтерс, частично восстановивший душевное равновесие Квентина, для Джоша стал непростой проблемой. Весь первый месяц учебного года они продолжали тренироваться, и Квентин начинал постигать суть игры. Дело было не столько в чарах, хотя знать их, конечно, требовалось, сколько в правильной их посылке. Отвечала за это сила, живущая где-то в груди, — она наделяла чары должной энергией, если призвать ее на помощь в нужный момент.
Джош этим искусством не овладел. На одной тренировке он играл против Элиота, обороняя металлическую площадку. Один из серебристых квадратов поля был в самом деле серебряный, другой палладиевый; их украшали тонкие завитки и крошечные буквы курсивом.
Простое заклинание Элиота вызвало к жизни светящийся шар. Джош, шевеля толстыми пальцами, забормотал ответное. Он всегда смущался, произнося заклинания, как будто не верил в них до конца.
В результате этого день померк и приобрел тона сепии — не то туча закрыла солнце, не то затмение начинается.
— Какого черта? — прищурилась, задрав голову, Дженет.
Джош, парируя блуждающий огонек Элиота, перестарался и пробуравил дыру, в которую уходил дневной свет. Физики наблюдали за ней, как за жуком неизвестного вида — возможно, и ядовитым. Квентин никогда еще такого не видел. Как будто где-то включили сверхмощный агрегат, вбирающий в себя всю осветительную энергию и вызывающий локальное затемнение.
Не волновало это, похоже, одного Джоша.
— Ну, как вам это? — спрашивал он, исполняя победный танец. — Как вам нравится старина Джош?
— Здорово. — Квентин отступил чуть подальше. — Что это за штука такая, Джош?
— А я знаю? Пошевелил мизинчиками, и все тут. — Он повторил свою манипуляцию перед самым лицом Элиота. Подул ветерок.
— Ладно, Джош, ты меня сделал, — сказал Элиот. — Теперь закрой эту хрень.
— Что, страшно? Слишком реально для тебя, маг?
— Серьезно, Джош, — вставила Элис. — Убери это, мы уже впечатлились.
Над полем сгущались сумерки, хотя было только два часа дня. Квентин не видел, что происходит над самым квадратом Джоша, но воздух вокруг него колебался, и трава позади выглядела размазанной. Травинки по бокам от него, образуя идеально ровный круг, торчали вверх как стеклянные. Крутящаяся воронка лениво переместилась на самый край поля, и ближайший дуб накренился к ней с чудовищным треском.
— Не будь идиотом, Джош, — рявкнул Элиот. Джош, перестав ликовать, нервно воззрился на сотворенное им волшебство.
Дуб стонал, корни под землей лопались со звуком винтовочных выстрелов.
— Джош! — крикнула Дженет.
— Хорошо, хорошо. — Джош отменил заклинание, и дыра во вселенной закрылась.
Сам напугавшись, он злился на них за испорченный грандиозный момент. Физики собрались у перекошенного дуба — одна его ветка почти касалась земли.
Декан Фогг составил график турнира: каждый уикэнд матч, в конце семестра финал. Физики, к собственному удивлению, стали выигрывать — победили даже снобов-психистов, возмещавших ошибки в заклинаниях необычайно острым даром предвидения. Удача не покидала их весь октябрь; единственными реальными соперниками оказались натуралисты, бившиеся насмерть вопреки своим зеленым пацифистским понятиям.
Благоуханное лето отступало под натиском холодов, а вельтерс становился серьезной помехой учебе. Вскоре он стал в ряд с другими заданиями, выделяясь полной бессмысленностью даже и среди них. Квентин и прочие физики теряли энтузиазм, и усиливающийся нажим со стороны Дженет начинал им надоедать. У нее бзик случился на почве вельтерса, все понятно, но им-то это на кой? Теоретически они могли бы освободиться, проиграв один-единственный матч, но на это у них не хватало духу и подлости.
Главной их проблемой по-прежнему оставался Джош. На финальный матч он, к примеру, вообще не явился.
В эту ноябрьскую субботу разыгрывалось то, что Фогг окрестил Кубком Брекбиллса, хотя никакого реального сосуда представлено не было. По краям поля воздвигли деревянные трибуны, много лет, не иначе, пролежавшие в разобранном виде на каком-нибудь пыльном складе — выглядели они, как в старом киножурнале. VIP-ложу занимали декан и профессор Ван дер Веге, державшая розовыми перчатками кружку кофе.
Небо было серое, брекбиллсские шоколадно-синие вымпелы щелкали на ветру, на траве проступила изморозь.
— Где его черти носят? — Квентин топтался на месте, стараясь согреться.
— А я почем знаю? — Дженет для тепла прижималась к Элиоту, заметно раздражая его.
— Ну его на хрен, давайте начинать, — сказал он. — Покончим наконец с этим.
— Без Джоша нельзя, — твердо ответила Элис.
— Кто сказал, что нельзя? — Элиот попытался отклеить от себя Дженет. — Без него даже лучше.
— Лучше проиграть с ним, чем выиграть без него, — стояла на своем Элис. — Он ведь не умер, в конце концов. Я видела его после завтрака.
— Мы все помрем, если он не явится прямо сейчас, — от холода. Придется ему в одиночку продолжать нашу славную битву.
— Пойду поищу его, — предложил Квентин, почему-то сильно обеспокоенный отсутствием Джоша.
— Не смеши. Он, наверно…
К ним подошел распорядитель, профессор Фокстри — меднокожий, в парке до пят. Студенты инстинктивно уважали его за добродушный юмор и индейское происхождение.
— Из-за чего задержка?
— У нас игрока не хватает, сэр, — объяснила Дженет. — Джош Хоберман отсутствует по неизвестной причине.
— Ничего. — Фокстри обхватил себя руками, с длинного крючковатого носа капало. — Давайте запускать шоу, мне лично хочется к ланчу оказаться в тепле. Сколько вас?
— Четверо, сэр.
— Ну и достаточно.
— Вообще-то трое, — вмешался Квентин. — Извините, сэр, но я должен его найти.
Не дожидаясь ответа, он рысью припустил к Дому — руки в карманах, воротник поднят.
— Да брось, Кью! — крикнула вслед Дженет и добавила сокрушенно: — Зараза.
Не зная, злиться на Джоша или волноваться из-за него, Квентин совмещал то и другое. Фокстри прав: с этой дурацкой игрой чересчур уж носятся. Может, он проспал, да и все, думал Квентин, одолевая заиндевевшее Море. Его-то, поди, сало греет. Жирный ублюдок.
В комнате Джоша, однако, не обнаружилось ничего, кроме книг, бумажных водопадов и грязных шмоток — кое-что из этого безмятежно плавало в воздухе. В солярии, распустив белую бороду поверх испещренного пятнами фартука, одиноко дремал профессор Бжезинский да билась о стекло громадная муха.
— Ищешь кого-нибудь? — не открывая глаз, осведомился профессор.
— Да, сэр. Джоша Хобермана. Он опаздывает на вельтерс.
— А, Хоберман. Толстый такой.
Старческая, с синими венами рука профессора извлекла из кармана фартука цветной карандаш и линованную бумагу. Набросав на листке план кампуса, Бжезинский произнес несколько слов по-французски и сделал в воздухе знак, похожий на розу ветров.
— О чем это тебе говорит?
Квентин, ожидавший каких-то магических спецэффектов, не увидел ничего необычного, кроме пятна от кофе в углу.
— Вообще-то ни о чем, сэр.
— В самом деле? — От Бжезинского пахло озоном, как будто в него недавно ударила молния. Он озадаченно воззрился на свой чертеж. — По-моему, это очень хорошее поисковое заклинание. Взгляни еще раз.
— Я ничего здесь не вижу.
— Правильно. А в каком месте кампуса не действуют даже хорошие поисковые чары?
— Понятия не имею. — Признание в собственном невежестве было самым простым способом получения информации от брекбиллсского профессора.
— Загляни-ка в библиотеку. — Бжезинский снова закрыл глаза, как старый морж на пригретой солнцем скале. — Там так часто играли в прятки, что ни черта теперь не найдешь.
Брекбиллсскую библиотеку Квентин — как и все, у кого был выбор, — посещал очень редко. Ученые былых времен напустили столько чар, разыскивая нужные книги или, наоборот, пряча их от своих соперников, что магия там практически не работала. Библиотека напоминала палимпсест, переписанный много раз и ставший от этого нечитабельным.
В довершение всех бед книги там еще и мигрировали. Один из библиотекарей девятнадцатого века, большой романтик, научил их самостоятельно перепархивать с полки на полку и откликаться на зов читателей. В первые несколько месяцев эффект, по слухам, был впечатляющий. Над абонементным столом сохранилась фреска с парящими, точно кондоры, большеформатными атласами.
Но вскоре эта система обнаружила свою нерентабельность. Корешки очень быстро изнашивались, а книги проявляли непослушание. Библиотекарь ошибался, полагая, что нужная книга будет слетать ему на руку, как только он назовет ее шифр: одни просто упрямились, другие клевались. Преемник уволенного романтика взялся приручить книги заново, но особо упорные экземпляры — к примеру, «История и архитектура Швейцарии с 300 по 1399 год» — до сих пор летали под потолком. Случалось, что целый подраздел, давно считавшийся усмиренным, с отчаянным шелестом поднимался вдруг на крыло.
Из-за всего этого библиотека почти всегда пустовала, и Джош отыскался быстро. Он сидел за маленьким столиком в нише на антресолях напротив высокого, худого как скелет человека с торчащими скулами и тонкими усиками. Болтающийся черный костюм делал мужчину похожим на владельца похоронной конторы.
Квентин узнал в нем странствующего торговца, заезжавшего в Брекбиллс пару раз в год на своем фургоне с целым ассортиментом чар, фетишей и реликвий. Особой любви к нему никто не питал, но студенты терпели его за смешные выходки и за то, что он бесил препсостав — ему все время собирались запретить въезд на территорию колледжа. Сам не будучи магом, он не отличал подделок от подлинников, но к своей торговле и себе самому относился крайне серьезно. Звали его Лавледи.
В очередной раз он приехал вскоре после инцидента с Врагом, и многие из младших ребят купили у него обереги на случай нового нападения, но какие дела мог с ним вести Джош?
Квентин, направившись к ним, тут же стукнулся лбом о невидимый барьер, холодный и скрипучий, точно стекло, и к тому же звуконепроницаемый. Он видел, как шевелятся их губы, но ничего не слышал.
Джош, поймав его взгляд, что-то сказал Лавледи. Тот, недовольно покосившись через плечо, перевернул обыкновенную рюмку, стоявшую вверх дном на столе. Барьер исчез.
— Чего тебе? — осведомился Джош, тоже не слишком довольный появлением Квентина. Глаза у него покраснели, под ними набрякли мешки.
— Ты что, забыл? У нас матч сегодня!
— Ах ты черт. Точно. Вельтерс. — Джош потер правый глаз. Лавледи с достоинством взирал на обоих. — Когда?
— С полчаса назад.
— О черт. — Джош уронил голову на стол и снова поднял глаза на Лавледи. — Маховика времени не найдется случайно?
— Сейчас нет, но я поспрашиваю, — ответил тот.
— Превосходно, — отсалютовал Джош. — Пришлите мне сову.
— Пошли, нас ждут. Фогг скоро задницу себе отморозит.
— Ничего. В нем и так многовато от задницы.
Джош, которого Квентин вывел из библиотеки, с тревожным постоянством стукался о дверные косяки и самого Квентина.
— Стой, — сказал он, резко повернувшись кругом. — Надо надеть мантию для квиддича. То есть форму. Для вельтерса.
— Нет у нас никакой формы!
— Без тебя знаю. Я пока еще в своем уме, хоть и пьяный. Куртку-то надо надеть.
— Господи, угораздило же нажраться с утра. Еще и десяти нет. — Было из-за чего беспокоиться, добавил про себя Квентин. Тоже мне страшная тайна.
— Эксперимент. Хотел расслабиться перед решающим матчем.
— Да? Ну и как оно?
— Всего-то немного скотча, чего ты. Родители прислали бутылку «Лагавулина» на день рождения. Алкаш у нас Элиот, а не я. — Джош со своей хитрой заросшей физиономией смахивал на подвыпившего монаха. — Не боись, я свою норму знаю.
— Иди ты со своей нормой.
— Сам иди. — Джош начинал вести себя агрессивно. — Надеялся, что я не приду и не завалю вам игру, так ведь? Признался бы хоть честно, так нет. Слышал бы ты, как Элиот над тобой прикалывается. Ты у нас вторая Дженет, еще б титьки себе отрастил.
— Если б надеялся, не стал бы тебя искать. Меня все отговаривали.
Квентин, кипя от злости, стоял в дверях, пока Джош искал свою куртку. Когда он сдернул ее со стула, стул повалился. Неужели это правда, про Элиота? Если Джош хотел сделать Квентину больно, он знал, куда воткнуть нож.
Они молча двинулись к выходу.
— Ладно, — вздохнул наконец Джош. — Что с меня, убогого, взять.
Квентин молчал с каменным лицом, не имея никакого желания играть какую-то роль в личной драме Джоша.
— И не читай мне лекцию о самооценке. Ты не знаешь, как все запущено. Я всегда был умником, но мозгов у меня хватало только на первых порах. Меня бы еще в прошлом году выгнали, если б не Фогг.
— Ладно тебе.
— Вам всем хорошо изображать умников, а я всю задницу отсидел, просто чтобы остаться здесь. Ты б видел мои отметки: вы даже не знаете, что такие буквы есть в алфавите.
— Мы все вкалываем. Кроме разве что Элиота.
— Ну да, только вам это в кайф. Вы от этого тащитесь. — Джош толкнул плечом стеклянную дверь, одновременно влезая в куртку. — Ух, колотун какой. Мне нравится здесь, ты знаешь, но я попросту не тяну. Потому что не знаю, откуда это берется. — Он без предупреждения сгреб Квентина за грудки и притиснул к стене. — Понял, нет? Я не знаю, откуда это берется! Говорю заклинание и не знаю, сработает оно или нет. — Его лицо, обычно мягкое и спокойное, преобразилось в злобную маску. — Вы все уверены, а я никогда не знаю, придет ли ко мне эта сила в нужный момент. Она приходит и уходит, а я не могу допереть, почему она это делает.
— Эй, эй. — Квентин взял Джоша за плечи, стараясь как-то успокоить его. — Не терзай мои нежные груди.
Джош отпустил его и побрел к Лабиринту.
— По-твоему, Лавледи способен решить эти твои проблемы? — спросил, догнав его, Квентин.
— Да… не знаю. Я думал, он поможет мне продержаться еще немного.
— Продавая тебе свое левое барахло.
— У него неплохие связи, скажу я тебе. — Джош, к счастью, вновь начинал обретать свой юмор. — Преподы делают вид, что знать его не хотят, а сами у него покупают. Я слышал, Ван дер Веге пару лет назад приобрела медный дверной молоток, который оказался Рукой Оберона. Чамберс валит им деревья на закраинах Моря. Ну, вот и я хотел купить себе что-нибудь для поднятия среднего балла. Я только прикидываюсь, что колледж мне по фигу — хочу остаться здесь, Квентин! Не хочу обратно туда! — Он махнул рукой в сторону туманного Моря, за которым лежал внешний мир.
— И я не хочу, чтобы ты уходил. — Квентин тоже остывал понемногу. — Но Лавледи… не дурак ли ты? Почему не попросил Элиота помочь?
— Элиот последний, кого я стал бы просить. Видал, как он смотрит на меня в классе? Он тоже, конечно, всякого нахлебался, но этого ему не понять.
— Что Лавледи пытался тебе всучить?
— Кучу пыли. Говорит, что это прах Алистера Кроули, ублюдок такой.
— А что с ней делать-то? Нюхать?
Команда физиков являла собой жалкое зрелище. Элиот и Дженет совсем посинели, Элис съежилась на каменном квадрате. Натуралисты играли против них впятером — не слишком спортивное поведение. В целях устрашения противники облачились в одежды друидов, сшитые из зеленых бархатных занавесок, а бархату, как известно, противопоказана сырость.
Джоша и Квентина товарищи по команде встретили нестройным «ура».
— Мои герои, — саркастически молвила Дженет. — Где ты его отыскал?
— Там, где тепло и сухо, — ответил Джош.
Физики проигрывали, но появление двух дезертиров оживило в них боевой дух. Джош в борьбе за серебряный квадрат добрых пять минут исполнял грегорианский хорал и в результате явил саламандру, светящееся оранжевое создание размером с сурка. С ее помощью он занял еще два смежных квадрата, где она на шести своих ногах и простояла до конца матча; моросящий дождь шипел и испарялся на ее огненной чешуе.
Ответный удар физиков имел, к сожалению, и обратный эффект: игра так затянулась, что перестала кому-либо доставлять удовольствие. Самый долгий матч сезона грозил обернуться самой долгой игрой за всю историю вельтерса. В начале третьего часа капитан натуралистов, нордической внешности парень — Дженет определенно гуляла с ним в свое время — копнул ногой свой песчаный квадрат, подобрал полы мокрой бархатной мантии и вызвал из травы в домашнем ряду физиков изящную кривую оливу.
— Получите! — сказал он при этом.
— Если физики не смогут ответить достойно, победителями станут натуралисты, — провозгласил с судейского места впавший от скуки в кататонию профессор Фокстри. — И эта чертова игра наконец-то кончится. Киньте кто-нибудь глобус.
— Давай, Кью, — сказал Элиот. — У меня ногти синие и губы, наверно, тоже.
— И яйца, — пробурчал Квентин, беря тяжелый шарик из каменной чаши на краю поля.
Он окинул взглядом сцену, в центре которой стоял. Физики, терпевшие поражение в начале игры, теперь почти что сравняли счет, а с глобусом он практически никогда не промахивался. Ветер, к счастью, улегся, но другой конец поля скрылся в тумане. Деревья в полной тишине роняли капли с ветвей.
— Квентин! — хрипло заорал кто-то из зрителей. — Квен-пчхи-ин!
Декан в VIP-ложе, браво изображая энтузиазм, громко высморкался в шелковый платок. Солнце превращалось в далекое воспоминание.
Квентина вдруг охватило блаженное чувство легкости и тепла. Оно так контрастировало с холодной реальностью, что он подумал, уж не зачаровал ли его кто-нибудь. Он покосился на саламандру — она надменно игнорировала его. Ему знакомо мерещилось, что мир сузился до пределов разграфленного поля, а люди с деревьями съежились и подернулись серебристой солнечной дымкой. Несчастный Джош, расхаживая у края, делал дыхательную гимнастику. Дженет, выпятив челюсть, не сводила глаз с Квентина. Элиот, которого она держала под руку, смотрел куда-то в пространство.
Все это отошло далеко и не имело больше значения. Смешно, что он раньше не видел этого — надо будет рассказать Джошу, в чем дело. Ужасная глупость, которую он совершил в день гибели Аманды Орлов, останется с ним навсегда, но он научился с ней жить. Нужно всего лишь разобраться, что важно и что нет, и насколько — разобраться и заставлять себя не бояться того, что не важно. Выстроить перспективу как бы. Не совсем понятно, как объяснить это Джошу — проще, может быть, показать.
Скинув с себя пиджак, как севшую кусачую кожу, Квентин расправил плечи. Он знал, что через минуту закоченеет, но пока чувствовал только приятную свежесть. Глобус полетел блондину-натуралисту в колено и звучно шмякнулся о бархат идиотского балахона.
— Ой! — взвыл натуралист, держась за коленку. Синяк будет, точно. — Нарушение!
— Получи. — Квентин стянул через голову рубашку. Возмущенные крики с трибун его больше не трогали — когда поймешь, как мало люди для тебя значат, игнорировать их очень легко. Он шел к Элис, застывшей от изумления у себя на квадрате. Возможно, потом он пожалеет об этом, но иногда хорошо быть магом, ей-богу. Перекинув Элис через плечо, как пожарный, он прыгнул с ней в очистительно-ледяную воду.
