Напасть, вытертая полоска на горизонте, напоминала бледную пену на океанских бурунах. Солнце садилось, его тускнеющее зарево окрасило корпуса кораблей в огненные оттенки бронзы и меди, очертило продольные выступы, направляющие лопасти и стабилизаторы. Начали включать свет – в некоторых гондолах, на мостиках, украшенных флажками, на лестницах и веревочных трапах, соединяющих корабли. Кильон смотрел, как авиаторы движутся за светящимися окнами, перебираются с корабля на корабль, и не замечал ничего необычного, ни малейших признаков кризиса или разлада. Он видел непрерывный упорядоченный процесс, от которого веяло бесстрастным постоянством, – эта общественная формация существовала уже много веков и просуществует еще больше. Тем не менее, наблюдая с балкона, Кильон с новой силой чувствовал эфемерность и уязвимость воздушной флотилии. Сейчас в темнеющем небе врагов не просматривалось, но это не гарантировало, что Рой спокойно долетит до сомнительного убежища Клинка. Каждый корабль был опасно слаб, а вся флотилия не сильнее ее составляющих.

О новых планах Рикассо уже прослышали все ройщики. Ранним утром он собирался свернуть к Напасти и к рассвету пересечь бывшую границу зоны. Так авиаторы получали несколько часов, чтобы определить физические особенности местности и оценить ее тектоморфную стабильность. Решили, что, если зона нестабильна, Рой все равно пересечет пустошь: крюк получится небольшой. Махание флагами не проводили, но открытого недовольства новым решением пока не наблюдалось. Отсутствие откровенных протестов тревожило Кильона сильнее, чем он ждал.

Ничего, скоро он вырвется из основной массы Роя.

Хорошо, что его определили на «Репейницу». Корабль Куртаны возьмет на борт больше инструментов, топлива и оружия, чем обычно, значит урежет количество продовольствия, а следовательно, и численность экипажа. Поэтому Куртане позволили отобрать людей, среди которых не будет ни одной не угодной ей личности.

Работу в лаборатории Рикассо Кильон еще не закончил. Он провел достаточно опытов с концентрированной сывороткой-15 и выяснил, что ее можно подготовить к использованию как антизональное широкого спектра, не имеющее серьезных побочных эффектов. Но подготовить значило не только развести, набрать в шприцы и ввести пациенту. Секрет следовало очистить, смешать с другими реагентами в определенной пропорции, причем на каждом этапе необходима предельная точность дозировки. В ближайшие недели и месяцы, намного позже вероятного прибытия Роя на Клинок, Кильон рассчитывал найти способ массово выпускать сыворотку фармацевтической степени чистоты. Этого этапа он еще не достиг и пока трудился над подготовкой сыворотки – делал шаг за шагом, на каждом из которых малейшая ошибка могла испортить целую партию. Не раз и не два он клял Рикассо, не остановившегося на сыворотке-15, притом что сыворотка-16 была только плацдармом для дальнейших исследований. Конечно, Рикассо надеялся создать нечто значительнее обычных антизональных, но общественная полезность сыворотки-15, дешевой, в перспективе массово производимой альтернативы морфаксу-55, была просто неоценима. Возможно, со временем удастся выжать из боргов больше сыворотки-15, пока же Рою придется довольствоваться тем, что есть.

Хорошо понимая это, Рикассо с Кильоном договорились, что необработанная сыворотка-15 слишком драгоценна, чтобы хранить ее в одном месте, пусть даже на борту суперзащищенного корабля вроде «Переливницы ивовой». Поэтому Кильон разделил содержимое бутылей на порции, которые можно упаковать и спрятать на других кораблях Роя, поручив заботам капитанов, сторонников Рикассо. Во главе угла тут стояло не доверие. Куртана постаралась бы защитить препарат, но, раз Пустошь опасна, велик риск потерять не только дирижабль, но и драгоценный груз. Риску противостоял тот фактор, что «Репейница» наверняка достигнет Клинка одной из первых – другого варианта Куртана не допустит, – значит, имеет наилучшие шансы скорее организовать доставку препарата. Распределить сыворотку можно было и позднее, но кто знает, какие сложности возникнут после перелета Напасти. Куртана твердила, что стоит сразу погрузить на «Репейницу» хоть часть сыворотки-15. Мол, вдруг Рой рассредоточится или погодные условия не позволят распределить сыворотку меж кораблями. Кильон заверил, что без труда продолжит опыты на борту меньшего корабля, если до отправления на пустошь запасется нужными препаратами и лабораторной посудой.

В итоге решили, что «Репейница» повезет и обработанную сыворотку, которую после одноступенчатого разбавления можно давать людям, и неочищенный секрет. Кильон продолжит работу, поэтому имелись все предпосылки того, что к прибытию на Клинок неочищенный продукт будет готов к использованию. Рискованно, конечно, хотя не рискованнее других вариантов.

Главное – не забыть реагенты и лабораторную посуду, ведь после того, как Кильон поднимется на борт «Репейницы» и она оторвется от Роя, исправить положение не получится. Поэтому крайне важно не упустить ничего. Кильон закрылся в лаборатории Рикассо, под наблюдением плотомеханических тварей вытряхнул на стол содержимое докторской сумки и принялся укладывать все обратно, методично, как хирург – органы в тело оперируемого. Рядом с сумкой стоял деревянный ящик с соломой, а в нем – стеклянная и керамическая посуда и контейнеры с препаратами, слишком хрупкие и громоздкие для сумки. Куртана заранее снабдила его списком членов экипажа. Он провел личный осмотр каждого из них, изучил анамнез, определил зональную выносливость всех членов экипажа и подготовил препараты, которые пригодятся, а не станут мертвым грузом.

Сумку и ящик Кильон наполнил за час и примерно столько же времени обдумывал, не ошибся ли с выбором. Ящик громоздкий, вместе с сумкой носить тяжело, поэтому сумку Кильон запер в лаборатории, а ящик отнес к квартирмейстеру, руководившему загрузкой корабля Куртаны.

– Аккуратнее с ящиком, – предупредил Кильон, рискуя оскорбить опытного авиатора. – В нем не посуда и препараты, а человеческие жизни.

– Клиношные жизни, – уточнил квартирмейстер, словно это что-то меняло.

– Я вскрыл достаточно ройщиков и знаю: кровь у нас всех одинаковая, – заверил Кильон.

Во чрево «Переливницы ивовой» Кильон вернулся уже ночью. В лабораторию его вообще не тянуло, а по ночам – особенно. Борги никогда не спят. Они смотрят, ждут, воняют зараженным личинками и засиженным мухами мясом, которое давным-давно следовало выбросить. По ночам Кильону казалось, что расстояние между его рабочим местом и клетками сокращалось, приближая кошмары.

Он вставил ключ в замочную скважину и попытался повернуть. Но ключ не поворачивался, словно замок уже открыли.

Трепеща от ужаса, Кильон толкнул дверь. Массивная и тяжелая – ее поставили, чтобы сдержать пожар и боргов, а любопытных и злонамеренных отпугнуть, – она вызывающе легко распахнулась.

Он не закрыл лабораторию! На миг эта мысль вытеснила остальные. Нет, Кильон отчетливо помнил, как доставал ключ, когда выносил ящик. Он ведь запер дверь, да? Или только хотел, а тяжелая ноша отвлекла его?

Свет по-прежнему горел. Кильон переступил порог и, как положено, запер дверь. Отсюда казалось, что все нормально: борги в клетках, линии отвода секрета исправны. Но пульс у Кильона зашкаливал. Он не всегда следовал советам Рикассо насчет топора и не потрудился забрать обещанный револьвер. Сейчас Кильон подошел к стене и снял топор с подставки. Тяжелый, как дубина, такой в руках не удержишь, не то что махать… Физическая сила Кильона убывала с каждым днем: на Небесных Этажах она не требуется.

Тише, чем сейчас, в лаборатории не бывает. Слышен гул двигателей «Переливницы ивовой», капанье фильтровальной установки, лязг боргов в клетках и жужжание вертикального пульта, выполняющего свою тайную задачу. За время отсутствия Кильона ничего не изменилось. Он зашагал вдоль клеток, приблизился, насколько хватало храбрости. Поворачивая хрящеватые головомодули, обитатели клеток следили за каждым его движением. Глаза-камеры жужжали и щелкали, острые клыки выпускались и втягивались обратно, блистая липким мускусом. К вящему облегчению Кильона, все было в порядке. Он так и не понял, почему не запер дверь в лабораторию, однако серьезных последствий оплошность не возымела. С учетом спешной подготовки «Репейницы» ошибка, конечно, непростительная, но хотя бы объяснимая.

Повесив топор на стену, Кильон двинулся к своему месту, чтобы взять сумку.

И тут он почувствовал чье-то присутствие. За спиной у него кто-то притаился. Кильон услышал щелчок и ощутил прикосновение металла к затылку. Мелькнула абсурдная мысль: борг выбрался на свободу и сейчас вонзит в него клыки. Нет, все клетки были заняты. Секунду спустя Кильон понял, что щелкал предохранитель, а в затылок ему дышал человек.

– Что же ты, доктор, дверь не запер? – прошипели сзади. – Какая халатность!

– Я запирал, Спата. – Оборачиваться не было нужды: Кильон знал, с кем разговаривает.

– Так она сама открылась?

– Должно быть, раз вы сюда проникли. – Кильон сглотнул, стараясь привести в порядок дыхание. – Только, наверное, удивляться не стоит. Вы подложили мне записную книжку, потом забрали ее, забавлялись с бумажными ангелами. Сделать дубликат ключа Рикассо, думаю, несложно, хотя я со своего глаз не спускал.

– Для умника ты туповат, – отметил Спата. – Ключ – ерунда. Считаешь, это остановило бы нас? Да мы без особых сложностей проникли бы сюда в любое время.

– Чего же вы ждали?

– Сам подумай. – Спата ткнул Кильона стволом. – Подсказку дам. Чтобы сорвать работу Рикассо, требовался козел отпущения. Долгое время достойных кандидатов не было. Потом нарисовался ты… Теперь яснее, да?

– Зачем мне срывать ему работу? Это же я торопил с доставкой лекарств на Клинок.

– А еще ты ненормальный изгнанник с миллионом причин ненавидеть Клинок. И уличенный лжец.

– Что бы вы ни имели против Рикассо, так поступать нельзя. Его препараты нужны всем. Он занимается полезным делом.

– Чувствуется, ты провел с ним слишком много времени. – Спата толкнул Кильона к двери. – Отопри дверь и оставь открытой. Потом возвращайся сюда.

Кильон послушался, понимая: бежать бессмысленно. Держи он топор в руках, может, и смог бы что-нибудь сделать, хотя… Нет, это самообман. Спата прострелит ему голову, прежде чем удастся замахнуться.

Кильон повернул ключ в замке и открыл дверь. Пустой коридор, прямая дорога на основную часть корабля, манил его.

– Отлично, доктор. Теперь открой клетку с боргом.

– Что?!

– Открой любую из клеток. Можно ту, что ближе к тебе.

В ближней к Кильону клетке сидел борг, которого Рикассо показывал ему в первый раз, когда привел в лабораторию. Ключи от клетки хранились у дальней стены, рядом с топором.

– Не знаю, чего вы добиваетесь…

– Больше повторять не буду. Открой клетку.

Кильон подошел к месту, где хранились ключи, и выбрал нужный. Топор на расстоянии вытянутой руки, но он бесполезен, если противник стоит в дюжине шагов и держит тебя под прицелом. Кильон уже рассмотрел оружие: у Спаты не табельный револьвер, а тяжелый автомат с длинным стволом и магазином снизу.

– Если хотите убить его, клетку открывать необязательно.

– Успею убить. Сперва пусть побуйствует, посеет панику – пусть все поймут, что держать этих тварей на корабле – чудовищная ошибка.

– Борг убьет меня, едва я открою клетку. Потом убьет вас.

– Не убьет. По крайней мере, пока я целюсь в вас обоих и пока у него есть шанс сбежать. Борги умом не блещут, но и глупыми их не назовешь. Пожалуйста, доктор, открой клетку!

Кильон глянул на автомат Спаты и мысленно сравнил его с мощными пулеметами, из которых строчили по боргам на земле. Пулеметы разрывали тех на части, но Кильон сомневался, что несколько пуль возымеют такой же эффект. Оставалось надеяться, что борг сбежит, устроит хаос, на который надеется Спата, а потом его убьют.

Кильон отпер железную дверцу клетки и широко ее распахнул. Раньше, когда сбежать было невозможно, борг частенько ерзал в клетке, а сейчас словно окаменел. Он лежал, подогнув передние конечности, задних у него не было, зато остался членистый хвост. Линия отвода секрета тянулась от борга к фильтровальному устройству на рабочем месте Кильона.

– Отсоедини трубку, – велел Спата. – Давай разбуди его.

– Борг не спит, – возразил Кильон. – Он решает, что делать дальше.

Разумеется, это была догадка, но не безосновательная.

– Сказал же, повторять не буду.

Кильон взялся за трубку и вырвал ее из борга. Кончик выскочил из металлической грудной клетки вместе с кусочком плоти. На это борг отреагировал – весь содрогнулся, от хвоста до напичканной механизмами морды прокатились конвульсии. Передние конечности с синими когтями напряглись. Борг заскреб ими по полу клетки, двинулся вперед, достиг горизонтального прута под открытой дверью и принялся переползать порог. Металл заскрежетал о металл – живот, задняя часть туловища и хвост постепенно оказались вне клетки. Там борг застыл, обессиленный, сбитый с толку или не верящий своей удаче.

Расслабиться Кильон не решался, не исключая, что его вот-вот застрелят, но борга особо опасным уже не считал. Тот ползал на животе слишком медленно, чтобы причинить вред, если, конечно, держаться подальше от его лап и морды. Панику он тоже вряд ли посеет. Может, сам факт его побега подорвет авторитет Рикассо, а Кильона выставит диверсантом, которому лидер Роя по глупости доверял.

Однако насчет борга Кильон ошибся.

Не то откачка секрета притупляла способности борга, не то внезапная смена обстоятельств заставила его думать впервые с тех пор, как он был взят в плен. В любом случае кратковременный ступор объяснялся не слабостью и не анатомическими ограничениями. Боргу не требовалось набирать скорость, он буквально взвился и полетел, как на тугой, только что разжавшейся пружине. Отсутствие задних конечностей его почти не замедляло – Кильон не мог представить тварь, способную двигаться быстрее. Передние конечности замельтешили, отталкиваясь от пола, биомеханическая мускулатура потянула тело вперед, хвост сжимался и разжимался, добавляя тяги. Краем глаза Кильон увидел реакцию Спаты – озарение, запоздалое понимание, что он разбудил силу, которую не сумеет контролировать. Борг ринулся к ним, громя рабочие места и оборудование. Преграды он разметал хвостом с демонстративной небрежностью. Собираясь напасть, борг изготовился к прыжку. Спата и Кильон стояли спиной к стене, причем коммандер целился в борга, но стрелять не решался, не уверенный, поможет ли. Какое-то время тот сидел перед ними, сгруппировавшись перед броском, устройства в головомодуле жужжали и щелкали в предвкушении кормежки. За металлическими ребрами гудели и пульсировали красный и пурпурные включения. Борга уже настигли мухи и с жужжанием залетали в бреши на его корпусе.

Мгновение – и борг исчез. Лишь мелькнул членистый хвост, рассекая воздух, словно хлыст, но ни Кильона, ни Спату не задел. Секунду спустя остались только пустая клетка, раскрытая дверь и двое мужчин среди хаоса, который недавно был лабораторией.

Оцепенение коммандера продлилось еще пару секунд, потом он пришел в себя.

– Хотели паники? Кажется, вы ее получили, – проговорил Кильон.

– Повернись, доктор.

– Собираетесь убить меня?

Вместо ответа Спата перехватил автомат за ствол и прикладом ударил Кильона по голове. Боль вспыхнула где-то между глазами, и врач без сознания рухнул на пол.

Разумеется, Спата не мог в него выстрелить. Кильон понял это, едва в голове прояснилось, а мучительная боль стихла. Если он потерял сознание, то буквально на миг, у него даже мысли не спутались. Нет, выстрелить коммандер не мог, иначе выдал бы свое присутствие в лаборатории, а ему хотелось подставить Кильона: мол, это доктор выпустил борга. Оглушить Кильона мог и борг при побеге, если бы, кроме доктора, людей в лаборатории не было.

Превозмогая головокружение и тошноту, Кильон заставил себя подняться. Он коснулся виска, на который пришелся удар, вздрогнул от боли, но крови на пальцах не увидел. Ссадины не было. Кильон задышал медленно, чтобы успокоиться и привести в порядок мысли.

Возможно от боли, мышление стало поразительно ясным. Кильон понял, зачем его просили выкрасть синюю записную книжку. Причина была не в записях, которые даже Рикассо считал бесполезными для врагов, а в дальнейших действиях Кильона. Он сообщил Рикассо о требованиях Спаты и еще больше втерся ему в доверие. Не исключено, что лидер Роя и так пустил бы Кильона в лабораторию, но тот откровенный разговор сыграл роль катализатора. В итоге Спате удалось сорвать работу Рикассо и свалить вину на него, Кильона. Вот так мошенник – как манипулировал им, как ловко подставил! На миг горечь заслонила все остальные мысли.

«Змея копит свой яд», – вспомнил он слова Рикассо.

В голове Кильона постепенно воцарялся порядок. Паниковать он себе запретил: нужно осмотреть лабораторию и не упустить ни одной мелочи. Оставшиеся борги ерзали, но клетки их были закрыты, линии подачи питания работали. Пистолета у Кильона не было, зато на стене висел топор. Кильон взял его в руки и от избытка адреналина даже не почувствовал тяжести. Поможет топор или нет, но с ним как-то увереннее.

В одной руке топор, в другой сумка – Кильон вышел из лаборатории, запер дверь и дважды ее проверил. Куда боргу бежать – только к складам, соединяющим лабораторию с основной частью многоярусной гондолы «Переливницы ивовой». На первом складе Кильон не заметил ничего, указывающего, что борг избрал путь наименьшего сопротивления. А вот на втором слышались громкие, взволнованные голоса. Во мраке Кильон разглядел Спату. Прислонившись к стене, коммандер говорил в переговорную трубку: «…один из них сбежал. Сейчас он на нижних ярусах. Прорвался сквозь стену в служебные помещения. Пришлите сюда людей, пока он не проник в основную часть гондолы. Оружие им выдайте, автоматы… Повторяю, сбежал борг!»

Кильон посмотрел на брешь, которую борг пробил в стене, чтобы выбраться со склада. Хлипкая доска – преграда никудышная, ее при желании и кулаком пробьешь. Проделанное отверстие вело в пыльное темное подполье, забитое трубами водоснабжения и проводкой.

– Что, план дает сбой?

В ответ Спата лишь прищурился и повесил переговорную трубку на стену.

– Надо пристрелить тебя, доктор. Самый простой выход для нас обоих.

– Тогда объяснять придется еще больше. – Кильон осмотрел брешь, гадая, далеко ли убежал борг. – Спата, на что вы надеялись? Что борг выскочит на самое видное место и ваши люди уничтожат его без особых проблем? Пожертвовали бы парой жизней для пущей убедительности? Ваши люди уже стояли наизготове и ждали сигнала?

– Конечно нет. Откуда им было знать, что ты такое выкинешь?

– Хорошо! Просто отлично! На ходу вживаетесь в свою легенду.

– Стой здесь! – велел Спата. – Или стой здесь, или возвращайся туда, где я тебя оставлял.

Для пущего эффекта коммандер прицелился в Кильона. Тот попятился и в знак капитуляции поднял руки, в которых до сих пор держал сумку и топор. Кильон снова напомнил себе, что Спата не убивает его лишь потому, что потом не сможет увязать это со своей байкой. На нижнем ярусе коммандеру делать нечего, ему и без этого непросто будет объяснить, откуда он так быстро узнал о побеге борга. Кильон предполагал, что невозможно отследить, откуда говорят в переговорную трубку, если человек сам не назовет место.

Развернувшись, Спата ушел со склада тем же коридором, по которому они оба сюда попали. Кильон, выждав пару минут, решил, что можно без опаски подняться на жилые ярусы гондолы. Обычно из лаборатории он попадал на палубу, залитую дневным светом, но сейчас все было иначе. Верхние палубы «Переливницы» озаряла лампа, людей было меньше, чем в служебные часы, но больше, чем обычно в это время. Объявление Спаты передалось по всей «Переливнице», и экипаж начал реагировать. Механическая сирена, которой на корабле оповещают о тревоге, выла в решетках переговорных устройств. Распахивались двери, простые ройщики и административные служащие выскакивали в коридоры. Охранники держали наготове ружья и арбалеты или спешили к ближайшему арсеналу за оружием. Кильон направился к каюте Рикассо, но буквально на полпути встретил его самого вместе с Мерокой и Аграфом.

– Какого черта тут стряслось? – раздраженно спросил Рикассо у Кильона.

– Спата, – ответил Кильон. – Это он выпустил борга. Пробрался в лабораторию и под прицелом автомата заставил меня открыть клетку.

– Вот сволочь! – сплюнула Мерока, но невольное восхищение сдержать не смогла. – Мясник, ты как, ничего? Тебе, похоже, по голове двинули.

– Спата хотел оглушить меня и обставить все так, словно я действовал один. По-моему, он надеялся, что борг поднимется в эту часть корабля, покуролесит и его пристрелят. Только у борга были другие планы.

– Ты видел, куда он побежал? – спросил Аграф.

– Да. – Кильон встревоженно огляделся по сторонам. – Где Куртана и остальные? Они в безопасности?

– Куртана на борту «Репейницы», готовится к перелету, – ответил Аграф. – Калис и Нимчу к ней еще не переправили.

– Нельзя, чтобы борг к ним приближался. Особенно после того, что едва не случилось на земле, – заявил Кильон.

– Борг тот же самый? – спросил Рикассо.

– Вопрос, скорее, к вам. Это борг из крайней клетки слева. Без задних конечностей.

– Тогда это один из моих старожилов. Проблем с ним хватает. Спата сказал, что борг пробрался в служебное помещение. Это правда?

– К сожалению, да. Думаете, он там останется?

– Я привык не гадать насчет боргов. Они мыслят и рассуждают не так, как мы. Борг может даже не понимать, что он на воздушном корабле.

– Вас за это растерзают, – предрек Кильон.

– Посмотрим. Начнем с главного, о последствиях подумаем потом. Как лаборатория?

– Пострадала, конечно. Кое-что я успел оправить на «Репейницу», но не знаю, выручит ли это.

– Доктор, ты сделал все, что мог, большего никто требовать не вправе. Ты это… запер лабораторию?

Новости ужасные, а Рикассо не ропщет – Кильон искренне изумился.

– Запер, – отозвался он. – Но у двери нужно выставить охрану. Спата уже заходит туда, как к себе домой.

Рикассо повернулся к молодому человеку:

– Аграф, займешься этим? Собери верных людей, позаботься о самой лаборатории и обо всех прилегающих к ней помещениях. Поторопись! Борги не мешкают, шансов не упускают.

– Я все сделаю, – пообещал Аграф. – Доктор, я заберу топор, если не возражаешь.

Едва Кильон отдал топор, с кормы гондолы донеслись выстрелы. До кормы сто с лишним пядей. Выстрелы звучали часто – стреляли не из одного ружья, хотя точно не из автомата. Послышались крики, резкие приказы. Вооруженные авиаторы, дожидавшиеся распоряжений, двинулись к корме, готовые действовать.

– Может, ничего серьезного, – проговорил Рикассо. – На корабле столько крыс, что от любой тени шарахаться начнешь. Хотя, может, это наш борг. Думаю, мне стоит пойти туда и посмотреть.

– Мы с Мясником позаботимся о Калис и Нимче, – сказала Мерока, словно они заранее так решили.

– Я и один справлюсь, – пообещал Кильон. – Нужно ведь только переправить их на «Репейницу».

– Если им понадобится защита, ты не лучший кандидат. Без обид, Мясник, но так оно и есть.

К Калис и Нимче они попали без приключений, двигаясь навстречу авиаторам и вооруженным ройщикам, которые спешили к носу гондолы. С момента ЧП в лаборатории прошло не больше десяти минут, но Калис уже барабанила в дверь, намереваясь выяснить, в чем дело. Кильон слышал ее через переговорное устройство. Он не знал, передавалось ли сообщение Спаты в лазарет, но Калис наверняка слышала шум: с места сорвалась половина ройщиков.

– Нельзя, они на карантине, – заявил Кильону дежурный охранник, когда тот попросил открыть дверь.

Охранник попался молодой, с порезом на шее – следом неаккуратного бритья – и словно приклеенной ухмылкой.

– У нас особое распоряжение Рикассо, – отозвался Кильон. – Карантин приостанавливается. Женщину и девочку нужно перевезти на «Репейницу» до отлета корабля.

– На это необходимо письменное разрешение.

– Из лаборатории сбежал борг, – пояснила Мерока. – Если кто не в курсе, Рикассо выполняет свой долг, пытается уничтожить борга, пока тот не высосал кому-нибудь мозг. Может, он и выкроит время в своем плотном графике, чтобы оформить нужные тебе бумажки, только, боюсь, с этим напряг. И монстр на свободу выбрался, и на корабле чрезвычайная ситуация, и вообще. – Мерока мило улыбнулась. – Так как мы поступим? Выпустишь маму с дочкой или… заставишь меня работать локтями?

– Мы только что говорили с Рикассо, – начал Кильон, надеясь убедительно изложить свою позицию. – Я работал в лаборатории, когда борг сбежал.

– Так это ты натворил?!

– Дело сложнее, чем кажется. Но главное – борг на свободе, а мать с дочерью и без того навидались этих тварей. Калис и Нимчу перевели бы завтра утром, а мы просто хотим немного ускорить события.

– Надеюсь, ты не врешь, клиношник.

– Даже если вру, вы от этого не пострадаете. Впрочем, существует элементарное решение. Сопроводите нас на «Репейницу» и сдайте капитану Куртане. Она либо подтвердит, что карантину конец, либо наденет на нас наручники.

– Он прав, – заключила Мерока. – А этот карантин – изначально полное дерьмо.

– По слухам, дело не в том, что они землеройки, – парировал охранник. – Болтают, дело в знаке, который под волосами не то у матери, не то у девчонки.

– Будь одна из них тектомантом, мы уже узнали бы, – прощебетала Мерока.

Стражник открыл дверь:

– Выводите их. Я переправлю вас на «Репейницу». Одно слово, одна шуточка – и вам конец. Застрелю всех четверых. Чрезвычайная ситуация, ни у кого рука не дрогнет.

– В чем дело? – спросила Калис.

– Особое распоряжение Рикассо, – ответил Кильон. – Вас переводят на «Репейницу», на тот корабль, на котором мы сюда прилетели.

– Что-то здесь не так, – заявила Калис. – Кто стреляет? Неужели черепа вернулись?

– Нет, не черепа, – ответил охранник. – У нас борг сбежал.

Калис восприняла новость спокойно, как нечто вполне ожидаемое.

– Где он?

– Далеко отсюда, – ответил Кильон. – На «Репейнице» вам будет еще безопаснее.

– А Мерока пойдет с нами? – спросила Нимча.

– Конечно, детка. Ни один борг нас не тронет!

– Оденьтесь потеплее, – посоветовал Кильон. – Какое-то время мы проведем на открытом воздухе.

– Мерока, почитаешь мне сказки? – спросила девочка.

Девушка посмотрела на лежащие на столе раскрытые книжки с картинками.

– Ну, если ты хочешь.

– Эти книжки мне нравятся. Очень глупые, – заявила Нимча с категоричностью, которая звучит естественно только у детей. – В них про разные пустяки. Но мне нравится, когда Мерока читает их и объясняет по картинкам значение слов. Мне нравится Мерока.

– Ну вот, хоть на что-то гожусь, – отозвалась девушка.

– Это вас обеих радует, – отметила Калис. – Но моя дочь права. Сказки глупые.

Глядя, как мать с дочкой ведут по «Переливнице», сторонний наблюдатель не понял бы, пленницы они или охраняемые гости. Кильону казалось, что сейчас особого значения это не имеет. А вот он личной свободы скоро лишится. Когда его призовут к ответу за побег борга, его слово будет против слова Спаты. Кто поверит чужаку, клиношнику в очках и с секретами под курткой, отъявленному лжецу с длинным послужным списком? Он лишь надеялся, что Калис с Нимчей удастся переправить в безопасное место, пока первые лица Роя заняты боргом.

На «Репейницу» можно было попасть двумя способами – на шаттле или по мосткам, соединяющим корабли. В любом случае идти следовало к погрузочному доку, к которому привезли Кильона в самый первый день. Хотелось, чтобы охранник вел их быстрее, но молодой ройщик тянул время. Он нарочно выбрал окольный путь, вероятно надеясь услышать подтверждение приказа Рикассо. Пальба стихла, еще когда они разговаривали, а с тех пор, как отправились к доку, Кильон не услышал ни одного выстрела.

До дока остался один коридор, и тут из-за поворота появились два авиатора с оружием наготове.

– Куда ты их ведешь? – без особых церемоний спросил старший из них.

– Переправляю на другой корабль. Так Рикассо приказал.

– Все приказы Рикассо отменены. И сам он отстранен от должности.

– Я разговаривал с ним минут десять назад, – пролепетал Кильон. – Он собирался помочь вам в поисках борга.

– Мы нашли борга и обезвредили. Причем без помощи Рикассо.

– Он не виноват, что борг сбежал, – заявил Кильон. – Это случилось в моем присутствии, хотя и моей вины здесь нет.

– Объяснишь все коммандеру Спате. Начальник охраны приказал взять вас под стражу и привести к нему. – Авиатор улыбнулся своему молодому спутнику. – Вовремя мы подоспели, да?

Кильон знал, что сопротивляться бесполезно: авиаторов распалила перспектива стремительной смены власти, тем более что, если дойдет до кровопролития, их к ответу не призовут. Молодого ройщика лишили полномочий охранника, авиаторы Спаты повели Кильона и его спутниц обратно в главную часть гондолы, потом к корме. Там было по-прежнему тихо, всполошенные ройщики возвращались кто в каюты, кто на место службы, успокоенные тем, что ЧП, не говоря о политических волнениях, которые оно вызывало, закончилось.

Кильона со спутницами привели в обзорную комнату у кормы. Оконные панели были выбиты или изрешечены шальными пулями. Не хватало панели и в задней стене – там борг выбрался из подполья. Какой-то авиатор испуганно целился в темную брешь, хотя борга уже поймали и обезвредили. Он лежал на устланном ковром полу, вокруг полукругом выстроились Спата и его сторонники. Тут же стоял Рикассо – свободу его не ограничивали, на прицеле не держали, но силой заставили подчиняться вооруженным оппозиционерам, захватившим власть в этой части корабля. Лицо его налилось кровью, глаза едва не вылезали из орбит, во взгляде читалось потрясение. Судя по помятой одежде, обращались с ним без особого пиетета. Коммандер Спата пинал поверженного борга глянцевым носком ботинка. Лишенный конечностей тот корчился на полу, из металлического корпуса вываливались блестящие внутренности, механические глаза щелкали и гудели в глазницах. В него стреляли из ружей, из арбалетов, но борг был еще жив.

Обильно потеющий Спата кивнул пришедшим:

– Прекрасно! Вы часом не собирались покидать корабль?

– Что случилось, известно нам обоим, – отозвался Кильон.

– Случилось то, что кризис едва не захлестнул этот корабль, – изрек Спата. – Если бы не находчивость сотрудников службы охраны, последствия могли стать катастрофическими. Впрочем, ты ведь так и планировал, да?

– Я планировал помочь Рикассо создать сыворотку, необходимую для спасения Клинка. – Кильон оглядел собравшихся, прикидывая, у кого такая версия вызовет сочувствие. – Я занимался только этим. Больше ничем.

Спата поджал губы: неубедительно, мол, совершенно неубедительно.

– Доктор, разве ты не получил доступ в лабораторию? Разве Рикассо не дал тебе возможность бывать там, прекрасно понимая, сколь опасны его борги?

– Я доверял Кильону, – проговорил Рикассо. – И сейчас доверяю.

– Привезти этих тварей в Рой было уже рискованно, – заявил Спата. – А передавать ключ постороннему – практически халатность.

– Кильон от смерти ройщиков спасал. Нужно благодарить его, а не подозревать. – Теперь уже Рикассо оглядывал собравшихся, высматривая союзников. – Я прекрасно понимаю, что здесь происходит. Кильона подставили, чтобы очернить меня. Только он здесь ни при чем.

– Где передние конечности борга? – спросил Кильон.

– Почему это тебя волнует? – вкрадчиво произнес Спата.

– У борга отсутствовали только задние конечности, когда… Давайте начистоту: когда вы проникли в лабораторию и заставили меня выпустить его.

– На твоем месте я не разбрасывался бы такими обвинениями, – посоветовал Спата и улыбнулся соратникам, будто ожидая, что они оценят шутку.

Тут из решетки переговорного устройства послышался скрежет. Резкий, хриплый голос, усиленный резонаторами, стал практически неузнаваем. Но Кильон догадался, что говорит Аграф.

– Я в лаборатории. Боюсь, у нас тут проблемы. Похоже, мерзавец вернулся и взломал дверь. Все клетки открыты. Повторяю: все клетки открыты. Все борги на свободе.

Тут Рикассо сделал нечто, чего Кильон от него не ожидал. Мощный бросок разъяренного медведя – Рикассо буквально стряхнул охранников и, не дав никому опомниться, сорвал трубку переговорного устройства со стены и поднес к губам:

– Слушай меня, Аграф. На корабле путч. Передай Куртане. Она сообразит, что делать. Главное, чтобы это безобразие не вышло за пределы «Переливницы ивовой»!

Конец фразы Рикассо выкрикнул, потому что трубку вырвали у него из рук, а самого его оттащили от стены.

– Тебя услышат все, – пообещал Спата. – Не только Аграф и те, кто рядом с ним.

– На это я и рассчитываю, – отозвался Рикассо. – А ты в ответ на мое заявление можешь объявить тревогу по всему кораблю. Борги последнего слова еще не сказали, даже не надейся. Думаешь, почему вы этого так легко прищучили?

От волнения у Спаты задрожали губы.

– Мы загнали его в угол.

– Вы загнали в угол калеку. Угадай, где его передние конечности! Я объясню. Их разобрали другие борги. Вытрясли из бедняги все, что можно сожрать, а объедки вам подбросили. Борги такие! Зато теперь на корабле есть борг с полноценным опорно-двигательным аппаратом.

Тик у Спаты стал еще сильнее.

– Дай мне трубку, – откашлявшись, велел он соратнику, хотя вполне мог дотянуться сам. – Это… говорит коммандер Спата. Сбежавшие борги… еще не обезврежены. Всем служащим и гражданским лицам проявлять максимальную бдительность.

– Может, повременишь с путчем? – предложила Мерока. – Хотя бы до тех пор, пока на корабле бардак не уляжется?

Так Мерока заслужила тычок ложем арбалета в живот и скрючилась от боли, наверняка усиленной старой раной.

– Вот это уже лишнее, – проговорил Кильон.

– Осторожнее, доктор, – посоветовал Спата. – В твоем положении нужно следить за каждым словом. – Коммандер повернулся к авиаторам, которые привели Кильона и спутниц. – Давайте сюда девчонку.

Калис вцепилась было в дочь, но девочку вырвали из ее объятий и поволокли к Спате.

– Они тебе дороги? – спросил Спата Кильона.

– Они человеческие существа.

– Мать – точно. Насчет дочери не уверен. – Спата глянул на Калис. – Не возражаешь?

Раз – и он одной рукой осторожно, но крепко схватил Нимчу за голову, другой разделил ей волосы на пробор.

– Знак ведь настоящий? Такой четкий, аккуратный. Разумеется, сейчас хорошо не рассмотришь: мешают волосы.

– Это просто родимое пятно, – заверил Кильон.

– Конечно, доктор, что ж еще? Вот только это очень странное, неестественно аккуратное родимое пятно.

– Оставь ее! – потребовала Калис.

Коммандер отпустил волосы девочки – они упали на спину, спрятав родимое пятно. Удерживая ее другой рукой, Спата потянулся к ножнам, которые носил на поясе, и вытащил смертоносно-элегантный кинжал. Калис хотела ему помешать, но коммандер молниеносно поднес кинжал Нимче прямо к лицу.

– Назад! Я не обижу девчонку. Хочу лишь взглянуть на эту… штуковину, – проговорил он и принялся срезать Нимче волосы, главным образом с затылка.

Спутанные пряди нож рассекал почти беззвучно. Девочка дрожала. Во взгляде плескался ужас, глаза едва не вылезали из орбит.

– Чего вы от нас хотите? – спросил Кильон.

– Правды, доктор. Хватит лжи. Тебе дали шанс выбрать лагерь, но ты сделал неправильный выбор. Сегодня Рой открывает новую страницу истории. Граждане имеют право знать, кого приютили. – Спата стряхнул клок волос на пол.

Нимча вздрогнула: лезвие царапнуло ей кожу головы, выступила капелька крови.

– Она ребенок, только и всего, – проговорил Кильон.

Спата вернул кинжал в ножны: дело было сделано. Коммандер срезал девочке все волосы, закрывавшие отметину – у Нимчи появилась проплешина, вроде тонзуры, выбритой не на том месте.

Он царапнул девочку буквально в паре мест, кровь уже подсыхала.

– Девчонка – тектомант, – объявил Спата и обернулся, чтобы собравшиеся лучше слышали. – Тектоманты существуют, мы всегда это знали. Но я не предполагал, что столкнусь с одной из них.

– Девочка безобидна, – заверил Рикассо.

– Тогда почему и ее мать, и ты так упорно скрывали ее сущность?

– Возможно, одна из причин – гады вроде тебя, – предположила Мерока, за что получила пощечину, да такую, что не удержалась на ногах.

Она закашлялась и выплюнула зуб.

– Верните их под стражу, – распорядился Спата. – На этот раз в настоящие камеры. Главное, всех по отдельности, включая землероек.

– Мать и дочь разлучать нельзя! – заявил Кильон, повысив голос. – Они ни в чем не виноваты!

За это его ударили прикладом в живот и разом сбили дыхание. Кильон уронил сумку и рухнул на ковер, оказавшись головой в пяди от корчащегося, выпучившего глаза борга.

– Я тебя предупреждал, – напомнил Спата.

Кильона рывком подняли на ноги. Сопротивляться сил не было, их едва хватало на то, чтобы стоять. Он поймал взгляд Рикассо, но тот лишь грустно покачал головой, демонстрируя полную безысходность.

И тут события начали развиваться с поразительной быстротой. Из бреши в стене, словно черт из табакерки, выскочил борг. Стороживший брешь авиатор выстрелил в возникшее перед ним плотомеханическое чудище. И тут же завопил, потому что борг атаковал – вонзил синие когти передних конечностей в его правую руку, через кожу и мышцы, отдирая их от кости, и потащил за собой в темную брешь. Ружье с грохотом упало на пол – охранник исчез в бреши, словно мешок с мусором, который волокут прочь. Вопли не стихали, гулкое эхо разносило их по узкому подполью.

Чтобы понять, в чем дело, авиаторам хватило пары секунд, но среагировать они не успели. Когда они прицелились в брешь, борг и его жертва уже исчезли. Лишь затихающий скрип и шорох доказывали, что чудовище не остановилось.

– Дерьмо!.. – процедил Спата, на миг лишившись глянцевого налета самоуверенности. Глянец постепенно вернулся, но истонченный, прозрачный, словно кожа барабана, натянутая слишком туго. – Вперед, в подполье! Того человека нужно вернуть!

Один из авиаторов оттянул рычаг затвора.

– Сэр, разрешаете стрельбу очередями?

– Нет-нет. Слишком много линий огнесока. Только одиночные выстрелы. Догоните борга!

Три авиатора осторожно протиснулись в брешь. И сразу же раздался приглушенный крик одного из них:

– Сэр, здесь слишком темно! Видимость всего несколько пядей!

– Сэр, давайте дождемся утра, – предложил другой. – При свете уничтожить их будет проще.

Спата взял свой автомат, тот самый, которым грозил Кильону, и нырнул во тьму.

– Кто-нибудь, разыщите факел с огнесоком, черт побери! – потребовал он. – Быстро!

– Порядок, сэр! – взволнованно крикнул первый авиатор. – Мы нашли беднягу, далеко тварь его не уволокла! – Возникла пауза: авиатор забрался глубже в подполье, и его голос зазвучал тише. – Сэр, он еще дышит, борг небось решил, что волочь его слишком хлопотно.

– Вытаскивай его! – скомандовал Спата, застывший на краю бреши. – Остальным преследовать борга. Гром и молния, где чертов факел?!

Раздались шорох и усталое ворчание – бесчувственного авиатора вытащили из подполья. Наконец Спате принесли факел с огнесоком – на деле съемный настенный фонарь, но выполнял он ту же функцию, – и направили его неровный свет в брешь за обшивкой. Кильон понял, почему не стоило стрелять очередями. Техническое подполье пронизывали красные топливные линии, пневмотрубки и аэродинамические контрольные провода. В любой ситуации, кроме контактного боя, стрелять из пулемета было бы безумием.

– Позвольте мне осмотреть его, – попросил Кильон, когда ногами вперед авиаторы вынесли на свет находящегося без сознания товарища.

Еще не отдышавшись, Кильон наклонился за сумкой. Люди Спаты тащили раненого так аккуратно, как позволяла ситуация, то есть совсем неаккуратно. Кроме трубок, через каждые несколько пядей в подполье торчали укрепляющие балки. Раненого тащили через них, поэтому головой он то и дело бился о металл.

– Рука у него разодрана, – проговорил один из авиаторов. – Но борг ее не оторвал. Ой, погодите! Нет, сэр…

– В чем дело? – спросил Спата.

– Гляньте на его голову, сэр! – Из подполья наконец показалась грудь раненого и голова.

Сперва создалось впечатление, что все в порядке: тень скрыла жуткие раны. Однако едва Спата приблизил к пострадавшему факел с огнесоком, проявилась ужасная правда. Над бровями бедняги зияло отверстие, достаточно широкое, чтобы ввести большой палец. Для такой раны крови было поразительно мало, и, вопреки жуткой хирургии боргов, формально раненый был еще жив.

– Борги подъели у него передний кортикальный слой, – объявил Кильон, глядя на полосы алого, белого и серого мозгового вещества. – По-видимому, подъели прилично.

– Он еще жив, – объявил другой авиатор.

– Формально – да. Только не рассчитывайте, что он будет нести службу на корабле.

– Что ты имеешь в виду, доктор? – спросил Спата.

– То, что этот человек вряд ли сможет вести даже некое подобие нормальной жизни. – Кильон замялся. Как ни противоестественно для него было ставить диагноз походя, сомнений почти не оставалось. – О нем придется заботиться, как о беззащитном ребенке.

– То есть он теперь овощ? – неожиданно заинтересовался Спата.

– Я предпочел бы выразиться иначе, но…

Коммандер прицелился и выстрелил бедняге в лоб.

– Балласта у нас и так достаточно. По сути, я сделал ему одолжение. Да что это с ней? – раздраженно спросил он, оборачиваясь.

Калис подхватила дочь на руки. Спина выгнута, голова запрокинулась, глаза закатились – Нимча билась в конвульсиях. Руки и ноги непрерывно двигались: девочка брыкалась, колотила руками по воздуху, она словно цеплялась за него и бежала по нему, хотя личико ничего не выражало, лишь из приоткрытого рта вытекла струйка слюны.

– Оно опять на нее действует, – проговорил Кильон, а Калис в ответ кивнула, чуть заметно, с безысходностью.

– Что на нее действует? – полюбопытствовал Спата.

– Око Бога. Метка, – отозвалась Калис.

«Может, Око Бога и действует на Нимчу, – думал Кильон, – но первопричина гиперчувствительности девочки – стресс от того, что она сейчас увидела».

– Нимча контролирует происходящее? – спросил Кильон.

– По-моему, нет, – ответила Калис.

Из соседней каюты послышался негромкий, совершенно непримечательный стук – с таким партия использованных простыней выкатывается из желоба для грязного белья. Поначалу собравшиеся даже не отреагировали, потрясенные гибелью товарища и конвульсиями Нимчи. Но вот один из авиаторов глянул за дверь и увидел, в чем дело. Крик у него получился мальчишеский, полный страха и удивления. В соседней каюте находился труп. Принадлежал он ройщице, одетой в гражданское. Несчастная лежала на спине, лицом к собравшимся, под ней растекалась кровавая лужа. Погибшую Кильон не узнал. Она выпала из бреши в потолке, из черного квадрата на месте отошедшей панели. Кильон едва успел заметить борга, точнее, одного из них – кто знает, тот же это борг или другой, – который исчез во мраке, поспешно втянув членистый хвост с бледным кончиком.

Спата рванул к месту, откуда выпала женщина, прицелился в потолок и принялся водить автоматом в такт шелесту и шороху за панелями. Потом открыл огонь и решетил потолок, пока не разрядил магазин.

Опустившись на колени, Кильон осмотрел женщину. И без секционного стола было ясно, что она мертва. Лицо погибшей выражало недоумение. Поимка и расправа, в чем бы она ни заключалась, прошли быстро.

Кильон перевернул женщину на живот и на месте позвоночника, от копчика до затылка, увидел кровавую борозду. Борг рассек одежду, кожу, подкожный жир, вырвал сплетение костей и нервов, а ненужное вышвырнул. Кильон догадался, что во мраке за потолочными балками исчезал не хвост борга…

Он обернулся, не желая, чтобы на такое смотрела Нимча.

– Не позволяйте ей… – начал он.

Тут началось то, что Кильон вполне ожидал. Подскочило внутричерепное давление, голова запульсировала так, словно прямо в мозг ему снесли яйцо, раскаленное белое яйцо, такое большое, что череп, казалось, вот-вот расколется. Поле зрения резко сузилось, к горлу подкатила тошнота. Кильон едва сознание не потерял, какое уж там сохранить порядок в мыслях.

– Что происходит? – выдавил Спата.

Судя по выражению его лица, слова давались ему с трудом.

– Зональные колебания, – ответил Кильон.

– Мы в сотнях лиг от нынешней границы – слишком далеко, чтобы ощущать колебания. – Спата хорохорился, но по голосу чувствовалось: он понимает, в чем дело, и боится.

– Значит, это не просто сдвиг. То, что мы чувствовали на земле, – лишь тень способностей Нимчи. Она может изменить целые пласты тектоморфической географии, просто думая об этом.

– Так пусть прекратит. – Начальник охраны прицелился в Нимчу.

Он, похоже, забыл, что расстрелял патроны, или считал остальных тугодумами. Калис заслонила дочь собой.

– Вдруг она единственное наше спасение?! – заорал Рикассо. – Борги-то чуть живы! Если зона намного отодвинется, они вообще погибнут.

– Или погибнем мы, – отозвался Спата. Он дернул спусковой крючок, но автомат не реагировал. – Дайте мне револьвер! Вот сдвинет она зоны не туда…

– Не сдвинет, – заверила Калис.

Зональный сдвиг проявлялся все сильнее. Пол гондолы на несколько секунд накренился и снова выровнялся: «Переливница ивовая» лишилась тяговой мощности.

– Нимча, не меняй зоны слишком сильно, – попросил Кильон, надеясь, что голос звучит убедительно, хотя, судя по ощущениям, мозги сжимали тисками. – Иначе выйдут из строя двигатели, а они нам очень нужны!

Спата вырвал револьвер у соратника и дрожащей рукой прицелился в Нимчу. Только стрелять он не собирался. Либо потерял самообладание, либо понял: зональный шторм – единственное, что сдержит боргов, если сдвиг произойдет в нужном направлении.

– Спата, опусти револьвер, – с поразительной мягкостью велел Рикассо. – Все кончено, тебе не победить. Надеешься захватить Рой в разгар зонального сдвига?

– «Переливница» больше не твоя, – парировал Спата.

Кого-то вырвало. Усилием воли Кильон заставил себя собраться и открыл докторскую сумку. Просчитать дозировку не позволяло время, и он высыпал себе на дрожащую ладонь с дюжину таблеток.

– Вот, возьмите, – Он протянул таблетки Мероке. – Каждому по одной, Нимче половину. Калис, я серьезно. Может, девочка и способна двигать зоны, может, и зональной выносливостью обладает, но наверняка ограниченной.

Спата опустил револьвер.

– Рикассо, ты все равно за все ответишь. Это ты подтолкнул нас к этому!

– Так теперь виноват я? – уточнил Рикассо, забирая таблетку у Мероки. – Вроде раньше ты винил Кильона.

– Ты позволил ему организовать диверсию, которую он планировал изначально, – ответил Спата.

– Планируй Кильон диверсию – шансов у него было бы хоть отбавляй. – Рикассо зажмурился, ощущая действие таблетки. – Отлично, доктор! Мне уже полегчало. Девочка оставит зону сдвинутой или вернет на место?

– Не знаю, – ответил Кильон.

Спата махнул револьвером уцелевшим соратникам:

– Залезайте в подполье. Разыщите боргов, пока не восстановились границы зоны.

Кильон посмотрел на Нимчу – сотрясавшие девочку конвульсии стихали. Взволнованная Калис крепко обнимала дочь, постепенно оправляющуюся от страшнейшего приступа одержимости.

– Извините, – проговорила женщина. – Она не нарочно.

– Не извиняйся, – отозвался Кильон. – Вполне возможно, девочка спасла Рой.

Послышались шаги: тяжелые, они звучали все ближе и ближе. Кильон и остальные посмотрели не на труп ройщицы, не на порог каюты, а дальше, на широкий коридор с балконами. Вопреки потере тяги, огнесоковые горелки до сих пор горели. К Спате и его соратникам спешили как минимум двенадцать мужчин и женщин в форме. Оружие они держали наготове, в свете огнесоковых горелок стволы мерцали алым и оранжевым. На вид ни один из бойцов зонального недомогания не испытывал. Вел отряд рыжебородый Аграф, на лице которого застыла непоколебимая решимость.

– Ты говорил с Куртаной? – спросил Рикассо, когда Аграф приблизился.

– Говорил. Флот за нас, Спата. Другим твоим сторонникам не хватило пороху подать голос.

– Рикассо отстранен от должности, – объявил Спата. – Капитан Аграф, требую, чтобы ты подчинился временному командованию в моем лице.

– Требуй, чего хочешь. Я по-прежнему подчиняюсь Рикассо.

– Капитан Аграф, ты станешь выполнять мои приказы, – продолжал Спата, словно не слышал Аграфа. – Ты велишь своим людям… тем, кто верен тебе… вместе со службой безопасности отыскать уцелевших боргов. Боюсь, времени у нас не много.

– У одного из нас его точно не много. – Аграф нацелил на Спату служебный револьвер. – Сдай оружие! Ты арестован за попытку мятежа.

Спата глухо засмеялся:

– Удивительное заявление! Надеюсь, у тебя есть столь же удивительное обоснование.

– Ты говорил с Куртаной? – снова спросил Рикассо.

– Говорил и забрал то, что она попросила забрать. Теперь это в надежных руках. – Аграф кивком показал на Кильона. – Она также велела доставить на «Репейницу» доктора Кильона и его спутниц. Отправиться можно в течение часа. – Аграф встревоженно глянул на Нимчу. – Как она?

– На «Репейнице» девочке будет не хуже, – ответил Кильон. – А раз уж раскрылась ее истинная сущность, корабль Куртаны, возможно, самое безопасное место для нее. Я только хотел бы сначала заглянуть в лабораторию. Вдруг что-то удастся спасти?

– Особо не надейся, – предупредил Аграф.

Нимча застонала. Издаваемые ею нечленораздельные звуки больше всего напоминали мяуканье. Кильон почувствовал: зона отступает, возвращается к прежней границе, если даже не к прежним очертаниям. Осознанно или нет, Нимча сделала то, что нужно.

Где-то снаружи двигатель кашлянул, фыркнул и с ревом заработал. Потом ожил еще один.

– Очень вовремя, – похвалил Рикассо, искренне восторгаясь чудом, свидетелем которого стал. – И продолжительность оптимальная: панику сдвиг посеял, а постоянных транскрипционных ошибок не вызвал. Остается лишь надеяться, что борги уничтожены окончательно.

– Да они и так едва за жизнь цеплялись, – проговорила Мерока. – Поэтому и подличали на всю катушку. Думаю, сейчас они где-то тухнут. Лучше их разыскать, не то к рассвету корабль провоняет, как конеградский бордель.

– С ними разберутся, – пообещал Спата, сдавая оружие. – В любом случае здесь налицо преступная халатность. И, примкнув к Рикассо, вы лишь оттягиваете неизбежное.

– Посмотрим, – улыбнулся Рикассо.

Чуть позднее Кильона со спутницами переправляли на «Репейницу» на личном шаттле Рикассо. Еще не рассвело, куда ни глянь, единственными источниками света были гондолы. Рой снова двигался: завелись почти все моторы, и практически ничего не указывало, что зональный шторм, шквал, колебания – называйте, как угодно, – причинили серьезный ущерб. Для Кильона и других пассажиров «Переливницы» финал мог получиться куда печальнее. Физиологические последствия зонального сдвига уже почти не ощущались, за исключением долговременных побочных эффектов антизональных препаратов. Кильон очень старался, только ни один доктор не сделал бы точную поправку на столь быстрое возвращение зон к прежним границам. Голова гудела, как едва отзвонивший колокол, и объяснялось это не только побочными эффектами таблетки. Кильон обдумывал значение случившегося. Вопиющее противоречие между политической причиной и следствием вызывало мучительные раздумья, – казалось, в спор вступали полушария мозга.

– Спата прав, – объявил Кильон Аграфу, пока юркий шаттл лавировал меж темными оболочками дирижаблей. – Его можно запереть в камеру, а ключ выбросить, можно даже казнить: ущерб уже нанесен. От правды не скрыться: борги сбежали, убили как минимум двух ройщиков. Ничего подобного не случилось бы, не держи их Рикассо на корабле.

– Рисковал он осознанно, – парировал Аграф. – Рикассо понимал, что возможные плюсы экспериментов перевешивают минусы.

Лидера Роя оставили на «Переливнице ивовой» – там удобнее всего восстанавливать порядок, руководить соратниками, подавлять безнадежный бунт Спаты. Нимча и Калис летели на «Репейницу», и Кильон радовался, что ночные происшествия позади. Беспокоило только, что Рикассо, Аграф и остальные слишком верили в окончательный успех.

– Будь универсальная сыворотка почти готова, Рикассо смог бы убедить оппозиционеров, – с сомнением проговорил Кильон. – А на нынешнем этапе опыты недостаточно успешны, чтобы оправдать риск, на который он шел. В конечном итоге инцидент лишь навредит Рикассо.

– Тут преднамеренная диверсия, доктор. Это совершенно другое дело.

– Только доказательств нет, – напомнила Мерока.

– Она права, – проговорил Кильон. – Спата вел себя так дерзко лишь потому, что свидетелей нет. Если не считать боргов.

– А если бы свидетель нашелся? – спросил Аграф. – Некто, видевший, что случилось в лаборатории: как тебя угрозами заставили открыть клетку?

– Это помогло бы. К сожалению, я был один. – Кильон остановился, увидев что-то в глазах Аграфа. – Один ведь?

– Конечно.

– Одному можно быть по-разному. О чем Рикассо спрашивал вас, когда вы привели свой отряд? О том, говорили ли вы с Куртаной. Как же вы сказали? «Это в надежных руках»?

Аграф вздохнул и скупо улыбнулся.

– Речь о доказательстве, – ответил он. – О таком, которое, если его забрать и сохранить, фактически гарантирует Рикассо поддержку ройщиков.

Кильон закрыл глаза, воскрешая в памяти первый визит в лабораторию Рикассо. В тот раз, когда Рикассо показывал ему свои владения, что-то было иначе. Тогда в лаборатории не было чего-то такого, что потом появилось.

Вспомнилось мерное щелканье некоего прибора. Тогда Кильон решил, что это часы или записывающее устройство, что казалось вполне логичным. Однако в первый раз щелканья он не слышал.

– Меня фотографировали, верно? Отснятый материал Рикассо и просил вас защитить. Вы о съемках не знали, знала Куртана. Она лишь объяснила, где посмотреть и что забрать.

– Доктор, не расстраивайся из-за этого.

– Не расстраиваться, что за мной шпионили?

– Рикассо доверял тебе достаточно, чтобы оставить одного в своей игровой. Но он не доверял тебе целиком и полностью. Только ведь относительное доверие лучше, чем полное его отсутствие, согласен?

– По опыту скажу: доверием, которое тебе оказывают, нужно пользоваться, – вмешалась Мерока. – Девяносто процентов, восемьдесят – все офигенно больше, чем ноль.

– Спасибо, – Кильон саркастически улыбнулся, – все сразу встало на свои места.

– Рада помочь, Мясник!

– Считай это плюсом, – посоветовал Аграф. – Не шпионь за тобой Рикассо – ты не смог бы оправдаться.

– Спата виден на пластинах, да?

– Пластины нужно проявить, а это займет время. Мы же не на Неоновых Вершинах. Но если Спата провел в лаборатории больше тридцати секунд, его засекли.

Кильон решил подавить гнев и обиду на то, что его использовали. Он мог либо везти этот багаж на другой конец Напасти, либо избавиться от него прямо сейчас.

– По-вашему, этого хватит?

– Спаты, держащего тебя на мушке, и борга, выбегающего из лаборатории? Да, должно хватить.

– Что с ним сделают? Вы упомянули арест, а какой ожидается приговор, не уточнили.

– Смертная казнь, – ответил Аграф. – Вопрос только в том, каким способом.

– А говорят, цивилизация кончается в Конеграде.

– Не суди нас, доктор. Если твой город отменил смертную казнь, это еще не значит, что он не убивает людей. Он делает это тайком, по-садистски медленно. Тех, кто не соответствует стандартам, кто отказывается на него работать, он засасывает, перемалывает и выплевывает. Ройщики, по крайней мере, убивают быстро и чисто. Быстро – да, вне сомнения.

– Спата действовал не из корысти, а ради безопасности Роя.

– Лети обратно и защищай его, раз такой принципиальный. По мне, так действовал ли он из корысти или боролся за безопасность Роя, а все свелось к одному.

– Подонок сам напросился, – заявила Мерока. – Ты видел, как он навредил девочке.

Нимча спала на руках у матери. Казалось, сама Калис на грани полного изнеможения, словно перенесла часть мук дочери.

– Спата – плохой человек, – объявила женщина. – Он должен умереть, но быстро. Если бы позволили, для казни я выбрала бы нож.

– Всему свое время, – проговорил Аграф, пряча улыбку. – Есть регламент, и все такое. Состоится суд – все как положено. Раз грянул кризис, Рикассо потребует, чтобы оппозиционеры убедительно продемонстрировали ему верность. Если они не готовы – как выразился Спата – подчиниться его власти, не удивлюсь, что Рикассо предложит им рассесться по кораблям и лететь на другой край земли.

– Неужели он раздробит Рой?

– Правильнее сказать, отсечет нездоровую часть. В любое другое время Рикассо скорее отрезал бы себе руку, чем потерял хоть один исправный корабль. А сейчас как? Мы спешим на помощь клиношникам! – Аграф ухмыльнулся, – дескать, над такой абсурдной, противоречащей здравому смыслу затеей можно лишь смеяться. – Разве это не доказывает, что в истории Роя началась новая глава?

– До Клинка еще лететь и лететь.

– Рой совершал перелеты куда сложнее этого. Ясно, близ Клинка придется разбираться с черепами, но до того… Не понимаю, откуда столько опасений? Лететь нам над пустошью. И что тут такого? Разве что со скуки помрем.

Шаттл приближался к «Репейнице». Корабль Куртаны выступал из тьмы. Он казался на удивление маленьким после величия и золоченой роскоши «Переливницы ивовой». У Кильона сердце екнуло при мысли о долгом путешествии в гондоле, похожей на металлическое ведро, пусть даже бронированное и оснащенное техникой. Перелет Напасти станет первым в документированной истории.

– Знаю, о чем ты думаешь, – проговорила Мерока, когда они готовились к высадке. – Плевое дело, да?

– Да, – ответил Кильон, обдумывая услышанное. – Плевое дело – именно так я хотел выразиться.