На улице заметно потеплело, и птицы с шумным чириканьем клевали рябину на соседних деревьях. Лошади стояли у порога оседланные, вещи были собраны и уложены в сумки. Лиам почистил свои пистолеты и Колина, и теперь оружие покойного деверя лежало в моей седельной кобуре. Мы готовились к долгому путешествию по враждебным землям.

Я с нетерпением ждала возвращения Беатрис. Не могло быть и речи о том, чтобы уехать, не обняв ее и не поблагодарив за все то добро, что она для нас сделала. Время от времени я посматривала на дорогу у подножия холма, где вот-вот должна была показаться ее хрупкая фигурка верхом на ослике по кличке Амандина. Она назвала ее в честь глупой жены своего утраченного возлюбленного. Я знала, что буду по Беатрис скучать: за это время мы стали подругами.

Шумно загалдели сойки, и из-за поворота показался всадник. Я приставила ладонь ко лбу: солнечный свет, отражаясь от белого снежного покрывала, слепил глаза. То была женщина, но не Беатрис. Она ехала на лошади, и рыжий ореол волос окружал ее лицо. Наверное, кто-то из друзей нашей гостеприимной хозяйки… Спустя секунду на дорогу выехал еще один всадник. На этот раз это была Беатрис.

Я подошла к Лиаму. Он привязывал к седлу последнее одеяло, в которое был завернут меч Колина.

– Она возвращается!

Лиам посмотрел на дорогу. Подпруга выскользнула у него из рук, а лицо озарилось радостной улыбкой.

– A ghràidh, посмотри-ка!

Я обернулась. За женщинами следовали пятеро хайлендеров. Я отвернулась, едва разглядев Беатрис, а потому не приметила их сразу. Боже милосердный! Черные волосы, блестящие как вороново крыло, блеснули на солнце. Плед Гленко… Сердце мое на мгновение замерло и понеслось галопом. Сын!

– Дункан? – в волнении прошептала я.

Мы не виделись четыре месяца. На глаза навернулись слезы.

– Это мой сын! Это Дункан!

Отряду всадников осталось проехать считаные метры, отделявшие дорогу от поляны, на которой стоял домик Беатрис. Я бросилась бежать. Дункан спрыгнул с коня и порывисто обнял меня. Я прижалась щекой к его плечу, плача от радости.

– Мама! – шепнул он, прижимаясь губами к моим волосам и ласково их поглаживая. – Мама, я…

Как и я, он задыхался от волнения и радости. Не закончив фразу, он прижал меня к своему сердцу еще крепче. Мы простояли так много долгих минут, пока наши объятия наконец разомкнулись.

– Боже! – вскрикнула я, прикасаясь к припухшему шраму, изуродовавшему ему щеку.

Дункан стиснул зубы, и я почувствовала, как под моими пальцами заходили желваки.

– Ничего страшного, мама. Просто царапина.

– Царапина? Да тебе чуть не снесли пол-лица!

– Могло быть намного хуже.

Он посмотрел на меня так печально, что я умолкла. Он был жив, разве этого недостаточно? Я чуть отступила, чтобы получше его рассмотреть.

– Это правда, ты выглядишь молодцом. Ты хотя бы не голоден?

Едва заметное движение у него за спиной привлекло мое внимание. Дункан тоже его заметил и оглянулся. Девушка с ярко-рыжими волосами, которую я увидела на дороге первой, смотрела на меня и робко улыбалась. Странно, но она кого-то мне напомнила… Ее красивые голубые глаза смотрели то на меня, то на Дункана.

– Мама, познакомься, это Марион!

Я едва не открыла рот от изумления. Марион? Дочка Гленлайона, в которую влюбился мой сын?

– Здравствуйте, – пробормотала девушка едва слышно. Мой ошарашенный вид смутил ее еще больше.

Я взяла себя в руки и попыталась доброжелательно улыбнуться.

– Здравствуй!

Последовало неловкое молчание. Дункан понял, что пора прояснить ситуацию.

– Марион – моя жена, мама.

– Твоя… жена? – обомлела я.

Как быстро он все решил! И что теперь будет с Элспет? Что он ей сказал? Но не расспрашивать же его об этом при Марион! Меган! Вот кого она мне напомнила. Высокая, худенькая, с кошачьими повадками… Правда, во взгляде Марион не было той холодной расчетливости, которая читалась в изумрудных глазах Меган Хендерсон. И лицо у нее… Как бы это сказать? Оно было менее правильным, утонченным, но в то же время очень приятным в своей оригинальности, особенно когда она улыбалась.

Пухлые губы Марион снова сложились в приветливую улыбку. Она пожала мне руку и вернулась к Дункану, который поспешил ее обнять. Подумать только, мой сын успел жениться, и на ком? На дочке лэрда Гленлайона! Интересно, знает ли об этом Лиам? Теплая ладонь мужа опустилась на мое плечо. Наступил его черед обнять сына.

Встреча была радостной, все смеялись и перебивали друг друга. Дональд рассказал нам, как спасся от драгун и вернулся в Перт.

– Как вы нас нашли?

– Дональд смутно, но помнил место, где на вас напали англичане, – объяснил наш сын. – Оттуда мы и начали путь. Мы ездили по окрестностям, расспрашивали местных жителей. Мы искали несколько дней, но никто вас не видел и не слышал о вас. Тогда мы решили, что вы поехали дальше, в Инвернесс. Мы уже собирались туда отправиться, когда один крестьянин сказал, что видел охотников с богатой добычей… и они уехали по этой дороге. А потом, уже в пути, мы встретили эту восхитительную даму. – И Дункан указал на Беатрис, с которой не сводили глаз его спутники.

– Эта восхитительная дама – Беатрис Беккет. Она заботилась о нас все это время и поставила на ноги твоего отца, – сказала я, подходя к молодой женщине. – Мы бесконечно ей признательны.

– Отец был ранен?

– Я был болен, – уточнил Лиам. – Но все уже прошло.

Дункан окинул поляну взглядом, словно высматривая кого-то. Лицо его помрачнело.

– А где Колин?

До этого никто не спрашивал о моем девере, но я видела, что мужчины украдкой поглядывают по сторонам. Лиам вздохнул. С губ Дункана сорвался хриплый крик.

– Проклятье!

Подошел Дональд. Думаю, он и раньше догадывался, что Колина постигло несчастье.

– Его арестовали?

– Нет. Его убили в самом начале перестрелки.

– Я… Мне очень жаль, Лиам. Где его похоронили?

– Там, на вершине холма.

И Лиам указал на тропинку, ведущую к импровизированной могиле Колина. Сам он на холм подниматься не стал – слишком сильные эмоции вызывал в его душе один только вид могилы. Мужчины ушли на холм почтить память Колина. Понимая, что времени остается мало, я подошла к Беатрис, чтобы поблагодарить ее от всего сердца и заверить, что этой весной мы с Лиамом вернемся за телом моего деверя. Сама судьба послала мне встречу с этой хрупкой женщиной! Она и доктор Мэншолт – оба стали маяками, которые не дали моему кораблю-душе сбиться с пути и затеряться во мраке. Благодаря им моя жизнь изменилась, и я знала, что никогда их не забуду.

Лиам остался возле хижины. Время от времени он посматривал на клестов, гомонивших над хлебными крошками, которыми их каждый день угощала наша гостеприимная хозяйка. По напряженному выражению лица я поняла, что его что-то беспокоит.

Мужчины и эта девчонка Кэмпбелл, вернее, супруга моего сына, вернулись с грустными лицами. Пришла пора отправляться в путь. Нам предстояло перебраться через Кернгорм. Мнения насчет маршрута разделились: одни говорили, что нужно объехать горы, другие – что лучше выбрать прямую дорогу, через перевал. Лиам положил конец обсуждению: на перевалах и в горных долинах скопилось много снега, и лошадям этот путь может оказаться не по силам, к тому же вынужденные остановки отдалят момент прибытия в Инвернесс. Было решено отправиться в объезд.

Погода последние пару дней стояла теплая, и снега быстро таяли, отчего дороги стали еще менее проходимыми. Лошадям приходилось брести по колено в грязи, и они уставали быстрее обычного. И все же, сделав в пути несколько коротких привалов, мы проехали многие десятки километров. До Инвернесса было рукой подать.

Я научилась ценить общество Марион и даже перестала про себя называть ее «эта девчонка Кэмпбелл». В пути намного приятнее разговаривать с женщиной, чем с мужчинами, кроме того, она оказалась отличной охотницей.

Третий день путешествия подходил к концу. Мужчины собрали груду хвороста, чтобы развести костер у подножия огромной гранитной скалы, защищавшей нас от северо-западного ветра. Мы с Марион, как обычно, нарезáли еловые ветки, чтобы соорудить из них некое подобие шалаша. Я отнесла уже несколько охапок хвои к стоянке, где весело горел костер, когда послышался выстрел. Я встрепенулась и прислушалась. Казалось, время остановилось. Дункан побледнел и со всех ног бросился туда, где, по его предположениям, должна была находиться Марион.

– Марион! – кричал он. – Марион!

Остальные похватали ножи и мушкеты и бросились вдогонку. Я побежала следом. Мы остановились как вкопанные при виде ярко-красного пятна на снегу. Бледный как смерть Дункан первым сорвался с места.

Кровавый след привел нас к пригорку. Мы обошли его и снова замерли от изумления: Марион смущенно нам улыбалась, нервно потирая окровавленные руки. Рукава она закатала до самых локтей.

– Она оказалась тяжелой, вот я и решила…

– Какого черта! – взвыл Дункан, бросаясь к жене.

И умолк, увидев за ее спиной, на красном от крови снегу, убитую дикую козу. Расширенными от удивления глазами он пару мгновений созерцал эту сцену, потом щеки его налились багровым румянцем.

– Я увидела ее среди деревьев и…

– Марион! – воскликнул Дункан, прижимая ее к груди. – Я испугался, что…

– Чего ты испугался? По-твоему, я не умею стрелять из пистолета? – обиделась Марион.

Дункан посмотрел на разряженный пистолет, забытый ею на снегу возле туши.

– Но это же мой пистолет! Зачем ты его взяла?

– Подумала, что мне может попасться заяц или еще что-нибудь. Мушкет тяжелый, поэтому я выбрала пистолет. И вообще… – Марион нахмурилась и поджала губы. Сердитый тон Дункана ей явно не понравился. – Если моя добыча тебе не нравится, пойди и подстрели себе на ужин что хочешь!

– Не в этом дело! Я не разрешал тебе брать пистолет!

Марион вперила в него сердитый взгляд и пожала плечами. Мы с Лиамом и остальные мужчины пребывали в полнейшей растерянности. Приготовившись к страшному зрелищу, мы оказались невольными свидетелями супружеской ссоры в духе комедий Шекспира.

– Я взяла пистолет, чтобы подстрелить что-нибудь на ужин, – упрямо заявила Марион.

– И это, по-твоему, нормально? Женщине охотиться с пистолетом?

– Очень даже нормально! Я охочусь с двенадцати лет, причем неплохо!

– Да, но… – Дункан помолчал, сбитый с толку новым поворотом событий. – Могла бы предупредить меня, что берешь пистолет, – заявил он мрачно. – Что, если бы ты ненароком прострелила себе ногу? Того гада, прихвостня сыночка герцога Аргайла, ты даже на мушке удержать не могла!

– Это разные вещи, болван ты эдакий! Раньше я никогда не целилась в человека! И руки у меня тряслись, потому что я думала, что они тебя застрелили. Но раз так, то в следующий раз я не стану…

Марион не закончила фразу, наконец сообразив, что они здесь не одни. Окинув нас сердитым взглядом, она выдала такое грубое ругательство, что я поморщилась. Подойдя к Дункану, Марион бросила ему под ноги красный от крови нож, снова выругалась и убежала в лес.

Все молчали. Дункан что-то пробурчал себе под нос, пнул башмаком окровавленный снег, подобрал нож, какое-то время рассматривал его, а потом со вздохом присел над тушей козы и принялся ее потрошить.

– Дункан, думаю, тебе надо пойти и извиниться, – шепнула я ему на ухо.

Он вздернул брови.

– Мне – извиняться? С чего бы это?

– Во-первых, благодаря Марион у нас теперь есть чем поужинать…

– Я бы и сам что-нибудь подстрелил…

Я не смогла сдержать улыбку, но продолжила тем же успокаивающим тоном:

– Во-вторых, нельзя разговаривать с женой так сердито только потому, что…

– Мама, я прекрасно знаю, что ты хочешь сказать, – ответил он, поворачиваясь ко мне лицом. – Но Марион – моя жена, и это наши с ней дела. Поэтому прошу, дай мне спокойно разделать козу. Потом я сам решу, что мне делать.

За моей спиной послышался смех мужчин, и Дункан сердито зыркнул в их сторону. Смех прекратился. Я же начала понимать, почему мой сын влюбился в эту девушку. Марион была с характером и ни за что не позволит кому бы то ни было собой помыкать. Что ж, для меня это только повод отнестись к ней с большей симпатией.

Усталые, но сытые, мы еще немного погрелись у костра и начали готовиться ко сну. Лиам заканчивал последний шалаш. Марион, которая до сих пор была не в настроении, поела и сразу ушла. Я подозревала, что мой сын так и не попросил у нее прощения. Правду сказать, меня это не касалось. Дункан пришел и сел рядом со мной. Это вошло у него в привычку – вечером подсаживаться ко мне и рассказывать обо всем, что ему довелось пережить со времени отъезда из Гленко, то есть с середины сентября.

Содрогаясь от страха, я слушала историю о нападении на корабль в озере Файн, а пересказ разговоров с лэрдом Гленлайона и герцогом Аргайлом, наоборот, меня позабавил. Сегодня вечером меня ждал печальный рассказ о битве при Шерифмуре, и я пролила немало слез. Складывалось впечатление, что Дункану оказалось проще рассказать мне об этом, чем в свое время Лиаму. Я узнала множество подробностей о многодневных марш-бросках, о кровавом сражении в долине, о страданиях в лагере под Ардохом, о смерти Саймона.

– Смерть Ранальда стала для отца страшным ударом, – сказал Дункан, глядя на пламя. – С тех пор он сильно переменился.

– Это правда. Он ненавидит себя за то, что видел, как убивают сына, и ничего не смог сделать…

– Он и не мог ничего сделать, мам. Мы оба были слишком далеко. На нас обрушилась кавалерия, они кромсали все на своем пути… Я попытался было прорваться к Рану, но…

– Дункан, я понимаю. Случилось то, что случилось, и уже ничего не поделаешь. Но Ран всегда будет с нами.

– Да, я знаю.

Дрожащими пальцами он теребил подол своего килта. Взгляд его был устремлен на шалаш, где спала Марион. Лиам как раз подвязывал последнюю ветку. Что-то мучило Дункана, но ему никак не удавалось облечь это в слова.

– Беспокоишься из-за размолвки с Марион?

– С Марион? Нет. Я…

– Ты с ней так и не поговорил, я права?

– Нет, не поговорил.

– Не стоит ждать, пока чаша терпения переполнится, сынок.

Он посмотрел на меня озадаченно.

– Все разногласия нужно решать как можно скорее. Не позволяй им копиться!

– Знаю. Поговорю с ней завтра.

– Ты ведь ее любишь?

– Больше, чем жизнь. Но она такая…

– Сильная духом и упрямая?

Дункан иронично усмехнулся и посмотрел на меня.

– Она – как острый клинок, – сказал он задумчиво.

– И неудивительно, она же Кэмпбелл, – заметила я словно в оправдание Марион.

– Да. Сам я временами об этом забываю, но всегда находится кто-то, чтобы мне напомнить.

– Ты привез ее с собой в Гленко?

Короткая пауза позволила мне заподозрить неладное.

– Да.

– И случилось что-то неприятное?

Понурившись, Дункан принялся пинать снег каблуком. Он и ребенком так делал, когда что-то его тревожило. Я украдкой рассматривала его профиль, резко очерченный подбородок, поросший темной щетиной, слегка поблескивавшей в отсветах костра. Костер освещал не изуродованную шрамом часть лица. В чертах его не осталось и намека на детскую округлость. Мой сын вырос, стал мужчиной. И он больше не принадлежал мне.

Но принадлежал ли он мне хоть когда-нибудь? Господь посылает нам детей, мы любим их, кормим, смотрим, как они растут у нас под крылом. А потом приходит день, и они нас покидают. Но какая-то частичка их навсегда остается в нас… Я вздохнула.

– Хочешь рассказать?

Он передернул плечами. Правда, передо мной сидел взрослый мужчина. Но его движения, жесты напоминали, к огромной моей радости, мальчишку, которым он был когда-то.

– А что же Элспет?

– Элспет? – удивился он.

– Вы же раньше с ней были вместе… Или ты забыл? Я даже думала, что перед отъездом ты собирался просить ее руки у родителей. Как хорошо, что ты этого не сделал!

– Все уладилось, – просто ответил он. – Она теперь с Аланом Макдональдом.

Мои брови подскочили от удивления.

– С этим огромным грубияном Аланом? Каким чудом?

Моя реплика его позабавила.

– Как видишь, она недолго плакала. Думаю, это даже к лучшему. Алану она всегда нравилась. Крутился вокруг Элспет, как пчела вокруг горшочка с медом.

Однако он по-прежнему пинал снег каблуком. Я положила руку ему на колено, прекращая это судорожное движение.

– Тогда что тебя тревожит, сын?

Он повернулся и пристально посмотрел мне в глаза. У меня сжалось сердце. Куда подевался веселый, бесшабашный юноша, уехавший из долины несколько месяцев назад? За этим лицом, изуродованным жестокой жизнью, скрывалась душа, которую навсегда изменили испытания и ужасные картины войны. Словно вечность прошла с того серого утра, когда под пение волынок наши мужчины уходили в поход…

– Отец, – тихо ответил он, бросая короткий взгляд в сторону Лиама.

– Почему?

– С ним творится что-то странное. Я это вижу, мама, и хочу, чтобы ты мне объяснила, в чем дело. Из Карноха вернулся не он, а его тень. Может, это и не мое дело, но…

– Это и вправду не твое дело, – ответила я, пожалуй, излишне сурово.

Дункан напрягся. Что ему известно? Что отец ему сказал?

– Он тебе рассказывал?

– Нет, ты же его знаешь.

И все-таки я не находила в себе сил открыть ему правду.

– Твой отец… Понимаешь, он винит себя в смерти твоего брата и в смерти Саймона.

– Бред!

– А еще – в смерти Анны и маленького Колла. И своего отца с сестрой.

– Но почему? Прошло двадцать лет!

– Не знаю почему, но это так. Может, ему просто необходим виноватый, чтобы было на кого злиться, и он взвалил всю ответственность на себя.

Мой сын какое-то время сидел молча, глядя перед собой невидящим взглядом. Что еще сказать? Правду? Мне не хотелось. Потом я сказала себе, что он все равно узнает. Люди любят судачить о чужих делах… Уж лучше он услышит правду из моих уст.

– Но ты прав, Дункан, твоего отца гложет не только это. Понимаешь, он… он предпочел поделиться своим горем не со мной, а с другим человеком.

Дункан с недоумением посмотрел на меня.

– С кем же? С Джоном?

– Нет, не с ним. Как бы я была рада, реши он поговорить с Джоном!

– Мама, теперь я ничего не понимаю. Все его друзья остались в Перте!

– Мы с Франсес уехали в Дальнесс помочь ей устроиться в новом доме. Твой отец решил остаться в Карнохе. Когда я вернулась домой, то застала его с… Маргарет Макдональд.

По мере того как смысл сказанного укладывался в сознании Дункана, губы моего сына кривились в гримасе отвращения.

– У меня не хватает смелости сказать вслух, что я думаю! – выдохнул он.

– Лучше и не говори.

– Мама, а ты точно уверена? Может, ты что-то не так поняла?

– Я больше чем уверена, Дункан. Я застала их вместе… и в нашей постели.

В горле у меня встал комок. Я быстро смежила веки и стиснула зубы. Нет, это была плохая идея – снова перетряхивать эти противные воспоминания! Дункан сначала опешил от неожиданности, но потом взял себя в руки и посмотрел туда, где отец с братьями Макдонеллами заканчивали строить очередной шалаш.

– Мама… Отец и Маргарет? Не могу поверить! Но почему?

– Почему? Я тысячу раз спрашивала себя об этом. Понимаешь, есть события, которые сплачивают супругов, а есть такие, которые их друг от друга отдаляют. Потеря Ранальда стала для меня горем, в котором я позабыла о твоем отце, и он нашел утешение у другой.

– Но ведь он еще и переспал с ней! – с возмущением вскричал Дункан.

– Не осуждай его.

– Но, мама…

Дункан снова посмотрел на отца, только на этот раз лицо его уже ровным счетом ничего не выражало. Но что он думал о нем? Обо мне?

– Вы по-прежнему вместе?

– Я его люблю, – сказала я, касаясь руки сына. – Он оступился, но я это переживу, потому что без твоего отца я жить точно не смогу. В дни, когда он был на волосок от смерти, я на многое посмотрела другими глазами. И я его простила. Но забыть намного труднее, чем простить, Дункан. Мы все делаем ошибки, и я тоже не безгрешна. И ты тоже будешь ошибаться, вот увидишь. Все мы люди и уже поэтому слабы…

Ощутив прикосновение чего-то теплого к макушке, я вздрогнула. Лиам склонился надо мной и погладил меня по щеке.

– Идем спать? – шепнул он мне на ухо.

Несколько секунд Дункан смотрел на отца с явным ожесточением. «Не злись на него, Дункан! Это мое дело, не твое!» Сын правильно истолковал мой взгляд, изобразил на лице улыбку и встал.

– Пойду-ка и я к Марион. Доброй ночи!

Лиам проводил его настороженным взглядом, потом присел на корточки и обнял меня.

– О чем вы говорили? – спросил он с тревогой в голосе. – Мне показалось, он чем-то взволнован. Что-то не ладится у них с Марион?

– Понимаешь, твой сын уже не ребенок, Лиам. И он замечает куда больше, чем мы привыкли думать.

– Ясно. Идем спать!

Восходящее солнце окрасило снег в пастельные тона. Крупинки кварца в гранитной породе ослепительно сияли, отбрасывая цветные отблески на укрытые снегом окрестные деревья. Было удивительно тихо, и эта тишина успокаивала душу…

Этой ночью Дункан спал мало. Признание матери взволновало его до глубины души. Отец изменил ей с другой женщиной? Разве такое возможно? Как известно, для ребенка все люди делятся на три группы: взрослые, дети и его собственные родители. Родителей дети склонны обожать, идеализировать, считать не похожими на других взрослых. Даже заставая их целующимися, дети не видят в происходящем ни намека на сексуальность. А уж тем более представить их занимающимися любовью… Но Дункан не ребенок. Он был мужчиной, и в отце своем видел мужчину, такого же, как остальные, – ранимого и временами не способного устоять перед искушениями плоти.

Как много мужчин из их клана, счастливых в семейной жизни и любящих своих супруг, которые остались дома, в Гленко, далеко от жестокой реальности войны, искали эфемерных удовольствий в объятиях других женщин! Быть может, они нуждались в утешении и сочувствии? Разве объятия женщины – не то единственное место, где так приятно отрешиться от действительности, забыть все свои страхи и горести? Страх смерти, этот неизменный спутник военных действий, заставляет человека поддаться своим слабостям. В Перте он застал Калума с девушкой и много раз ночью слышал женское воркование и смех там, где спал Дональд, который искренне обожал свою Дженнет.

В военном лагере женщины легко задирали юбки за краюшку хлеба или просто чтобы забыть о несчастьях и отчаянии, их окружавших. Некоторые девицы заигрывали и с ним, но эта «плоть по дешевке» не казалась ему соблазнительной. Все его мысли занимала Марион. Но что будет лет через десять? А через двадцать, когда на смену страсти придет спокойная любовь, лишь время от времени будоражимая вспышками былого пыла?

Его отец не устоял. Потерялся на перекрестке дорог. Хотя в лагере он ни разу не видел его с легкодоступными женщинами. Он вернулся в Карнох к той, кого искренне желал, но за утешением обратился почему-то к другой. Дункан всем сердцем сочувствовал горю матери, и все же она была права: он не имеет права осуждать отца, не пережив всего, что выпало на долю Лиама.

Что его угнетало и пугало, так это опасение, что и у него есть свои слабости и что однажды он тоже может выбрать неверную дорогу. Как поступит Марион, узнав о его неверности? Дункан предпочел не думать об этом. Ему очень хотелось, чтобы такое никогда не случилось.

Из-под ног его выскочила полевка и беспечно потрусила прочь. Дункан увидел, как к ней бесшумно подкрадывается хищник. Затаив дыхание, он наблюдал за маневром ловкого охотника. Тот тихо скользил по снегу, а потом прыгнул на мышку, которая закричала от страха у него в зубах. Держа в пасти свой завтрак, дикий кот посмотрел Дункану в глаза и в следующую секунду исчез в зарослях.

Думая о своем, Дункан какое-то время смотрел на место, где исчезло животное.

– Очень красивый кот!

Дункан даже подпрыгнул на покрытом мхом пеньке.

– Марион, ты меня напугала!

Но тем приятнее было услышать ее смех. Дункан понял, что она больше не дуется.

– Без тебя я чуть не замерзла до смерти! Ты почему так рано сюда пришел?

Она приподняла уголок пледа, который Дункан набросил себе на плечи, забралась под него, присела рядом и прижалась потеснее. Она и вправду была как ледышка. Дункан поежился от холода и удовольствия.

– Мне не спалось. И надо было… подумать.

– Я мешаю тебе думать?

Он крепче обнял ее и поцеловал в макушку. Она смотрела на него влюбленными глазами.

– О чем таком неприятном ты думаешь, Дункан?

«Спрашиваю себя, что ты сделаешь, если застанешь меня с другой женщиной…»

– Так, о разном.

Сойка присела на ветку прямо у них над головами и принялась громко его распекать: «Ты врешь! Ты ей врешь!» Дункан мрачно посмотрел на дерзкую птицу. Покричав еще немного, она улетела.

– Марион, я должен перед тобой извиниться…

– Tuch! Все в порядке. Я знаю, ты испугался и подумал…

– Я не должен был на тебя кричать, особенно перед остальными.

Она молча обхватила его рукой за талию, прижалась еще теснее и принялась поглаживать ему спину.

Вспомнив ее с окровавленными по локоть руками, Дункан вздрогнул. Это правда: когда в лесу громыхнул выстрел, он едва не обезумел от тревоги. И представил себе… Нет, об этом лучше не думать. Марион в луже крови! Слава богу, что та кровь, которую ему довелось увидеть, была кровью козы, чьим мясом они отлично поужинали.

– Марион, я тебя люблю!

Нет, с ним точно такого не случится! Никогда не сможет он изменить жене, предпочесть ей другую!

На пятый день нашего путешествия погода, похоже, решила: порадовались, и довольно! Небо затянуло тяжелыми тучами, ежеминутно грозившими обрушить нам на головы всю ярость и все горе, накопленные небесами при виде людских безумств. Мы могли промокнуть до костей, что для Лиама было чревато рецидивом. Он, конечно, пытался скрыть от меня свою слабость, но, прислушиваясь к его натужному, неровному дыханию по ночам, я осознавала, что болезнь только и ждет возможности взять реванш. И напряженная скачка тоже заставляла его дышать чаще обычного.

Обогнув наконец гору Кернгорм, мы выехали к небольшой ферме. Хозяева разрешили нам переночевать на подстилке из соломы в хлеву. От лошадей, коровы и нескольких коз нас отделяла тонкая, изъеденная насекомыми перегородка, но здесь мы, по крайней мере, были защищены от непогоды. Утром, позавтракав вязкой кашей, которая подозрительно хрустела на зубах, мы поехали дальше. Нам предстояло преодолеть последний отрезок пути. Принимая во внимание отвратительную погоду, перед воротами Инвернесса мы рассчитывали оказаться еще до наступления ночи.

Я заметила, что отношение мужчин клана, нас сопровождавших, к Марион переменилось. После той комичной сценки с пистолетом они то и дело заговаривали с ней и держались намного любезнее с дочкой человека, которого привыкли считать своим заклятым врагом. Дункана это не могло не радовать: я заметила, что он стал чаще улыбаться.

Мы проехали узкий перевал Слох-Мор, когда мой живот возопил от голода. Я надеялась, что в одной из прилепившихся к склону горы деревушек нам удастся разжиться провизией. Внезапно, словно из воздуха, перед нами появился мужчина. Волосы и борода у него были взъерошенные, взгляд – как у загнанного зверя. Он воззрился на нас с изумлением и страхом.

Несколько секунд все молчали. Стая воронов пролетела над голыми кронами деревьев и скрылась за холмом. На мужчине была красная форменная куртка солдат Короны. Один рукав ее едва держался, второй был сильно изорван. Его белые фланелевые штаны явно знавали лучшие времена, а сейчас были все в пятнах засохшей крови и грязи.

– Да это же один из sassannach, черти его задери! – громыхнул голос у меня за спиной.

Я услышала скрежет металла, с которым меч покидает ножны, и обернулась. Лиам не сводил с дезертира глаз. Он был мертвенно-бледен, под кожей конвульсивно ходили желваки. У меня мороз прошел по коже.

Мужчина уже успел осознать, что сила на стороне шести вооруженных до зубов хайлендеров, и попятился. Рука его дернулась к кинжалу на поясе – вероятно, единственному его оружию.

Лошадь Лиама фыркнула и нервно мотнула головой. Ее седок с наводящей ужас медлительностью поднимал меч. Рука его не дрогнула ни разу. Но зачем? Этот солдат не представлял для нас ни малейшей опасности.

– Лиам! – воскликнула я взволнованно.

Он меня не услышал. Единственное, что занимало его в этом мире, – это красная куртка, которая собралась дать деру. Моя нервозность передалась остальным спутникам. У меня вдруг закружилась голова.

– Лиам!

Словно молния, которая обрушивается с неба, его дикий вопль отразился от горных склонов и заставил землю содрогнуться. Кровь застыла у меня в жилах. Лиам пришпорил лошадь, которая встала на дыбы от боли, и пустил ее сумасшедшим галопом. Я успела увидеть ужас в округлившихся глазах солдата, когда он повернулся и что было мочи побежал к лесу.

– Что он делает? – вскричала я, не помня себя от ужаса.

Лиам спрыгнул с лошади, оставил ее на дороге и пустился вслед за беглецом, который уже кричал во все горло. Расстояние между ними быстро сокращалось. Дикий зверь настигал свою добычу…

Минута – и удар меча остановил бег солдата. Крик боли, который издал бедняга, падая на землю, заставил меня вздрогнуть.

– Нет, Лиам! Не надо!

Я рванулась к нему, но чья-то железная рука удержала меня, заставив отвернуться.

– Мама, не надо! Оставь! Слишком поздно…

– Господи, что он делает? Зачем? Дункан, останови его!

– Мама, нет! Тот солдат все равно уже мертв. Пусть делает, что хочет. Думаю, он в этом нуждается.

Лиам с ужасающей жестокостью, которой я в нем и не подозревала, наносил удар за ударом. Я отвернулась, чтобы не видеть эту жуткую сцену, и уткнулась сыну в плечо. Волна тошноты поднялась к горлу, пустой желудок свело болью. Во рту я ощутила горькой вкус желчи. На нас вдруг обрушилась зловещая тишина. Я ощутила, как рука Дункана, меня обнимавшая, расслабилась.

– Все кончилось, – пробормотал он после паузы.

Я медленно оглянулась. Лиам стоял над трупом дезертира. Шумно дыша, он как зачарованный смотрел на дело своих рук. Я шагнула к мужу. Движение мое вывело его из забытья. Он повернул ко мне забрызганное кровью, искаженное гневом и ненавистью лицо. Во взгляде его я прочла единственное чувство – страдание. Испустив последний крик, Лиам повернулся, поднял меч и с размаху рубанул им камень. Клинок разбился со скрежетом, от которого зазвенело в ушах.

После этого он забросал тело чистым снегом, упал рядом с ним на колени и прочел молитву. Прошло несколько минут, никто не проронил ни слова.

Лиам набрал в горсть снега и вытер кровь с лица и рук.

– Да примет Господь его душу, – прошептал Дункан, возвращаясь к своей лошади.

Наконец Лиам поднялся и вернулся к нам. Проходя мимо меня, он отвел глаза. Я удержала его за руку.

– Этот человек не сделал ничего, чтобы заслужить такую смерть!

Он посмотрел на меня внезапно потемневшими, холодными глазами. Лицо его было невозмутимо, ни один мускул на нем не дрогнул. Я вздрогнула при мысли, что таким же взглядом он смотрел на своего врага, прежде чем убить его. Страшно представить, что чувствовала жертва, встречая этот взгляд… Лиам сделал глубокий вздох, по телу его прошла дрожь.

– Я знаю, – ответил он просто. – Но и Ран, и Колин ничем не заслужили того, что с ними случилось.

В голосе его прозвучал металл. Лиам посмотрел вниз, на свои руки. На них осталось несколько капелек крови. Была ли то кровь невинного? Он сжал кулаки. Выражение его лица постепенно смягчилось. Я отпустила его руку, и он медленно пошел к своей лошади. Я вздохнула и двинулась за ним следом.