Глава 22

В то время я даже не знала, что Хаконэ находится в восточной Японии, довольно далеко от Киото. Остаток этой недели я чувствовала себя значительной персоной, постоянно думая о том, что такой известный человек, как Барон, пригласил меня приехать из Киото на вечеринку. Мне с трудом удавалось скрывать свою радость, но, наконец, я ехала в вагоне второго класса с господином Ичода, костюмером Мамехи. Ему поручили защищать меня от людей, которые попытаются со мной заговорить. Я делала вид, что читаю журнал, хотя на самом деле лишь переворачивала страницы, а сама краем глаза следила за людьми, проходившими мимо. Все они с интересом смотрели на меня, и было приятно оказаться в центре внимания. Но когда мы доехали до Шизуока, вскоре после полудня, меня переполнили неприятные эмоции. Перед моими глазами предстала картина из прошлого, когда я стояла совсем на другой платформе, с господином Бэкку, в тот день, когда нас с сестрой увозили из дома. Стало стыдно, что в последние годы я почти не думала о Сацу, отце, матери и нашем подвыпившем домике у морских скал. Все, что я видела изо дня в день, — это Джион. Джион стал для меня всем. Но теперь, вдали от Киото, я видела людей, для которых Джион ничего не значил, и не могла не думать о своей жизни до Джиона. Печаль — особое чувство, мы беспомощны при встрече с ней. Она напоминает окно, открывающееся само по себе.

На следующее утро меня привезли в маленькую гостиницу с видом на гору Фудзи, а позже на легковом автомобиле отвезли в летний дом, расположенный в лесу, на берегу озера. Когда я появилась, одетая во все регалии начинающей гейши из Киото, многие из гостей Барона оборачивались и разглядывали меня. Среди них я заметила несколько женщин. Одни из них были в кимоно, другие — в европейских платьях. Позже я поняла, что большинство из них — гейши из Токио, ведь мы находились всего в нескольких часах езды от столицы. Затем из лесу, в сопровождении нескольких мужчин, появился Барон.

— Вот наконец то, что мы так долго ждали, — сказал он. — Эту красоту зовут Саюри. Однажды она станет «Великой Саюри из Джиона». Вы никогда не видели таких глаз, как у нее, могу вас заверить. Только посмотрите, как она двигается... Я пригласил тебя, Саюри, чтобы все мужчины получили возможность полюбоваться тобой, поэтому тебя ждет ответственная работа. Ты должна ходить всюду: по дому, вокруг озера, по лесу. Так что, вперед, начинай работать.

Я начала бродить по имению, как мне велел Барон, мимо вишневых деревьев, отяжеленных обильным цветом, то там, то здесь кланяясь гостям и стараясь как можно менее очевидно искать Председателя. На каждом шагу тот или иной мужчина останавливал меня и говорил что-то вроде: «О боже! Начинающая гейша из Киото!» После этого он доставал фотоаппарат и просил сфотографировать нас вместе. Или же предлагал мне пройти вдоль озера к маленькому павильону и фотографировал меня там. Мамеха предупреждала, что все будут поражены моим внешним видом, так как не существует аналогов начинающей гейше из Джиона. Действительно, в лучших районах гейш в Токио, таких как Шимбаши или Окасака, девушка должна изучать традиционные искусства, если она собирается стать гейшей. Но многие гейши Токио этого не делали и выглядели очень современно, вот почему большинство из них появились в имении Барона в европейской одежде.

Вечеринка Барона продолжалась. Часам к пяти, практически потеряв надежду встретить Председателя, я пошла в дом, пытаясь найти место для отдыха. Но в тот момент, когда оказалась в вестибюле, я онемела. Председатель выходил из комнаты, беседуя с другим мужчиной. Они попрощались друг с другом, и он обратился ко мне.

— Саюри, как Барону удалось завлечь тебя сюда? Я не думал, что вы с ним даже знакомы.

Я поклонилась Председателю и сказала:

— Мамеха-сан послала меня вместо себя. Для меня большая честь видеть Председателя.

— Да, мне тоже очень приятно тебя видеть, ты можешь мне кое в чем помочь. Скажи свое мнение о подарке, который я купил Барону.

Я последовала за ним в комнату с татами, чувствуя себя отпущенным на волю воздушным змеем. Я была в Хаконэ, вдали от всего привычного и надоевшего, рядом с человеком, о котором думала больше, чем о ком-либо. Пока он шел впереди меня, я наслаждалась тем, как легко он двигался. Он взял что-то со стола и протянул мне. Сначала я приняла это за золотой слиток, украшенный орнаментом, но подарком оказался старинный ящик для косметики. Как сказал Председатель, он был изготовлен в период Эдо художником по имени Арата Гонроку и представлял собой коробочку, покрытую золотым лаком с тонким черным изображением летящих журавлей. Когда он дал мне ее в руки, у меня перехватило дыхание.

— Ты думаешь, Барону понравится? — спросил он. — Я нашел ее на прошлой неделе и сразу вспомнил о нем, но...

— Председатель, как вы можете даже думать, что Барону не понравится?

— У этого человека есть коллекции всего. Возможно, он сочтет ее третьеразрядной.

Я заверила Председателя, что никто так не подумает, и когда отдала ему коробку, он завернул ее в шелковый мешочек и кивнул в сторону двери. В коридоре я помогла ему обуться. Дотронувшись до его ступни, я представила, что мы провели этот день вместе и впереди у нас длинный вечер. От этой мысли мне стало очень приятно. Председатель терпеливо ждал, пока я обуюсь. Чувствуя неловкость, мне долго не удавалось попасть в свои окобо.

Он повел меня по тропинке к озеру, где под вишневым деревом на циновке сидел Барон с тремя гейшами из Токио. При нашем появлении они встали, хотя Барону это далось с трудом. К тому времени он довольно много выпил, и лицо его покрылось красными пятнами, как будто кто-то отхлестал его кнутом.

— Председатель, — сказал Барон. — Я так рад вашему приходу на мою вечеринку! Мне всегда приятно видеть вас. Ваша корпорация никогда не перестанет расти, правда же? Саюри не сказала вам, что Нобу посетил мою вечеринку в Киото на прошлой неделе?

— Слышал об этом от Нобу, который наверняка вел себя, как обычно.

— Конечно же, — сказал Барон. — Своеобразный маленький человечек, правда же?

Не знаю, что имел в виду Барон, потому что сам был ниже Нобу. Председателю явно не понравилось его замечание, и он сузил глаза.

— Я хотел сказать... — начал Барон, но Председатель оборвал его на полуслове.

— Я пришел поблагодарить вас и сказать «до свидания», но прежде хочу сделать вам подарок. — Он протянул ящик для косметики. Барон был слишком пьян, чтобы распаковать коробку, и за него это сделала одна из гейш.

— Какая красивая вещь! — сказал Барон. — Вы тоже так считаете? Посмотрите на нее. Она, пожалуй, даже красивее, чем удивительное создание, стоящее рядом с вами, Председатель. Вы знаете Саюри? Если нет, позвольте я представлю вас.

— Мы с Саюри хорошо знакомы, — сказал Председатель.

— Насколько хорошо знакомы, Председатель? Достаточно хорошо, чтобы я вас ненавидел?

И Барон сам посмеялся над своей шуткой.

— Этот щедрый подарок напомнил мне, что у меня тоже есть для тебя подарок, Саюри. Но я не могу вручить его в присутствии других гейш, поэтому тебе придется остаться до тех пор, пока все не разъедутся по домам.

— Вы очень добры ко мне, — сказала я, — но я не хочу показаться надоедливой.

— Я вижу, ты научилась у Мамехи отвечать на все отказом. Давай встретимся в вестибюле после того, как гости разъедутся. Уговорите ее, пожалуйста, Председатель, пока будете идти к своей машине.

Если бы Барон был не так пьян, уверена, он бы сам проводил Председателя. Но мужчины попрощались, и провожать его пошла я. Пока водитель держал дверь, я поклонилась и поблагодарила Председателя за его доброту. Он уже собирался сесть в машину, как вдруг остановился.

— Саюри, — начал он, затем сделал паузу, словно не зная, что говорить дальше. — Что тебе Мамеха сказала о Бароне?

— Не так много, господин, или по крайней мере... Не знаю, что имеет в виду Председатель.

— Как ты считаешь, Мамеха хорошая старшая сестра? Говорит ли она все, что ты должна знать?

— Да, Председатель. Мамеха помогает мне больше, чем это возможно.

— Ладно, — сказал он. — Я бы остерегался на твоем месте, если бы человек вроде Барона собирался мне что-нибудь подарить.

В ответ я произнесла что-то вроде того, что Барон очень добр ко мне и я очень благодарна ему за внимание.

— Да, очень добр, я уверен. Только будь осторожна, — сказал он, внимательно посмотрев на меня, и сел в машину.

Следующий час я провела, прохаживаясь между несколькими оставшимися гостями, и время от времени вспоминая слова Председателя. Но на меня большее впечатление произвели не его предостережения, а то, что он так долго разговаривал со мной. Занятая мыслями о Председателе, я не думала о встрече с Бароном до тех пор, пока не оказалась в вестибюле в ожидании его. Прошло десять или пятнадцать минут, прежде чем появился Барон. Я начала волноваться, увидев на нем только нижнее хлопчатобумажное платье. Он вытирал полотенцем длинные волосы на лице, считавшиеся бородой. Было очевидно, что он только вышел из ванны. Я поклонилась ему.

— Саюри, какой же я дурак! — сказал он мне. — Я так много выпил (это была правда) и забыл, что ты меня ждешь. Надеюсь, ты простишь меня, когда увидишь подарок.

Барон пошел по коридору, ожидая, что я пойду за ним, но я осталась на месте, вспоминая слова Мамехи, сказавшей мне, что начинающая гейша накануне мизуажа похожа на блюдо, сервированное на столе.

Барон остановился.

— Пойдем! — сказал он мне.

— Барон, я не могу. Разрешите мне подождать вас здесь.

— У меня есть кое-что для тебя. Пойдем ко мне в комнату, посидим, не будь глупой девочкой.

— Но Барон, я не могу не быть тем, кто я есть на самом деле.

— Завтра ты опять вернешься под бдительное око Мамехи, но здесь нас никто не видит.

Имей в тот момент хоть толику здравого смысла, я бы поблагодарила Барона за приглашение на вечеринку и попросила отвезти меня обратно в гостиницу. Но пребывая в состоянии шока, единственное, что я знала наверняка, это то, что мне очень страшно.

— Пойдем со мной, я оденусь, — сказал Барон. — Ты выпила много сакэ?

— Нет, господин, — сказала я.

— Я налью тебе столько, сколько захочешь. Пойдем.

— Барон, — сказала я, — пожалуйста, меня ждут в гостинице.

— Ждут? Кто тебя ждет? Не понимаю, почему ты себя так ведешь. У меня для тебя есть подарок. Или ты хочешь, чтобы я сходил и принес его?

— Мне очень неудобно, — сказала я. Барон лишь молча посмотрел на меня.

— Подожди здесь, — сказал он, наконец, и пошел в глубь дома. Спустя какое-то время он вынес завернутый в бумагу сверток. Я сразу поняла, что это кимоно.

— Ладно, — сказал он мне, — раз ты настаиваешь, что ты глупая девочка, я принес тебе твой подарок. Теперь тебе легче? Я опять сказала Барону, как мне неудобно.

— Я видел, как тебе понравилось это платье, и хочу, чтобы оно принадлежало тебе.

Барон положил сверток на стол и распаковал его. Я приготовилась увидеть кимоно с видом Кобэ и, честно говоря, радовалась и беспокоилась одновременно, совершенно не представляя, что буду делать с такой замечательной вещью или как объясню Мамехе подарок Барона. Но, когда Барон развернул сверток, я увидела потрясающее темное кимоно с серебряной вышивкой. Он развернул его и поднял за плечи. Это было кимоно из его музея, выполненное в 1860-х годах, как сказал мне Барон, для племянницы последнего Сегуна Токугава Ешунобу. Серебром были вышиты птицы, летящие на фоне ночного неба, и мистический пейзаж с деревьями и скалами, начинающийся от подола.

— Ты должна пойти со мной и померить его, — сказал он. — Теперь не будь глупой девочкой. У меня большой опыт в завязывании пояса. Потом мы опять наденем твое кимоно, и никто ни о чем не узнает.

Барон был такой значительный человек, что даже Мамеха не смела ослушаться его. Если она не могла отказать ему, то что же говорить обо мне. Я почувствовала, он начинает терять терпение. Он действительно был очень добр ко мне в последние месяцы, разрешив мне присутствовать во время своего обеда и позволив Мамехе взять меня на вечеринку в Киото. Сейчас он опять проявлял доброту, предлагая мне великолепное кимоно.

В конце концов я пришла к мысли, что у меня нет другого выхода, кроме как повиноваться ему и отвечать за последствия, какими бы они ни были Я смущенно опустила глаза в пол. Барон взял меня за руку и провел по коридору в дальнюю часть своего дома. В какой-то момент в коридоре показался слуга, но, увидев нас, тут же исчез. Барон не проронил по пути ни слова. Мы пришли в просторную комнату с зеркальной стеной. Эта комната служила Барону гардеробной. Вдоль противоположной стены располагаясь шкафы с плотно закрытыми дверьми.

У меня от страха дрожали руки. Но даже если Барон и заметил это, то никак не прокомментировал. Он поставил меня перед зеркалом и поднес мою руку к губам. Я думала, он собирается поцеловать ее, но он только поднес ее к лицу и сделал что-то, показавшееся мне необычным. Он задрал рукав моего кимоно и понюхал мою руку. Затем подошел сзади и расстегнул обиимя — заколку, закрепляющую пояс.

Я слегка запаниковала, осознав, что Барон действительно собирается раздеть меня. Я попыталась что-то сказать, но у меня ничего не вышло. Попыталась отвести его руки, но он резко одернул мои. В конце концов ему удалось снять мой обиимя. Затем он долго развязывал узел моего пояса между лопатками. Я умоляла его не снимать пояс — хотя у меня несколько раз пересыхало горло, когда я пыталась говорить, и ничего не было слышно — но он не слушал меня и вскоре начал разматывать широкий пояс, опоясывавший мою талию. Носовой платок Председателя упал на пол. Через минуту мой пояс тоже лежал на полу. Я не могла смотреть на себя в зеркало и последнее, что увидела, прежде чем закрыла глаза, — как тяжелое платье с шорохом упало с моих плеч.

Когда я открыла глаза, Барон стоял передо мной, вдыхая запах моих волос и шеи. Его глаза смотрели на мое отражение в зеркале, а пальцы двигались, как пауки, по моему телу. Я несколько раз пыталась его остановить, но Барон отбрасывал мои руки, как делал это и раньше.

— Не волнуйся так, Саюри, — прошептал он мне. — Я не сделаю ничего, что не должен делать. Я только хочу посмотреть, неужели ты не понимаешь? В этом нет ничего плохого. Любой мужчина на моем месте сделал бы то же самое.

Затем он начал снимать мою нательную рубашку. Мне стало нехорошо от одной мысли, что он там может увидеть, и я посмотрела в зеркало. Под расстегнутой нательной рубашкой виднелась обнаженная грудь.

Теперь руки Барона скользили по моим бедрам, он занялся моими коишмаки, которые накануне я несколько раз обмотала вокруг себя. Немного помучившись с ними, Барон тоже бросил их на пол. Я была на грани истерики, мне казалась невыносимой мысль, что Барон увидит меня обнаженной и плачущей. Я постаралась сдержать свои слезы и внимательно посмотрела в зеркало. Никогда раньше я не видела себя совершенно обнаженной. Увидев обнаженное плечо Барона, я запаниковала. Он подошел ко мне, и я шеей почувствовала его теплое дыхание. После этого я ничего не видела, потому что зеркало запотело, а я не смогла сдерживать слезы.

Дыхание Барона выровнялось. Моя кожа стала горячей и влажной от страха, поэтому, когда Барон вышел из комнаты, оставив меня одну, я начала замерзать. Бросившись к своему платью, я принялась одеваться, насколько могла быстро, так как у меня тряслись руки. Но я не могла одеться самостоятельно и была вынуждена подождать Барона, приготовившись ждать час и больше, но Барон вернулся через несколько минут. Он молча помог мне надеть кимоно и скрепил его датеимя, как это сделал бы господин Ичода. У меня возникло ужасное чувство, что я совершила что-то непоправимое. Я не хотела плакать на глазах у Барона, но не могла удержаться, воображая себя обычным домом, стоящим под дождем, по которому ручьем стекает вода. Барон на минутку вышел и вернулся с носовым платком, украшенным его монограммой. Он велел мне взять его с собой, но воспользовавшись платком, я оставила его на столе.

Барон проводил меня к выходу и ушел, не проронив ни слова. Спустя какое-то время вышел слуга со старинным кимоно, завернутым в бумагу. Поклонившись, он протянул его мне, а затем проводил к машине Барона. Всю дорогу я всхлипывала на заднем сиденье, но водитель делал вид, что не замечает этого. Я плакала уже не о случившемся со мной. Перед моими глазами предстала страшная картина — господин Ичода видит мой размазанный макияж, помогает мне раздеться и видит наспех завязанные тесемки кимоно, а затем открывает пакет и видит дорогой подарок, полученный от Барона. Прежде чем выйти из машины, я попыталась поправить макияж платком Председателя, но это мало помогло. Господин Ичода взглянул на меня, потер свой подбородок, словно сразу понял, что произошло. Развязывая мой пояс в гостиничном номере, он спросил:

— Барон тебя раздевал?

— Мне очень неудобно... — сказала я.

— Он раздел тебя и смотрел на тебя в зеркало. Он ведь не касался тебя и не ложился на тебя?

— Нет, господин.

— Это хорошо, — сказал господин Ичода, глядя перед собой. Больше мы не проронили ни слова.