История 19

настолько переполнена ключевыми, как триумфальными, так и трагическими событиями нашей повести, что перечислять их бесполезно; упомянем лишь эпические боевые действия в Петропавловской крепости на Заячьем острове.

Королю Максимаусу Петропавловка нравилась еще тогда, когда он был Максимом Рацем. Он любил бродить по территории крепости и представлять себя императором Петром Первым, сгноившим тут своего сына. Вообще мощная крепость никогда не использовалась по назначению. Никто не нападал с Невы на град Петра, и поэтому сначала, пару веков, Петропавловку использовали как тюрьму, а теперь вовсю эксплуатировали как музейный комплекс. Здесь было множество музеев, но любимым местом Раца, естественно, был Музей пыток, этот памятник человеческой неполноценности. Какие еще животные с таким простосердечием могут хвастаться ненавистью и изощренным садизмом по отношению к представителям своего же вида? И они еще что-то говорят о крысах, эти жалкие людишки?

То, что в петропавловских казематах в свое время томилось огромное количество людей, в том числе известных, очень нравилось Максимаусу. Он искренне надеялся в скором времени снова заполнить тюрьму Трубецкого бастиона и Алексеевский равелин новыми пленниками. В первую очередь учеными-биологами, ставящими жестокие опыты над крысами и другими беззащитными тварями. Став крысиным королем, Максимаус сразу наметил себе новую резиденцию в Петропавловке и долго выбирал, где ему жить со свитой: в подвалах величественного собора, в Великокняжеской усыпальнице или в домике дирекции музея. Наконец он остановился на просторных подвалах Монетного двора. Там без труда размещалась скрытая от посторонних глаз его верная серая гвардия. Днем по Петропавловке бродили туристы, там смеялись дети, стреляли пушки и звонили колокола, а ночью крепость всецело принадлежала мегаломаньяку Максимаусу Первому Двухголовому и его народцу. Сейчас же грозный король вышагивал по подвалу в гордом одиночестве и пугал тишину, нервно постукивая коготками по трофейной дудке Крысолова, конец которой он, не в силах поднять, волочил по пыльному полу подвала. Остатки его летучего отряда дежурили у входа в логово, поджидая возвращения остальной армии. Максимаус ждал гостей и немного нервничал. Слишком многое этой ночью было поставлено на карту. Но как только король услышал удивленные крики и карканье на Монетном дворе, он сразу успокоился. Все шло по плану. Его плану.

Королева Вики и ее летучая свита удачно приземлились на площади, замощенной булыжниками, у монетного двора в Петропавловской крепости. Вики успела полюбоваться сверху на крест высокого золоченого шпиля Петропавловского собора, освещенный, как и стены крепости, яркими, желтыми, как глаза Фила, антивандальными прожекторами. Лишь пролетев над Петропавловкой, девочка окончательно осознала, что крепость стоит на маленьком Заячьем острове, соединенном с Петроградским островом узким деревянным Иоанновским мостом. Подлый ливень перестал лить, как только Вики и ее насквозь мокрые сотоварищи опустились на булыжники Монетного двора. Эти булыжники видали кандалы настоящих революционеров, а некоторые даже помнили поступь петровских гвардейцев. На темном ночном небе нарисовался белый глаз луны, словно кому-то там стало очень интересно, что сейчас будет происходить внизу.

И вот наши герои стоят прямо у входа в логово Максимауса в полном недоумении. А виной тому огромный сфинкс, с надменной улыбкой перегородивший своим массивным каменным телом вход в здание.

– Но как крысы перетащили его сюда от Академии? – поразился Ваня. – Он же такой тяжелый!

И точно, Вики тоже узнала одного из тех двух древних фиванских сфинксов, что лежат на набережной Невы у Академии художеств: тело льва, голова фараона и высокая шапка-корона, украшенная головой кобры с раздутым капюшоном.

Сфинкс надменно смерил их взглядом и сказал басом, без всякого акцента:

– Перетащили? Я и сам отлично перемещаюсь, малыши. Стойте, где стоите, иначе вы в этом быстро убедитесь.

– Еще один предатель кошачьего рода, переметнувшийся к крысам, – презрительно сказал филин, но пробовать перелетать через сфинкса не стал.

– Это всего лишь работа, – лениво сказал сфинкс, – мне все равно, где лежать и что охранять. Главное, чтобы платили золотом. А фараон Максимаус нарыл в своих подвалах золота достаточно, чтобы оплатить мою службу.

– Фараон Максимаус? – возмутилась Матильда. – Слушай, ты, каменная кошка! Ну-ка брысь отсюда! Это говорю тебе я, кошачья королева Матильда!

– Нет! Ты могла бы быть королевой, и я бы служил тебе, если бы ты не отдала свою силу Макси-маусу. Любовь сделала тебя слабой, Матильда. Ты предала наш кошачий род и служила крысам. Даже не за золото, как я, а из-за какой-то там любви. Из-за слова, придуманного людьми, чтобы оправдывать свою похоть и слабость. Так что не серди меня, а то прихлопну, как клопа. И ты, Вики, тоже лучше не подходи. Ты еще пока никто, несмотря на королевского Уробороса в ухе. Я чту законы. Кобры – покровительницы фараонов, и я не пойду против их королевы. Но пока ты просто девчонка, нацепившая без спроса мамину сережку. Вот когда станешь королевой змей, поговорим на равных. А пока стойте на месте или убирайтесь туда, откуда прилетели.

Десяток крыс, летающих над сфинксом на летучих мышах, радостно и ехидно запищали.

– Разве ты не должен загадать нам загадку? – спросил начитанный Ваня. – Если что, я знаю ответ: «Человек!»

– Загадку? – удивился сфинкс. – Нет. Никаких загадок. У вас есть карбункул, у фараона Максимауса – дудка. Если вы не отдадите нам сейчас же камень, очень пожалеете. Если отдадите, мы вас отпустим на все четыре стороны. И поторопитесь. Армия возвращается.

Сфинкс не врал. К Заячьему острову с Петроградки бежали воины. Тысячи крыс шлепали по лужам короткими лапками, устремляясь к королю, после удачного штурма башни ордена Уробороса. Ух, и загадили же они башню на радостях. Счастье, что Вики сейчас не видит, во что превратили ее любимую квартиру эти грязные твари. Серой бурной рекой неслась крысиная масса к Иоанновскому мосту. Но не только крысы стремились в этот предутренний час в крепость. Сотни гадюк вплавь добрались до Петропавловки и теперь выползали из Невки, чтобы, собравшись на площади, присоединиться к своей будущей королеве в битве с крысами.

– Ура! Смотрите! Наши ползут! Сейчас мы зададим этим грызунам! – радостно закричала Роза, увидев первых родственниц, выползающих на мостовую площади. Но никто почему-то не разделил ее энтузиазма. Зато из-за сфинкса выскочил Максимаус и, забравшись на его каменную спину, торжествующе потряс Ваниной флейтой:

– Ага! Гадюки пожаловали! Отлично! Я так и знал! Добро пожаловать, змеюки! Потанцуем? Сейчас мы вас будем заклинать по старинке.

Теперь, без дождя и при ярком свете луны, Вики смогла как следует рассмотреть крысиного короля. У толстой белой крысы действительно было две головы, только вторая, маленькая и болезненная, росла на спине, и, когда король вставал на задние лапки, она беспомощно откидывалась затылком к земле. На Максимаусе были надеты смешные шорты по колено, видимо из кошачьей шкуры, а на верхней голове красовалась проволочная корона. Красные глаза короля горели лютой ненавистью.

Сфинкс вдруг легко поднялся на свои толстые лапы и выпустил из них каменные когти.

Площадь меж тем продолжала заполняться змеями и крысами, которые пока только боязливо танцевали-покачивались друг перед другом, готовясь к драке. Вокруг команды Вики и сфинкса с Максимаусом образовалась свободная зона окружностью в десяток метров, – ни крысы, ни змеи не рисковали подходить к ним. Напряжение на площади росло, шипение змей, писк крыс усиливались эхом, но внимание Вики и ее друзей было приковано к дудке в лапках Максимауса. Крысиный король старательно дул в нее, кусая мундштук и смешно раздувая при этом розовый живот, проглядывающий под белой свалявшейся шерстью. Ему даже удалось сыграть подобие мелодии, что-то до боли знакомое, но что, Вики так и не поняла.

Король играл на флейте, но ничего не происходило. Ни крысы, ни змеи никак не реагировали на его потуги. И короля Максимауса это страшно бесило. Быстро перебирая лапками, он перевернул флейту и начал дуть с другого конца. Тот же эффект. Все его старания ни к чему не привели.

– Я так и знал. Дудка фальшивая! – закричал Максимаус и стал в сердцах колотить флейтой по каменной спине сфинкса, разбивая дорогостоящий инструмент в щепки. – Жалкие людишки с их хвастливыми легендами! Все – ложь! Но нам не нужно чудо для победы. Нас много, и мы сильны, как никогда. Мы разорвем вас и так. Зубами и когтями! Убейте этих жалких тварей, мои серые воины! Всех до одного!

– Я же говорил вам, что это обычная флейта, – проныл Ваня.

Но тут ему, как и всем, стало не до дудки. Громадина сфинкс резко встал на дыбы и взмахнул обеими лапами. Вики и не заметила, как оказалась в воздухе на верной «Ракете». А с ней и все остальные. Кроме Матильды, которая активно включилась в бой на площади, где тысячи крыс бились с тысячью гадюк. Да, и, конечно, внизу осталась Роза, обратившаяся огромной двухметровой гадюкой и сразу взявшая на себя роль предводительницы своих холодных сестер. Она заглатывала крыс десятками, одновременно сильным хвостом разбрасывая когорты серых воинов по площади монетного двора. Крыс было значительно больше, и они облепляли отчаянно бьющихся змей со всех сторон, впиваясь острыми зубами и когтями в извивающиеся тела, и падали навзничь, сраженные смертоносным гадючьим ядом. Крысы, облепившие змей, змеи, обвивающие крыс, разящие их молниеносными выпадами треугольных морд, треск разрываемой змеиной кожи, шипение и писк… В этой барахтающейся в крови батальной гуще Вики сразу потеряла из вида Матильду. Сфинкс стоял на месте, чтобы не передавить серых воинов, и ехидно поглядывал то на бойню на площади, то на парящих над ним Фила, Карму, Вики и грифонов. Максимаус переместился в самое безопасное место. Он теперь скакал и пищал, махая ошметками флейты, как дирижерской палочкой, прямо между передними лапами сфинкса. Там двухголового дирижера было не достать ни змеям, ни отряду Вики.

– Нужно помочь Матильде и Розе, – сказал Цой, у которого уже давно чесались кулаки и болело сердце от невозможности вмешаться в драку. – Мы не можем просто смотреть, как они там бьются за нас.

– Если вы спуститесь, чертов сфинкс вас раздавит. А атаковать сверху неэффективно, – посетовал Фил, глядя, как непослушная Карма уже долбит клювом крыс, наседающих на Матильду. Как раз в этот миг сразу двум крысам удалось зубами вцепиться Карме в крыло, и Фил ринулся ей на помощь. Он усадил раненую ворону на грифона рядом с Ваней.

– На войне главное – дисциплина! Я же говорил, что мы не будем атаковать крыс сверху! Глупая ворона! Теперь мы лишились бойца.

Вики металась над площадью, пытаясь разыскать снова пропавшую на поле брани Матильду. Но в месиве серых мокрых тел внизу почти ничего не удавалось различить. Ваня гладил по спине несчастную дрожащую Карму. Ее прокушенное крыло бессильно провисло. Цой, кряхтя от злости, сжимал и разжимал пудовые кулаки. Даже мудрый Фил, похоже, растерялся и не понимал, что делать дальше.

– Почему же флейта не сработала? Может, важно не на чем, а кто? – мучил себя пустыми размышлениями Фил, стараясь отвлечься от собственного бессилия.

И тут сфинксов у монетного двора стало двое!

– Так вот ты где, предатель! Продался крысам и лениво смотришь, как они убивают благородных змей и кошек?

Брат-близнец фиванского сфинкса с грохотом выбежал на площадь монетного двора, проскочил ее тремя прыжками и одним ударом каменной лапы разом сбил со своей копии и корону, и спесь. Максимаус немедленно исчез, словно растворился в сыром холодном воздухе.

– Брат, лучше уйди! Я на службе! – проревел сфинкс-ренегат, неуклюже водружая сбитую корону себе на голову. – Не пощажу!

Два каменных сфинкса встали на дыбы, прыгнули навстречу друг другу и с грохотом столкнулись в воздухе каменными грудями, разбросав вокруг снопы огненных искр. Ничего более пугающего и одновременно красивого, чем эта битва каменных исполинов с искаженными гневом древнеегипетскими лицами, Вики за свою жизнь, пожалуй, еще не видела. Сфинксы со страшным шумом носились по площади, оставляя после себя раздавленные трупы несчастных крыс и змей.

– Матильда! Найдите мою Матильду! – опомнилась Вики.

И все бросились искать кошку, стараясь держаться подальше от сражающихся каменных львов. Но пока Матильду найти не удавалось. Вновь прибывший сфинкс, исполненный праведного негодования, придавшего ему дополнительные силы, сумел каменной десницей отколоть кусок плеча у брата и погнал его к реке, через Невские ворота – охолонуться. Испуганный, затравленный древний фантастический зверь прыгнул в темную воду, и она закипела от жара его каменного тела, раскаленного битвой. Из Невы теперь торчала только лишь коронованная голова. Холодная невская вода сделала свое дело, и продажный сфинкс взмолился:

– Сдаюсь, брат! Я был не прав. Ты же знаешь, как на меня действуют чары золота! Ради его блеска я готов на все, чем и воспользовались подлые крысы…

– Знаю, брат, знаю, – прорычал с берега грозный сфинкс, – ив последний раз прощаю тебя. А теперь проси прощения у королевы Вики, и марш домой на набережную.

Но Вики сейчас было не до извинений сфинкса. Она нашла свою Матильду. Мертвую Матильду. Все остальное для Вики ушло на второй план. Она впервые в своей жизни столкнулась с большой потерей, со смертью близкого друга. О матери она тоже скорбела, но ее смерть не глядела ей в глаза, и саму мать Вики помнила смутно, а Матильда стала ей родной душой. Словно где-то вдалеке, в чужом сне бились в смертельной схватке крысы со змеями, а здесь посреди площади лежала мертвая кошка, рядом с которой ревела в три ручья ее маленькая хозяйка.

Но не одна Вики оплакивала Матильду. В ногах у кошки плакал, представьте себе, безутешно плакал в голос начальник крысиных гвардейцев. Вокруг них высились груды мертвых змеиных и крысиных тел, гадюки продолжали жалить и душить крыс, а крысы продолжали рвать острыми зубами жесткие змеиные тела, а здесь время навсегда остановилось, застыло в мертвом глазу Матильды – кошки, королевы, девочки с большим разбитым сердцем.

– Она нашла Андрея и принялась защищать его от наших, пока яд не остановил ее сердце, – объяснила девочке Роза, снова обернувшаяся человеком. – Вики, ты должна прекратить эту бойню. Крыс в разы больше. Твой народ, твои сестры гибнут за тебя.

Но Вики, убитая горем, не понимала, чего от нее хочет Роза. Ведь она всего лишь маленькая девочка, попавшая в непрекращающийся кошмар. Змеи – ее народ? Они бьются за нее с крысами?

Но ведь это они убили ее Матильду своим безжалостным ядом. Все это никак не хотело уживаться друг с другом в голове у Вики. Как же ей хотелось сейчас обнять отца, уткнуться лицом в его впалый живот и реветь-реветь-реветь. Ей сейчас нужны были жалость и сочувствие. Но змеиных королев никто не жалеет, от них все только чего-то ждут. Даже друзья.

И вот тут над монетным двором, словно свежий бодрящий ветер, кружась, танцуя в предутреннем воздухе, понеслась прекрасная музыка. Кто-то громко выводил простую и очень красивую мелодию на дудочке. Это Ваня Гамелянский, сидя на золотом грифоне, играл на деревянном футляре от своей флейты. Ваня и сам не смог бы объяснить, как все это вышло. А вышло само собой. Просто от боли за мертвую Матильду и плачущую Вики и от переживаний за кровавое безумие, творящееся у него на глазах, ему неудержимо захотелось сыграть на флейте. Сыграть что-нибудь в память погибшей кошке. Сыграть, чтобы хоть как-то утешить лучшую подругу. Он автоматически потянулся к поясу, забыв, что инструмента там уже нет. Рука сама отстегнула трубчатый футляр в виде грубой старинной дудки и поднесла к губам. Футляр, такой же старинный, как и флейта, а может быть, и гораздо более древний. Лакированный деревянный футляр с маленькими дырочками на корпусе и щелью в сужающемся дне, которым он никогда не придавал значения, с откинутой круглой крышкой спереди вдруг оказался неплохим инструментом. Совсем неплохим.

Услышав первые звуки его новой дудки, бойцы на площади замерли и остановились. Змеи стали приподниматься на хвостах и раскачиваться, словно танцуя в полной эйфории. А крысы и вовсе разом поднялись на задние лапки и гуськом поспешили к тому месту, где парил над схваткой Ванин грифон.

– К Неве, скорее к Неве! – К Ване подлетел Фил и сокрушенно добавил: – И почему я сразу не догадался? Флейта была очень ценная, а футляр – бесценный. О, как же мне надоела эта система секретов внутри ордена. Никто никому не доверяет! Теперь играй, Крысолов, на своей дудке, не останавливайся! А ты, Цой, оставайся с королевой и стереги ее пуще зеницы ока.

Филин размашисто полетел к Неве, над которой уже начало нехотя подниматься ленивое осеннее солнце. Ванин грифон послушно полетел следом, а за ним через Невские ворота могучим серым потоком на звуки манящей музыки побежали крысы. Они бежали на задних лапах, вытянув передние вперед, навстречу неведомому счастью, свалившемуся на них с небес. В их глазах светились радость и покой, которые им даровала эта музыка, такая добрая, такая простая, но хватающая за самое крысиное сердце. И не было им уже никакой жизни без этой сладостной мелодии. Каждая крыса знала, что только в этой музыке теперь смысл ее жизни. И нужно просто идти за ней, откуда бы она ни звучала, и все. И все. И все… Даже скрываясь под темной холодной водой, захлебываясь ею и отправляясь на дно реки к черным водорослям, крысы были счастливы, потому что в их головах еще звучала мелодия волшебной дудки Крысолова. Ванин грифон завис над Невой в десяти метрах от берега, а крысы все бежали и бежали из крепости в реку, пока серый поток не превратился в ручеек, который тоже вскоре иссяк. Последняя крыса, оскалив зубы в радостной улыбке, с громким бульком плюхнулась в воду и пошла вслед за остальной крысиной ратью, ждущей ее на дне Невы, среди жестких сорных черных водорослей, разбитых бутылок и прочего, давно уже упокоенного волнами и толщью воды мусора. И только после того, как утонул последний воин Максимауса, Ваня прекратил играть и изумленно уставился на чехол, превратившийся в волшебную дудку Крысолова.

– Браво, маэстро! – серьезно сказал, подлетев к нему, Фил и даже похлопал его крылом по плечу.

– Молодец, Ваня! – похвалила мальчика Карма.

На площади монетного двора оставалась только одна живая крыса. Это был плачущий над телом Матильды Андрей. Но когда грифон Вани подлетел к нему, он был уже мертв. Гадючий яд сделал свое дело.