10. Бессмертие

В семидесятые годы в Америке вышел научно-фантастический телесериал «Человек на шесть миллионов долларов». Действие фильма предваряет страшная катастрофа, в которой едва не погиб астронавт Стив Остин; врачи отваживаются на рискованную операцию, чтобы спасти ему жизнь и вернуть чувствительность. Требовалось не только восстановить функции организма, но и создать нового человека – «лучше, быстрее, сильнее» прежнего. Детали сложной хирургической операции, а также вживления бионических устройств, остались за кадром, все внимание в фильме сосредоточено на сверхчеловеческих способностях «переделанного» Стива Остина, который мог теперь невероятно быстро бегать, перепрыгивать высоченные заборы и чуять опасность за версту. Нам с братьями нравился этот сериал, и мы ему верили. Поэтому когда однажды я сломал ногу, неудачно спрыгнув с гимнастической лестницы, и меня повезли в больницу, я предвкушал необычайное приключение. Вместе со мной на заднее сиденье фиолетового «пежо-универсала» втиснулись трое моих братьев. Они наперебой повторяли своими писклявыми голосами: «Мы можем собрать его заново, он станет лучше, быстрее, сильнее…»

В приемной скорой помощи врач быстро и ловко осмотрел меня и поставил диагноз. Нога была действительно сломана, но врач заверил, что кость срастется сама. Я расстроился. Эти слова прозвучали жалкой отговоркой. Почему же они не хотят меня переделать? Я поговорил с мамой, и она тоже сказала, что кость, несмотря на ее твердость, способна зарастать.

Как объяснили врачи, под жесткой костной оболочкой скрывается мягкая сердцевина – немного похоже на ветку дерева. Еще они сказали, что на невидимом, микроскопическом уровне эта внутренняя часть состоит из пористой ячеистой ткани; клетки свободно двигаются, и поэтому кость ломается и заживает. Вот почему кости, как и мышцы, становятся то сильнее, то слабее в зависимости от нагрузки: их укрепляют прыжки и бег, но главным образом сама тяжесть тела. Еще мне рассказали про болезнь космонавтов, у которых истончаются кости, лишенные привычной нагрузки в условиях невесомости.

«Ты часом не из космоса?» – спросил кто-то, полагая, что удачно сострил. В ответ я лишь нахмурился.

Хотя костная ткань формируется непрерывно, требуется еще идеально совместить концы сломанной кости. По словам врачей, это означало, что ногу на несколько месяцев обездвижат – старый-престарый метод, к нему прибегали еще древние греки и египтяне, когда высоких технологий не было и в помине. Просто на ногу накладывали жесткую повязку.

Египтяне обертывали ногу льняным полотном, так же они поступали с покойниками, когда превращали их в мумии. Греки применяли хлопковую ткань, кору деревьев, воск и мед. Моя повязка была из гипса – турецкого изобретения XIX века. Медицинская гипсовая повязка – это своего рода гончарное изделие из обезвоженного минерального гипса, который в смеси с водой затвердевает не хуже цемента. Впрочем, гипс слишком хрупкий материал, чтобы использовать его в виде массы: такой через несколько дней просто растрескается и рассыплется на кусочки. Но если нанести его на марлевые бинты, он станет гораздо прочнее, волокна ткани скрепят его и не дадут трещинам расползтись. В таком виде гипс может неделями укрывать сломанную ногу плотным коконом. Главное преимущество такого метода перед египетским и греческим состоит в том, что мне, например, не пришлось безвылазно провести в постели три месяца, пока заживала нога. Гипсовая повязка достаточно жесткая и прочная, чтобы выдержать вес тела, не страшны ей и случайные удары во время ходьбы на костылях, так что кость срастается идеально. До изобретения гипса переломы конечностей часто приводили к пожизненной хромоте.

До сих пор помню, как мне положили влажный гипс на забинтованную ногу. Это было странное ощущение одновременно тепла (из-за реакции гипса с водой) и покалывания (как только бинты на коже начали затвердевать). Нога вдруг зачесалась, и стоило немалых усилий ее не трогать. Еще несколько месяцев зуд возникал снова и снова, обычно среди ночи, и я ничего не мог с этим поделать – почесать зудящее место под гипсовой повязкой было просто невозможно. Такова была цена, которую пришлось заплатить, по словам моей мамы, за перерождение в духе «Человека на шесть миллионов долларов». Я жалобно возразил, что никто меня не перерождал, – сам-то я просто мечтал об этом, но тело само себя вылечило, врачи ему только помогли. Я не стану быстрее, сильнее или лучше. Так навсегда и останусь неуклюжим слабаком. Тут мама велела мне закрыть рот, и правильно сделала.

С тех пор в моей жизни было немало серьезных травм и походов в больницу. Не то чтобы на мне живого места не осталось, но близко к тому. Я ломал ребра и пальцы, однажды разбил голову, прошел сквозь стеклянную дверь, повредил слизистую оболочку желудка, получил удар ножом в спину. И всякий раз мое тело само залечивало раны, хотя и под врачебным присмотром. Лишь дважды медикам понадобилось «подновлять» меня. Впервые это случилось уже довольно давно, однако проблема не исчезла и время от времени о себе напоминает.

Все началось с тупой боли во рту, которая через два дня превратилась в острую боль в одном конкретном зубе. От горячего она становилась нестерпимой, а в один прекрасный день, откусывая от сэндвича, я услышал жуткий хруст, от которого мурашки забегали по коже. Хуже всего было то, что страшный звук исходил у меня изо рта и сопровождался сильной болью, пронзившей, казалось, мой мозг. Я тут же потрогал языком ранку и, к своему ужасу, обнаружил острые обломки на месте когда-то крепкого гладкого зуба. Похоже, он сломался… Так и было. После этого я уже не мог ни есть, ни пить, поскольку обнажился нерв, сверхчувствительный к любым прикосновениям, – всякий раз меня пронзала непереносимая боль. Рот стал запретной зоной, я думал только о боли и о том, как от нее избавиться.

Древние египтяне и древние греки не умели лечить зубы. Наши предки жили с дырявыми зубами, мучаясь изо дня в день. Когда боль донимала слишком сильно, зуб просто выдергивали. Это делал щипцами местный кузнец или, если повезет, обученный врач. Позднее стали применять обезболивающие средства, такие как настойка опия.

В 1840 году изобрели новый сплав под названием «амальгама» (в него, как правило, входят серебро, олово и ртуть) – новое слово в медицине. Из-за наличия ртути в исходном виде амальгама при комнатной температуре представляет собой жидкий металл. Но когда ее смешивают с серебром и оловом, образуется твердый, износостойкий, прочный кристалл. Этот волшебный материал, пока он жидкий, можно влить в полость зуба и оставить там до полного затвердевания. Амальгама слегка расширяется, запечатывая дыру, и пломба накрепко связывается с тканями зуба. По твердости и долговечности пломбы из амальгамы намного превосходили старые – из олова и свинца, которые к тому же плавили при высокой температуре, чтобы влить в полость зуба, причиняя пациентам невыносимые страдания.

Через сто пятьдесят лет после того, как этот сплав впервые использовали для недорогого лечения зубов, мне поставили мою первую пломбу из амальгамы. Она держится до сих пор, и я могу провести языком по ее ровной гладкой поверхности. Пломба превратила меня из физически и умственно истощенного бедолаги в прежнего веселого здорового мальчишку, который порой, возможно, действовал на нервы окружающим. С того времени я поставил еще восемь пломб – первые четыре из амальгамы, остальные из композитной пластмассы. Эти композитные пломбы состоят из прочного прозрачного пластика и кварцевого порошка, который придает им жесткость и износостойкость, причем они гораздо лучше амальгамы подходят к цвету зубов. Эти пломбы тоже вливают в полость зуба. Как только материал заполняет отверстие, в рот вставляют маленькую ультрафиолетовую лампу, свет запускает химическую реакцию в пластике, и тот затвердевает почти мгновенно. Еще один современный метод – удаление и полная замена поврежденного зуба фарфоровой (или циркониевой) копией. Она прочнее композитной пломбы, и у нее более натуральный цвет. Без этих средств стоматологии у меня сейчас осталось бы совсем мало собственных зубов.

Еще один биоматериал, который и по сей день со мной, вживили в 1999 году, когда я работал в Нью-Мексико. Виной тому стала игра в футбол. Мяч был у моих ног, я сделал резкий поворот – и почувствовал острую боль в колене. При этом раздался отчетливый хлопок. Сама мысль о том, что, просто дернув коленом, я без видимых причин мог что-то разорвать внутри, кажется странной. Но именно так и произошло. Я порвал одну из связок, фиксирующих правый коленный сустав, а именно переднюю крестообразную связку.

Связки – это эластичные бинты в нашем теле. Вместе с мышцами, а также сухожилиями, которые соединяют мышцы со скелетом, они скрепляют суставы и придают упругость нашим движениям. Задача связок – сочленять кости. Они вязкоэластичны, то есть могут резко растянуться до предела и, если не ослабить усилие, так и останутся вытянутыми. Отчасти поэтому спортсмены делают упражнения на растяжку, когда хотят увеличить гибкость суставов, – они удлиняют связки. Но, несмотря на всю их важность для суставов, у связок слабое кровоснабжение, поэтому порванные связки практически невозможно восстановить. И мне пришлось заменить их, чтобы сустав снова заработал.

Хирургически это можно сделать по-разному. Врач сделал мне переднюю крестообразную связку из фрагмента моего собственного подколенного сухожилия и прикрутил ее к колену винтами, так что, если я опять вздумаю поиграть в футбол или покататься на лыжах, новая связка не выпадет из сустава.

Наши органы весьма разборчивы в отношении инородных тел и бо́льшую их часть отторгают. Титан – один из немногих металлов, которые не отторгаются нашим организмом. Более того, титан способен к остеоинтеграции, то есть образует прочные связи со скелетом. Это очень удобно, если вам нужно прикрепить часть подколенного сухожилия к кости – будьте уверены, соединение не ослабнет и не растянется со временем. Титановые винты служат мне верой и правдой уже больше десяти лет и благодаря замечательному сочетанию прочности и химической инертности (а ведь найдется не так уж много металлов, которые никогда не вступают в реакцию с организмом, даже нержавеющая сталь чувствительна к суровому внутреннему климату) они и сейчас должны быть как новые. Надежное покрытие из оксида титана предохраняет винты от порчи, и я определенно рассчитываю, что их запаса прочности хватит мне до конца жизни. Титан также способен выдерживать высокие температуры, так что, когда я умру и буду кремирован, опознать меня можно будет по титановым винтам. Надеюсь, когда они снова увидят божий свет, мои родственники отнесутся к ним с должным почтением, потому что без них я не мог бы делать многое из того, что люблю: бегать, играть с семьей в футбол, ходить в горы. Благодаря титановым винтам и моему хирургу я вновь обрел спортивную форму, за что я перед ними в неоплатном долгу.

Разумеется, я пока что не умер и хотел бы сохранять физическую силу и здоровье еще лет пятьдесят. Для этого мне, без сомнений, придется выдержать дальнейшую «переделку». Обзор современных технологий вселяет надежду. Нам пока еще далеко до «Человека на шесть миллионов долларов», но за последние сорок лет мы сделали ощутимый рывок.

Это фотография моего дедушки, который умер в девяносто восемь лет. До конца жизни он сохранял ясный ум и мог ходить, опираясь на палку. Не каждому так везет. И все же у него было немало проблем со здоровьем, да и ростом он стал заметно ниже. Неизбежно ли угасание, или же в будущем мы сможем победить главные возрастные изменения посредством перестройки организма? Позволят ли мне технологии, над которыми трудятся ученые-биомедики в своих лабораториях, дожить до девяноста восьми, и чтобы при этом я мог ходить, бегать и даже кататься на лыжах, не растеряв здоровья и подвижности нынешних сорока трех лет?

Что касается подвижности, следует отметить, что первым делом изнашиваются и выходят из строя не мышцы и даже не связки (вот тут мне чуть-чуть не повезло), а внутренние поверхности суставов. В этом отношении особо уязвимы сложно устроенные гибкие коленные и тазобедренные суставы, выдерживающие немалый вес тела. Впрочем, локтевые, плечевые и пальцевые суставы тоже изнашиваются и выходят из строя. Это механическое истирание приводит к хроническому недугу под названием остеоартрит. Другой вид артрита, ревматоидный, развивается из-за повреждения суставов иммунной системой и приводит к таким же последствиям. Разрушаются ли они сами, или это вы их калечите (в ДТП, во время занятий спортом), никакой отдых и иммобилизация не помогут, если не работают тазобедренные, коленные, локтевые или какие-либо еще суставы. В отличие от остальных костей, внутренняя поверхность сустава не способна к самозаживлению и самовосстановлению, поскольку она состоит не из костных клеток.

Замена тазобедренных суставов практикуется хирургами довольно давно. Первую попытку предприняли в 1891 году, взяв за основу слоновую кость. В наши дни чаще применяют титан и керамику. Успех отчасти объясняется простой анатомией бедра: это одинарный шарнир, на котором нога может вращаться как угодно (в том числе очень странным образом; если вы когда-нибудь занимались йогой, то поймете, о чем я). Придумали даже социальный ритуал, чтобы показать всевозможные движения бедрами, – танцы в стиле диско. Умеете крутить бедрами и одеваетесь по моде – тогда вы «крутой».

Тазобедренный сустав формируется еще в утробе матери – на верхнем конце бедренной кости появляется шарообразный нарост, в точности совпадающий с выемкой в тазу (вертлужной впадиной). В дальнейшем тазовая и бедренная кости растут с одинаковой скоростью и в любом возрасте идеально соответствуют друг другу. Поверхность у обеих костей (как, впрочем, и у любой другой) шероховатая, поэтому еще один слой ткани – хрящ – выстилает место стыка. Хрящ мягче кости, но гораздо тверже мышцы. Он образует гладкую прослойку между бедренной и тазовой костями, а также служит амортизатором. Связки, мышцы и сухожилия скрепляют сустав, ограничивают его подвижность, благодаря им округлый конец бедренной кости надежно удерживается в тазовой выемке во время бега, прыжков и, разумеется, джайва. При артрите суставный хрящ разрушается и заново уже не вырастает.

Поэтому, когда приходится менять сустав, головку бедренной кости ампутируют и ставят вместо нее титановый шарик. В тазу просверливают новую выемку по размеру протеза и кладут внутрь высокоплотный полиэтилен – он-то и выполняет роль хряща. Такой протез полностью восстанавливает подвижность ноги и служит десятки лет, пока полиэтилен не потеряет своих свойств – тогда вновь требуется замена. В последних моделях детали так хорошо пригнаны, что полиэтиленовая прокладка не нужна, но пока неясно, выигрывают ли они в долговечности, – не исключено, что прямой контакт металла с металлом или, в более современных протезах, керамики с керамикой ускорит износ. Как бы то ни было, операции по замене тазобедренных суставов сегодня в порядке вещей и уже вернули миллионам пожилых людей радость движения.

С заменой коленного сустава дело обстоит примерно так же – правда, коленный сустав сложнее устроен: это не одинарный шарнир, он отвечает не только за сгибание и разгибание, но и за скручивание. Как-нибудь в уличном кафе, глядя от нечего делать по сторонам, присмотритесь к прохожим. Они ходят «от колена», то есть выдвигают колено вперед, заносят его над местом, куда собираются шагнуть, затем опускают стопу, приноравливаясь к спускам и подъемам, то есть поворачивая ее под тем или иным углом, что требует сложной регулировки и перегруппировки коленного сустава. Бег – это еще более суровое испытание для наших коленей: ко всему прочему они сотрясаются от постоянных ударов стопы о землю. Попробуйте идти, не сгибая ноги в коленях, – вы сразу оцените важность этих суставов. Мне совсем не улыбается перспектива полной замены коленного и тазобедренного суставов в ближайшие десять-двадцать лет. Впрочем, если это единственный способ оставаться на ногах, я, конечно же, соглашусь на операцию. Однако десять лет – это большой срок для медицины и материаловедения. Ученые ищут способы восстановления поврежденной хрящевой ткани внутри суставов, и, возможно, их открытия спасут меня от скальпеля.

Хрящ – сложная живая материя. Подобно гелю, он обладает внутренним каркасом из волокон, по большей части коллагеновых. (Коллаген – молекулярный родственник желатина и основной белок в человеческом теле, он отвечает за упругость и прочность кожи и других тканей. Именно поэтому его часто указывают на этикетках кремов от морщин.) Однако, в отличие от гелевого, хрящевой каркас заключает в себе живые клетки – они формируют хрящ и поддерживают его в нормальном состоянии. Эти клетки называются хондробластами. Сейчас уже научились выращивать хондробласты из собственных стволовых клеток пациента. Однако простое введение этих клеток в сустав не приводит к восстановлению хряща, отчасти потому, что хондробласты не могут выжить вне коллагенового каркаса, без него они погибают. Это все равно что заселить Луну лондонцами – совершенно беспомощными без привычной городской инфраструктуры.

Временная конструкция внутри сустава, которая имитирует базовое строение хряща, – вот что нужно. Если ввести хондробласты в этот трехмерный каркас, или, иначе, подложку-носитель, то они будут расти, активно делиться, у них будет вдоволь времени и места, чтобы построить заново свою естественную среду обитания и нарастить хрящ. Несомненно, клетки либо сами поглотят каркас-подложку, либо его будут проектировать таким образом, что он сразу растворится, как только новые клетки закончат обустройство своей среды обитания, при этом готовый хрящ в колене или бедре не пострадает.

Идея восстановления хрящевой ткани на трехмерном клеточном каркасе может показаться надуманной, но такой способ действительно существует, и впервые его применил в 1960-х годах профессор Ларри Хенч. Некий полковник поставил перед ним задачу – найти способ восстановления костной ткани, чтобы врачам не пришлось ампутировать ноги солдатам, искалеченным на Вьетнамской войне: «Мы умеем спасать жизни, но не умеем спасать конечности. Нам нужны новые материалы, которые не отторгает организм». В поисках материала, идеально совместимого с костью, Хенч и его команда открыли гидроксиапатит, который при попадании в организм человека образует чрезвычайно прочную связь со скелетом. Хенч проводил опыты с разнообразными составами на основе гидроксиапатита. В итоге он обнаружил, что, если придать материалу форму стекла, тот обретает замечательные свойства. Биоактивное стекло имеет пористую структуру, то есть состоит из чрезвычайно узких каналов.

Костным клеткам, остеобластам, в новой среде было раздолье. Они размножались, образуя новую кость, и попутно разрушали, как бы разъедали, каркас из биостекла.

Биоинженерия достигла немалых успехов. Можно вырастить ткань для искусственных трансплантатов или восстановить с ее помощью живые кости черепа и лица. Но воссоздать кости более сложной структуры, выдерживающие большой вес, пока не получается, на это нужно время, к тому же трехмерному клеточному каркасу не под силу неизбежные перегрузки. Большие трехмерные структуры выращивают в лабораториях, а не в организме пациента. Клетки созревают в биореакторе, при той же температуре и влажности, что и внутри тела, и регулярно получают питательные вещества. Успех этой технологии открывает возможность полной замены органов. Первые шаги в этом направлении уже сделаны: ученые вырастили дыхательное горло в лабораторных условиях.

Помог тут случай с одним пациентом, которому из-за раковой опухоли требовалось удалить трахею. После операции он бы не смог дышать сам и до конца жизни зависел бы от аппарата искусственного дыхания. Первым делом больному сделали компьютерную томографию, просветив его рентгеновскими лучами. Обычно так выявляют раковые опухоли головного мозга и других органов. Однако на этот раз с помощью томографии построили трехмерное изображение трахеи. Затем его «распечатали» на 3D-принтере, новейшем чуде техники, которое позволяет создавать объекты на основе цифровой информации. По сути, он мало отличается от обычного принтера, только вместо мельчайших чернильных капель 3D-принтер выпускает слой за слоем микросгустки биоматериала, постепенно строя объект. Сегодня мы уже умеем печатать не только простейшие бытовые предметы вроде чашки и бутылки, но механические устройства, например дверные петли и даже двигатели. Для этого используют сотни различных материалов, включая металлы, стекло и пластик. А профессор Александр Сейфальян распечатал на 3D-принтере точную копию трахеи из материала, который он сам разработал вместе с сотрудниками, – нечто вроде инкубатора для стволовых клеток пациента. Взрослые стволовые клетки служат строительным материалом для тканей, и каждому типу клеток в организме соответствует особый тип стволовых клеток. Стволовые пары для остеобластов называются мезенхимными стволовыми клетками. Ученые насытили трехмерный клеточный каркас мезенхимными стволовыми клетками из костного мозга пациента и поместили в биореактор. Первоначальный биоматериал превратился в колонии разнообразных клеток, из которых возникли хрящи и другие ткани; а затем эта новая устойчивая живая среда поглотила трехмерный каркас. В итоге осталось то, что можно было назвать новой трахеей.

Технология хороша тем, что орган выращивают из собственных клеток пациента, поэтому он становится частью тела. Организм не отторгает трансплантат, и можно обойтись без иммунодепрессантов с их сильными побочными эффектами. (А значит, пациенту не грозят инфекции и паразиты – обычные спутники подавленного иммунитета.) Однако, чтобы лечение принесло пользу, организм должен снабжать трахею кровью, и пока неясно, можно ли наладить этот процесс. Клеточная среда должна быть стабильной, иначе трахея потеряет форму и человек не сможет нормально дышать.

Еще одна трудность – обеззараживание. Дело в том, что хрупкие полимеры, из которых состоит трехмерный каркас, не переносят обычной высокотемпературной стерилизации. Однако, несмотря на все эти трудности, 7 июля 2011 года был создан первый трансплантат из собственных стволовых клеток пациента.

Успех профессора Сейфальяна ускорил производство нового поколения трехмерных каркасных материалов. Но трахея должна служить исправно, а залог ее долгой жизни – хорошее кровоснабжение. Однако трахея не управляет работой всего организма, эту функцию выполняют другие органы. Поэтому следующая задача – вырастить печень, почки, а может быть, даже сердце. Если отказывает один из этих главных органов, человеку требуется пересадка. Нужен здоровый донорский орган, биологически совместимый с тканями реципиента, и больному придется всю жизнь сидеть на таблетках, чтобы организм не отторг инородное тело. Но для большинства пациентов это последний шанс вернуть здоровье и силы, поэтому донорских органов всегда не хватает.

Постоянный дефицит донорских органов втройне опасен. Во-первых, пациентам, у которых не работают печень или почки, предстоит длительное и очень дорогое лечение, от которого они полностью зависят. Во-вторых, сердечники часто умирают, не дождавшись подходящего здорового органа. И в-третьих, растет спрос на черном рынке, а это значит, что бедняков, особенно в развивающихся странах, все чаще вынуждают продавать собственные органы. Подобная практика документально зафиксирована. Ученые из Мичиганского университета недавно провели исследование в Бангладеш: тридцать три опрошенных продавца почек не получили обещанных денег, и после операции их здоровье серьезно ухудшилось. Обычно донора переправляют в зарубежную частную клинику, где богатый пациент дожидается здорового органа. Там же происходит и трансплантация. Средняя стоимость почки составляет около 1200 долларов США.

Эти проблемы не исчезнут, пока мы не найдем альтернативу пересадке органов. Выращивание тканей из биоматериала на трехмерном клеточном каркасе – наиболее перспективная технология на данный момент. Конечно, труд предстоит немалый. Органы сложно устроены: чтобы они работали как надо, множество специализированных клеток вступают во взаимодействие. Например, печени и почкам недостаточно собственного кровяного запаса, должна быть налажена связь с главными артериями. Но самая острая проблема – это сердце, поскольку оно у нас одно; умрет сердце – умрем и мы. Уже существуют искусственные сердца, однако никто еще не смог прожить с таким сердцем больше года. Вполне вероятно, что в создании новых органов трехмерная печать будет играть ключевую роль. Зубные имплантаты уже делают на 3D-принтерах. Так, в 2012 году изготовили новую челюсть для восьмидесятитрехлетней женщины. Это была искусственная титановая кость, но скоро научатся печатать в 3D каркасный материал и насыщать его клетками, которые со временем превратятся в собственные зубы пациента.

Кажется, пора приступать к массовому производству жизненно важных органов – все готово для этого. Вполне допускаю, что и в девяносто восемь, с новым сердцем и еще парой-другой органов, я сохраню здоровье и хорошую физическую форму. Но буду ли я как «Человек на шесть миллионов долларов» – «лучше, сильнее, быстрее»?

Трудно сказать, но, пожалуй, ответ отрицательный. Мы ведь стареем не потому, что у нас дряхлые клетки, а потому, что вся клеточная система приходит в негодность. Это как испорченный телефон: каждое новое поколение клеток повторяет не совсем ту структуру, которую получает в наследство, и ошибка закрепляется. Моя кожа стареет не потому, что ее клеткам стукнуло сорок три; нет, они моложе, так как взрослые стволовые клетки все время порождают новые клетки взамен прежних. Я старею потому, что мало-помалу деградирует сама структура кожи и клетки, поколение за поколением, воспроизводят ее дефекты. Появляются пятна, утончения, морщины, и конца этому не видно.

То же можно сказать о сердечно-сосудистой системе. Болезни, связанные с системой кровообращения, являются главной причиной смерти в Великобритании – от них умирает почти треть англичан. Скорее всего, я умру от сердечного приступа или инсульта. То и другое, по сути, сбой сердечно-сосудистой системы, поддерживающей жизнь в моем теле, – сердца, легких, артерий и вен. Хирург может ее починить, заменив негодные детали донорскими органами или искусственно выращенными имплантатами, но он не может остановить износ всей системы в целом. Операция не омолодит девяностовосьмилетнюю сердечно-сосудистую систему, не убережет ее от новой поломки. А возможность замены всей сосудистой системы на нашем веку не предвидится.

И значит, несмотря на все успехи трансплантологии, структура взаимодействий между органами и тысячами других внутренних систем, от которых зависят наша жизнь и здоровье, с годами будет накапливать ошибки и выходить из строя. А мы будем стареть.

Конечно, когда преждевременно истекает срок службы какой-нибудь одной части тела, у нас в запасе есть радикальное средство – синтетические имплантаты. Но они не решают конечную проблему (если можно ее так назвать) – проблему смерти. Их задача – улучшить качество жизни. Так, вместо отрезанной конечности можно поставить робота: электромеханическое устройство принимает нервные сигналы от мозга и трансформирует их в шевеления искусственной кисти или ноги. Даже люди, полностью парализованные ниже шеи, могут управлять роботизированными конечностями – протез хотя бы отчасти возвращает им былую свободу движений. Новая технология доступна и тем, кто не может ходить в силу преклонного возраста.

Это другой тип будущего, отличный от того, который предлагает тканевая инженерия: царство бионики, в котором наши движения и физический контакт с миром все больше зависят от синтетических и электронных посредников. О таком будущем грезили создатели «Человека на шесть миллионов долларов», именно эта технология сделала героя «лучше, сильнее, быстрее». По нынешнему курсу те шесть миллионов составляют миллионов тридцать пять – цифра, конечно, взята с потолка, но технологии по продлению жизни действительно очень дороги. Чтобы дожить до ста лет здоровым и полным сил, придется выложить кучу денег. Нам или кому-то вместо нас? Станет ли эта технология предметом роскоши? Только ли богачи в свои девяносто восемь будут играть в теннис, тогда как остальным уготованы инвалидные кресла? Или же мы просто сможем дольше работать – вплоть до восьмидесяти или девяноста лет? Я бы предпочел последнее, но если это и правда будет стоит тридцать пять миллионов долларов, большинство людей никогда не сможет позволить себе такое будущее, сколько бы они ни вкалывали.

По всей вероятности, я доживу до девяноста восьми лет. Сгорблюсь ли я и стану вполовину меньше ростом, буду ходить медленно, с палочкой, как мой дед, или мой удел – резвиться с внуками на спортплощадке, – во многом зависит от успехов биомедицины, а также от состояния экономики. Впрочем, я очень надеюсь, что монотонные заклинания моих братьев: «Мы можем собрать его заново, он будет лучше, быстрее, сильнее…» когда-нибудь станут явью. Немножко бессмертия мне бы не повредило.