Калике раскинула руки во всю ширь Заповедника.

– Что вы хотите увидеть прежде всего?

– Доктора Вейла, – выпалила Кира.

– Не раньше вечера, – покачала головой Калике. – Я связалась с больницей – утром у него роды.

Сердце Киры воспарило при мысли о родах, ей захотелось самой увидеть лекарство в действии, но она заставила себя сосредоточиться. Им еще многое предстояло выяснить.

– Тогда тот черный шпиль в центре.

– Слишком опасно, – сказал Фан. – Это главное здание «ПараДжена», партиалы чуть в клочья его не разнесли во время восстания. Я удивляюсь, как оно вообще стоит.

«Что ж, стоило попробовать, – подумала Кира. – Но если Герои не схватили, то она там».

Сэмм наклонился к траве, осторожно пробуя ее пальцем, прежде чем потрогать всей ладонью.

– Как она выживает на дожде?

– Генномодифицированные микробы в почве, – объяснила Калике. – Быстро поглощают ядовитые вещества – те не успевают причинить растениям вред.

Кира тоже опустилась на колени, пропуская между пальцами мягкую, сочную траву.

– Она даже не обесцвечивается. Должно быть, микробы проникают прямо в листья.

– Возможно, – пожала плечами Калике. – Я не ученый, не знаю.

– Но вас учат в школе основам науки? – спросила Кира, вставая. – Я имею в виду: у вас ведь есть школа?

– Конечно. Хотите посмотреть?

Кира еще раз взглянула на шпиль, возвышающийся над заповедником подобно почерневшему могильному камню. Вот куда бы ей хотелось попасть, но придется ждать подходящее время. Она готова была взорваться от бессильного раздражения, однако, глубоко дыша, взяла себя в руки, надеясь, что Калике с Фаном не заметили, как сильно она нервничает. «Всему свое время, – убеждала она себя. – Сперва надо завоевать их доверие».

– Конечно, пойдемте посмотрим школу.

– Школа классная! – заявил Фан, шагая за Кирой. В нем было больше энергии, чем Кира когда-либо видела: парень отбегал взад и вперед, улыбался и махал каждому встречному, проверял каждое дерево и каждую стену, мимо которой они проходили, и ни на мгновение не переставал трещать. – Сначала тебя учат основам: чтению там, письму, счету и всякому такому. Вейл спас жизнь нескольким школьным учителям, так что они знают, что делать. Кстати, я пережил Эпидемию с учителями. Я был в детском саду при школе, и мы все прятались в бомбоубежище после налета партиалов на первом этапе войны. Те нанесли удар так быстро, что у нас даже не успели отменить занятия в школах, поэтому я не знаю, что случилось с моей семьей, но подозреваю, это единственная причина, почему я еще жив. Родителям, конечно, пришлось хреново, поскольку их не было в школе, и мы не смогли их найти потом, но вы говорите, что у некоторых людей бывает естественный иммунитет, так что, кто знает, может, они и живы. Это круто – лучшая новость за всю мою жизнь.

Кира не могла сдержать улыбки, пытаясь угнаться за ошеломительными поворотами разговора.

– Мне жаль, что ты потерял родителей.

Фан озадаченно посмотрел на нее:

– А твои выжили?

Кира покачала головой.

– Ты прав: думаю, ни у кого из нас нет родителей.

– У некоторых есть, – пожал плечами Фан. – В семьях, которые доктор Вейл смог найти, чтобы сделать прививку всем сразу. Но я особо об этом не думаю: я бы не протянул эти двенадцать лет, если бы все время скучал по умершим. Нужно жить дальше…

Кира взглянула на Сэмма с Калике, погруженных в похожую беседу. Она надеялась, Сэмм сохранит трезвую голову и не проболтается, кто он; Калике, очевидно, делала все, чтобы отвлечь его: улыбалась, прыскала смехом и то и дело легонько касалась его руки или плеча. Киру скрутило от внезапного приступа паранойи: Калике пытается усыпить бдительность Сэмма и выудить из него правду! Но едва она успела так подумать, как сама поняла, что это глупо. Девушке, скорее всего, просто вскружило голову внезапное пополнение очень ограниченного круга потенциальных кавалеров.

Однако почему-то эта мысль только еще больше взбесила Киру.

– Быть охотником – не самая главная работа, – тараторил Фан, – но точно одна из самых важных, потому что это наш единственный источник белка. Помимо яиц, конечно. В Скалистых горах водятся чернохвостые олени, вапити и снежные козы, а здесь для них лучшее место, чтобы найти пищу, поэтому мы не закрываем ворота и даже кое-где сломали забор, чтобы они заходили пастись. Сказать-то легко, но порой они не заходят, а порой, наоборот, приходят волки за курами, угрожая детям, и всякое такое, так что охотники еще и ставят капканы, и выслеживают зверей по следам, и поддерживают пищевую цепочку, чтобы она шла в правильном направлении.

В том, как Фан говорил, было что-то чрезвычайно ободряющее – его хвастовство не выглядело заносчивым или назойливым, он просто гордился своей работой и был неподдельно счастлив участием в общем деле; энтузиазм, с каким паренек хватался за каждую новую тему, оказывался скорее заразительным, чем подавляющим. Кира скоро бросила попытки вставить хоть слово в поток его болтовни и с улыбкой слушала, как Фан рассказывает то о волчьих шкурах, то о выживании в пустошах, то о подробностях переделки деловых центров в жилые дома. Они прошли еще несколько больших зданий, даже фонтан посреди заросшего травой дворика. Кира дивилась странной смеси достатка и нищеты, пронизывавшей сообщество: у них были водопровод и электричество, душ и даже садовники, тщательно подстригавшие газоны и кусты, а с другой стороны, не было возможности прибарахляться на складах, к которой так привыкла Кира. Все магазины одежды в пределах досягаемости опустошили кислотные дожди или превратили в пепел пожары, и люди носили смесь домотканой одежды первопроходцев, звериных шкур и лоскутных чудачеств, сшитых «на коленке» из старых занавесок и простыней. Кира осознала, что и ее домашний быт показался бы местным жителям такой же диковинкой: парадом дизайнерски одетых див со свечками перед дровяными печами в огромных ветшающих особняках. Осталось ли хоть где-то на Земле место, где жизнь шла нормально? Сохранило ли хоть где-то слово «нормально» свое «нормальное» значение?

Школа располагалась в очередном офисном здании, заполняя два нижних этажа криками, воплями и счастливыми визгами детей. Звуки становились все громче, и сердце Киры билось все чаще – ее по-прежнему поражало само существование, не говоря уже о множестве, детей в Заповеднике. «Это то, ради чего я работала и работаю, – думала она. – Ради этого звука: этого сумасшедшего чудесного хаоса. Нового поколения, открывающего мир и нарекающего его своим». Глаза наполнились слезами, и девушка почувствовала, что разрывается между желанием остановиться, замереть и впитывать, впитывать это счастье как можно медленнее, чтобы растянуть на подольше, и стремлением броситься вперед, распахнуть двери и погрузиться с головой в веселье множества детей. Голос Сэмма резко оборвал ее грезы:

– Ты иди, а я проверю лошадей.

Кира удивленно посмотрела на него.

– Один? Давай я пойду с тобой: отправляться в развалины в одиночку слишком опасно.

– Все в порядке, – ответил он. – Я же вижу, как тебе хочется посмотреть на детей. Калике сказала, что пойдет со мной: так близко к Заповеднику она хорошо знает город.

Калике улыбалась, а Кира была настолько потрясена, что не могла прочитать выражение лица девушки. Довольное? Очень довольное? Победное? Кира запнулась, пытаясь подобрать слова для ответа: с одной стороны, Калике почти наверняка знала окрестности лучше и потому была идеальным товарищем для вылазки. С другой – поход в город вдвоем дал бы Кире и Сэмму шанс поговорить наедине и поискать Герои – или возможность партиалке выйти на контакт с ними. Если Герои пыталась оставаться незамеченной, она не проявится, пока Калике рядом. А еще… Кира не доверяла Калике по причинам, которых сама толком не понимала. Она не собиралась отрицать, что очевидное увлечение девушки Сэммом гладило ее против шерсти. Но здесь было и нечто большее.

– Мы справимся, – пообещала Калике. – Я ходила туда десятки раз. Думаю, даже представляю, в каком именно магазине вы их оставили. А я не видела лошадей с самой Эпидемии – умираю, как хочется на них посмотреть.

– Погода ясная, – добавил Фан. – Выступайте прямо сейчас и вернетесь как раз к обеду: держу пари, лошади будут счастливы поесть нормальной травы после путешествия через пустоши. Как долго вы там были, кстати?

– Э… три или четыре недели, – ответила Кира. Она все еще пыталась найти благовидный предлог не отпускать уже удалявшихся в сторону города Сэмма с Калике.

– Пошли внутрь, – предложил Фан. – Там здорово, тебе понравится. У них сегодня пьеса, у всех третьих и четвертых классов. Что-то по сказкам или чему-то такому: они каждый год ставят. – Паренек потянул Киру в школу, и она покорно пошла за ним, оглядываясь на Сэмма с Калике, заворачивавших за угол.

Днем Арвада выглядела иначе: почему-то даже еще заброшенней в свете солнца, пылавшего в безоблачном небе. Сэмм делал глубокие вдохи, пытаясь поймать следы данных Герои, но все, что чувствовал, было лишь грязью, серой и кислотой – ядовитым зловонием пустошей.

Калике вела его, огибая широкие перекрестки, окутанные туманом, показывая легкие струйки дыма, примеченные опытным глазом.

– Токсичные выбросы, – объяснила она. – Дождь, прошедший ночью, вступает в реакцию с сухими веществами, которые собираются в мелких емкостях вроде этой, и порождает ядовитый газ. При плохом ветре все сносит к нам в Заповедник, но в штиль их можно просто обойти. – Девушка вела его дальше, иногда тихо рассказывая о городе: о его опасностях и возможностях, а порой просто молчала. Ее знание пустошей и их природы производило большое впечатление; Сэмм невольно размышлял, насколько полезной Калике могла бы оказаться на пути сюда. Они бы шли с меньшими потерями, возможно, даже сохранили бы жизнь Афе. «Интересно, не захочет ли она пойти с нами обратно, – думал он. – Калике говорила, что хочет выбраться, и в дороге не была бы обузой, даже наоборот, учитывая, как много она знает про выживание в пустошах. Конечно, она может вовсе и не захотеть идти с нами, узнав, что у нас творится. Покинуть блаженство Заповедника ради ужасов войны на востоке! Спрошу сперва Киру, прежде чем предлагать ей это».

– Это же там, да? – спросила девушка, показывая на широкую улицу с обветшалыми домами. Сэмм узнал торговый центр и кивнул.

– Да, точно.

Они шли легко, не опасаясь ни врагов, ни хищников – им неоткуда было взяться. «Те же пустоши, что держат их в ловушке, – думал Сэмм, – заодно защищают счастливцев от других угроз. Защищают, делая жизнь безмятежной, но если появится настоящая угроза, они будут к ней не готовы». Партиал наблюдал, как идет Калике: уверенная, спокойная, страшащаяся только природных опасностей, издалека замечающая облако ядовитого газа, но беспечно проходящая мимо превосходного места для засады. «Они и дня не продержатся против настоящего врага. Им остается только молиться, чтобы доктор Морган никогда не нашла Заповедник».

Завидев Сэмма, лошади жадно зафыркали: еда у них кончилась, воды оставалось на донышке. Он поговорил с ними простыми словами, пытаясь подражать ласковому голосу Киры, но его речь оставалась прямой и деловитой, словно он общался с другим солдатом-партиалом.

– Простите, что ушли на всю ночь, – объяснял парень. – Мы обнаружили в комплексе «ПараДжена» группу людей. У них есть настоящая трава и яблоневый сад, а также чистая вода для питья. Мы пришли за вами, – Сэмм показал на девушку. – Это Калике. Она наш друг.

Животные посмотрели на него бездонными карими глазами, нетерпеливо стуча копытами.

– Какие огромные! – восхитилась Калике. – Больше любого оленя, что я видела.

– Они проголодались, – рассказал Сэмм, – и хотят выйти наружу. Им не нравится стоять взаперти с собственным пометом, особенно вот этой, – он похлопал Батрачку по морде и погладил ей спину, чтобы успокоить. – Это Батрачка, или Бур лачка, или Чудачка, а это – Бобо. Их Кира назвала. – Партиал показал девушке, как приласкать лошадей, а потом – как седлать их: сначала потник, потом седло – закрепить достаточно туго, но не перетянуть. Животные сильно отощали с Нью-Йорка, и Сэмм надеялся, что короткая остановка в Заповеднике поможет лошадям вернуть силы и набрать немного веса. На обратном пути он им понадобится.

Калике, судя по всему, пришла в голову та же мысль, потому что, возясь с седлом Бобо, она спросила:

– На сколько вы останетесь?

– Не знаю, – признался Сэмм, хотя этот вопрос не давал ему покоя с первой минуты, как они нашли поселение. Приходилось тщательно обдумывать слова, чтобы не проговориться. – Мы не можем оставаться надолго: мы искали штаб-квартиру «ПараДжена» в надежде найти лекарство от РМ и теперь, убедившись, что оно существует, хотим доставить его домой как можно скорее. Наш народ ведет войну, и нам требуется… – Он замолчал, не зная, как рассказать то, что нужно, не выдав при этом лишнего. – Если честно, мы ищем не только лекарство от РМ. Нам нужны сведения и о партиалах. Мы пытаемся… – Как много он может открыть? Как много Калике готова услышать? Партиалы, кажется, не слишком занимали мысли жителей Заповедника, но те почти наверняка по-прежнему обвиняли их в Эпидемии. Как она отнесется к предложению мира между двумя видами? Девушка смотрела на него глазами, полными… доверия? Дружбы? Сэмм не умел читать человеческие эмоции и в который раз поймал себя на мысли: «Как же люди умудряются жить без Связи?». Он уже видел такое выражение лица раньше: у Киры, но не был уверен, что понимает, что оно означает.

Парень решил сказать правду, по крайней мере, ее часть, надеясь, что Калике можно доверять больше, чем думала Кира.

– Мы пытаемся помочь и партиалам тоже. У них у самих беда: болезнь, которая губит их, и, если мы поможем им ее вылечить, возможно, у нас появится шанс достичь мира между нашими видами. Вот почему мы пришли в «ПараДжен»: попробовать найти что-нибудь, что могло бы помочь и нам, и им.

– Вам нужно поговорить с доктором Вейлом, – убежденно сказала Калике. – Он знает все-все про РМ-вирус и про болезнь. Может, он знает и о том, что происходит с партиалами.

– У нас есть очень похожие врачи дома, – заметил Сэмм, думая о Морган. «Интересно, а Вейл и Морган знают друг друга? Действительно ли он член Совета?»

– Но доктор Вейл вылечил РМ, – возразила Калике. – Двенадцать лет назад. А ваши врачи так и не смогли.

– Тебе это не кажется странным? – осторожно поинтересовался Сэмм. – Что у него нашлось лекарство от РМ почти сразу же, как вирус появился? В течение нескольких недель?

– Думаю, никто об этом не спрашивал. Не уверена, что правильно понимаю тебя: ты предполагаешь, что… у него были какие-то дурные намерения? Но как спасение жизни людей может быть дурным намерением?

«А что, если у него было лекарство, заготовленное еще до Эпидемии, – думал Сэмм, – и он приберегал его для себя и своего “Заповедника”. Но у остальных членов Совета его не было, так ведь? Морган, Нандита, Тримбл из роты “Б” – где же было их средство?» Получалась бессмыслица. Он явно что-то упускал, и ему это не нравилось.

– Мне очень жаль, что вы так долго жили без лекарства, – сказала Калике, оставляя Бобо и подходя к Сэмму. – Каким бы естественным иммунитетом вы ни обладали, должно быть, это было ужасно: видеть, как все, кого ты знаешь, умирают, видеть смерть всех этих детей, год за годом…

– Да, должно быть, – рассеянно откликнулся Сэмм, почти сразу же спохватываясь, что его ответ выдавал стороннего наблюдателя. Но Калике, казалось, не заметила; она взяла его руку в свою, загрубевшую, но теплую и нежную. Он попытался сгладить ошибку, продолжив: – После Эпидемии умирал каждый ребенок.

– У вас совсем нет детей? – глаза девушки затмила глубокая печаль, когда она представила жизнь в Ист-Мидоу. – Не удивительно, что Кира так взволнована. – Она на мгновение замолчала, глядя на руку Сэмма. – Вы…? Вы с Кирой…?

– Уходим? – предположил Сэмм.

– Вместе? – договорила Калике. – Вы… женаты? Встречаетесь?

Сэмм покачал головой:

– Нет.

Прежде чем он успел сказать еще хоть слово, Калике уже целовала его. Губы девушки прижимались к губам Сэмма, мягкие и податливые, тепло ее тела сливалось с его теплом, а рука обхватила голову солдата, плотнее притягивая к себе. Сэмм замер от неожиданности, мозг таял, ошущая ее губы, но он овладел собой и осторожно отстранил девушку.

– Прости, – пробормотал он, – я не очень-то хорошо это умею.

– Я могла бы научить тебя.

– В смысле: я не слишком умею общаться, – пояснил Сэмм. – Не всегда понимаю… А, не важно. Что я хочу сказать, это… прости: я дал тебе повод подумать, что… я не должен был.

Лицо Калике выражало смесь удивления и смущения.

– Извини, – проговорила она. – Ты выглядел… заинтересованным.

– Прости, – повторил он снова. – Я думаю, я люблю… – Он запнулся. – Она, наверное, даже не догадывается.

Калике рассмеялась пустым, глухим смехом, скорее печальным, чем радостным. Украдкой смахнув слезинку, она заставила себя рассмеяться снова.

– Что же. Теперь я выгляжу большой дурой, правда?

– Это я дурак. Ты не сделала ничего плохого.

– Очень любезно с твоей стороны, – Калике глубоко вздохнула и тряхнула головой, снова вытирая слезы. – Если ты сделаешь мне одолжение и никому не расскажешь, что я, м-м, набросилась на тебя, как слабоумная, это тоже будет очень любезно.

– Конечно, – поспешил заверить Сэмм. Внезапно застеснявшись смотреть на нее, он стал лихорадочно подыскивать что-нибудь, на чем остановить взгляд, и, выбрав пол, неуклюже уставился в него. – Ты гораздо решительнее ее.

– Видимо, да, – откликнулась Калике. Сэмм краем глаза видел, как она пошла к лошадям. – Вы вдвоем пересекли весь материк, и ни один не сделал первого шага? – она натужно фыркнула. – Не удивительно, что у вас нет детей.

– Дело не в этом, – начал Сэмм, но Калике оборвала его еще одним нервным смешком.

– Знаю, знаю, это просто глупая шутка. Прости, я что-то сегодня веду себя как последняя дура, да? Блондинка Калике.

– Ты очень привлекательна.

Калике застонала.

– Это не то, что мне хочется от тебя услышать.

Сэмм чувствовал себя ужасно, потому что ей было плохо, а, что еще важнее, он не знал, как говорить с ней. «Чертова Связь, – подумал он. – Я знаю, как говорить с девушками-партиалками, но люди такие… – Он закатил глаза. – Они словно совсем другой вид». Ему было жутко стыдно, что он подавал Калике сигналы, о которых сам и не подозревал, а теперь не мог даже утешить ее.

– Хотел бы я знать, что сказать, – признался он. – Я в самом деле – как я уже говорил – полный профан в том, что касается общения. Я не мастер говорить…

– Все в порядке, – оборвала его Калике.

– Нет, не в порядке. Меня это жутко достало. Я хочу научиться лучше, но я просто не для этого создан. Я не хотел пересекать весь материк с Кирой, не говоря ей ни слова, но так получилось, потому что я просто не знаю, как это сказать. Есть столько вещей, которые связывают мне руки, но… Мне жаль. Правда.

Он поднял глаза и увидел, что Калике бросила заниматься лошадьми и пристально глядела на него. Потом спросила тихим голосом:

– А что ты хочешь сказать Кире?

Сэмм стоял, как вкопанный, рассылая данные тысяч разных эмоций – данные, о существовании которых Калике даже не подозревала. Сейчас было не самое подходящее время, чтобы говорить это Кире, у них были дела поважнее. И все же… «Кира считает меня истуканом. Лишенным эмоций манекеном». Он постарался изобразить проявление печали и покорности, подсмотренное у других людей: втянул воздух в легкие и медленно выпустил его наружу. Вздох.

– Я не знаю, чего она хочет, – выдавил он наконец. – Ты не скрываешь свои намерения. А Кира для меня – загадка.

– Ты не знаешь, любит ли она тебя.

– Мы слишком разные, – произнес Сэмм. Черт, как же трудно говорить, стараясь не сказать лишнего. – Я не уверен, хочет ли она… такого, как я.

– И то верно. Почем знать, не испытывает ли она отвращения к красивым и умелым парням с добрым сердцем!

– Ты очень любезна, – осторожно пошутил Сэмм.

– Только мне с этого никакой пользы, – Калике тоже вздохнула, отходя от лошадей и садясь по-турецки на старый покоробившийся стол. – Смотри. Конечно, я не твои отношения с Кирой планировала сегодня обсуждать, но мы много говорили об этом с Фаном, и я рискну дать тебе кое-какие советы. Первое: все, что ты тут наговорил про то, будто не знаешь, чего она хочет. Она в том же положении: я с ней не обсуждала этого даже намеком, но зуб даю. Стопудово. Я наблюдала за тобой с самого твоего прихода: ты не подал ей ни единого знака, что интересуешься ею. Почему я и решилась… попробовать. Если я не видела, то и ей неоткуда понять.

– Я очень плох в об…

– Знаю, – резко оборвала его Калике. – Я уже становлюсь просто экспертом по тому, как плохо у тебя развиты навыки общения. Мы это выяснили, пойдем дальше. Второе: ты благодарил меня за то, что я так ясно открыла свои чувства; честно говоря, я тоже тебе очень благодарна, что ты открыл мне свои. После того, как я вытрясла из тебя признание. Я предпочитаю знать, что ты чувствуешь, чем надеяться, мучиться сомнениями и обманываться неделю за неделей – а именно этим она и занимается.

– Ты не можешь этого знать! – поразился Сэмм.

– Еще как могу. Не все так слепы, как ты, Сэмм. Любой человек, у которого есть глаза, сразу же скажет, что Кира к тебе неравнодушна.

Сэмм окаменел, и любая Связь с ним была бы заблокирована силой и глубиной его волнения. Неужели это правда, неужели Кира, действительно, что-то испытывает к нему: к партиалу, который нападал на ее народ, передал ее в руки сумасшедшей садистке и причинил больше бед, чем мог бы придумать?! К тому, кому осталось в лучшем случае год до того, как срок действия смахнет его жизнь и его будущее одним движением?! Нет, это невозможно.

– У нее есть друг, – произнес Сэмм вслух. – Тоже врач, там, в Нью-Йорке.

– Нью-Йорк не близко.

– Но мы возвращаемся.

– И если ты собираешься идти назад, по-прежнему не говоря ни слова, то заслуживаешь того, чтобы потерять ее, – заявила Калике.

Сэмм не мог не согласиться с этим.

– Маркус постоянно ее смешит, – пожаловался он. – У меня так не получается.

– Попробуй как-нибудь просто поцеловать ее, – Калике улыбнулась болезненной кривой улыбкой. – У меня не очень-то вышло, но кто знает…

– Не думаю, что это мой стиль.

– Твой стиль – безмолвное воздержание, – рассердилась Калике. – И могу тебе сказать: он точно не сработает. Хотя бы поговори с ней.

– Ноя все время с ней говорю.

– О, господи! Значит, начни говорить то, что нужно!