Глава двадцать восьмая
Измененные
Кабан замер, соображая, как лучше ответить. Потому что в любом случае оскорбление нанесено, и что ни скажи, как ни возмутись, сделать вид, что это не к тебе обратились, – не получится. А ведь он сам откровенно признавался, что этих уродов не просто терпеть не может, но и боится до потери сознания.
Но я-то не боялся. И уже ориентировочно представлял себе, что с подобными людьми произошло и почему они не такие, как все. Мутации в организме тоже не на пустом месте появляются, так что в наследство Южным Ущельям наверняка досталось нечто в виде радиации. Если чего не похуже. Потому и действовал неадекватно, понимая, что моя магия данному охраннику секретного объекта не видна и неподвластна.
– Но-но! – постарался я придать голосу визгливости и помахал перед капюшоном своей папочкой. – Где лицо?! Представиться!
Тем самым я и своему напарнику словно подсказывал: не дрейфь. Мы тут по делу важному, с документами.
– Хм! Представиться, говоришь? – явно растерялся неизвестный тип. – А в обморок не грохнешься, плюгавый?
Суть-то вопроса я понял, но дальше все теперь зависело от Кабана. Мой мизерный арсенал местных слов не позволял вступать в конфронтацию на равных. И магистр пошел в наступление:
– Оскорбления в адрес лиц, находящихся при исполнении, недопустимы! Ты будешь наказан своим начальством. Представься и предъяви свой идентификационный номер!
– Ох и смелые вы ребята! – с этими словами тип стал снимать капюшон. – Но раз так настаиваете… вот, запоминайте меня. А вот и сам номер!
Обе руки продолжали возиться с капюшоном, а из прорези балахона на животе выскользнула третья рука и продемонстрировала браслет из нержавейки. Конечно же, наше внимание прикипело вначале именно к ней. Похожая на человеческую, но всего с тремя пальцами, обладающими длиннющими хищными когтями. Такими почешет во время столкновения – от живота сплошная рана останется.
Потом с трудом перевели свои взгляды на голову измененного. На оскаленном в ухмылке лице не было ни бровей, ни ресниц, ни другой растительности. Но и носа практически не было. Только две узкие щелочки, прикрытые кусочком нависающей сверху кожи.
Но меня таким не напугаешь. Сам недавно примерно так же выглядел после памятной битвы со зроаками. Да и сейчас в натуральном виде мог пугать особо впечатлительных ротозеев. Так что я довольно бесцеремонно ухватился за руку, якобы рассматривая номер на браслете, а сам попытался сканировать стоящее передо мной существо своей целительской магией. Еще и приговаривал деловито:
– Угу, угу… Стоять! Угу…
Тут уже трехрукий окончательно растерял всю свою наглость и напускную агрессивность. Попытался выдернуть третью руку из моей хватки, но со своей хилой конструкцией тела оказался неспособен даже на рывок средней силы. Тогда как я смог бы переломать его слабую кость, словно спичку.
– Что… что вы хотите? – уже почти испуганно пролепетал измененный.
– Мы разыскиваем парочку людей, подозреваемых в шпионаже, и нам надо пройти вниз! – сумел Кабан справиться со своим потрясением. – А ты нам мешаешь выполнить служебный долг.
– Да проходите, я не против. Мне только надо внести ваши номера в журнал…
– Внесешь, никуда не денешься. Как и будешь наказан за свое мерзкое поведение… – И не удержался от презрительного: – Трехлапый!
Я вскинул вверх левую ладонь с расставленными пальцами, давая подсказку.
– …Пятилапый! – поправился Кабан.
От унижения охранник попытался еще раз дернуться, вырываясь, но я уже разобрался, где у него болевые рецепторы. Нажал, куда следует, прямо возле кисти, и тип рухнул на колени, подвывая от боли. Смешная, наверное, получилась картинка, если смотреть со стороны: он меня выше на полторы головы и в два раза шире в плечах, а сломался моментально.
Похоже, здесь все-таки царила некая особая кастовость. Все самое секретное и тайное – доверялось лишь измененным. Как и охранялось ими. Ну а данный представитель, как я его уже успел изучить, оказался слаб не только на голову, но и физически не совершенствовался с самого детства. Вот ни на что, кроме как стоять охранником, не годился. Причем именно стоять да пугать своим видом.
Ну и хорошо, что время было как раз между завтраком и обедом. Никто через турникет не совался, и данный переход никем не использовался.
А мы сунули свои запястья под нос скулящему вахтеру, и магистр потребовал:
– Запоминай номера! Запишешь в журнал потом. А сейчас открывай проход!
Растирая обеими руками свою пострадавшую третью, измененный поплелся в будку, и тут же прозрачная преграда за турникетом убралась в сторону. Мы прошли под шипяще-вынужденное:
– Проходите, пожалуйста!
Это и я понял, метров через двадцать хвастливо констатировав:
– Ну вот, могут ведь вежливо, когда их научишь!
– А у меня вся спина мокрая, – признался мой напарник. – И поседел наверняка!
– Было бы от чего… Туда! – Дальнейший путь старался выбирать интуитивно и во все глаза высматривал астральный след Леньки.
– И я это… – замялся магистр, – вспомнил, что мы даже не позавтракали.
– Хм! – Я только сейчас прислушался к себе, понимая, что тоже ощутимо голоден. – Разве мы уже не отмучились за свое поползновение на шулячи?
– Ну так порция какая! К тому же усиленный аппетит быстро не проходит, хоть и на спад резко идет. И связано это с начавшейся кардинальной очисткой всего организма.
– Было бы что чистить, – ворчал я. – И потенция будет дальше зашкаливать?
– Совсем не так, как с вечера, – «успокоил» меня знаток магических фруктов. – А значительно меньше.
– Ага! То есть ты сегодня три бабы себе закажешь, а не четыре? – мой вопрос остался без ответа.
– Поражаюсь, честное слово, как эта субтильная на вид Нюша тебя одна выдержала. Вы так орали, словно целая стая котов мартовских. Наверное, из-за вас соседи и разбудили участкового ни свет ни заря.
– Ну… вы тоже не молитвы читали, – не остался я в долгу, – вели себя, словно стадо носорогов! Ты девиц просил убегать, а потом вылавливал, что ли? Или что вы за игры устроили?
Солидно удалось смутить магистра, он опять постарался сменить тему разговора:
– Куда это мы забрели? И смотри, как на нас все здешние косятся.
По моим представлениям, мы попали в некий сектор, где обитали или работали только измененные. Причем часть из них не пользовалась капюшонами, а некоторые вообще без балахонов фланировали. Но у последних уродства были совсем минимальные. Как то: хвост, рожки, выступающие изо рта клыки или совершенно невероятная окраска кожи. Создавалось впечатление, что ходящие без балахонов даже хвастались своими отличиями от нормальных людей.
Но у нас-то все смотрелось нормально, потому на нас и косились.
И мы попытались двигаться поперек основных артерий. Вышли на дорогу, почти без транспорта, перешли на другую сторону. Опять стали углубляться в некую жилую зону. Точнее, петлять по ней. И взглянули в какой-то момент на балкончик, нависающий над той самой дорогой, что мы недавно пересекли. Под балконом увидали группу из более десятка особей, которые довольно спешно тоже пересекали дорогу. Отличались они от остальных измененных – алыми крестами на плечах. Начальство или внутренняя служба безопасности? И нет, чтобы нам спрятаться, а не пялиться на них. Хотя… может, оно и к лучшему получилось?
Один из носителей капюшона нас заметил, резко вскинул руку в нашем направлении и что-то крикнул. Тут же вся группа глянула на нас и перешла на бег.
– Э-э, кажется, по наши души! – сообразил я. – Давай-ка не только сматываться, но и образ менять. Ты теперь будешь… о! Таким. А я идеально скопирую того самого трехрукого. Даже если придется балахон снять, меня никто от него не отличит.
– Скорей всего, этот трехрукий нас и выдал.
– Да и пес с ним, – отмахнулся я пятой конечностью. – С его слов нам ничего не смогут инкриминировать. О! Прикольно! Теперь можно такие розыгрыши устраивать!
Но не успели мы пересечь несколько улочек, как нам навстречу стали попадаться бегущие носители алых крестов. Они часто останавливались возле своих собратьев и что-то спрашивали. Кто пожимал плечами, кто указывал примерно в нашу сторону.
– Спрашивают, куда пошли участковый и сопровождавший его клерк, – перевел мне Кабан. И вполне вовремя, один из меченных крестиком остановился возле нас и что-то спросил. После чего я с уверенностью ткнул своей третьей лапой в сторону, откуда мы только что пришли. И тип с ускорением помчался дальше.
– Опять я мокрый, – жаловался мой напарник. – И это ты удачно рукой указал, не соврал. Не сомневаюсь: у них тут менталистов хватает, которые ложь от правды на раз отличают. И вон тот, без капюшона, смотри: замер и всех словно взглядом проверяет.
В самом деле, один крестопогонник стоял на перекрестке и тщательно всматривался в каждого, кто проходил мимо. Седоволосый, пожилой, лицо нормального, колоритного и породистого человека. Вот только взгляд черных глаз без зрачков пугал не только нас, но и местных обитателей. Мимо него все проходили в напряжении, ссутулившись и отводя взгляды в сторону.
«Сканирующий», что ли? В толпе уродов выискивает нормальных людей? Можно было бы вернуться назад или нырнуть в единственный проход справа. Но назад никто не шел, а проход оказался тупиком, с наверняка запертой дверью. И я решил двигаться вместе со всеми. Только и шепнул помощнику:
– Постарайся двигаться так, чтобы я всегда находился между тем наблюдателем и тобой!
Вроде получилось. На нас было потрачено времени столько же, сколько и на остальных. А вот улочка, которой мы следовали, не имела боковых переходов, и все продолжали идти только вперед. Нам ничего не оставалось, как не выделяться из толпы. А потом вдруг мы вышли в большой зал. И предназначение сего зала определялось намного раньше по запаху: столовая. Громадная столовая какого-нибудь предприятия или всего рабочего сектора. И в толпе народа даже не получалось рассмотреть: а где здесь выход? Или надо идти обратно? Только вот никто пока не выходил, видимо, только началось обеденное время. И как-то так получилось, что вполне естественно мы влились в одну из пяти очередей, змейкой выстраивающихся к местам раздачи.
Каждый брал поднос, ложку с вилкой, а дойдя довольно быстро к стеллажам с пищей, выбирал для себя все, что нравится. По ту сторону стеллажей споро работали повара, раскладывая по тарелкам то, что у них было готово. Несколько видов салата, три вида первых блюд, семь или восемь – вторых. Гарнир и мясо – разные. Рыба имелась трех видов, грибы виднелись двух сортов, отдельно на тарелочках красовались жареные овощи в виде баклажанов.
Бросалось в глаза, что каждый брал все, что ему нравилось. Мог взять две порции мяса, а мог – две с рыбой. Мог взять хоть три салата одного типа. Один измененный передо мной взял два разных супа, а потом две тарелочки с баклажанами. И хлеба не брал. На диете, что ли?
Ну и мы с Кабаном не слишком-то стеснялись, ощутив очередной припадок подступающего зверского голода. Брали самое калорийное и самое сытное. Тем более что ни о какой кассе в данной столовой и речи не шло.
Выбрали столик на шестерых, за которым сидела одиноко явно особь женского рода, присели с другого края да и отпустили свои инстинкты выживания на волю. Но и по сторонам посматривать не забывали. Самое приятное, что выяснилось вскоре: можно брать добавку. Это мы отметили дружным мычанием. Поевший, но не наевшийся индивидуум оставлял свой поднос на ленте с использованной посудой. Затем брал новый поднос, набирал, что хотел, и вновь вкушал все, к чему стремилась душа его желудка.
Что сильно портило аппетит, особенно мне, так это несчастный вид восседающей за нашим столом особи. Капюшон откинут. Вполне нормальное лицо портят лишь неприятно искореженные уши, словно побывавшие в огне. А в остальном ничего так, вполне нормальная женщина лет тридцати пяти на вид. Она буквально чахла над почти нетронутой тарелкой супа. Ее аура отдавала тоской и печалью и свидетельствовала о какой-то тяжелой болезни. Или горе ее так подкосило? Потому что к ней подошли с небольшим интервалом двое собратьев и коснулись с сочувствием плеча. А один шепнул ей на ушко:
– Мужайся, Рошанара! Это наша стезя. Все там будем.
Мой слух даже такой тихий шепот уловил. Точно кто-то умер! А мы тут чавкаем, чмокаем, хрустим и громко облизываемся. Некрасиво. И не по-людски. Эта бедная женщина в какой-то момент показалась мне похожей на нашу соседку по лестничной клетке. Добрая и отзывчивая женщина, дружила с моей матерью и ко мне относилась с душевной теплотой, несмотря на мою тогдашнюю калечность.
Мы по очереди сходили за добавкой. Потом Кабан отправился за третьим подносом, а я услыхал небольшой диалог нашей невольной сотрапезницы с иной подошедшей дамой. Той было под шестьдесят, и ее короткие рожки даже украшали солидное, благородное лицо. Рассусоливать и соболезновать она не стала, а сразу спросила:
– Рошанара, а с кем останутся дети? С твоими родителями или с родителями ушедшего мужа? – Причем слово «ушедшего» я без сомнения перевел как «умершего».
– Они их поделили, – тяжело вздохнула женщина. – А пятую дочку возьмет в свою семью сестра.
– Так она ведь совсем молодая и у самой первенец.
– Ничего, она справится, – с печальной улыбкой заверила Рошанара.
– Тогда я спокойна, – заверила матрона. – После твоего ухода дети не пропадут. Да и мы будем их опекать, не сомневайся.
– Благодарю… – Тут она назвала явно какой-то титул, мною расшифрованный примерно как «матрона». – Я уйду со спокойствием и смирением!
Видно было, что матрона с трудом сглотнула, резко развернулась и ушла, пряча глаза, полные слез и сочувствия.
«Еловая жизнь! – воскликнул я мысленно, поняв очевидное: – Да они тут мрут наверняка как мухи из-за этой своей радиации! А эта бедняга полными сиротами оставляет аж пятеро детей. Вот уж где трагедия!»
Свое собственное детство я не представлял без родителей. И всегда искренне жалел тех сверстников, у кого не было мамы или папы. Не важно по какой причине, пусть даже по разводу. Сочувствовал, понимая, что никто и ничто им не заменит материнской любви или постоянного участливого надзора, дружеской, мужской опеки со стороны отца.
Я даже не доел свой второй обед, настолько расстроился. Тогда как ничего не знающий магистр уже запрессовывал в себя итоги своей третьей ходки к раздаче. И когда женщина, так и не доев суп, стала тяжело вставать, я неожиданно для самого себя решился:
– Рошанара, сядь. Не двигайся, я буду смотреть.
Придвинулся чуть к ней, вытянул свою правую руку, положил ей на плечо и стал проводить диагностирование. Две минуты, и вывод сделан: две небольшие опухоли как раз в районе ушей. Причем прогрессирующие в резкой форме. Честно говоря, не такой уж и смертельный диагноз. Наши Трехщитные подобные опухоли удаляют на раз-два. Да и некоторые Двухщитные умудряются справляться. А уж мне и подавно было бы стыдно не помочь матери-одиночке!
Кабан пялился на меня не столько осуждающе, сколько непонимающе. Но скорей всего, не одобрял такое странное поведение. Больную я ввел в малый гипнотический транс, и она ничего не слышала, поэтому я шепнул напарнику:
– Все под контролем. Попробую вылечить эту бедняжку. Иначе ее пятеро деток останутся полными сиротами.
Тот понятливо кивнул, но доедал уже безо всякого аппетита, по инерции. И все время косил взглядом по сторонам. Было от чего нервничать: вокруг нас началось истинно броуновское движение. Наверное, человек сто подошло к нашему столику за десять минут лечения. Стояли рядом с минуту, потом озадаченно отходили в сторону. Никто ничего не спросил, не прокомментировал. Как мне показалось, измененных беспокоили только ощущения самой Рошанары.
То есть стало окончательно понятно: о ее беде здесь знали все. И я уже сам пожалел, что затеял все это в таком людном месте. Чего мне стоило пройти за ней следом и где-то вне столовой предложить помощь? Всегда «хорошая мысля приходит опосля».
Почти закончив лечение, скользнул в себя, рассматривая хранилище энергии. И до крови закусил губу: осталось всего пять процентов! А ведь было одиннадцать! Обидно? Может быть… Прискорбно? Да нисколечко! Все-таки потратить силу на такое полезное дело – никогда не жалко. Я даже заулыбался радостно, решив поупорствовать до конца в своем стремлении помочь. И перенес свою ладонь прямо на покалеченное ухо уже излеченной женщины.
Воздействовал точно так же, как запускал регенерацию тканей при самых жестоких повреждениях или при рубленых ранах. И через три минуты пышущее жаром, красное от прилива крови ушко смотрелось самым идеальным образом. Ха! Знай наших!
Я уже собрался сдвигаться правее, для воздействия на правое ухо красавицы, как опять заглянул в себя и застонал вслух. Два процента осталось! И простая арифметика подсказывала: на второе ухо не хватит. А останавливаться на полпути – нельзя.
Почему так случилось, что более простая операция высосала из меня больше энергии, раздумывать было некогда. Со стороны чуть ли не десятка наблюдателей послышались шепотки, полные восторга и удивления. Толпа-то увеличилась! И некоторые рассмотрели явное изменение внешности – женщина становилась красивой. А уж какие мне рожи страшные корчил магистр, безжалостно пиная меня под столом ногой. Кажется, именно во избежание травм от его пинков и ушел в никуда лишний, так необходимый процент.
Мы подхватили подносы, протолкались сквозь уплотняющийся ряд измененных и поспешили на выход. Даже на ленту не поставили свои объедки, только перенесли их на крайний столик и сиганули в поток покидающих столовую индивидуумов.
Там сменили несколько раз направление движения, обойдя столовую по большому кругу и стараясь опять углубиться на нижние уровни.
– Ты что с ней творил? – набросился на меня артефакторщик, когда появилась возможность спокойно поговорить.
– Лечил. У нее опухоли были в голове.
– А зачем аттракцион с изменением уха устроил? Такое в нашем мире архимагистры порой не умеют. Да и со вторым, уродливым, почему так же не поступил? Как она теперь без симметрии будет смотреться?
– Сил не хватило. Да и плевать на симметрию. Главное, что дети сиротами не останутся. Как твои племянники… – Зря я это добавил. Кабан сразу замкнулся в себе, нахмурился, и аура его пожухла от скорби. И даже мое заверение его скорбь не развеяло. – Ничего, выручим мы твоих племянников! Вот увидишь! – Чтобы его отвлечь, я решил резко сменить тему: – Но я правильно понял, у них тут некоторые аспекты жизни совершенно бесплатны? То есть у них тут частичный коммунизм грянул?
– А это чудо с чем едят? – заинтересовался магистр, до того уже слышавший от меня слово «коммунизм».
Я с удовольствием описал ему фантастический мир победившего коммунизма. Выслушав, Кабан несогласно замотал головой:
– Нет, такого не может быть вообще. Подобное общество не сможет просуществовать ощутимо долгое время. Оно захлебнется во внутренних противоречиях. Ленивые и безынициативные попросту будут бессовестно объедать честных и работящих.
– Да и пусть. В высокотехнической цивилизации перепроизводство – это неизбежная аксиома. Пять процентов населения легко прокормят и обеспечат остальных всем необходимым. И первый шаг на пути резкого повышения благосостояния общества – это бесплатное образование, исцеление и питание. Конечно, подобная столовая не для всех, лишь для тех, кто больше всего и с полной отдачей трудится на благо общества. Да и дорогих овощей мы на раздаче не отметили, шулячи и здесь – огромная роскошь. Но первые шаги сделаны, и все идет здесь к полному коммунизму
– Нет. Задавят. Как снаружи, иные королевства, так и изнутри, разные лентяи, пьяницы, прочие…
– Много ты видел тут пьяниц, кроме нас с тобой? – Мы только начали спор, как я замер, глянув в сторону дорожной магистрали: – След! И нам в ту сторону!
