Книга: Операция «Wolfsschanze»
Назад: Глава первая
Дальше: Глава третья

Глава вторая

– Занимательная история, – Игорь Степанович вытряхнул из пачки сигарету, прикурил от поднесенной Квасневским спички и уточнил: – Только к нашим делам она с какого боку?
Трубочист взглядом попросил разрешения угоститься и тоже закурил.
– Вы только не смейтесь… Я и сам понимаю… Но люди, особенно на окраинах, обеспокоены. Говорят – в палаццо Якалов снова неупокоенный дух архитектора объявился. Истинный упырь! И это не просто слухи. Пропадают люди. Жертвы нападения тоже есть… И в таком виде, что зверье больше от трупов оставляет. Недолго и до паники.
За дверями кабинета раздался сдавленный вскрик и что-то с грохотом упало.
Семеняк отреагировал быстрее других. Миг, и он уже у двери. Дернул створку и присел, прячась за косяком, привычно уходя с линии огня. К счастью, за порогом всего лишь ползала на коленях секретарша председателя, собирающая разлетевшиеся по полу документы… и – занятый тем же вестовой Семеняка, рядовой Остапчук.
– Что здесь происходит, пани Катажина? – Квасневский тоже не растерял еще партизанских навыков. Стоял рядом и строго глядел на женщину.
Секретарша покраснела.
– Ох, Матка Воска Ченстохова… Как же это, пан председатель… Разве можно в полночь такие страхи вспоминать! Тут не то что папки из рук… сердце из груди выскочит.
Для наглядности пани Кася приложила ладонь к пышному бюсту, надо сказать, весьма бурно вздымающемуся. Похоже, женщину всерьез испугало известие о появлении упырей в Залесье. Даже странно… За годы фашистской оккупации можно было привыкнуть, что самое жуткое чудовище – тот, кто считает себя арийцем, сверхчеловеком.
– Пани Катажина! Вы что… подслушивали? – нахмурился Квасневский. – Это… это… у меня слов нет!
Бледные щечки секретарши вмиг покраснели, и она быстро поднялась. Почти вскочила.
– Да как вы могли такое подумать, пан Анджей?! Я только подошла сообщить, что жолнеж пришел. Ну, и услышала, конечно… Вы так громко беседовали… – Женщина еще пыталась супить аккуратно выщипанные бровки, но любопытство пересилило. – А это правда? Об упыре? Знаете, я тоже вчера на рынке слышала, будто бы Зоею Станкевич не швабы в лес уволокли, а…
– Вздор, – отмахнулся председатель горисполкома. – Бабские сплетни и ничего больше. Учительница за колхозы и национализацию земли агитировала. Понятно, что тем, у кого поместья были, это не нравится. Как переловим гадов – на суде услышите. И сами прекратите слухи распространять.
– Ну, да… ну, да… – быстро закивала секретарша. – Я так и объясняла. Только люди все равно боятся. Говорят, за последнюю неделю в тех местах почти два десятка человек пропало. И не только молодиц.
– Что-то мало… для рынка, – раздраженно проворчал Квасневский. – Могли бы и больше… Человек тридцать – сорок, в сам раз для слухов.
– Пани Касю, вы не волнуйтесь. Разберемся. – Семеняк взял молодую женщину под руку и отвел к ее рабочему месту. – Остапчук, а ты чего столбом застыл? Докладывай.
– Виноват. – Боец, неловко удерживая в руках кипу бумаг, изобразил нечто среднее между стойкой по команде «смирно» и «бегом». – Наряд внизу, товарищ комендант.
– Хорошо. Товарищ Гайос, если у вас больше нет вопросов к председателю, проводите бойцов к месту.
– Вопросов нет. Но вы прикажите солдатам, чтоб не расслаблялись… Нет, нет, я понимаю, что все они знают устав караульной службы… – заметив, что комендант хочет что-то сказать, железнодорожник заговорил быстрее, не давая себя перебить: – Просто там другое… – он сделал странный жест, словно хотел перекреститься, но передумал. – Пся крев! Я же всю жизнь в Залесье. И в сад Якалов с такими же школярами, как сам… Товарищ комендант, прикажите, чтобы часовые открывали огонь на поражение сразу. Без каких-либо «Стой, кто идет?». По всему, что увидят. Даже если им покажется, что это пес или какая иная живность. Или… ребенок.
– С ума сошел?! Встать! Смирно!
Возможно, Игорь Степанович был излишне резок, но похоже, у совершенно спокойного до сей минуты ветерана подполья начался неконтролируемый приступ паники. Такое случается с людьми, многое пережившими, ходившими по грани и постоянно рискующими жизнью. И нет лучше лекарства на эту хворь, чем грозный командирский окрик.
Подействовало. Янош дернул подбородком, но сумел взять себя в руки.
– Прошу извинить, товарищи командиры… Сорвался. Я не трус и не паникер… Утром, когда следы увидите, сами поймете. А пока просто поверьте. Нечисто там… Как Бог свят, нечисто. Зря парней погубим, если что. Но решать вам. И отвечать… тоже.
Трубочист решительно поднялся, всем видом демонстрируя готовность отправляться немедленно, куда прикажут.
– Я понял тебя… друг. – Игорь Степанович потер подбородок. – Такие дела, значит. Что ж… Утро недалече. Остапчук, бойцов в распоряжение товарища Гайоса. Он покажет вагон, охрану которого надо организовать. Ничего не трогать и никого не подпускать. Стрелять без предупреждения во всех… во все, что увидят. Никакого пароля! Утром я лично сниму пост. Приказ ясен?
– Так точно.
Если вестовой и удивился, то виду не подал.
– Выполнять. Вернешься, доложишь. А мы с вами, пан Анджей, еще немного потолкуем. Я вообще-то по другому вопросу зашел. Но раз пошел такой коленкор, можно и объединить.
Семеняк плотно прикрыл дверь и вернулся к столу.
– Это не о том ли фольварке товарищ Трубочист говорил, где у фрицев то ли разведшкола была, то ли лаборатория какая-то секретная? И на территорию которого нам так и не удалось проникнуть.
– Он самый. – Квасневский встал и открыл окно. – И мы ходили, и из других отрядов людей посылали… Даже армейская разведка ползала. Слышал в штабе Центра партизанского движения, три группы потеряли, после чего командование фронта приняло решение нанести бомбовой удар.
– Это я помню. Как и то, что от здания одни развалины остались.
– А я о чем? Камня на камне не оставили… В щебенку перемолотили. Яма на яме, груда мусора и перепаханное поле… Никто бы не выжил.
– Ну, так, если я верно понял нашего связного и паню Касю, о живых разговор не идет. А привидениям самое место на руинах, – хмыкнул Семеняк. – Разумеется, как убежденный атеист я во всю эту чепуху не верю. Если в руинах и завелся упырь, то наверняка из ныне здравствующих фашистских недобитков или их наймитов.
Игорь Степанович снова закурил. Помолчал немного и резко хлопнул ладонью по столу.
– Как считаешь, товарищ Анджей, не пора ли нам прижать к ногтю всю эту нечисть?! Всех этих упырей, прячущихся по лесам, озверевших от крови бандитов, не желающих признавать выбор своего же народа? Что-то слишком распоясались, сволочи. Почти каждый день – убийство, грабежи, поджоги. Сколько можно терпеть? Мы власть или сироты убогие?
Квасневский вздохнул.
– Прав ты, Игорь Степанович, прав… спору нет. Но они же честный бой не примут – в лес уйдут. А наших сил на войсковую операцию не хватит. Да и какие там силы? Взвод милиции и комендантская рота. Едва-едва самые важные объекты прикрыть хватает. Да что я тебе рассказываю, будто сам не знаешь!
– Рота… – махнул рукой Семеняк. – Семеро сержантов с боевым опытом, а остальные, в том числе и офицеры, пацаны необстрелянные из последнего призыва. Я каждый день прошу и напоминаю ротному, чтобы в караул их меньше чем по двое не ставил. С таким войском сунуться к «лесовикам» – всех там и положим.
– Что же ты предлагаешь? – Квасневский вопросительно уставился на боевого товарища. – Ведь не жаловаться ж пришел? Насколько я тебя знаю, товарищ Семеняк, пустой разговор затевать не любишь.
– Верно… А пришел я к тебе, товарищ Анджей, за тем, чтоб обмозговать сложившиеся обстоятельства. Мой командир всегда приговаривал, что не бывает безвыходных ситуаций, а только те, что не имеют очевидного решения. Эх, – вздохнул Игорь Степаныч, – где он теперь? Была бы моя группа здесь, через месяц всю нечисть повывели бы, как вшей.
– Да, – согласился председатель, – отряд опытных диверсантов в нашем случае лучше, чем полк НКВД.
Помолчал немного и спросил:
– Что, так и не давали о себе знать? Полгода уже скоро, как мы их проводили. И старый Збышек тоже пропал, как в воду канул… Тьфу-тьфу-тьфу…
Семеняк помотал головой и снова потянулся за сигаретой.
– Тишина… Полковник Стеклов еще в конце января звонил. У них тоже почти нет достоверной информации. В замке графа Соколовского, куда направлялась наша группа, находилась секретная лаборатория «Аненербе». К сожалению, перед отступлением фрицы успели ее взорвать. Единственное, что удалось установить: аккурат перед прибытием в замок группенфюрера СС Отто Шварцкопфа там что-то случилось. Была ночная стрельба, гарнизон вырезали почти полностью. Уцелело всего несколько человек. Эсэсовцы из охраны группенфюрера потом долго кого-то искали в болотах. Пригнали целый батальон егерей, полицаев. Брали местных проводниками. Они и рассказали, что фрицы большую награду за какого-то профессора сулили. Но больше никаких подробностей. О диверсантах никто и слова не слышал. Хотя все понимали, что это ж не немцы сами себя перестреляли.
Квасневский машинально глотнул из кружки давно остывший чай и снова поморщился. Хотел позвать секретаршу, чтоб раз и навсегда запретить ей подмешивать полынь, но передумал. Какой, к чертям собачьим, чай? О другом думать надо. А полынь – травка полезная, особенно когда все больше всухомятку питаешься. Хоть и горчит, сволочь.
– Ничего, Степаныч, ты же не хуже меня знаешь, что на войне всякое случается. Уходила группа от преследования ночью, забрались в глубь болот. Может, раненые есть. Рацию повредили или потеряли. Связи нет, местности не знают… Обстановки тоже. Затаились. Выжидают…
– С октября? С ранеными? Без продуктов? Ты сам-то в это веришь?
Квасневский помолчал, но все же упрямо качнул головой.
– Согласен. Но на войне разное случается…
– Что ж, может, ты и прав… – Игорь Степанович устало протер глаза. – Ладно, хватит из пустого в порожнее переливать. А то скоро сами в базарных теток превратимся. Давай вернемся к разговору о лесных бандах.
– Ага, значит, я был прав! Есть конкретное предложение?
– Не так чтобы конкретное. Скорее задумка… – Семеняк тоже отхлебнул из кружки, но даже не заметил, что выпил. – Свою диверсионную группу создавать надо, товарищ Анджей.
Председатель горисполкома внимательно посмотрел на коменданта.
– Звучит грозно… Только кадры откуда? Сам говоришь – у тебя необстрелянные бойцы. У меня, в милиции, старики да комиссованные, что под мобилизацию не попали. И те, кто не дорос до призыва.
Семеняк опять взялся за сигаретную пачку, но та оказалась пустой. Смял ее недовольно в кулаке и выбросил в открытую форточку.
– А давай по списку. Начнем с меня… Вторым, думаю, товарища Вайду привлечь. Нечего ему попусту по району носиться. С протоколами и зам управится. А у Стефана боевого опыта на четверых хватит. Одного-двух сержантов из караульной роты у Рогозы выпрошу. Лейтенанта Мурзина из второго взвода тоже можно… Смышленый парень. Вот только с проводником… Не знаешь, куда наш Томаш Лесник запропастился?
– Кудлатый? – искренне удивился Квасневский. – Знаю, конечно. В костеле ксендзу прислуживает. Ты же помнишь, он когда еще обет давал.
– Помню, – кивнул Игорь Степанович. – Томусь часто повторял, что если переживет войну, а фрицев прогонят из Польши, обратится к Богу.
– Вот и исполняет обещанное. А зачем он тебе, Игорь? Забыл, что Лесник в последнем бою правую руку потерял? Теперь много не навоюет, даже если захочет.
– Мне, Анджей, не руки его нужны, а глаза и чутье. Томаш в лесу за сто шагов человека чует. Лучше зверя… По следу рыбу в пруду найдет. Без него нам лесовиков до морковкиного заговенья ловить.
Семеняк решительно поднялся.
– Слушай, председатель, а как сам-то? Не надоело штаны в кабинете просиживать? Не, я понимаю – должность, обязанности, ответственность… А может, ну их? Тряхнем стариной? Что пани Кася о полуночи говорила? Самое время для нечисти, да? Давай прямо сейчас в тот страшный фольварок наведаемся? Авось и поймаем упыря с поличным. У меня внизу «виллис» с водителем. Два автомата. К каждому по паре дисков. Остапчук вернется – третий ствол. А заодно по пути Томуся навестим. Побеседуем с ним задушевно… Как смотришь?
Вместо ответа Квасневский вынул из выдвижного ящика ТТ и сунул пистолет за пояс. Подумал, выудил из того же ящика лимонку и положил в карман пиджака. Потом достал похожую на нее польскую наступательную Z-23 и протянул Семеняку.
* * *
Несмотря на позднее время, Томаша Лесняка искать не пришлось. Оказалось, что бывший партизан служил при костеле не только помощником ксендза, но и сторожем. В довоенное время никому бы и в голову не пришло, что храм нуждается в охране, но за последние годы слишком многое изменилось в головах и душах людских. И теперь даже Божье имущество лучше не оставлять без присмотра. У многих столько всего накопилось, что страх согрешить вора точно не остановит.
Впрочем, функции охранника однорукий партизан осуществлял скорее в психологическом плане, нежели практически, отпугивая потенциальных злодеев самим наличием сторожа, который может поднять шум в самый неподходящий момент. А воздаяния от закона они пока опасались.
«Высокое начальство» еще и выйти не успело из притормозившего у ворот костела «виллиса», как двери сторожки приоткрылись и из них высунулась чуть подсвеченная «летучей мышью», изрядно взлохмаченная голова.
– Слава Иисусу Христу! – едва сдерживая смех, поздоровался с подслеповато жмурящимся сторожем Семеняк. – Скажи, добрый человек, правильно ли мы едем? Эта дорога ведет к райским вратам, или мы не туда свернули?
– Навеки слава Богу нашему… – отозвался тот, громко хмыкнув. – Святой Петр отдыхать лег и велел не беспокоить. Но ежели панам недосуг подождать хотя бы до утра, то езжайте все время прямо… Не ошибетесь. Там дальше, километра три… аккурат овраг будет. В рай отправитесь, или по иному назначению, я уж не знаю, но что без задержки – даже не сомневайтесь. Там обрыв крутой и до дна метров двадцать, не меньше.
– И впрямь добрый ты, – Игорь Степанович встал перед машиной так, чтоб на него попал свет от подфарников. – Истинный самаритянин.
– Ну, так в Писании сказано, что воздастся каждому согласно желаниям его… – все так же ворчливо произнес сторож. Но уже к концу фразы интонация сменилась. Сперва появилось узнавание, а потом и радость. – Обывателю капрале! Это правда вы?!
Томаш сбежал по ступенькам.
– И не только… – Квасневский встал рядом. – Не ждал гостей, товарищ Кудлатый?
– Да какие у меня теперь гости… – Махнул уцелевшей рукой партизан. И ею же хлопнул по пустому рукаву. – Был бы левшой, другое дело, а так – больше мороки, чем помощи.
– А я уж было подумал, что ты зазнался, как стал правой рукой у Господа.
– По нонешним-то временам, – обнимая за плечи и заглаживая неловкость от неудачной шутки председателя, шепнул на ухо боевому товарищу Семеняк, – для такого видного мужчины найдется довольно занятий, где руки не самое главное. Как считаешь, Томусь?
– Не балуюсь, – неожиданно серьезно ответил Лесняк. – Грех это. В чужом городе, может, и не устоял бы перед соблазном, а здесь… Каждая молодка или девка, что у меня, калеки, утешения искать станет, либо вдова, либо дочь кого-то из моих друзей или знакомых. Как же я им потом в глаза гляну, когда на том свете встретиться доведется?
– Угу… Кто о чем, а монахи о бабах, – коротко хохотнул Семеняк, сводя неожиданно становящийся чересчур серьезным разговор к шутке. Не такая это простая тема, чтобы на ходу и в двух словах… Тут надо долго и обстоятельно. И не на сухо. – Не о том думаешь, Томусь. Я вообще-то на ум намекал, смекалку мужскую. А ты все об одном… Но можно и о развлечении подумать. Мы вот с товарищем председателем решили оборотня поймать. А кто во всем Залесье лучший следопыт?
– Оборотня? – присвистнул однорукий и виновато покосился на костел. – А нех же то шляк трафи!.. Я, честно говоря, не верил. Но если уж вся городская власть в полном составе на него охоту открыла… значит, правду бабы сказывают. Вернулся архитектор. И поскольку в роду Якалов никто не выжил, будет сгонять злость на каждом, кто подвернется.
– Кудлатый, хоть ты не начинай глупости молоть! – воскликнул Квасневский. – Какой, к чертям собачьим, архитектор?! Лесовики разбойничают! А чтоб побольше жути нагнать и милицию со следа сбить, пустили слух про упыря!
– Может, и так, а может, и нет, – пожал плечами Томаш. – Пока сам не увижу и руками… – запнулся и дернул щекой, – рукой останки не потрогаю, спорить не стану. Но сказывают, от трупов мало что остается. А то и вовсе бесследно люди пропадают.
– Ну, так садись в машину, Фома-неверующий, – распахнул дверцу Игорь Степанович. – За твоими глазами мы и заехали. А по пути к фольварку и о других делах потолкуем. Рановато ты в запас уходить собрался. Вон, давеча Трубочист сказывал, что война еще не окончена. И похоже, прав он. Придется еще повоевать…
– Коменяж? Живой? – искренне обрадовался Лесняк. – А мы уж с хлопцами похоронили… Я и свечку…
– Это не страшно. Хуже, когда человека помянуть некому… Поехали, что ли?
Томаш взглянул на небо, потом перевел взгляд на крест на куполе костела и перекрестился. Неловко. Левой рукой.
– Полнолуние… Упырю оно без разницы, а если оборотень, то… – Лесняк взялся за дверку, посмотрел на автомат в руках Остапчука, подумал и шагнул назад. – Э, нет. Так не годится. Погодите, я быстро.
Томаш проворно метнулся в сторожку и буквально через минуту выскочил обратно, держа в руке водочную бутылку.
– Сто граммов для храбрости? – насмешливо хмыкнул Квасневский. – Раньше ты, помнится, храбрее был.
– Святая вода, – буркнул однорукий, забираясь на переднее сиденье. – Пуля пулей, а если с нечистью столкнемся, не помешает. Ну, отцы командиры, чего ждем? Рассвета? Поехали… с Божьей помощью.
Бывшему партизану захотелось немного пофорсить, вспомнить боевое прошлое. Когда у него еще были обе руки, и он мог вот так запросто щегольнуть лихостью. И Степаныч, и Квасневский понимали его, оттого и полезли молча на заднее сиденье.
– Давай, Кудлатый. Керуй, – вполне серьезно прибавил председатель горсовета. – Поймаем упыря, даю слово, похлопочу о ставке следопыта при управе. Богу Божье, а не гоже здоровому… и не спорь!.. здоровому мужику на паперти тереться. Когда стране не то что рука – каждый палец на вес золота.
Лесняк промолчал. Но уже то, что острый на слово Кудлатый ничего не ответил, тем, кто его знал, говорило о многом.
Верткий «виллис», уверенно петляя по кривым улочкам, быстро проскользнул через сонный городок и примерно минут через двадцать выскочил в предместье.
Городской окраиной этот район, отведенный под фольварки, считался лишь потому, что участки по другую сторону от широкого гостинца, именуемые в народе Панским углом, были включены в земельный реестр мэрии. И налоги с нее взимались в городскую казну. А вообще эту территорию занимало несколько огромных усадьб, принадлежащих бывшим залесским богатеям. В глубине поместий угадывались очертания двух– и трехэтажных зданий. С дороги они казались пряничными домиками.
Война и в частности, та самая массированная бомбежка секретного объекта и тут внесла свои правки в архитектурный ансамбль Панского угла. С одним исключением. Если фольварк Якалов советские бомбардировщики на самом деле превратили в груду щебня, то соседние дома (спасибо корректировщикам) пострадали только частично. Ближайшие соседи щерились дырами в крышах и выбитыми окнами. А те, что подальше, хотя бы через ряд, – еще вполне годились для жилья. Именно в них, брошенных хозяевами, нашли временное пристанище жители городка, чьи дома были уничтожены или серьезно пострадали во время боевых действий.
Вот только усадеб уцелело всего четыре, а семей в Залесье, оставшихся без крыши над головой, оказалось больше четырех десятков. Поэтому чопорные особняки сперва по собственному почину бездомных, а потом и с одобрения народной власти временно превратились в общежития. Пока люди не обзаведутся личным жильем.
Так что нравы в Панском углу сейчас царили почти как в цыганском таборе. И несмотря на поздний час, гам в округе стоял, будто на ярмарке ближе к закрытию, когда покупатель уже схлынул и продавцы начинают больше между собой переговариваться, нежели торговать… не покидая насиженных мест с товаром.
Всякий, кого интересовали дела местных жителей, мог бы никого и ни о чем не расспрашивать – вполне хватило бы посидеть часик у ограды или полузгать семечки у пересохшего фонтана любой из обжитых усадеб.
Слушая указания Лесняка, водитель остановил машину, немного не доезжая земельного надела семейства Якалов. В призрачном лунном свете вид нескольких гектаров изрытой воронками территории, усеянной осколками кирпичной кладки и торчащими пеньками, как обломками гнилых зубов – обгоревшими останками некогда прекрасного сада, – навевал весьма печальные мысли о бренности бытия и прочих превратностях судьбы.
Игорь Степанович почему-то опять вспомнил о Корнееве, потом – об убитой снайпером беременной жене Малышева, и вздохнул. Все же он относился к Николаю и Андрею больше как к сыновьям, чем к командирам…
Но как водится, если только ты не болен и не заключен под стражу, жизнь редко предоставляет возможность для длительных раздумий. Громкий женский вопль перекрыл даже общий гам Панского угла. Так вопить можно только от смертельной боли или непереносимого ужаса.
– Pomócy!!! Matka Boska! Ratunku!!! Blagam! Upior mnie goni!!!
* * *
На крик бывшие фронтовики и партизаны среагировали одинаково, в том числе не знающие польского языка солдаты: похватали оружие и развернулись в сторону руин. Кто стоя, только чуть пригнувшись, как для прыжка, а кто и занимая позицию для стрельбы с колена.
– Pomócy!!!
В глубине фольварка Якалов возник чуть размытый от движения белый силуэт, который быстро приближался к гостинцу, размахивая руками и вопя во все горло. Луна не ко времени решила утереться облаком, и видимость существенно ухудшилась. По резвости и тонкому силуэту можно было предположить, что это молодая женщина, а вот от кого она убегает, разглядеть не удавалось. Вроде бы виднелось что-то позади, но очень уж невнятно, расплывчато. Да и то, как сказать… Ночью любой куст танком прикидывается, не то что упырем.
– Рассредоточились, – взял на себя командование Семеняк. – Остапчук, Комар! Заходите слева. Стрелять только по моей команде. Анджей, Томаш, не высовывайтесь! Ловите паненку, как добежит, и отступайте за машину.
– Есть…
Солдаты заняли указанные позиции, а поляки двинулись навстречу несущейся сломя голову девушке. Как ей удалось добежать до гостинца, не зацепившись за пенек или не навернуться в яму, одному Создателю ведомо.
За эту минуту тучка ушла, да и расстояние существенно сократилось, и стало видно, от кого же девушка убегала. И не только это.
– А нех же мне шляк трафи! – ругнулся Квасневский, хватая в объятия бегунью. – Баська?! Пся крев! Ты откуда здесь?!
– Раскудрить твою через коромысло… – согласился Игорь Степанович, правда глядя на преследователя племянницы председателя. Но продолжать мысль не стал. Остальные промолчали, только Остапчук присвистнул.
Понять, что на руинах фольварка ночью делает их бывшая связная, конечно же важно, но с этим можно и позже разобраться. Тем более что девушка пребывала в полном расстройстве и не вполне осознавала, что происходит. Даже вырываться пыталась, пока Квасневский не врезал ей по-родственному… по мягкому месту. По лицу бить не рискнул – рука у пана инженера тяжелая. Быка не быка, а мужика с ног сшибал на раз. А вот по юбке припечатал хлестко, от души. Как выстрелил. Девчонка взвизгнула, но и в чувство вроде пришла.
Убедившись, что поляки утащили девушку в укрытие и приступили к допросу, Семеняк сосредоточился на ее преследователе. От избранной жертвы и соответственно от гостинца того отделяло метров тридцать, так что не совсем понятно, как он собирался догонять девушку. Странный тип… Если не сказать больше.
Впрочем, мог вспугнуть, а потом уже гнаться из злости, хоть и понимал, что добыча уходит. С виду ничего особо необычного. Одежда военного фасона, хоть и составленная из обмундирования не просто разных родов войск, а частично разных армий. На голове – характерная, ни с чем не спутать, четырехугольная польская конфедератка. Китель – эсэсовский, бледно-серый, а вот брюки песочно-желтые… Но кого этим удивишь в первый послевоенный год? Людей больше интересует состояние, целость одежды, а не ее цвет или форма. Срезают погоны и шевроны, а на остальное плевать. На одном и том же кителе вполне могут соседствовать пуговицы с орлом и со звездочкой.
Но тут неизвестный рыкнул нечто маловразумительное и прыгнул… Нет, не так – сиганул с места шагов на десять, мгновенно сократив расстояние почти вдвое.
– Твою дивизию! – пробормотал Семеняк, мотнув головой. Глаза протирать не стал, поверил увиденному сразу. Атеизм атеизмом, а на войне быстро о Боге вспоминаешь. И еще скорее о нечисти.
Что находилось у преследователя Баси под одеждой, неизвестно, а вот лихо заломленная конфедератка оказалась насаженной на оглоданный до блеска, отсвечивающий желтизной череп. Упырь жадно щелкал челюстью и посверкивал глазами, которые к тому же источали призрачное зеленоватое сияние. В общем, та еще картинка. Идеальное наглядное пособие для лектора из общества «Знание», разъезжающего по стране с выступлениями на тему «О вреде алкоголизма». Поголовье пьющих индивидуумов сократилось бы радикально. Даже не выходя из клуба…
Упырь заметил остальных и щелкнул зубами громче. Протянул руки… Кисти прятались в черных лайковых перчатках. Из утробы донеслось глухое и как бы довольное рычание, а потом глаза полыхнули ярче.
– Огонь! – рявкнул Семеняк, опережая прыжок упыря. – Огонь!
Солдаты врезали из двух стволов, довольно кучно. Первые очереди, слишком длинные, большей частью ушли вверх, диагонально прострочив мундир на груди упыря. Но уже следующие, в три-четыре патрона, легли точно, превращая китель в сито… Именно так. Не в мокрое месиво из ткани, крови и плоти, а в дуршлаг. А еще – упырь не упал… Только покачнулся и отступил на шаг. Выстрелы сбили его с настроя, но не остановили. И по яркому свечению глаз было понятно, что как только патроны у автоматчиков закончатся, упырь бросится на людей.
Он дергался от попадающих в него пуль, рычал, но и не думал погибать. Еще бы – как убить мертвое?
Поддавшись общему азарту и выстреляв полдиска, Игорь Степанович понял, что только зря переводит боезапас.
– Живучая падлюка… А если так?
Семеняк опустил автомат и сунул руку в карман, нащупывая гранату.
– Fange! Padnij! Граната!
Все три команды были отданы на разных языках, в расчете что их поймут именно те, кому они предназначались. А потом, неторопливо, навесом, как перебрасывают друг другу яблоко, кинул «зетку» упырю. Прямо в подставленные ладони.
Не ошибся с идентификацией. Судя по тому, что тот хапнул гранату обеими руками, родным языком нечисти был немецкий. Поэтому сработали соответствующие рефлексы. А вот мозгов, даже самых примитивных, в черепе не осталось. Упырь не просто поймал презент, а еще и прижал к груди. Зафиксировал для надежности.
Остальные отреагировали тоже соответственно родной речи. Поляки присели за машиной, силой заставив то же самое проделать и Басю. Остапчук и Комар, занимавшие позицию за остатками фундамента ограды, просто пригнули головы. А вот Игорь Степанович оказался в самом невыгодном положении. Никакого укрытия у него не было, поэтому он просто плюхнулся на землю, прикрывая голову автоматом и успев подумать, что кто-то все же управляет людскими судьбами. Ведь если бы Квасневский взял наступательную Z-23 себе, а ему отдал лимонку, шансов у новоиспеченного коменданта уйти целым стало бы куда меньше. Впрочем, с Ф-1 в кармане и он повел бы себя иначе. Не как мальчишка…
«Хорошо, что тут все щебенкой и битым кирпичом засыпано, – мелькнула еще одна, совершенно невоенная мысль. – А то после дождя изгваздался бы, как поросенок… Не солидно».
Громыхнуло довольно громко. Ну, так в «зете» и тротила в два раза больше: сто двадцать граммов, как в аптеке. Осколков всего ничего, зато взрывная волна будь здоров. Особенно если к гранате прижиматься всем телом… Так что упыря буквально расчленило на несколько кусков. Отдельно нижняя часть туловища, отдельно правое плечо с рукой по локоть, а вот остальное – кисти рук, предплечья, левое плечо и, что главное, череп – исчезло без следа. Видимо, в момент взрыва упырь решил взглянуть на неожиданный улов. Ну, как говорится, кошку любопытство сгубило. Ибо нефиг…
При дневном свете, конечно же, все разлетевшиеся фрагменты тела и обмундирования отыщутся, если только они не испаряются, а сейчас самое важное с другой любопытной Варварой потолковать. Потому как очень хочется узнать, чем эта юная особа занималась здесь именно в полночь? Да еще и во время полнолуния. А поскольку Игорь Степанович знал Васю с тех времен, когда она была связной в партизанском отряде, то был уверен, что услышит из уст девушки много интересного.
Если успеет вызволить ее целой и невредимой из рук обожаемого дяди. Потому как товарищ председатель прямо сейчас мог нанести непоправимый ущерб хрупкому психическому здоровью девушки, не хуже упокоенного упыря. Ибо Квасневский как раз теребил пряжку ремня, пытаясь вытащить его из брюк.
– Запорю, заразу! Як Бога кохам, запорю!
Назад: Глава первая
Дальше: Глава третья