Недавно я попал в компанию, где держал речь один ученый муж — видный физик. Темой его рассуждений была аналогия между дарвиновской эволюцией, улучшающей виды биологически, позволяя выживать наиболее приспособленным, и «невидимой рукой» рынка, улучшающей виды экономически, устраняя всех, кроме самых эффективных производителей. Подозреваю, что докладчик не большой специалист в биологии. И уверен, что он также не специалист в экономике. И его аналогия, хотя и знакомая, была глубоко неверной.

В биологии не существует эквивалента «невидимой руки». Выживание наиболее приспособленных — это совершенно другое дело. Ничто в теории эволюции и не обещает, и не обеспечивает впечатляющей эффективности конкурентного рынка.

У самцов райских птиц — неимоверно длинный хвост. Эволюция прокляла их, наделив непомерно длинными хвостами без какой-либо практической цели, помимо того, что столь длинный хвост представляет собой существенную помеху движению. Их тела расходуют ценные ресурсы для роста и поддержания этих хвостов, увеличивая потребность птиц в пище и одновременно делая их более уязвимыми для хищников.

Как мог такой недостаток уцелеть в естественном отборе? На самом деле дарвинизм требует другого вопроса, выказывающего еще большее недоумение: как мог такой недостаток стать следствием естественного отбора? Примечательно, что биологи знают ответ. У птиц самцы вступают в конкуренцию за самок, которые хотят найти себе партнера, способного стать отцом здорового потомства. Демонстрируя чуть более длинный, чем у соперников, хвост, самец тем самым демонстрирует, что он здоров, хорошо питается и, возможно, достаточно силен, чтобы выжить, даже будучи обремененным такой нелепой помехой. Это именно те качества, которые самка хочет видеть в своих отпрысках, то есть ищет себе партнера, очевидно, обладающего такими характеристиками. Длинные хвосты означают половое превосходство и потому поощряются естественным отбором.

Давайте пофантазируем: самцы райских птиц, обеспокоенные обострением конкуренции, созвали мирную конференцию. Некоторые из них, наиболее обделенные хвостами, внесли радикальное предложение: всеобщее «разхвостовление», в соответствии с которым все раз и навсегда избавляются от всего ненужного оперения. Они превозносят преимущества в том, что касается способности скрываться от лис, но замалчивают недостатки, связанные с возможностью перераспределения самок.

Затем на трибуну выходит самец, который носит особенно выдающийся хвост (чтобы подняться на сцену, ему понадобилась помощь трех ассистентов). Он без долгих слов отвергает предложение радикалов, но предлагает серьезный компромисс: «Пусть каждый из нас укоротит свой хвост наполовину. Для этого не может быть никаких возражений. Те хвосты, что на данный момент самые длинные, так и останутся самыми длинными. Те, кто сейчас наиболее привлекателен для самок, так и останутся наиболее привлекательными. И в то же время каждый из нас выиграет от снижения затрат на уход за хвостами, от улучшения аэродинамических свойств и от снижения визуальной доступности для наших друзей лисиц».

Это предложение примечательно не только тем, что, оно идет на пользу птицам как виду; оно фактически дает преимущества каждой отдельной птице. Птицам с не слишком выдающимися хвостами такое предложение нравится меньше, чем их собственное, но шансов, что оно будет принято, все равно нет. Компромисс — игра, в которой выигрывает каждый игрок. Возражения могли найтись только у лисиц.

Для райских птиц печальная истина заключается в том, что такой компромисс не может быть проведен в жизнь. К тому времени, как предложение будет выдвинуто, поддержано и принято, беспринципные самцы (а какой самец не беспринципен в таких вопросах?) станут плести интриги, чтобы только избежать ножниц. Любой самец, подозревающий повсеместное мошенничество, должен мошенничать сам, чтобы его не превзошли соперники. Любой самец, не подозревающий повсеместного мошенничества, скорее всего все равно будет готов смошенничать в надежде заполучить нечестное преимущество над своими более честными собратьями.

Экономист назвал бы этот результат неэффективным из-за упущенной возможности произвести изменение, единогласно признаваемое желательным. Результаты биологических процессов зачастую неэффективны просто потому, что нет никаких оснований для того, чтобы они не были таковыми. Результаты экономических процессов тоже могут быть неэффективными, но они на удивление часто являются эффективными, и нам есть что об этом рассказать.

Лучше всего оценить впечатляющую эффективность рыночной конкуренции можно, если посмотреть на некоторые примеры неэффективных результатов. Рассмотрим для примера пессимистическую гипотезу, что студенты, обучаясь в колледже, не узнают ничего хоть сколько-нибудь ценного. Тем не менее работодатели предпочитают принимать на работу выпускников колледжей, потому что они, в среднем, более толковые, чем те, кто в колледже не учился. Не посещение колледжа делает их умными, а скорее факт того, что они умные, позволил им выжить в колледже. Тем не менее если работодатели не знают иного способа отличать умных от не очень умных, то готовы платить более высокие зарплаты людям более образованным.

В этом примере студенты похожи на самцов райских птиц, работодатели на самок, а получение высшего образования на растущий длинный хвост — дорогостоящий способ приобретения чего-либо бесполезного, что тем не менее сигнализирует о ваших внутренних качествах. Предположим, что студенты могли бы договориться посещать в колледже только половину из тех занятий, что посещают в настоящий момент. Те, кто сейчас проходит четырехгодичное обучение, станут учиться два года вместо четырех; те, кто сейчас тратит восемь лет на получение докторской степени, потратят четыре года и получат степень бакалавра. При таком раскладе рейтинг студентов для работодателей не изменится, и каждый студент будет экономить половину стоимости своего обучения и сможет раньше выйти на рынок труда. Каждый студент выиграет от этого, и никто ничего не потеряет.

Но студенты колледжей, как и самцы райских птиц, печально известны своим мошенничеством, и соглашение не будет работать, поскольку каждый решит нарушить его положения и получить преимущество перед своими товарищами. В результате происходит неэффективный возврат к статус-кво.

Примеры этого имеются в изобилии как в мире животных, так и в мире людей. Рассмотрим популяцию крупного рогатого скота, что пасется на ограниченной территории. Если все животные согласятся в этом году есть поменьше, то трава восстановится быстрее, а в будущем у всех будет больше еды.

Возможно, все коровы и быки могут согласиться, что подобный компромисс полезен. Тем не менее каждое животное мошенничает, съедая чуточку больше, чем ему выделено в этом году, в уверенности, что его собственная дополнительная часть пищи не слишком повлияет на урожай следующего года. Увы, стадо большое, и эти незначительные эффекты суммируются. На следующий год голодают все.

Рациональное поведение не прививка против неэффективности. В каждом из наших примеров каждый индивид действует рационально: самец райских птиц, отращивающий хвост подлиннее, студент колледжа, продлевающий время обучения, корова, съедающая чуть больше обещанного. Если рациональность не может спасти нас, что же тогда может помочь? Замечательно, невероятно, волшебно, но ответ есть! При достаточно общих условиях, когда товары производятся и обмениваются на свободных и конкурентных рынках, где люди торгуют по рыночным ценам, экономическая активность приводит к эффективным результатам. Это тот факт, что имеют в виду экономисты, говоря о «невидимой руке».

В XVIII веке Адам Смит описывал экономического участника, который «преследует лишь свою собственную выгоду», но при этом «невидимой рукой направляется к цели, которая совсем и не входила в его намерения», и этой целью является благосостояние общества, которое экономисты называют эффективностью. Метафора прижилась, выдержав бесчисленное количество неправильных толкований. Говорили, что Смит был выразителем некоего религиозного чувства, веры в то, что Провидение управляет нашими делами. Еще чаще — в частности, совсем недавно с моим другом-физиком — замечали, что Смит имел в виду нечто вроде следующего: индивидуальная рациональность вкупе с безжалостным давлением естественного отбора (где рынок рассматривается как биосфера) должна служить общественному благу и конечному усовершенствованию видов.

Но если бы Смит имел в виду именно это, то он был бы неправ. Любая райская птица подтвердит это. На самом деле он имел в виду нечто гораздо более тонкое и гораздо более удивительное: индивидуальная рациональность в сочетании с конкуренцией и ценами приводит к эффективным результатам, то есть к результатам, в которых не осталось никаких неиспользованных возможностей для улучшения благосостояния всех и каждого. И это имеет место даже в том случае, если индивидуальная рациональность и конкуренция без цен редко приводят к таким желаемым результатам.

Теорема «невидимой руки» совершенно неочевидна, но она верна. В 1950-е годы экономисты Жерар Дебре и Лайонел Маккензи, работая каждый по отдельности, успешно переработали теорему в суждение чистой математики и строго доказали его. Их достижение является одним из величайших триумфов современной экономической науки. Вместе со своей современной формулировкой теорема «невидимой руки» приобрела современное название. Теперь она именуется первой фундаментальной теоремой экономики благосостояния, которую вкратце можно сформулировать следующим образом: конкурентные рынки эффективно распределяют ресурсы. Существует также вторая фундаментальная теорема экономики благосостояния, которая касается того обстоятельства, что существует множество различных способов эффективного распределения ресурсов. Вторая фундаментальная теорема гласит, что независимо от того, какого именно из многочисленных эффективных распределений вам хочется достичь, вы всегда можете добиться этого, проведя сначала соответствующее перераспределение доходов, а затем позволив конкурентным рынкам свободно функционировать. Важнейшей особенностью всех формулировок и доказательств этих теорем является существование рыночных цен. Без цен нет никаких оснований ожидать эффективных результатов. Я не вижу никакого аналога цен в «Происхождении видов» и делаю вывод, что эволюционная биология обладает лишь самым поверхностным сходством с рыночной экономикой.

У меня нет уверенности, что смогу полностью объяснить, почему теорема «невидимой руки» должна быть истинной. Тем не менее считаю, что могу в достаточной мере передать ее дух, чтобы разъяснить важнейшую роль цен. Следующие несколько абзацев будут несколько более сложными для восприятия, чем остальная часть этой главы, но чуть больше внимания со стороны читателя — и, думаю, что все станет понятно. Наградой будет возможность получить некое представление об одном из величайших интеллектуальных достижений человечества.

Предположим, что я назначаю вас руководителем американского сельского хозяйства. Установлено, что в Америке в этом году будет произведено 1,000 бушелей пшеницы, и ваша задача — обеспечить производство пшеницы наиболее дешевым из всех возможных способов.

Вас интересует общая стоимость всей пшеницы, выращенной в Америке. Но для ее определения вам необходимо принять во внимание другое понятие стоимости, которое мы называем предельными издержками производства пшеницы в любом взятом фермерском хозяйстве.

Предельные издержки представляют собой дополнительные издержки, которые возникают при выращивании одного дополнительного бушеля пшеницы. Это не то же самое, что средняя стоимость бушеля пшеницы, выращенной фермером, поскольку предельные издержки, как правило, варьируются от бушеля к бушелю. Для работы у фермера имеется ограниченное количество земли, и выращивание на ней двух бушелей может стоить в два и более раза дороже, чем выращивание одного бушеля. Для большей определенности будем считать, что выращивание одного бушеля пшеницы обойдется фермеру Брауну в 1 доллар, двух бушелей — в 3 доллара, а трех бушелей — в 7 долларов. Если фермер Браун засевает 1 бушель зерна, его стоимость составляет 1 доллар, а предельные издержки — 2 доллара за бушель (поскольку посев еще одного бушеля повысит его стоимость на 2 доллара, то есть с 1 до 3 долларов). Если он засевает 2 бушеля, то предельные издержки составляют 4 доллара (поскольку третий бушель увеличит его стоимость с 3 долларов до 7).

Теперь вернемся к вашей проблеме руководителя, который должен произвести 1,000 бушелей пшеницы как можно дешевле. Предположим, что предельные издержки фермера Брауна составляют 4 доллара за бушель, в то время как предельные издержки фермера Смита составляют 9 долларов за бушель. В такой ситуации можно сделать одну разумную вещь: скажите фермеру Смиту, чтобы он выращивал на один бушель меньше (что снизит его издержки приблизительно на 9 долларов), а фермеру Брауну посоветуйте выращивать на один бушель больше (что увеличит его расходы на 4 доллара). А все остальные фермеры продолжают выращивать столько же пшеницы, как и раньше, но их общие затраты сократились на 5 долларов.

Теперь, когда фермер Смит производит меньше пшеницы, его предельные издержки больше не составляют 9 долларов за бушель; возможно, они даже упадут до 7 долларов за бушель. Фермер Браун производит больше, таким образом, его предельные издержки возрастают, скажем, до 5 долларов за бушель. Еще раз повторив этот удачный ход, вы сможете сэкономить дополнительно 2 доллара, посоветовав фермеру Смиту сократить производство пшеницы еще на один бушель, а фермеру Брауну — увеличить производство на то же количество.

Вы можете продолжать играть в эту игру, пока предельные издержки у обоих фермеров — Смита и Брауна — не сравняются; тогда этот способ для них окажется бесполезен. Следующим шагом будет поиск других пар фермеров с разными предельными издержками и продолжение той же самой игры с ними. Общая стоимость производства не будет минимизирована до тех пор, пока вы не используете каждую имеющуюся возможность и пока предельные издержки всех фермеров не сравняются. Следует подчеркнуть: эффективность производства пшеницы требует, чтобы все фермеры имели одинаковые предельные издержки.

Оставим на время вопрос об эффективности и посмотрим, что же было выбрано каждым отдельным фермером, стремящимся максимизировать свою прибыль. На ферме Джонса предельные издержки производства составляют 1 доллар, если он выращивает 1 бушель пшеницы; 2 доллара, если он выращивает 2 бушеля; 3 доллара — если 3 бушеля и 4 доллара — если 4 бушеля. Текущая цена на пшеницу составляет 3 доллара за бушель.

В настоящий момент у фермера Джонса имеется 1 бушель пшеницы, засеянной в землю, и он подумывает о расширении своей деятельности. Он замечает, что если выращивает второй бушель, то может продать его за 3 доллара с предельными издержками всего в 1 доллар. Это звучит здорово, и он засевает второй бушель пшеницы. Надо ли засеять и третий? Если он сделает так, то может продать его за 3 доллара с предельными издержками всего в 2 доллара. И снова мудрое решение. С тремя бушелями, уже засеянными в землю, предельные издержки производства четвертого бушеля составят 3 доллара, и дороже этой цены пшеницу уже не продать. Итак, фермер Джонс перестает сеять, только когда уже имеет 3 бушеля зерна в земле и сталкивается с предельными издержками в 3 доллара. Подобно фермеру Джонсу так поступают и другие фермеры: они продолжают засевать пшеницу, пока предельные издержки не составят 3 долларов за бушель (рыночная цена пшеницы), а затем останавливаются. Одни фермы будут крупнее, другие — меньше (на ферме Смита предельные издержки не достигнут 3 долларов за бушель, пока не будет засеяно 7 бушелей пшеницы, поэтому он засевает 7 бушелей), но на каждой из ферм предельные издержки равны рыночной цене.

Теперь замечательная часть: каждый фермер, стремясь максимально увеличить только свою собственную прибыль, или, по словам Адама Смита, руководствуясь лишь своей собственной выгодой, сеет пшеницу до тех пор, пока его предельные издержки не сравниваются с рыночной ценой. Так как все фермеры имеют дело с той же рыночной ценой в 3 доллара за бушель, то они сеют до тех пор, пока не приходят к одним и тем же предельным издержкам. Но это — равенство предельных издержек на различных фермах —именно то, что было необходимо для наиболее дешевого производства пшеницы.

Подчеркнем, что никто из фермеров не заботится о минимизации общей стоимости пшеницы, произведенной каждым из них, — этой «цели, которая совсем и не входила в его намерения». Тем не менее каждый из них направляется к этой цели, словно невидимой рукой. Обратите внимание на ключевую роль цены единого рынка, с которой сталкивается каждый фермер. В погоне за личной выгодой каждый фермер сеет пшеницу до тех пор, пока его предельные издержки не сравняются с этой ценой. Только потому, что все фермеры продают пшеницу по одной и той же цене, все они приходят к одним и тем же предельным издержкам. Только это равенство предельных издержек гарантирует, что весь экономичный урожай пшеницы производится наиболее дешевым способом.

Сегодняшняя экономика не ограничивается одним только рынком пшеницы, а экономическая деятельность не ограничивается только производством. Суть фундаментальных теорем экономики благосостояния состоит в следующем: даже когда мы рассматриваем всю экономику с множеством товаров и видов деятельности, которые сложным образом взаимодействуют друг с другом, существование конкурентных рынков и рыночных цен является именно тем, что необходимо для того, чтобы гарантировать эффективные результаты.

Мир изобилует неэффективностью, и неподготовленный взгляд часто воспринимает это как результат «ожесточенной конкуренции» или «обезумевших рынков». Но теорема «невидимой руки» говорит, что если мы пытаемся найти источник неэффективности, то следует искать не в существующих, а в отсутствующих рынках. Мы должны разыскивать еще неоцененные товары, что зачастую означает товары, которые не находятся в чьей-то собственности.

Рассмотрим пример с загрязнением воздуха. Завод выделяет вредный дым, чем создает неудобства для своих соседей. Это может быть или не быть неэффективным. Завод полезен одним (его владельцам, людям, покупающим его продукцию, возможно, кому-то еще, кто взаимодействует с ним каким-то косвенным способом), но вреден другим (соседям). В принципе, можно оценить все прибыли и убытки в долларовом выражении (например, опросив соседей, сколько они готовы заплатить, чтобы избавиться от завода? Или сколько им надо получить от завода, чтобы перестать возмущаться соседством с ним?). В целом, завод может приносить больше пользы, чем вреда, а потому его расположение, вредные выбросы и все остальное будет эффективным. Но столь же вероятно, что он приносит больше вреда, чем пользы. И в этом случае его существование является неэффективным.

Что является основным источником этой неэффективности? Кто-то может сказать, что это следствие того, что у нас слишком много рыночного капитализма и невежественной погони за прибылью. На самом деле это следствие того, что рыночного капитализма у нас слишком мало: у нас нет рынка для воздуха.

Предположим, что кто-то обладает собственностью на воздух вокруг завода и может взимать плату за его использование. Завод должен будет платить за право загрязнения окружающей среды, а жителям придется платить за право свободно дышать. Это создает сильные отрицательные стимулы к тому, чтобы завод и дальше продолжал загрязнять воздух. Даже если бы воздух принадлежал самому владельцу завода, отрицательные стимулы остались бы теми же, так как, загрязняя воздух, он упустил бы возможность продавать чистый воздух соседям! Независимо от того, кто является собственником воздуха — хозяин завода, некоторые из соседей или отсутствующий «воздуховладелец», — завод, скорее всего, прекратит загрязнять окружающую среду. На самом деле не трудно показать, что завод будет продолжать загрязнять воздух только в том случае, если это приводит к эффективному результату.

Все это не означает, что организовать и поддерживать рынок воздуха совсем несложно или что это — практичный способ решения проблемы загрязнения окружающей среды. Суть примера заключается в том, что неэффективность возникает из-за отсутствия рынков. Везде, где есть неэффективность, можно смело заключать пари, что где-то на заднем плане прячется (или, точнее, не в состоянии спрятаться) отсутствующий рынок.

На африканских слонов охотятся из-за их бивней, которые ценятся очень высоко, и эти великолепные животные могут вскоре исчезнуть с лица земли. Хотя у этой проблемы может и не быть простого решения, причина ее проста: слоны не принадлежат никому. Собственник — любой собственник — захотел бы сделать так, чтобы слонов было достаточно, чтобы он мог вести свои дела и дальше. Спрос на говядину намного больше, чем спрос на бивни слонов, но скоту не грозит вымирание. Разница в том, что у скота есть собственник.

Точно так же у компаний-производителей бумаги есть все стимулы для восполнения лесов, которыми они владеют, и этим лесам не грозит исчезновение. Обеспокоенные экологи выступают за переработку макулатуры, чтобы для производства бумаги вырубалось как можно меньше деревьев. По иронии судьбы компании реагируют на снижение спроса на деревья, выращивая меньше лесов. Практика показывает, что переработка макулатуры ведет к тому, что лесов в мире становится все меньше.

Губернатор штата Колорадо (и отец известного экономиста) Рой Ромер недавно забавно высказался о пневмомашине для удаления опавших листьев. Он рассказывал, как однажды, прогуливаясь осенним днем, он видел, что денверские домовладельцы выдували листву со своей территории во дворы своих соседей. Из этого он сделал вывод, что проблема заключается в том, что у нас есть слишком много рынков и всем нам было бы лучше, если бы никто не стал покупать воздуходувки для листвы. Возможно, его сын мог бы возразить ему, что рынков также бывает слишком мало, если бы существовал способ призвать соседа к ответу за использование вашего дворика в качестве мусорного контейнера, проблема бы исчезла.

Хотя, возможно, в чем-то губернатор все же был прав: два отсутствующих рынка могут быть лучше, чем один. Мы знаем от Адама Смита, что лучшим выходом было бы существование рынков для всего. Но, учитывая тот факт, что рынка для «дворов в качестве мусорных контейнеров» не существует, возможно, было бы лучше упразднить и рынок для воздуходувок для листвы.

С другой стороны, описание губернатора кажется мне неправдоподобным. В моем районе соседи не сдувают листву из своих дворов на чужие газоны. А если бы кто-то так и поступил, то никто бы не стал делать для него одолжения: например, никто бы не стал следить за его почтовым ящиком, пока он в отъезде. На самом деле, здесь есть что-то очень похожее на рынок с платой за нарушение негласных правил. Даже без какой-либо формальной организации рынки обычно все же возникают именно потому, что они являются столь мощными инструментами улучшения благосостояния каждого из нас.

Сегодня нас повсюду призывают беречь хрупкое экологическое равновесие в природе, где каждое живое существо удивительным образом создано для того, чтобы занимать свою особую нишу, и где каждая частица взаимодействует в восхитительном хитросплетении с целым. Так давайте же беречь и столь же хрупкую структуру рынка, где совершаются такие чудеса, на которые не осмеливается даже сама Природа.