Глава 7
– Опять эту гадость! Как ее выпью – меня потом трясет! Ну сколько можно?! Две недели уже пьем! – Лебель сморщился и с отвращением медленно выцедил коричневую горькую жидкость из маленькой кружки.
– А какого демона ты медленно пьешь? – фыркнул Саргус. – Ты залпом, рраз! И в желудке! И все!
– Ну, покажи. Как ты – залпом! Давай! – Лебель с интересом воззрился на приятеля, скривившего рожицу, потом хихикнул, когда того едва не вырвало после заливки мерзкой жидкости в глотку.
– Глянь, Звереныш выжрал и даже не поморщился! – вздохнул Лебель. – Эй, Адрус, похоже, тебе даже понравилось! Может, добавки попросишь?
Щенок неодобрительно покосился на соратника и начал обстоятельно заедать гадкую жидкость куском лепешки. Вкус снадобья был совершенно отвратителен, настолько, что с души воротило. Сладко-горький, с гнилостным привкусом. А еще – приходилось зажимать нос, потому что пахла жидкость не менее отвратительно, чем была на вкус. Ощущение, что ее черпнули из придорожной канавы, в которую помочился табун лошадей, не оставляло даже после лепешки.
Чтобы выпить, приходилось зажимать все чувства в кулак, не думать о том, что тебя сейчас стошнит и ты выдашь все выпитое великолепным фонтаном, под ругань и угрозы своих «добрых друзей».
Так случалось, и не раз, но ничем хорошим не заканчивалось. Виновника заставляли вытереть испачканное, а потом все равно заставляли выпить дозу мерзкого снадобья.
Избежать «лечения» не было никакой возможности – проклятые дежурные зорко следили за процессом, и горе тому, кто попытается ускользнуть от процедуры. Самое меньшее – десять плетей!
Адрус не был в числе «слабаков», фонтанирующих, как горячие источники горы Алунг. Слава Создателю – желудок с трудом, но принимал колдовское зелье.
Две недели их поили жидкостью, которую применяли во время Изменения. Каждый день слегка лихорадило, впрочем, после потогонки, которую устраивали на занятиях, лихорадка быстренько улетучивалась, не выдержав издевательств над организмом хозяина. А они были самые что ни на есть издевательские. Никогда еще парни не получали такой нагрузки, как в Школе. Те несколько дней, что они провели, бесцельно болтаясь по казарме, валяясь в постелях, вспоминались, как сладкий сон, как что-то такое, чего не может быть по определению. Теперь все изменилось. Спали Щенки всего шесть часов. Можно было поспать еще и днем, в обеденный часовой перерыв, но в этот час нужно было еще и пообедать, переодеться для тренировок, и только тогда…
В общем, на дневной сон оставалось минут двадцать, не больше. Многие, почти все, не упускали этих минут. В конце обеденного перерыва девять из десяти Щенков валялись в тени казармы на травке и храпели так, что пугали птиц, пристроивших гнезда на стенах из красного кирпича.
Каждый раз дежурным приходилось поднимать учеников пинками, плетью, палкой, криками и руганью, какую Адрус, будучи домашним ребенком, не слышал никогда в жизни.
Честно сказать, о некоторых извращениях в отношениях между мужчинами и женщинами, между мужчинами и мужчинами он ранее даже и не слышал. Теперь – просветился по полной. Имперская цивилизация «развивала» людей во всех отношениях, не только в науке и военном деле…
Итак, для сна шесть часов, все остальное – учеба и поддержание существования измученного тела. Четыре часа занятия с учителем письма и чтения, остальное на боевые искусства.
За две недели почти каждый из учащихся получил хоть один перелом конечностей или носа, ушибы же никто не считал. Все ходили в синяках, некоторые, особо неповоротливые, с ног до головы синие, будто их сутками били палками, как пыльный ковер.
Сила и скорость парней росли, а вот умение было еще не на высоте, потому крепкие ребята дубасили друг друга, пропуская массу ударов, каждый из которых мог стать смертельным.
Оба преподавателя – и рукопашного боя, и мастер оружия – прекрасно все это понимали. И знали, что скоро кто-то из учащихся погибнет, да не один, а возможно, несколько – как только сила Щенков поднимется до определенного уровня. А она росла с каждым днем…
Лекари всегда были наготове, но ради лечения одних только синяков учащихся в лекарскую не водили. Только для устранения серьезных ран, переломов, вывихов и ушибов, когда заплывший глаз мешает заниматься, или распухшая рука не позволяет использовать ее по назначению.
Адрус не спал в обеденный перерыв. Все свободные минуты он использовал, чтобы учиться. Переписывал тексты, которые дал учитель – писали школяры свинцовыми карандашами, – читал свитки, выданные каждому поименно (за порчу – двадцать-тридцать плетей, в зависимости от настроения учителя, такое уже бывало), снова писал и думал, думал, думал…
Ему вполне хватало шести часов сна, и он не понимал, почему другие ворчат. Свежий, всегда бодрый, нечувствительный к боли (как казалось со стороны) Звереныш вызывал зависть, уважение и ненависть у своих соратников.
Адрусу было плевать и на то, и на другое, и на третье. Звереныш поставил себе цель – стать самым лучшим, самым эффективным убийцей, каким можно стать в этой Школе. Выйти из Школы Псом, добраться до Императора, и уже тогда…
Что тогда – он пока не придумал. Но точно знал – Императору жить не следует. Как и его Империи. Когда-нибудь должно было случиться так, что в плоть Империи проникнет паразит, который убьет ее раз и навсегда. И Адрус хотел стать этим паразитом.
Уничтожить, отравить, разрушить мерзкое государство! Сделать так, чтобы этот народ уничтожил сам себя!
Как это сделать, Щенок пока не знал, но был уверен – узнает. И сама Империя сделает так, чтобы он добился результата.
Да, это было что-то вроде мании, болезненной, навязчивой идеи разрушения, но она помогла выжить Адрусу на корабле работорговцев, помогала выживать в Школе и, наверное, поможет жить дальше. Так может, не все мании так уж и бесполезны?
Обучение военным искусствам было для него довольно простым. Адрус с лету схватывал знания, у него легко получалось все то, что ему показывал мастер боя, – с первого раза, без долгих проб и ошибок.
Да, получалось пока грязно, да, не все сложные удары и связки он делал совершенно без помарок, но достаточно было нескольких тренировок, и новый навык укладывался в голове аккуратным кирпичиком. Руки, ноги, все тело действовало уверенно, с каждым движением совершенствуя свое мастерство.
Возможно, в этом помогало таинственное горькое снадобье, которое каждый день давали Щенкам, но, скорее всего, все вместе – снадобье, природная сила и координация Адруса, с яростной, фанатичной готовностью сделать все как надо. А еще то самое безумие, подчинившее организм Звереныша, перестроившее его так, что он превратился в совершенный, эффективный механизм для убийства, высвободив из глубин мозга резервы, которые природа и Создатель заложили в человека.
Со времен глубокой древности было известно, что иногда люди в состоянии душевного волнения, безумия совершали невероятные деяния, которые никогда бы не сделали, будучи обычным человеком.
Мать, освобождая свое дитя из-под колес извозчика, поднимала телегу, нагруженную тяжеленными бочками. Воин, в порыве боевого безумия, разбрасывал, уничтожал десятки воинов неприятеля, не чувствуя боли, усталости, страха, чтобы потом умереть воспетым в песнях сказителей и остаться в веках героем эпоса.
Безумие Звереныша было полезным, и лишь два обстоятельства заботили Адруса больше всего, заставляя думать об этом дни и ночи – как совсем не сойти с ума и как вызывать боевой режим усилием воли, не дожидаясь, когда противник пнет в зад или скажет обидные слова. С первым обстоятельством он ничего сделать не мог – против воли Создателя не попрешь, а вот над вторым работал днями напролет. Ему совершенно необходимо входить в боевой режим так же просто, как дышать.
Пока что Адрус этого добиться не смог. В боевом режиме он был лучше всех своих соперников-соратников в силе и скорости настолько, насколько превосходит их всех тренированный Пес, прослуживший в охране Императора десять лет, но в обычном состоянии – ничего особенного, просто крепкий парнишка с хорошей памятью, с лету усваивавший уроки. Мало ли таких? Каждый второй. По крайней мере, в Школе.
Понятно, что состав школяров был неоднородным. Находились и те, что пытались затратить как можно меньше усилий, те, кто, к примеру, останавливался и не повторял движения вместе со всеми тогда, когда на них не смотрел преподаватель. Работали на тренировочной площадке не в полную силу, ленились, хитрили – как и все люди, которых из-под палки заставили делать то, что они не особо хотели. И даже совсем не хотели. Кто с детства хочет стать бессердечным, безжалостным убийцей? Кто мечтает стать рабом, который убивает врагов хозяина, не спрашивая – за что тем такая напасть? Кто хочет с детства стать злобным цепным псом, работа которого заключается в том, чтобы рвать людей, не рассуждая, кто перед тобой – мужчина, женщина или ребенок? А ведь Щенков готовили именно к этому. Потому недобросовестное выполнение тренировок было своеобразным протестом, тихим бунтом.
Заканчивалось это дурно – одному из таких бунтарей как-то выдали двадцать плетей, превратив его спину в кровавую подушку. А пороть заставили приятеля этого самого парня – мастера подмечали, кто с кем дружит, используя любую возможность натравить друг на друга.
Другому на глазах у всех мастер деревянным тренировочным мечом перебил обе голени, и парень из потомственных рабов вопил на весь плац, перекрывая своим криком сигнальный горн. Впрочем, как и раньше, к ночи все травмированные и поротые были здоровы, и только больше, чем обычно, хотели есть и пить. Лечение магией использует ресурсы организма, съедая жир, жизненную энергию, и, чтобы ее восполнить, нужно хорошо питаться.
Вообще-то всего двух дней хватило, чтобы самые упертые поняли – от взгляда мастера не укроется ничего, и отлынивать от учебы себе дороже – это ведь не в родительском доме, где мама пожурит, отшлепает, и ты со спокойной совестью побежишь дальше, забыв обо всем происшедшем. Здесь ошибок не прощали. За каждую нужно было платить, иногда самой жизнью.
Про свое обещание сходить в храм и помолиться Создателю Адрус совершенно забыл. Да и когда идти, если все дни забиты до предела и больше предела? Когда за неделю всего полдня свободного времени?
Лишь на седьмой день недели все учащиеся могли отдыхать после обеда, занимаясь своими личными делами. Слава Создателю, после того, как Щенки прошли Ритуал, они были избавлены от стирки, уборки – все делали наемные работники. Нужно было лишь оставить грязное барахло в корзине возле постели, и волшебным образом через некоторое время вместо грязной одежды появлялась чистая – выглаженная и заштопанная.
Конечно, волшебства тут не было и в помине, все хозяйственные работы делались так, чтобы учащиеся не контактировали с обслуживающим персоналом, в то время, когда Щенков не было в казарме. Потому никто не видел – кто приносит одежду, кто подметает казарму и кто стирает пропотевшую на тренировках одежду. Да и зачем смотреть на этих людей? Кому они интересны, слуги? Чуть выше рабов…
В общем, на седьмой день недели, с обеда до отбоя, учащиеся были предоставлены сами себе. Хочешь – спи, хочешь – броди по территории Школы, везде, за исключением тех мест, куда Щенкам ходить запрещалось. Но их было немного – помещения для прислуги и еще кое-какие здания, вроде складов и административного корпуса.
Старшие, полупсы, могли в этот день посещать столицу – им выдавали денег, и под присмотром командиров парни могли сходить на рынок или в бордель, о чем мечтал каждый, если не считать Звереныша, – сумасшедший, одно слово!
Конечно, в город выходили не все, только достойные, те, кого отпустили командиры, но на третьем году обучения нерадивых учеников уже не оставалось. Они или становились ревностными учащимися, или умирали – Школа эффективно отсеивала или перевоспитывала всех, кто в нее попадал. Жестко, даже жестоко, но из обычных подростков здесь делали лучших убийц в мире.
Так говорили в Империи и так считали они сами. До тех пор пока не встречали соперников, равных себе по силам…
Ничего этого Адрус пока не знал. Старшие школяры с младшими не общались – не потому, что не хотели – это не приветствовалось системой обучения. Ни к чему новичкам знать то, чего знать пока не надо. Более того, за разговоры и контакты между старшими и младшими можно было угодить под плети, об этом предупредили в самом начале обучения. Первый же, кто задал вопрос – почему так? – получил пять плетей. Больше спрашивать никто не решился.
Новички быстро привыкли к тому, что задавать лишние вопросы себе дороже. Приказали – выполнил. Не выполнил – получи наказание. Хорошо выполнил – получи поощрение.
Пока что поощрением являлись всего лишь похвалы, но обставлялось это так, чтобы каждый мечтал стоять перед строем и удостоиться благодарности мастера.
Адрус не раз получал похвалы, но каждый раз, когда стоял перед строем, замечал неприязненные и завистливые взгляды своих соратников. Многие из их Звена, и не только, искренне ненавидели Звереныша, и то обстоятельство, что его хвалят, лишь подливало масла в огонь.
Иногда Адрус начинал думать, что его хвалят даже не из-за особых успехов в занятиях – ничего особо выдающегося, на его взгляд, в них не было, а лишь для того, чтобы разжечь неприязнь в рядах школяров, заставить их ненавидеть более удачливого товарища. Зачем это делалось – он понять не мог, хотя много размышлял на эту тему, перед сном, обедая, и даже тогда, когда в очередной раз вместе со всей группой бежал вдоль стены Школы, держа на плечах здоровенный чурбан, отполированный руками сотен и сотен школяров, ушедших в историю Школы.
В конце концов, Адрус пришел к выводу, что учителям нужен объект поклонения и ненависти – те, кто поклоняется «герою», будут стремиться стать похожими на него, а значит, постараются поднять свой уровень как можно выше.
Те же, кто его ненавидит, мечтают набить морду, занять его место в иерархии небольшой стаи волчат, тоже будут поднимать свой уровень! А разве не это является задачей каждого учителя?
Вот только никто не спросил, каково это «образцу» – быть объектом поклонения и ненависти.
Адрус ни с кем не дружил. Он не испытывал тяги к установлению более близких отношений – вообще никакой. Это было странно, но укладывалось в рамки его безумия. Зачем безумцу, одержимому, друзья? Он сам по себе, он самодостаточен, ему не нужны другие, чтобы почувствовать себя сильнее. Он и сам сила!
Чутье Звереныша говорило: «Стоит тебе с кем-нибудь подружиться, и они используют это против тебя!» Тот, кто дружит, уязвим, ведь его слабое место – друзья. Звереныш не мог позволить себе быть слабым. В этом страшном мире ценят только силу и жестокость, так надо стать самым сильным и самым жестоким, чтобы победить других сильных и жестоких! После Ритуала, после того дня, когда новичков ломали, заставляя привыкнуть к мысли, что им придется убивать, делать это, не раздумывая, всех, на кого укажут, Щенки успокоились, повеселели, расслабились. За недели спокойной жизни забылись кровь, смерть, невзгоды. Но Звереныш знал, что это спокойствие обманчиво. Он именно знал, что люди, однажды устроившие страшную экзекуцию, продолжат свое дело, чтобы закрепить достигнутый результат. И это будет сделано не раз и не два, а много раз, пока каждый из учеников навсегда не усвоит эти уроки и превратится в неразмышляющего, бездумного, верного убийцу, совершенное оружие в руках Императора. И высшая степень подчинения – убивать по приказу Императора того, кто ближе всех на свете – отца, мать, друга.
Насчет родственников у Щенков было слабовато, а вот друзей тут, в Школе, уже хватало.
– Полупсы сегодня в город пойдут! – Лебель цыкнул сквозь зубы, проследив, как плевок пролетел рядом с полосатой мухой, зависшей возле лица Саргуса, развалившегося на траве. – Я бы тоже сходил!
– Эй, эй – ты чего расхаркался! – возмутился Саргус, вытаращив глаза. – Совсем обнаглел! Звереныш, тресни его по башке! Ты все равно сумасшедший, тебе ничего за это не будет!
– Не мешай. Он изучает историю Империи! – хмыкнул Лебель. – Он на нас плевал!
– Я вижу, что это ты на нас плюешь! – не унимался Саргус. – Вот все-таки дурной ты парень, Лебель, и глупый! Вот что бы ты делал в городе, если бы пошел туда?
– Купил бы чего-нибудь вкусненького на рынке. Потом бы в бордель пошел! А чего еще-то? Эй, Адрус, а ты бы что в городе делал? Пошел бы в бордель? Эй, Звереныш! Вот же статуй демонов, а? Ну чего ты молчишь все! Поговори с друзьями, неужто неохота с друзьями потолковать! Брось ты эту дрянь! Тьфу!
– Не трогай ты его… он не в себе. Пусть читает. Ну вот… согнал парня! Иэххх… Вот надо тебе было, а? В кои века он с нами решил посидеть!
– Мда… а я что? Я просто хотел поговорить… я что, гнал его? Слушай, ты же в одной с ним деревне жил, он что, всегда был ненормальным? Ну… я имею в виду, он всегда как-то отличался от остальных парней?
Саргус задумался, сорвал травинку и задумчиво покачал головой:
– Не-а… парень, как парень. Ни с кем особо не ругался, пару раз дрался, ну… так, немного, с соседским мальчишкой. Рыбачил с отцом. Ничего особенного! Семья, правда, у них немного странная… была. Убили их всех. Как и моих…
– И моих… – Лебель скривился, тяжело вздохнул. – Странно так все! Подумаю об Императоре, представлю себе его лицо, и… мне хочется сделать для него все на свете! У меня руки начинают трястись, как я его люблю! Ты знаешь, я и отца с матерью так не любил! Никогда! А ведь это отсюда приплыли рабовладельцы, это они сделали так, чтобы мы оказались здесь, убили моих родителей… а теперь как подумаю об этом, и мне кажется, что… не могу объяснить… как бы это лучше сказать… ну, что это для блага Империи, для блага Императора. И что это правильно! Ты представляешь?! ЭТО правильно?! Как так может быть?! Ну – как?
– У меня то же самое. И понимаю, что это магия, а сделать с собой ничего не могу. Прикажет – я себе глотку перережу! Точно это знаю, уверен. Магия, да!
– Я вот подумал как-то… пойду в город, когда меня отпустят, как полупсов, и… сбегу! А что? Убегу куда-нибудь подальше, небось не найдут! И знаешь, что было?! Я чуть сознание не потерял! У меня так голова заболела, меня затошнило, я чуть не сдох! Помнишь тогда, на тренировке – я еще по башке мечом получил?
– Помню. Я думал, ты просто зазевался…
– Какое там – зазевался! Мы как раз блок отрабатывали, от удара сверху, я и задумался, мол, сбегу, при первой возможности, обучусь всему и сбегу! И тут меня как мешком с мукой по башке – рраз! У тебя не было такого?
Саргус покосился на приятеля, помолчал, будто решаясь, и, воровато оглянувшись по сторонам, кивнул.
– Было. Честно сказать, я и сам подумал то же самое. И меня тоже стукнуло по голове! Я думал, это от того, что нас загоняли по полосе препятствий, вот. Перетрудился. Думал, это только у меня такое. Не хотел никому говорить – мало ли… страшно. Накажут. Или выгонят. Продадут на рынке – неизвестно, куда еще попадешь. В шахту какую-нибудь. Местные говорят – все точно, три-пять лет, и трупы. Долго под землей не живут. Вот. Как думаешь, почему это случается, как про побег подумаешь?
– Да ясно все, я теперь понял, – Лебель вздохнул. – Магия. Это сильнее цепей. Если мы сбежим, то нанесем ущерб Императору. А мы не можем ему навредить, не хотим. И вот когда мы хотим сбежать и одновременно любим Императора, не хотим сделать ему зло, тогда и получаем «мешком» по башке. В общем, о побеге не стоит и мечтать.
– Интересно, а если Император умрет? Да живет он вечно! Мы освободимся от цепи? Неужели им придется заново нас заколдовывать?
– Сомневаюсь. Точно не знаю, но учитель что-то говорил про это дело, помнишь? Мол, служим мы не человеку-императору, а Императору, символу Государства. Я тогда не понял, что это такое, но запомнил, думаю – потом спрошу. И забыл. А сейчас вспомнил. Хотел у Адруса спросить. Он хоть и сумасшедший, но умны-ы-ый! Как учитель. Ага.
– Ты чего его все достаешь? Он как-нибудь обидится, и так тебе врежет! Пожалеешь!
Лебель с улыбкой покачал головой:
– Не врежет. Я ведь любя! Он мне нравится, хоть и спятил. Обидно немного… я к нему всей душой, а он плевал на меня! Сам по себе! Ни с кем не дружит, ни с кем не ругается. Встал, ушел, и все. Себе на уме! Он не станет меня бить – знает ведь, что я за него. Он так-то хороший! Заметь – набрасывается, если только кто-то первый на него лезет, оскорбляет или бьет. А так никого не трогает, не обижает, а ведь мог бы.
– Слушай, чего к нам Звеньевой идет? Ох, не люблю я этого! Когда начальство тебя замечает – жди беды, точно!
– Где?! Точно! – Лебель проворно вскочил, пнув ногой Саргуса. – Лучше встань, а то докопается! Прошлый раз помнишь, чего было, когда Шевеш его не заметил? То-то же…
– Где Звереныш? – Звеньевой холодно и надменно осмотрел двух приятелей, будто подозревая в сокрытии Адруса, и повторил вопрос: – Спрашиваю, где Звереныш? Вы оглохли, что ли?
– Нет, Звеньевой! Нет, не оглохли! – в один голос ответили оба парня, и Лебель покачал головой. – Не знаем! Сидел тут, потом ушел! Он не любит с нами сидеть, все больше один!
– Где обычно сидит? Куда ходит?
– В разных местах… может, в казарму пошел? Я не видел.
– Не видел? – Звеньевой мрачно посмотрел на Лебеля, потом на Саргуса и неожиданно приказал. – Найти. Чтобы был здесь через триста ударов сердца. Не найдете – оба получите по пять плетей! Бегом! Отсчет начат!
Парни сорвались с места и помчались туда, куда ушел Адрус. Уже на бегу Саргус скорчил физиономию:
– Ты на хрена не сказал, куда пошел Адрус?! Зачем изображал, что не знаешь?! Вот щас нарвемся на плети, тогда узнаешь, как языком зря трепать!
– Я что, должен был предать его?! – тоже скривился Лебель. – Сам не знаю, зачем врал! Думал, может, он отстанет!
– Придурок! Ты хоть раз видел, чтобы они от нас отстали?! Беги теперь, болван! Быстрее!
Парни забежали за угол административного здания и с облегчением увидели Адруса, сидящего у стены, за кустом цветущего тамариса. Он будто спал, закрыв глаза, неподвижный, как статуя, но когда парни приблизились к нему на пять шагов, открыл глаза и уставился на гостей немигающим жестким взглядом:
– Чего вам?!
– Это… Звеньевой! Тебя требует! Скорее! Бежим, а то нам плетей дадут! И тебе! Нам сказали найти тебя! – выпалил Саргус и повернулся бежать. Не успел он сделать и двух шагов, как его обогнал Адрус. Через минуту все трое неслись по плацу, топая тяжелыми башмаками, как лошади копытами.
Звеньевой с легкой презрительной улыбкой смотрел на то, как к нему приближаются посланцы со Зверенышем, и думал о том, что если бы все проблемы решались так легко – мир был бы гораздо совершеннее! А еще он думал о том, что парни эти еще сырые, и что нужно не менее года, чтобы выбить из них дурь и заставить понять, что приказ командира – все равно, что приказ бога. И еще о том, что они должны понять – вранье наказуемо! То, что парни врали, было видно с первого взгляда. Зачем – это другой вопрос. Пока не важный.
Щенок не удивился, что его вызвал Звеньевой. Он приучил себя не удивляться, ведь от этих людей и от этого мира можно ожидать что угодно, и если удивляться каждому событию – совсем сойдешь с ума. Он лишь молча смотрел на человека в черном, одного из тех людей, которые по непонятной прихоти богов распоряжаются его судьбой, и ждал, что тот скажет.
Звеньевой выслушал доклад Щенка о прибытии по приказу, выдержал паузу, долженствующую показать ничтожность его, Адруса, сущности, потом сказал, с оттенком надменности в гулком, привыкшем к командам, голосе:
– Приказ Вожака. Ты должен посетить храм Создателя и побеседовать с настоятелем. Исполнить сейчас!
Звеньевой повернулся и пошел прочь, будто забыв о стоящих навытяжку парнях, а те переглянулись, ошеломленные, непонимающие.
– И ради этого мы бегали?! Зверек, что за ерунда? Зачем тебе в храм?
– Видимо, Вожак заботится о моей душе, – невозмутимо заметил Адрус. – Когда я сдохну, моя душа должна отправиться в рай, а после отдыха в раю – в новое, хорошее тело! Как это сделать без договора с Создателем?
– Богохульник! – прыснул Саргус. – Договор с Создателем! И как ты будешь заключать этот договор? Он спустится к тебе на скамью?
– Узнаю, как схожу, – уголком рта улыбнулся Адрус и пошел туда, где за плацем вдали сиял на солнце золотой купол храма Создателя.
– Узнааю, как схожу-у! – передразнил Лебель. – Вот же парень, а? Я в прошлую зиму снежного мужика лепил, так тот был гораздо теплее, чем этот человек! Тьфу! Ты видел, он почти улыбнулся? Считай – он полчаса хохотал, валяясь по траве!
– Это… Леб… ты его поменьше доставай. У него отчего голова больная такая стала… он отца с матерью очень сильно любил. Папаша у него хороший был… а мать – знаешь, какая красавица?! По ней все мужики с ума сходили! Но боялись. Пришибет! Папашка воином раньше был, здоровый – аж жуть! Бревно на плечо положит и идет с ним! А это бревно четверо мужиков еле-еле подымают! Как его зануссы сумели одолеть – даже не понимаю!
– Чего там понимать? Бой, есть бой… ты же знаешь. Все бывает. А то, может, и спящего зарезали! Они же подлые, работорговцы! Когда-нибудь я убью того, кто нас сюда привез! Вот выйду из Школы и убью!
– Сомневаюсь, – печально помотал головой Саргус. – Эти твари живучи. Если он до сих пор жив, значит, не все так просто. Но вообще-то я бы тоже отрезал голову этой работорговой гадине!
* * *
Толстяк в испачканном краской длинном одеянии мазнул доску, полюбовался сделанным, с сожалением отложил кисть и деревянную пластинку, на которой смешивал краски. Вытер руки тряпкой, встал, немного помедлил и пошел к двери, за которой ему послышался звук колокольчика. В храм кто-то вошел, и надо посмотреть, кто именно. Украсть там нечего, да и некому воровать – воров в Школе просто уничтожали, как тараканов, так что особой необходимости следить за прихожанами не было. Но разве не должен настоятель храма, суть глас Создателя, поинтересоваться, зачем человек пришел к Богу? Узнать у того, нет ли у посетителя желания приникнуть к источнику мудрости в лице одного из тех, кто чист душой и весь направлен на поиски духовного смысла жизни?
Атрап Сетулькар как-то сказал эти слова Вожаку во время очередного чаепития, и тот расхохотался, что бывает весьма редко, на памяти Атрапа всего раза четыре или три. «Это ты-то источник мудрости?! Это ты-то чист душой?!» – повторял Вожак, хохоча, как сумасшедший, и затих только тогда, когда Атрап невозмутимо заявил, что среди «демонов» на территории Школы он, Атрап, наверное, единственное незапятнанное существо, не считая крыс, живущих под продовольственным складом.
В тот раз они с Вожаком едва не поругались. Впрочем, не в первый уже раз. Настоятель не раз думал о том, что же все-таки связывает его, миролюбивого, любящего жизнь человека, и Вожака, у которого руки по локоть в крови, который убил за свою жизнь столько людей, что из их черепов можно сложить памятник высотой с храм божий? Может, Атрап подсознательно хотел перевоспитать Вожака, сделать его добрее, терпимее по отношению к ученикам? Или ему с Вожаком просто интересно?
У Лагана острый ум, хорошее чувство юмора, а то, что он убийца, в этом ведь совсем не его вина, ведь так? Виноват Император, проклятый мерзавец, убивший родителей, всю родню Атрапа…
Ни разу за двадцать лет Атрап не выдал даже намеком, что ненавидит Венценосного. Он тут же потерял бы место настоятеля школьного храма, а возможно, потерял бы и саму жизнь – любой Пес перегрыз бы горло за свое «божество», одетое в белый мундир, раскрашенный золотыми узорами.
После яркого света мастерской полутьма храма не позволила настоятелю сразу увидеть, кто пришел. Тем более что парнишка встал в правом углу зала, сделавшись незаметным, напоминая барельеф на старой храмовой стене – такой же неподвижный и холодный, будто был сделан из камня. Он не вздрогнул, когда распахнулась дверь за алтарем, и лишь внимательно следил за тем, как к нему подходит толстяк, ничем не напоминающий служителя храма. Ведь как должен выглядеть настоятель – богатые, вызолоченные одежды, диск Солнца-Создателя на груди с блюдо размером! А тут невысокий толстячок с добродушным щекастым лицом, в грязном, заляпанном краской одеянии! Уж не слуга ли он?
– Привет! – Атрап постарался извлечь наиболее радушную улыбку из своего арсенала, и слегка поувял, когда та отскочила от холодного лица парня, как булыжник камнемета от стены крепости. Но не пал духом. Негоже падать духом «Гласу Создателя»!
– Пойдем за мной, – толстяк поманил Адруса пухлым пальцем, и когда тот остался стоять на месте, нетерпеливо сказал, сморщив курносый нос. – Да не стой ты, пойдем! Я настоятель. Это ко мне тебя прислали. За мной!
Уже не оглядываясь на парня, Атрап пошел туда, где проводил большую часть своей жизни, в светлую, открытую солнцу мастерскую. Чтобы оборудовать это помещение, он вынужден был интриговать, улещивать, подкупать Управление Храмовых Дел, чтобы те выделили дополнительные деньги из Императорского фонда обеспечения воинских храмов.
Самым сложным делом было обосновать – зачем ему столько дорогого оконного стекла, и к чему храму дополнительные ремонтные работы. Пришлось пообещать часть выделенных денег отдать казначею фонда, иначе не видать бы ему финансирования.
Постоянное нытье, что денег в фонде нет, что Император снизил расходы на обеспечение, Атрап слышал на протяжении десятков лет, и каждый раз с огромным трудом выбивал из Управления те деньги, что ему были нужны. Хорошо хоть жалованье выдавали вовремя. А ведь многим задерживали, говоря: «Вам подают на храм прихожане, а вы еще и с нас требуете!» Может, для обычных храмов, в обычной воинской части, это было и справедливо, но что можно взять с учеников Школы, которые и денег-то никаких не имели, а если какие-то медяки и серебрушки у них заводились, то они несли их не в храм, а в бордель! И это справедливо – до Создателя еще далеко, грехи можно успеть замолить, а вот девку хочется всегда!
Атрап остановился перед станком, на котором было натянуто полотно. Оно изображало закат на море – корабли, бухта, солнце, садящееся за горизонт, блики последних лучей на темной воде, лодка, которая отвозит подгулявшую компанию матросов на судно, стоящее на рейде. Покой, умиротворение… Атрап любил море. Если бы не судьба – он жил бы сейчас на берегу моря, во дворце, сидел бы на террасе, обдуваемый соленым ветром, и рисовал, рисовал, рисовал…
– Как тебе картина? – неожиданно спросил настоятель. – Нравится? Что чувствуешь, глядя на нее? Покой? Тишину? Чувствуешь запах водорослей? Плеск волны? Что ты вообще чувствуешь?
Глаза паренька сузились, и на мгновение лицо дрогнуло, будто от боли. Он помолчал, потом медленно спросил:
– Это корабль рабовладельцев?
– Вот оно что… – сочувственно кивнул настоятель. – Он напомнил тебе о плохом. Нет, Адрус… ведь тебя так звать, да? Адрус? Так вот – это честный торговец, никакой не рабский корабль. Рабские больше, у них сильное вооружение, три мачты. А тут две мачты, и он не такой большой. Эти суда ходят вдоль побережья, перевозят товары, которые нужны городам. Ты ведь представляешь, как устроена Империя? Самые крупные города – вдоль побережья, как цепочки ожерелий. В центре горы – там рудники, плавильные мастерские, угольные, самоцветные и золотоносные шахты – в общем, все, что нужно городам. Вокруг гор – равнины, на них выращивают зерно, скот, пататы. Города же, как паразиты, жрут, пьют, собирают налоги, содержат армию, флот – все, как полагается. Вам уже рассказывали, да? Как все устроено? Ну вот… Присядь сюда. Не стесняйся. Ты ведь не торопишься? Сегодня у тебя свободный вечер, почему бы не посвятить его общению с Создателем? Ну да, да, с Создателем, я ведь как-никак его голос! Проводя время со мной, ты проводишь его с Создателем. Итак, начнем с начала. – Атрап улыбнулся. – Глупо звучит, да? А с чего еще начинать-то? Есть хочешь? Да ладно, ладно – в таком возрасте всегда есть хочется! Особенно, когда тебя так гоняют, как ваши негодяи-командиры! Вот плюшки, сейчас я налью тебе горячего отвара травки, пей, ешь! Любишь сладкое? Нет? Я смотрю, ты молчун. Давай, пей… ну чего застыл? Тебе приказывать нужно? Чтобы пил? Эх, ребята, ребята… что в мире творится… когда это все закончится? Когда Создатель возьмет, да и сотрет род людской с этой проклятой земли?! Как думаешь? Когда?
– Никогда. – Лицо парнишки исказилось в гримасе боли, щека задергалась, и он побледнел, как мел. – Никогда! Потому что он бессилен! Он ничего не может! Или сам все это делает. Сам! Он! Зло!
– Вот оно как… – Атрап кивнул, будто подтверждая свои мысли, положил на стол пухлые руки, так до конца не отмытые от краски, прикрыл глаза. – Сильно тебя прижало, да. Ненавидишь весь мир?
– А за что его любить? – мрачно спросил Адрус, не притрагиваясь к угощению. – За что?
– А Императора любишь? – неожиданно спросил настоятель, наблюдая за лицом парнишки. Оно вдруг окаменело, взгляд застыл, будто у зверя, скрадывающего добычу.
– Я люблю Императора! Я готов отдать за него жизнь! – голос Щенка был холодным и бесстрастным. И Атрап не услышал ни одной нотки радости предвкушения гибели за Императора.
– Врешь! – усмехнулся настоятель. – Я не знаю, как ты это сделал, но ты обошел Ритуал. Понимаешь, какая штука… я чувствую людей. Это мало кто знает, но тебе скажу – я маг, но слабый. Я могу лечить, но особым образом, так, как никому не нужно в этом мире. Я лечу головы людей. Их мозги. И чувствую, когда говорят неправду. Только не убивай меня, хорошо? Только тебе скажу – я ненавижу Императора так же, как его ненавидишь ты. Ты ведь ненавидишь его. Выдохни, ничего не случилось. Я скажу Вожаку, что с тобой все в порядке, не беспокойся.
– Зачем? – Адрус расслабился, в голове зазвенело, будто кто-то врезал по ней тренировочным деревянным мечом.
– Что – зачем? Зачем я это делаю для тебя? – серьезно спросил настоятель. – Потому, что ты ненавидишь Императора.
– А разве его здесь не любят?
– Кого – Императора? Не все любят. Много таких, что и не любят. Например – я. Многие, ох, многие не любят… Расскажешь, почему ты не любишь Венценосного? Вернее, почему ты его так ненавидишь?
– Из-за него погибли мои родители! – лицо Адруса снова исказилось, задергалась щека, левый глаз прищурился, будто его стянуло судорогой.
– Из-за него? – искренне удивился настоятель. – Поясни! При чем тут Император? Насколько я знаю, тебя захватил один из рабовладельцев. Император тут никакого участия не принимал.
– Принимал! Эта проклятая империя принимала! Это здесь по закону можно иметь рабов! Это здесь люди ничто, и можно делать с ними все, что угодно! Это при его согласии совершается все зло!
– Вот как… Создатель виноват… Император виноват… а люди, люди тоже виноваты?
– Да! А разве не виноваты?! Разве ты не знаешь, что здесь человек считается нищим, если у него нет раба?! Людей все устраивает, они ходят на рынок, покупают себе мальчиков, девочек, развлекаются, радуются жизни – это что, они не виноваты?! Люди заслуживают того Императора, который ими правит! Значит – он виноват! Значит, его нужно убрать!
– Ну, хорошо, вот убрал ты этого Императора. Убил его, например. И дальше что? Дальше?
– Ну… это… не знаю! – через силу сознался Адрус. – Не знаю. Пока не думал над этим. Потом подумаю.
Парень помолчал, потер запястьем лоб и вдруг спохватился:
– А ты почему его не любишь? Императора? Почему я должен тебе верить?
– А ты и не должен мне верить. Ты не должен верить никому, если хочешь достичь своей цели! – настоятель нахмурился и жестко добавил: – Почему ты так быстро сознался? Почему признался, что ненавидишь Императора? Ты ведь первый раз меня видишь! Почему ты мне поверил, глупый щенок?! Ты что, не понимаешь, что после твоего признания ты подлежишь уничтожению, как опасный зверь? Молчи! И не двигайся с места! Ты быстрый, но я успею тебя убить. Стоит мне только нажать вот на эту доску! И у тебя в затылке будет арбалетный болт! Опять поверил? Хе-хе… расслабься… шучу. Я только показал тебе, как это могло бы быть, если бы я работал на Вожака, на Императора. Но я не работаю на них. С Вожаком мы дружны много лет, но это ничего не значит. У него свои убеждения, у меня свои. Я не одобряю то, что происходит в Империи, но ничего не могу с этим поделать. Пока не могу. А ненавижу я Императора за то, что он уничтожил и моих родителей, лишил меня всего, что мне досталось бы от моей семьи – поместий, денег, всего того, что род Сетулькаров накопил за сотни лет!
– За что? Почему он их убил?
– Они участвовали в заговоре, хотели отстранить его от власти, вместе с другими заговорщиками поставить на трон своего Императора.
– Хорошего?
– Хорошего, – усмехнулся Атрап. Наивный мальчик, ну какой наивный! Хороший мальчик. Нужный мальчик.
– А есть такой на примете? – серьезно осведомился Адрус, и Атрап едва удержался, чтобы не улыбнуться.
– Найдем, какие проблемы?! – бодро заявил настоятель, незаметно переведя дух. Все шло как надо, все хорошо. Главное – не умер в самом начале разговора, а ведь мог! От смерти его отделяли десять пядей стола, и один миг. Атрап сомневался, что он смог бы справиться с тренированным убийцей, впавшим в боевое безумие. Он бы и в молодости с таким не справился, а уж сейчас, после сотни возов съеденных плюшек, бочонков выпитого вина, – никаких шансов. Само собой – никаких скрытых ловушек, тайных арбалетов и отравленных копий в стенах храма не было – в конце концов, это же храм, а не проклятый Императорский дворец, напичканный охранниками и смертоносными механизмами!
Настоятель и правда был магом. Слабым, но… больше ни у кого не было таких способностей, как у него. Никто лучше него не мог чувствовать настроение людей, их эмоции, ощущать присутствие человека. Даже Вожак до конца не знал, на что был способен его смешной толстый друг. Жрец Создателя, который умеет облегчать душевные страдания людей, – вот и все, что он должен был знать. Ни к чему тем, кто служит Императору не за страх, а за совесть, знать, что есть тот, кто может с ходу сказать – врут ему или нет. Ведь кто-то может подумать, что Императору очень даже пригодится такой человек, и тогда…
Да, возможно, в этом был свой шанс – подобраться к Императору на расстояние вытянутой руки и попытаться его убить. Но, во-первых, Атрап не имел способностей убийцы, и прежде, чем он перерезал бы глотку Императору, его, скорее всего, уже бы пристрелили – Псы не дремали. За отдушинами всегда дежурили стрелки, попадающие из лука и арбалета в муху за пятьдесят шагов. И кроме того, убийца Венценосного после гибели Императора не проживет и часа.
Много лет ждал, что в руки попадет вот такой паренек, будущий Пес, который сумеет обойти Ритуал, и которого он, Атрап, сможет раскрыть. Долгие годы он мечтал о мести и о том, что когда-нибудь поднимется и снова станет великим род Сетулькаров!
Последние годы надежды уже почти не осталось. И вдруг – вот оно! Звереныш, который сошел с ума! Если кто и мог обойти Ритуал, так только безумец, мозги которого действуют не так, как у нормального человека. Атрап перечитал на эту тему множество книг, свитков, разговаривал с магами. Шанс был невелик, иллюзорен, но он все-таки дождался! Наивный мальчишка-убийца, совершенное оружие в руках опытного бойца! И нужно отточить это оружие как следует, нужно сделать все, чтобы парень жил – по крайней мере до того момента, как будет уничтожена Императорская семья.
– Вот что, парень… – Атрап задумался, выбирая слова, поднял взгляд и встретился с синими глазами мальчишки. Тот был спокоен, как и всегда, но сейчас от Звереныша исходила волна приязни и покоя, будто встретил старого друга или брата…
Настоятелю стало немного не по себе – вправе ли он обманывать парнишку? Ведь само собой разумеется, что после того, как тот убьет Императора, его придется уничтожить. Он слишком опасен сам по себе, а кроме того, сегодня он убил одного Императора, а завтра? Когда поймет, что в Империи ничего не изменилось? Что рабы так и остались основой имперского благополучия? Что эту Систему никак не сломать, а кроме того, никто и не собирался этого делать? Разве можно враз уничтожить то, что создавалось тысячелетиями? Да и надо ли…
Нет уж, рисковать нельзя. Мальчик должен умереть. Жаль, очень жаль! Но это ведь для благой цели! Новый Император договорится с Ангиром, прекратит войну, и на ней перестанут умирать люди. Не будет уходить столько денег на эту дурацкую бойню, и деньги можно направить на образование народа, на больницы, на храмы! Ради благого дела – разве это не стоит жизни одного глупого, наивного мальчика? Чужого, роста, даже не занусса? Необходимая жертва. И без этого нельзя.
Впрочем, до того благословенного дня, когда Императору перережут глотку, еще очень, очень далеко. Нужно сделать все, чтобы парнишка выжил, чтобы он не растворился в склоне горы за Школой, где под аккуратными столбиками лежат тысячи тех, кто не смог пройти через горнило этого страшного заведения.
Усмехнулся – Вожак так и считает, что Атрап все свободное время в городе посвящает поиску шлюх по борделям столицы! Нет – и это нужно, он же, в конце концов, мужчина! Но никто не знает о том, что настоятель школьного храма встречается с теми, кто остался после заговора, унесшего жизни его родителей, его братьев и сестер. С теми, кто готовит новый переворот. Медленно, шаг за шагом, со всеми возможными предосторожностями. Долгие годы они готовили заговор, ждали удобного случая, и вот… скоро он настанет. Звереныш! Подарок Создателя!
А хорошо бы звучало – Император Атрап Сетулькар! Атрап Первый!
Настоятель снова поднял глаза на мальчишку, улыбнулся и весело сказал:
– Я слышал, у тебя проблемы? Ты не можешь, когда хочешь, запустить свой боевой режим? Будем тебя лечить. Я тебе помогу. И не только в этом. Я сделаю все, чтобы ты добрался до Императора и отомстил ему!
– И рабовладельцам тоже! – горячо кивнул мальчишка. – Я вырву им сердце! Перережу глотки! Переломаю все кости!
– Да хоть плюшками их закорми! – хохотнул Атрап. – Не возбраняется! Убьешь всех, кого захочешь!
И тут же посерьезнел, глаза его сделались колючими, как иглы:
– Только помни, если сдашь меня – умереть тебе страшной смертью! То, что я тебе тут наговорил, – от всего отопрусь, а с тебя с живого кожу сдерут! Тайная служба знает свою работу! Да и твои «друзья» из Псов не отличаются особой жалостью. Ни с кем не дружи, никому не говори ни слова, не доверяй! Запомни: те, кто прошел Ритуал, тебе враги! Это руки Императора! Его оружие! Они из тебя кишки вырвут, чтобы доставить ему удовольствие. Верь только мне и тому, на кого я укажу. Впрочем – ему тоже не верь. Только мне! Ну что же, попробуем полечиться? Будешь меня слушаться? Будешь мне верить?
– Буду, – кивнул Звереныш и облегченно вздохнул: теперь он не один. Теперь у него есть надежный друг, который всегда прикроет спину! Будем жить!
