17

Они шли друг за другом гуськом. Первым шагал генерал, освещая путь. За ним – Яшка со Степаном на руках. Замыкал строй Бергер с пулеметом на правом плече и фонарем в левой руке.

– Шнель, шнель, скорее, – мешая немецкие слова с русскими, подгонял Бергер.

Неизвестно что помогло Стрельцу – окрики шагавшего сзади унтер-офицера, или кипящая внутри злоба – но он стал двигаться проворнее.

Внимание его сразу же привлек свет впереди, из другого туннеля, куда свободно мог бы въехать тяжелый грузовик. Дошагав до поворота, Яшка увидел просторное подземелье, к сводам которого были прикреплены четыре горящих факела. В центре, на ящике из-под снарядов, примостился, понурив голову, Васька Носов в помятой форме полицая. Напротив него сидела красивая женщина с пистолетом в руке.

– А вот и мы, Альбина! – поприветствовал женщину радостным восклицанием генерал, и та ответила ему очаровательной улыбкой.

– Наконец-то! Если бы вы задержались еще хоть на четверть часа, я бы застрелила этого упыря. Он мне столько гадостей наговорил… Но, слава богу, наконец умолк. Мне даже показалось, что умер.

Генерал подошел и тронул Ваську за плечо. Тот промычал, мотнул головой и снова принял прежнюю позу.

– Ха, да он живее всех живых! – рассмеялся генерал и, обернувшись к Стрельцу, указал на него пальцем. – Посмотри, кого мы привели, дорогая. Полицаи, переодетые в партизан. Искали по приказу Курта проход в шахту и угодили в мою первую ловушку.

– И зачем ты привел их сюда?

– Не привел бы, они б сами пришли. Иного пути в туннеле не оставалось.

Яшка, уложив Степана на пол, во все глаза смотрел на генерала. При свете факелов он узнал в нем того, за кем они прибыли из-за линии фронта. Но почему брат Степана в генеральской форме? Что за спектакль?..

Яшке показались необыкновенно вкусными хлеб и тушенка, которыми угостил его Фридрих Бергер. Васька Носов, как он заметил, совсем не касался еды, а только жадными большими глотками пил шнапс из фляжки. Степан Калачев совсем ослаб и не ел ничего. Он тихо лежал на брезентовой подстилке и, как показалось Яшке, очень внимательно наблюдал за Штерном и женщиной.

Улучив момент, когда генерал отвлекся на разговор, Яшка привалился к Степану и едва слышно спросил:

– Узнаешь кого-нибудь?

– Всех, – прошептал Калачев, скрипнув зубами.

– Я собираюсь их убить, – склонившись еще ближе, прошептал Яшка. – Вот только как это сделать, пока не соображу.

– Эй, полицаи? – повернувшись, окрикнул их Штерн. – А ну расползайтесь подальше друг от друга.

Он подошел к Степану и направил на него пистолет. Бригитта, Бергер и Яшка замерли, ожидая выстрела. Но Штерн медлил, почему-то пристально вглядываясь в белое, словно в саване, лицо Степана.

– Странно, – сказал он вдруг дрогнувшим голосом, – Альбина, принеси-ка воду, мы немного отмоем ему…

– Не надо, не утруждай себя, Василий, – перебил Степан хриплым то ли от усталости, то ли от волнения голосом. – Лучше пристрели меня. Так больно смотреть на тебя в этой форме…

Генерал вдруг побледнел, замер, лицо его вытянулось, а руки повисли, как высохшие плети.

– Не может быть?! – прошептал он. – Степан?! Братуха?! Ты-ы-ы?!

– Я, как видишь, «братуха», – усмехнулся Степан. – Значит, вот как нам свидеться пришлось. Ты, предатель Родины и сука, а я… какой ни есть, а патриот её.

– Но-о-о как ты здесь очутился? – спросил Василий, приседая на корточки. – Ты же…

– Да, не подох я в лагерях, как видеть изволишь, – ответил Степан с иронией. – И пришел за тобой, чтобы забрать обратно!

– За мной, значит, – усмехнулся Василий и кивнул на притихшего Яшку. – А этот? Он тоже по мою душу пожаловал?

Не услышав ответа, Василий понял, что его предположение не лишено оснований:

– Ясно. Выходит, Смерш не дремлет. Оригинально они придумали, прислав братца за мной!

– Василий, я прощаю тебя, – устало сказал Степан, глядя на него. – Мне поручено передать, что тебе гарантированы жизнь и свобода. Родина тоже прощает тебе все, что ты успел против нее совершить.

– Хорошо тебе мозги прочистили – раз ты несешь такой бред, – нахмурился Василий. – Нет, ты соображаешь, что говоришь, Степан?

– А ты что, думаешь, поглупел я в лагерях таежных, куда ты засадил меня, «братуха»?

– Все было не так, как ты думаешь, – смутился Василий. – Я только…

– Да брось, не оправдывайся. – перебил его Степан. – Я все знаю… Интересно только, за что ты так со мной? За что ты сломал мою жизнь? Ты ж опозорил меня. Предал! – Он на секунду замолчал, скользнув взглядом по генеральскому мундиру. – Впрочем, о чем это я? Я – так, песчинка… Ты ж страну предал, которая вырастила тебя! Ты память отца нашего предал!

– Говоришь, страну я предал? – вздохнул Василий. – Нет, это страна меня предала. Я служил ей верой и правдой, набивая казну, чтобы она крепла и процветала! Я занимал очень большой пост в ОГПУ, но не протирал штаны в кабинете, а пахал как проклятый! Не мог даже семью нормальную создать. Жена моя, Альбина, мой боевой товарищ, тоже не знала ни сна, ни покоя. И чем же отблагодарила нас страна? Меня занесли в список врагов народа! Хорошо, что я прознал про готовящуюся пакость раньше, чем меня загребли и приговорили к расстрелу!

– Но почему ты не уехал куда-нибудь в другое место? – наседал Степан. – Много эмигрантов мирно живут в других странах. Почему ты пошел в услужение к фашистам, Василий?

– Я поступил так, как посчитал правильным, – ответил брат убежденно. – И тут дело не в предательстве, а в принципах. Я объявил свою войну Стране Советов. Стране и ее руководству, но не русским людям!

– Ты воюешь на стороне злейшего врага Родины, – продолжал напирать Степан. – Ты что, не знаешь, сколько горя фашисты причинили тем русским, о которых ты говоришь? Ты, видимо, очень старался угодить новым хозяевам, что они увешали тебя крестами и генеральскими погонами.

– Я не участвовал ни в боевых действиях, ни в карательных акциях, – пробубнил пристыженно брат. – Я занимался тем, чем и на службе в ОГПУ: искал для немцев ценности…

– Тем самым обогащая рейх, – не удержался и встрял Яшка.

Василий бросил в его сторону злой взгляд и крикнул:

– Бергер, если это чучело еще разинет рот, пристрели его без раздумий и сожалений.

– Вот в этом твоя суть, «братуха», – горько усмехнулся Степан. – Для тебя жизнь человеческая уже не имеет никакой цены… Что случилось с тобой, Васька? Ты только вспомни, как мы росли. Только вспомни…

Он не договорил – закрыв ладонями лицо, громко зарыдал. Сердце Степана разрывалось от боли – та требовала выхода.

Василий тоже украдкой смахнул слезу. Горе брата глубоко задело его сердце. Он достал сигарету и зажал ее губами.

– Скажи, брат, как ты мог так поступить? – недоумевал Степан, глядя на него. Голос его стал тих, но строг.

Василий не расслышал – он неуклюже чиркал зажигалкой. Степан спросил громче:

– В кого ты превратился, братишка? Разве тебя не мучает совесть?

Василий молчал, словно собираясь с мыслями.

– Почему ты стал врагом?

И снова без ответа: Василий курил и смотрел себе под ноги.

– Что тебе сделали русские люди, скажи? – не унимался Степан.

Наконец Василий махнул рукой и, подавшись вперед, прошептал:

– Обратного пути у меня нет, слишком далеко все зашло.

Но Степана провести было трудно. Он видел: Василий уже завелся, у него дрожат руки. «Нет, не годится, чтобы между нами оставалось что-то, – думал Калачев. – Я люблю его, но не понимаю. Однако спорить и обвинять обязан! Потому как жизненные позиции у нас разные…» Степану очень хотелось верить: брат сейчас остынет и осмыслит его слова.

– Брось дурить, Васька. Не таков ты!

Тот отбросил окурок и приподнял голову.

– О чем ты?

– Я хочу, чтобы ты одумался и вернулся со мной.

Василий как-то странно улыбнулся, и Степан догадался, что уговоры не нашли отклика в его сердце.

– Знаешь, а ведь ты был прав, – начал Василий, ухмыляясь. – Это по моей воле тебя оклеветали, осудили и бросили в тюрягу.

– Знаю, – Степан не понимал, зачем брат снова вернулся к этой теме и куда он клонит.

– А ты выжил и пришел за мной. Какие только зигзаги жизнь не выкидывает!

– Я тоже так думал, когда лес валил. Зол был на все, но не сохранил ни на кого обиду.

– Врешь! – неожиданно вспылил Василий. – Те, кто тебя послал за мной, отлично знали, что я не вернусь! Тогда ты должен был бы меня убить? Верно?

– Наверное, да, – пожал плечами Степан. – Но сейчас, после нашей встречи, я скорее пущу пулю себе в лоб, чем выстрелю в тебя!

– Ложь! Ложь! Ложь! – выкрикнул брат, распаляясь. – Тебя привела за мной обида и жажда мести! Тебе прочистили мозги, чекисты тебя обработали и натравили на меня! Ты пришел не уговаривать меня вернуться, а убить! Из тебя сделали Каина, Степан, и если бы не стечение обстоятельств, если бы ты не угодил в мою ловушку, ты бы застрелил меня из укрытия первым! Так ведь?

Степан слушал выкрики Василия и сознавал: тот намеренно распаляет его – пытается разозлить, чтобы вызвать ответную агрессию и убедиться в правоте своих надуманных утверждений.

– Но я тебя понимаю и не виню, – продолжил желчно Василий. – Ты имеешь право на месть, братуха! Это я придумал тот чертов план, направленный на ликвидацию банды Проньки и коммуны Васьки Носова. Однако все пошло не так, и пришлось на ходу приспосабливаться к новым обстоятельствам.

Красноречие рекой полилось из Василия, как из переполненной чаши. Степан молчал, слушая его. Он понимал, что поступок, который брат совершил когда-то, сжигает того изнутри, и сейчас ему необходимо высказаться, чтобы облегчить душу.

– Меня послали из Москвы в Оренбург помочь ликвидировать банду Проньки, – рассказывал Василий задумчиво. – У меня уже имелся опыт подобного рода, но ехал я, не зная, с чего начать. Да и в ОГПУ мне не дали ни одной ниточки, из которой бы я мог смотать клубочек!

– Но почему ты не связался со мной? – не выдержал Степан. – Я тоже занимался этим делом.

– На то были свои причины – вздохнул Василий, – Я прибыл инкогнито и проводить операцию должен был секретно. Контакты поддерживал только с начальником ОГПУ и его замом – Горовым!

– А меня вы решили использовать вслепую? Как приманку? – предположил Степан.

– Можно и так сказать, – согласился брат. – Ты должен был работать официально и громко, чтобы бандиты видели своего врага только в тебе. Это удалось. Однако, как мы ни старались, на след банды напасть так и не могли. Делу помог случай…

– Случай? – удивился Степан.

– Смерть нашего отца, – ответил Василий. – Смерть отца и послужила началом конца банды Проньки.

– И моей карьеры, – добавил Степан с едкой усмешкой.

– И ей тоже, – подтвердил брат, даже не заметив этого. – Когда после похорон отца между нами состоялся тот памятный разговор, я сделал некоторые выводы, которые тут же легли в основу плана: Васька Носов, золото скопцов… – я вдруг почувствовал, что между всем этим существует едва уловимая связь, которую надо деликатно нащупать. Тогда созрел тот самый проект, который я изложил руководству ОГПУ, получил одобрение, и начал действовать.

Мы внедрили в «коммуну» Носова мою супругу. Нам нужен был свой человек в логове.

– А откуда вы узнали про «коммуну», про то, что в ней верховодит скопец Носов, и про его связь с бандой Проньки? Сам же говорил, что никаких зацепок не было.

– Про скопцовское гнездо мы узнали оттуда, откуда и ты, – усмехнулся брат. – Мы того шашлычника намного раньше раскололи. Горовой тонко направил тебя на эту мысль, и ты мгновенно попался на удочку.

– И Альбину вы внедрили раньше, чем следствие по делу Проньки поручили мне?

– Да. И следствие по банде поручили тебе опять же по моей рекомендации, – продолжил Василий. – Я был рад, когда Горовой представил тебя как самого толкового следователя Управления.

– Сначала представил, а потом подставил, – ухмыльнулся Степан.

– Увы, но и ты был виновен в том, что случилось, – ответил Василий. – Твоя упорная любознательность подставила операцию под удар. Вся работа по ликвидации банды встала на грань провала. Ведь все шло до того хорошо: Альбина умудрилась так расположить к себе Носова, что стала его тенью. А ты…

– Подлая сука! – прорычал Васька, и все посмотрели в его сторону.

Услышав очередной оскорбительный выпад, женщина подскочила, как на пружине, и сильным ударом ноги в голову свалила Носова лицом в гипсовую пыль. Василий проследил за ее выходкой с улыбкой участия и, потеряв интерес к поверженному, продолжил:

– С помощью Альбины мы добились многого. А когда дни банды были сочтены ты, братуха, своим чрезмерным рвением сделался для наших достижений угрозой.

– Но вы могли как-то объяснить мне мою неправоту, – сказал Степан угрюмо. – Что, не нашлось других способов вывода из игры?

– Представь себе, нет, – ответил брат с ухмылкой. – Изначально я пытался придумать более безболезненные методы. Для этого мы закрыли тебя в изолятор, чтобы не путался под ногами. Потом устроили побег в надежде, что скроешься на время и предпочтешь переждать. Но ты попер на рожон и едва не спутал наши карты, заявившись в «коммуну». Тогда ничего не оставалось, как обвинить тебя в бандопособничестве и упрятать понадежнее. Альбина написала донос, а Горовой… Ну, сам помнишь.

– Да, тут все получилось не так, как я задумал, – покачал головой Василий. – Раз уж ты «накуролесил», я решил извлечь из твоего ареста иного рода выгоду для пользы дела. Разгром банды Проньки, казалось, ставил точку над «i». Тебя можно было бы освободить и с извинениями восстановить в должности. Но мне не давал покоя клад скопцов.

Страсть к кладоискательству мне привил еще покойный отец – своими рассказами о скопцах, об их кормчем Сафронове и дочери его Анне. Я никогда и никому не рассказывал об этой своей страсти. Видимо, она и подтолкнула меня к выбору профессии. Я вдохновенно, как поэт, занялся поисками сокровищ, возвращая их государству. Тогда я было оставил мечты о кладе скопцов, считая существование его легендой. А вот когда скопец Носов убил нашего отца, вот тогда я и призадумался!

Работая по ликвидации банды Проньки, я одновременно прощупывал эту нить через Альбину и Носова. Васькина уверенность в существовании клада пробудила во мне те надежды юных лет. И тогда я поставил перед собой цель: или отыскать этот легендарный клад, или убедиться в том, что сокровищ не существует! Я решил не отдавать клад государству, так как на протяжении всей сознательной жизни привык считать его только своим и ничьим больше.

– Поэтому ты спас Носова во время ликвидации банды, выведя его из игры? – не сдержался Степан.

– Да потому, что считал его единственной зацепкой, которая может привести меня к сокровищам скопцов, – ответил брат без промедления.

– Ну а я? Почему ты не освободил меня, а подвел под суд и приговор?

– В отношении тебя, братуха, были несколько иные задумки! Ты должен был некоторое время провести в лагере и обозлиться на весь белый свет за несправедливое осуждение! Затем я планировал освободить тебя, но преподнести это так, чтобы ты стал благодарен мне за это! Я хотел натравить тебя на Ваську, убедив в том, что только он причина всех твоих несчастий. Степан Калачев должен был стать злым гением для Носова, и тогда, я был уверен, это заставило бы того поспешить с поисками клада, чтобы побыстрее удрать с ним за границу. Кладом скопцов должны были заниматься только мы с тобой, братуха! И мы бы сделали это, но… к сожалению, случилось то, что случилось: меня вдруг занесли в список «врагов народа» и вынудили, бросив все, спешно покинуть Россию!

Василий замолчал. В подземелье зависла гнетущая тишина, пока от реки не донесся призывный гудок катера…