2

Разговор между Калачевым и полковником НКВД Дмитрием Горовым продолжился и на следующий день. Степана якобы пригласили на «совещание» в кабинет коменданта Аверкиева, где его уже поджидал Дмитрий Андреевич, разложив на столе продукты для завтрака и заварив чай.

– Давай, давай, проходи, – встретил его с улыбкой полковник и указал на стол. – За завтраком все и обсудим, что как есть и что еще предстоит сделать.

Степан недоверчиво покосился на Горового и, не увидев в кабинете «Хозяина», спросил:

– А Алексей Иванович где? Что с ним случилось?

– Ну вот, приехали, – усмехнулся Дмитрий Андреевич. – Да-а-а, повлияли на тебя долгие годы отсидки. Недоверие к людям развилось сверх всякой меры.

– Себе спасибо скажите, – огрызнулся Степан. – Так где Алексей Иванович? Говори, или я пошел.

– Да здесь он, у себя, – вздохнул, качая головой, Горовой, – в другой комнате сидит. О чем мы говорить будем, ничьих ушей касаться не должно, даже коменданта поселка!

– Все так серьезно?

– А ты как думал? Секретность в нашей работе прежде всего! Зачастую принятые меры предосторожности служат гарантией для спасения многих жизней и обеспечивают успех в любых начинаниях.

Степан сбросил с плеч телогрейку и прошел от порога к столу. Он присел на стул и посмотрел на Горового, который доставал из портфеля бутылку коньяка.

– Будешь? – спросил полковник, глянув на него.

– Нет, – буркнул Степан.

Горовой выпил и закусил, а Калачев даже не притронулся к пище. Он отхлебывал из кружки чай маленькими глоточками и молчал, дожидаясь, когда Дмитрий Андреевич начнет разговор.

– Так что, ты обдумал то, о чем вели речь вчера? – спросил полковник, снова наполняя свою рюмку коньяком.

Степан с минуту помолчал и пожал плечами:

– А что думать-то… Разбередил ты мою душу никчемными воспоминаниями так, что до утра заснуть не мог.

– Может, что спросить хочешь, прежде чем дело, с каковым я пожаловал, обсуждать начнем?

Калачев забил трубку табачком, раскурил ее, после чего пожал плечами и сказал:

– Что толку спрашивать? Ты все равно ничего не расскажешь.

– Ну почему? На кое-что я могу открыть тебе глаза, – усмехнулся полковник.

– Тогда открывай, чего тянешь? – сказал Степан, и по дрогнувшему голосу Горовой понял, что собеседник взволнован, но не хочет этого демонстрировать.

– Пожалуй, я начну с того, что… гм-м-м… А может, ты мне сам подскажешь, Степан, что тебя сейчас интересует больше всего?

– Меня интересует все, – ответил Калачев. – Но больше всего мне хочется понять суть моей «командировки» на лесоповал сроком на двадцать лет?

Дмитрий Андреевич задумался.

– Что ж, пусть будет по-твоему, – сказал он. – Я предполагал, что ты задашь этот вопрос в первую очередь, а потому заранее подготовил ответ.

– И ты собираешься мне его сейчас озвучить без вранья и оговорок?

Горовой пожал плечами.

– Я расскажу тебе все, что знаю сам. Но и меня посвятили не во все тонкости проведенной операции.

– Выкладывай! – нетерпеливо заерзал на стуле Степан. – Я десять лет ломал над этим голову, и мои размышления всегда заходили в тупик.

– Немудрено, – улыбнулся Дмитрий Андреевич, наливая себе третью рюмку коньяка. – Операция была так тщательно засекречена, что ее цель и итог знал лишь один человек – ее разработчик!

– Ты его видел? Кто он? – спросил Степан заинтересованно.

– Не видел и не знаю, – прижав ладонь правой руки к груди, ответил Горовой. – Знаю только, что этот человек из Москвы.

– А почему он оказался в Оренбурге?

– Спроси что-нибудь полегче. По одной из моих собственных версий, он был направлен для оказания помощи в ликвидации банды Проньки и Хохла, а по другой… Основная цель «москвича» была какая-то другая.

– Хорошо, пусть будет так, – сказал Степан и взял папиросу из пачки Дмитрия Андреевича. – Банду ликвидировали, ее участников наказали, а я? Почему я пострадал во всей этой хреновине?

– Точно сказать не берусь, но ты, по моему глубочайшему убеждению, стал жертвой случая, – пояснил Горовой. – Тобой тот товарищ из столицы заинтересовался сразу после убийства твоего отца. Чем его зацепило, казалось бы, рядовое дело, мне неизвестно. Могу сказать одно: мною был получен приказ организовать твою травлю с последующим возбуждением уголовного дела и осуждением на длительный срок!

– И ты его выполнил блестяще! – усмехнулся Степан.

– А что мне оставалось делать? – развел руками Дмитрий Андреевич. – Ты же знаешь, что было бы со мной, не выполни я этот приказ?..

– Ладно, проскакали, – хмуря лоб, проговорил Калачев с мрачным видом. – Кое-какую ясность мы внесли. Остается только услышать, что может означать твой приезд в эту чертову дыру и суть задания, которое ты привез для меня.

– Ты все еще думаешь, что против тебя готовится еще какая-то подстава? – горько усмехнулся Дмитрий Андреевич.

– А что мне остается делать после всего, что со мной случилось? – отозвался Степан угрюмо. – Десять лет – срок немалый, по чьей-то прихоти просто выброшенный из моей жизни.

– Я не привык обсуждать приказы и исполнил все в точности, как мне велели, – словно оправдываясь, проговорил Горовой. – Хотя был момент, когда я махнул на все рукой, открыв твою камеру.

– Так это сделал ты? – удивился Калачев. – А я на кого только ни думал…

– Хотел, чтобы смылся ты с глаз долой, отсиделся, – продолжил полковник. – Получил бы нагоняй за твой побег, и на том бы все, глядишь, и закончилось. А ты снова в бутылку полез: вместо того, чтобы бежать очертя голову подальше, снова в коммуну скопцовскую поперся.

– Нет, ничего бы не закончилось, раз на меня кем-то была ставка сделана, – усомнился Степан. – Если бы я убежал, как ты говоришь, «с глаз долой», сейчас мы бы вместе лес валили. Тебе бы не простили моего побега.

– И такое могло случиться, – согласился, вздыхая, Горовой. – Зато совесть бы не мучила меня все эти годы.

Он налил коньяк уже в две рюмки, и на этот раз Калачев не отказался с ним выпить.

– Ну хорошо, допустим, я тебе поверил. Тогда как объяснить все остальное?

– Что, например?

– В чем смысл моего осуждения? Кому и для чего оно понадобилось?

– Сам долго раздумывал над этим, но ничего объяснить так и не смог. Одно ясно: очернили тебя перед горожанами для какой-то таинственной цели. Тебя как бы для «определенной надобности» законсервировали.

– Законсервировали и забыли, – с едкой ухмылкой уточнил Степан. – А теперь вот тебя послали проверить, не протух ли?

– Можно и так сказать, – улыбнулся Дмитрий Андреевич. – А в общем, я рад за тебя. Ну что, еще по стопочке?

– Давай наливай, – согласился Степан. – Только скажи мне на милость, «гражданин начальник», когда и на чем ты вывезешь меня отсюда?

– Я сюда приехал на вездеходе, и он ждет меня, – сообщил, прищуриваясь, Горовой. – А вот тебе выбираться по другому сценарию предстоит.

Калачев округлил глаза.

– Что, снова игра в прятки?

– Продолжение старой партии, – уточнил Дмитрий Андреевич.

– После которой меня снова приговорят, но уже к расстрелу?

– Об этом мне ничего не известно.

– Тогда ответь, что тебе вообще известно на мой счет, а я подумаю, стоит ли продолжать партию или отсидеть до конца свой срок в этой глуши?

Выпив, полковник поставил рюмку, откусил кусочек от корочки ржаного хлеба, немного пожевал и сказал:

– Соглашаться или не соглашаться тебе никто не позволит, Степа. Ты майор НКВД и обязан исполнять приказы!

– Получается, я всем чем-то обязан, только мне никто и ничем, – ухмыльнулся Степан.

– Не всем, ты Родине своей обязан! – торжественно заявил Дмитрий Андреевич. – Посуди сам, майор, меня, полковника, начальника одного из оперативных отделов с Лубянки, отправили к тебе, за тысячи верст, для личного инструктажа! Тебе это говорит о чем-то?

– Только о том, что меня снова собираются засунуть в чью-то задницу.

– Даже если и так, ты должен выполнить приказ от начала до конца! Ты состоишь на службе, давал присягу, и тобой в конце концов должны гордиться твои сыновья!

– Сыновья? Ты чего это вдруг о семье моей вспомнил? – нахмурился Степан. – Я десять лет ни от жены, ни от сыновей весточек не получал. Они, поди, уже и думать обо мне забыли.

– Давай-ка еще по рюмочке тяпнем, – уклонился от затронутой самим же темы полковник. – Зря что ль я вез из самой Москвы этот божественный напиток.

– Э-э-э, нет, – заупрямился Степан и схватил Горового за руку. – Пока о семье моей не расскажешь, я пить с тобой не буду!

– Хорошо, – согласился Дмитрий Андреевич и поставил бутылку на стол. – Не хотел я говорить тебе, но…

– Что, не тяни?! – занервничал Степан, почувствовав беду.

– Нету Глаши твоей больше, майор… Уже лет девять как похоронена.

– Как похоронена? – опешил Степан. – Или тоже, как и меня, в черный список «врагов народа» занесли?

– Нет, умерла она через год, как тебя лишилась, – ответил Горовой, пряча глаза. – Болезнь свела в могилу Глашу твою.

– А дети? Сыновья мои где? – всполошился Степан.

– О них не беспокойся, – вздохнул Дмитрий Андреевич. – Их брат твой забрал. Когда придет время, сам найдешь их.

Не говоря ни слова, Калачев схватил со стола бутылку коньяка и опустошил ее до дна.

Степан вернулся в барак к полудню, постоял у входа, глубоко вдыхая полной грудью влажный таежный воздух. В сенях он столкнулся с дневальным Махмудовым:

– Из столовой идешь, бригадир?

– Нет, от коменданта.

– Совещались?

– В карты резались, – со сдержанным раздражением буркнул Степан.

Махмудов шмыгнул носом и часто заморгал:

– Ты что, сердишься, бригадир? Я же только…

– Нюх потерял, – огрызнулся Степан и прошел мимо.

Ему хотелось побыть в одиночестве и осмыслить разговор с Горовым от начала до конца. Он заперся в каптерке. В помещении было холодно, изо рта выходил белый пар, а слой инея серебрился на потолке и на стенах.

Калачев долго ворочался на жестком матраце, кутаясь в тонкое одеяло. Мысли, тесня одна другую, проносились в голове. Снова и снова слышались слова полковника Горового: «Нету Глаши твоей…» Он пытался представить себе ее образ, могилку… А как там сыночки? Как относится к ним Василий? Увидеться бы с ними, поговорить, обнять, прижать к груди.

Степан не сомневался теперь, что необходимо отбросить все обиды и посильно помочь стране. Его место на передовой: на фронте, или во вражеском тылу, не важно. Бороться с врагом можно везде. Дмитрий Андреевич точно сказал: «Воевать надо там, куда назначили. Наша общая задача победить оккупантов, а как и чем их бить, уже не важно!» Все так, все правильно…

Утром Горовой уедет, а ему предстоит проделать долгий путь по тайге, «в побеге». Именно так он должен покинуть поселок, чтобы добраться до места назначения в шкуре «заклятого врага государства»! «И чтоб комар носа не подточил! – сказал полковник, прощаясь. – Тебя объявят в розыск, а это будет самая лучшая характеристика для тех, кто тебя, возможно, встретит»! Степан пытался выудить побольше о цели задания, но Дмитрий Андреевич лишь пожимал плечами: «Меня в такие тонкости не посвящали. Узнаешь все там, куда прибудешь!»

Наконец Калачев заснул. Снились разные, ничего не значащие вещи. Но, пробудившись среди ночи, Степан вдруг почувствовал, что лицо у него мокро от слез.

Сон перенес его на родину, в Оренбург. Он с женой и сыновьями гуляет по берегу Урала. День праздничный, играет музыка. Глаша присела, взяла в руку камешек и швырнула его в воду. «Вот такая она – жизнь человеческая, – сказала она. – Сначала круги маленькие и сильные, а потом они становятся все больше и слабее, пока не исчезнут совсем!» Степан не смог сдержать слезы. «Вот тебе раз? – забеспокоилась Глаша и поднесла платочек к его глазам. – Вытирай скорее, пока сыновья не увидели!». «Ничего, пусть поплачет! – прозвучал за спиной чей-то мужской голос. – Я заберу его с собой, и ты своего мужа больше не увидишь!»

Калачев задрожал, услышав этот зловещий голос. Степан не видел человека, стоявшего за спиной, но был твердо уверен, что именно ОН исковеркал его жизнь, превратив своей злой волей в опозоренного изгоя. И что самое удивительное, он узнал этот голос, только никак не мог вспомнить, кому тот принадлежит! Степан попробовал обернуться, чтобы увидеть лицо говорящего, но тело его будто окаменело, а ноги приросли к речному песку.

Затем каруселью закружились какие-то другие, совсем нелепые сны, а чуть позже все отошло в сторону, и Степан провалился в мрачную пустоту.