10

Степан с интересом посмотрел на измученного человека, которого конвоир ввел в кабинет. Арестант выглядел плачевно: стрижка «под ноль», распухшее, заросшее щетиной лицо и заплывшие глаза. Несчастное подобие человека сидело, ссутулившись, сжавшись в комок, и прятало от следователя глаза.

– Как звать? – задал Степан первый вопрос, желая видеть реакцию арестанта.

Вместо членораздельного ответа тот издал лишь жалобный стон и прикрыл веками глаза. Его лицо исказилось гримасой страшной муки и безотчетной тоски.

– Хорошо, поступим иначе, – нахмурился Калачев и потянулся к пачке папирос, лежавшей перед ним на столе. – Тебя зовут Хасан Алеев, ты родом из иранского города Казвин… До 1928 года работал чистильщиком обуви на городских улицах, затем устроился продавцом мороженого, а в конечном итоге переквалифицировался в шашлычника. Тебя обвиняют в массовых убийствах людей на мясо, для изготовления шашлыков с последующей реализацией его на базаре горожанам.

Не издав ни звука, Алеев кивнул, а из его глаз-щелок выкатились на небритые щеки две крупные слезинки.

– Так ты виновен в тех страшных преступлениях, в которых тебя обвиняют? – спросил Степан, подавшись вперед.

Алеев снова кивнул, не проронив ни звука.

– Как зовут того человека, для которого ты старался – не шашлыками, а кастратами? – сурово хмуря брови, спросил Калачев. – Меня интересует тот, про которого ты на следствии не сказал ни слова.

– Никого я не знаю, начальник, – разлепив распухшие губы, выдавил из себя Алеев и замолчал, опустив глаза в пол.

– Почему ты так боишься его? Он гуляет сейчас на свободе, а ты… Тот, кого ты так боишься, – скопец? – спросил он, буравя взглядом лоб арестанта.

Алеев с трудом поднял голову и облизнул языком пересохшие губы. Степан увидел, что он сильно напуган, и протянул ему стакан воды.

– Спасибо, – прошептал тот и попытался выпить, но его зубы стучали о край стакана.

– Скажу честно, тебе терять уже нечего, – напомнил арестанту об ожидавшей его участи Степан. – Если ты сейчас назовешь имя того, кому поставлял искалеченных парней и девушек, быть может, Аллах снимет несколько грехов с твоей черной, проклятой души?

Калачев облокотился о стол и выжидательно смотрел на Алеева.

– Мои грехи не списать никому, – ответил арестант, уводя взгляд в сторону. – Вы сами сказали, что терять мне нечего, так почему я должен назвать заказчика?

В дверь постучали. Вошел сотрудник ОГПУ и передал Степану папку с материалами дела, которое он запросил сразу же, как только переступил порог тюрьмы.

– Ну вот, – сказал с усмешкой Калачев, – теперь наш разговор легче пойдет. Я буду зачитывать некоторые выдержки из дела и задавать вопросы, а ты будешь отвечать на них!.. Зачем и для кого ты кастрировал людей? – грозно сдвинул к переносице брови Степан.

– Я так просто развлекался, – солгал Алеев.

– Тогда скажи, кто забирал у тебя несчастных кастратов?

– Салях, – снова солгал арестант.

– Врешь, мразь! – заорал не своим голосом Степан, вскакивая со стула. – Того, для кого ты калечил людей, гнида, зовут Василий Носов, воровская кличка Купец! А еще он сбежал из лагеря и находится в розыске!

– Не пойму, о ком вы, гражданин начальник. Если он натворил чего, так на меня списывайте. Меня все одно к стенке поставят, а вы себе плюсик заработаете. – набычился Алеев.

– Я о том самом скопце, который каким-то образом крепко ухватил тебя за яйца и не ослабевает хватку до сих пор!

Арестант пожал плечами и снова обратился к игре в молчанку. Степан не выдержал, грохнул кулаком по столу и закричал:

– Конвойный!

Тот не замедлил распахнуть дверь и с решительным видом вбежал в кабинет, но, увидев арестанта сидящим на стуле, замер в нерешительности.

Калачев указал на сжавшегося в комок Алеева.

– Этот мерзавец, – сказал он громко, – кое-что подзабыл из своего кровавого прошлого или не хочет отвечать на мои вопросы. Спроси-ка у него ты, Коромыслов, может, он доверяет тебе больше, чем мне?

Конвойный понимающе кивнул, подошел к арестанту и занес для удара свой пудовый кулак.

– О Аллах! – воскликнул Алеев в ужасе. – Я все расскажу, начальник, только не надо меня бить!

– Хорошо, – кивнул Степан, возвращаясь за стол.

Подождав, пока конвойный закрыл за собой дверь, он жестко и требовательно обратился к окончательно сломленному арестанту:

– Говори, кто он?

– Он называл себя вором в законе по кличке Купец! – сказал Алеев устало.

– Как он заставил тебя на себя работать?

– Он пригрозил отдать меня людям на растерзание. Я испугался и согласился.

– Ты и сейчас боишься его?

– Да.

– Но он же ничего не может с тобой сделать?

– Он? – Алеев облизнул губы и нервно хмыкнул. – Он сам шайтан! У него целая банда под пятой. Он может достать меня даже в камере, а я хочу хотя бы до суда дожить. Может быть, суд проявит ко мне снисхождение…

– В твоем положении тщетно на такое рассчитывать, – усмехнулся Степан. – Хотя у судей свой подход к уголовникам… Так ты скажешь мне, где найти заказчика?!

– Где он ошивается, я не знаю, – пожал плечами Алеев. – Он сам меня находил, когда я был ему нужен.

– Не поверю, что ты не знаешь логова, где затаился этот зверь, – усомнился Степан. – Здесь он, в городе, или…

– Он где-то неподалеку от Оренбурга, – уточнил Хасан.

– Как узнал?

Арестант пожал плечами:

– Частенько в городе бывает. У него тут какие-то дела, в которые он меня никогда не посвящал.

– А про банду что известно? – осторожно поинтересовался Степан, боясь, что Алеев замкнется и больше ничего из него вытянуть не удастся.

– То, что она есть, – хмыкнул арестант. – Они фартовые ребятки и не за словом в карман лезут, а за наганом!

Степан несколько минут в задумчивости расхаживал по кабинету, после чего подошел сзади к Алееву и резко опустил руки ему на плечи. Тот вздрогнул и съежился, ожидая удара.

– Последний вопрос, – сказал Степан, – почему он тебя и твоего подельника заставлял кастрировать студентов?

– Я не знаю, – ответил арестант, опуская голову. – Он велел заманивать их в укромное местечко и оскоплять… Тех, кто выживал, он забирал, а тех, кто умирал, я пускал на шашлыки.

Степан снова почувствовал дурноту, а руки зачесались от желания немедленно придушить убийцу. С трудом он заставил себя сдержаться и хриплым окриком позвал конвойного. Когда тот вбежал в кабинет, Степан кивнул на арестанта:

– Уведи его… Только смотри, никакого рукоприкладства по пути в камеру.

Во второй половине дня Степан разговаривал со своими помощниками Бурматовым и Тепловым.

– Пусть каждый напишет отчет о проделанной работе, – разведя руками, сказал Степан. – Это приказ начальника Управления.

Оперативники недоуменно переглянулись.

– А что писать-то? – спросили они чуть ли не в унисон.

– Не догадываетесь? – ухмыльнулся Степан.

Бурматов и Теплов замотали головами.

– Пишите, что не прут у вас дела, – нахмурился Степан. – Банда весь город и всю округу в страхе держит, а наши оперативники никак не могут выйти на ее след.

Калачев уже был готов обрушиться с упреками на нерадивых оперов, но Теплов неожиданно остудил его пыл.

– Есть одна зацепочка у меня, Аверьяныч, – сказал он. – Я тут на личность темную вышел. Он раньше краденое и награбленное у местных урок обозами скупал, а теперь ведет себя как-то странно. Товар не берет и с урками не якшается…

– Это уже интересно, – задумался Степан. – Очень интересно!

– Он с председателем коммуны сейчас тусуется, если ты про Мишку-жида говоришь, – уточнил Бурматов. – Не разлей вода дружба у них… Мутные деляги оба, но перед законом вроде как чисты.

– Ну вы даете, товарищи! – вскочил со стула покрасневший от возбуждения Степан. – Да этой информации цены нет! Я сердцем чую, что у этих «деляг мутных», очень даже возможно, есть связь с неуловимой бандой!

Оперативники переглянулись и промолчали. Они не ожидали такой реакции на информацию, которой сами не придали значения.

– Кто такой Мишка-жид? – спросил Калачев у Теплова. – Говори все, что знаешь, и не тяни!

– Мишка-жид, он же Михаил Миерович, личность, известная во всех городских притонах. Уроженец Курляндской губернии, а вот каким ветром его к нам задуло, пока не известно.

Увидев, с каким интересом слушает его следователь, Теплов воспрял и продолжил уже более оживленно:

– Судим в 1921 году за конокрадство, а потому вроде как обратно в лагеря не стремится. Устроился закройщиком на оренбургскую шорно-седельную фабрику…

– Днем бывал на фабрике, а ночью привечал в своей хате воров и бандитов всех мастей, – продолжил Бурматов. – Он скупал у бандюг краденое в неограниченном количестве, снабжал оружием и боеприпасами. По слухам, у жида столько денег заныкано, что он даже ссужал своих постоянных клиентов в счет будущей добычи.

– Ну и дела! – воскликнул возбужденно Степан. – Но почему Мишка-жид все еще на свободе?

– Ни разу мы его с товаром не нагрели, – усмехнулся Теплов. – Хитрющий гад. У него корешок есть надежный, Семен Брыкин… Так вот, этот Брыкин – бывший сапожник – неизвестно какими путями переправлял товар в Сибирь и Белоруссию. Урки этих кренделей обоих считают людьми уважаемыми, авторитетными и живущими строго по понятиям. Ни один вор или налетчик не сдаст их при поимке. Все на себя будут грести, падлы уголовные, а про Мишку ни гу-гу!

Когда оперативники замолчали, оживился Степан:

– А про того, с кем сейчас Мишка-жид корешится, что известно?

– Председатель коммуны, и больше ничего, – пожимая плечами, ответил Бурматов. – Мишка-жид вроде как чем-то подсобляет коммуне той, но чем… Если надо, я выясню, Аверьяныч.

Степан задумался и решение принял быстро:

– Коммуной и ее председателем займусь я сам, а вы беритесь за Мишку-жида и его окружение. Не знаю почему, но интуиция мне подсказывает, что сейчас мы на верном пути, товарищи!