Дописал, плюхнул ручку в чернильницу, запечатал письмо в конверт, повертел его в тонких, морщинистых пальцах и стал на вид не таким сердитым: морщины разгладились, бакенбарды улеглись. Александр Васильевич положил конверт в папку и уже спокойно, негромко, себе под нос, пробормотал: – Если с умом овес посеяли, он и через лапоть прорастет.
Вскочил с кресла, обежал вокруг стола, громко постукивая каблуками башмаков, и остановился внезапно, словно в стенку ударился. Постоял, замерев, и снова бросился к столу, разорвал только что запечатанный конверт и быстро дописал на бумажном листе:
«P. S. Всех, кто понадобится, принудить к содействию. Соответствующее распоряжение отдано». Новый конверт он запечатал еще тщательней и погладил ладонью, как гладят по головке непослушное, но любимое чадо. За входной дверью раздался звонок, через некоторое время дверь неслышно открылась, и молодой человек с незаметным, словно стертым лицом, заглянув в кабинет, шепотом спросил:
– Заводить?
Александр Васильевич извлек из кармана жилетки круглые старинные часы на крупной серебряной цепочке, отщелкнул крышку, внимательно уставился в циферблат, словно пытался что-то сосчитать. Вдруг усмехнулся, с веселым щелчком захлопнул крышку часов и распорядился:
– Пока подержи. А через четверть часа – заводи.
Ровно через четверть часа в кабинет вошла богато одетая дама. Александр Васильевич услужливо подвинул ей стул, усадил и слегка поморщился от невидимого, но очень запашистого облака духов, которое его окутало. Дама оглядела кабинет, Александра Васильевича и томным, распевным голосом спросила:
– Чем обязана? И по какой причине я здесь оказалась?
Александр Васильевич не ответил. Из ящика стола достал исписанные листы бумаги, положил их перед дамой и коротко приказал:
– Читайте.
Дама презрительно хмыкнула, опустила глаза, и лицо ее сразу же изменилось, стало таким испуганным, словно перед ней положили не бумажные листы, а живую змею. Дочитать до конца Александр Васильевич ей не дал, отобрал бумаги, положил их на прежнее место и лишь после этого, присев в кресло, с нескрываемым любопытством стал рассматривать даму.
– Почему вы так смотрите? – не выдержала она.
– Любуюсь! Любуюсь, голубушка! В нашем сером заведении не каждый день такую красоту лицезреть приходится. Вот и растягиваю минуты удовольствия. Будь я моложе – и не таких бы комплиментов наговорил. Придумал бы нечто возвышенное, может быть, и в стихах. Но я человек старый и ворчливый, поэтому говорить будем о скушном. Все ваши похождения, как вы поняли, на этих бумажках подробно записаны. О Цезаре Белозерове знаем, об английской торговой компании, где вы служите, тоже ведаем. Теперь вы у меня послужите.
– Каким образом?
– А как я скажу, так и будете служить.
– Если я откажусь, то…
– Не откажешься, поганка! Я тебя в порошок сотру! Слышишь?
– Слышу, – сникнув, ответила дама.
– Вот так оно лучше, милейшая Мария Федоровна.
