18

Похохатывали поначалу, правда, не столь громко, и мужики, пришедшие вечером к сборне. Пришли, собираясь поглазеть на занятное зрелище. Да и то сказать: не каждый день такое в деревне случается. Года не исполнилось, как потешались над суразенком, – последним, можно сказать, человеком в деревне, который отправился свататься к дочери справного хозяина Артемия Семеныча Клочихина, – и пересказывали друг другу обидную шутку про сопрелую мотню штанов; ухмылялись, не в глаза, конечно, над самим Артемием Семенычем, когда умыкнул парнишка убегом Анну из родительского дома, но никто в деревне не думал и не гадал, что вернется Данила с тремя возами добра и соберет мужиков, чтобы разговаривать с ними, как равный. И едва только Данила собрался говорить, сняв шапку перед обществом, как из толпы чей-то озорной голос выкрикнул:

– Слышь, паря, а мотню-то зашил?

Данила почувствовал, что кровь ему бросилась в лицо, но с обидой своей совладал, переждал смех и ответил, спокойно и рассудительно:

– Штаны у меня и тогда справные были. Да только собрал я вас, уважаемое общество, не про штаны толковать. Захар Евграфович Луканин, купец из Белоярска, будет ставить постоялый двор на Барсучьей гриве, где дороги пересекаются. Для строительства лес нужен. Рубить его будем за Старой балкой. Расклад такой: сам свалил, сам ошкурил и сам на Барсучью гриву доставил. За каждую возку, не меньше пяти бревен, два с половиной рубля платы будет. Кому такая цена глянется, милости прошу с утра завтра к Митрофановне подъезжать, я у нее остановился.

Передохнул Данила, шапку нахлобучил, и в этот миг его словно кто в спину толкнул, а на ухо шепнул неслышно: теперь ступай, ступай, не оглядывайся. И он, подчиняясь, двинулся развалистым шагом, не оглядываясь на мужиков у сборни, которые остались стоять в большом изумлении. Совсем не такого поворота ожидали они, когда сюда шли, не вышло потешного зрелища. Чесали затылки, прикидывали: если с утречка пораньше выехать да хорошенько топором помахать, можно до потемок две ходки сделать. А это чистых пять рублей. За день… Заскорузлые пальцы все крепче скребли затылки.

Разошлись мужики от сборни скоро, будто птичью стаю спугнули и она разлетелась.

Данила, вернувшись в дом Митрофановны, пребывал в сомнениях: верно ли он сделал, не оставшись у сборни? Может, мужики захотели бы поспрашивать, может быть… Но вспомнился обидный выкрик про мотню, и Данила, отбросив сомнения, решил, что сделал он все верно. Кому надо, те появятся. А деньги надо всем. Кто еще здесь такую работу предложит – два с половиной рубля в день… Утвердившись в правильности своего решения, он повеселел, приобнял Анну и уселся за стол, накрытый к ужину, как хозяин – с торца. Анна с Митрофановной постарались, и стол ломился. Ели, проголодавшись за день, от души. А после ужина, сморившись, все дружно зазевали и собирались уже укладываться спать, когда на пороге появилась гостья – Зинка Осокина, неразлучная подружка Анны еще с детских лет. Стрельнула глазами, всех оглядывая, и затараторила:

– Ой, здравствуй, подружка! В деревне только про вас и разговоров. Тятя со сборни пришел, руками разводит. Вы как приехали-то – надолго? А где жить будете? Тут, у Митрофановны? А на возах чего привезли, какое добро? Все городское?

И спрашивала, спрашивала Зинка, не получая ни одного ответа. Да и ответить ей было невозможно, как и вставить хоть одно слово в сорочью скороговорку.

Анна подружке обрадовалась. Усадила за стол, налила чаю, смотрела на нее и улыбалась. Все-таки соскучилась она за это время, живя среди чужих людей, по родной Успенке. Вот еще бы с матерью увидеться… Да только идти в родительский дом Данила ей строго-настрого запретил, и теперь надеялась Анна на свою подружку: придумает Зинка, найдет предлог и вызовет Агафью Ивановну в укромное место. Там и встретятся, хоть обнимутся да поплачут…

Угомонились, выпроводив Зинку, поздно. Данила сразу уснул и не слышал, как Анна, тихонько поднявшись с кровати, долго молилась перед иконой Богородицы и просила заступничества. Просила за Данилу, за Агафью Ивановну, за братьев своих и за крутого характером Артемия Семеныча.

Богородица смотрела на нее, стоящую на коленях, и взгляд был по-матерински тихим и ласковым.

Утром, когда Данила, проснувшись, выбрался на крыльцо, он только и нашелся, что довольно хмыкнуть: узкий переулок, в котором стоял дом Митрофановны, был забит лошадьми, мужиками и крепкими, длинными санями, на которых возят бревна.