11

На задах луканинского дома, вплотную примыкая к глухой стене, стояла широкая и приземистая пристройка, выкрашенная зеленой краской. Здесь располагалась контора. Отсюда разлетались телеграммы и распоряжения едва ли не на всю Сибирь, здесь с утра до ночи весело щелкали костяшки на счетах, шуршали деловые бумаги, векселя и кредитки, сновали расторопные приказчики и звенели о тонкое стекло в серебряных подстаканниках чайные ложки – сам чай, баранки и пироги к чаю подавались всем служащим бесплатно. Со всем этим безостановочно гудящим хозяйством, похожим на улей с трудолюбивыми пчелами, умело управлялся постаревший Агапов. Не так давно он снова обезножел и передвигался теперь на коляске, специально выписанной для него из столицы, а для удобства его разъездов во всей конторе убрали пороги и порожки.

Был Агапов самым приближенным человеком Захара Евграфовича, так повелось еще со времени смерти старшего Луканина. Тогда юный Захар растерялся от множества дел и забот, которые внезапно на него свалились. Был даже момент, когда у него опустились руки и он уже собирался выставить свое наследство на продажу. Не дозволил Агапов. Пристыдил, поругал незлобиво, а затем предложил вовсе неожиданное: подняться с насиженного места и перебраться в Белоярск. Захар, когда услышал это в первый раз от Агапова, только усмехнулся, посчитав, что старик чудит. Белоярск числился городишком так себе: зачуханный, занюханный и грязи – по колено. Да и каким он мог быть иным, находясь в самой что ни на есть глухомани, даже по меркам обширных сибирских краев. А самое главное – стоял на отшибе от тракта.

– Ты надо мной не хихикай, – заметив усмешку Захара, спокойно растолковывал Агапов, – я из ума еще не скоро выживу. Нынче времена иные наступили. Белоярск ого-го как загремит!

И действительно, времена в Белоярске наступали горячие. В верховьях реки Талой, на крутом песчаном берегу которой и стоял городишко, получив от этого берега свое название, охочие люди разведали золото. Большое золото.

Встрепенулась округа! Кинулся народ на поиски неверного счастья, имя которому – фарт. Кинулся, как до смерти оголодавший человек кидается на краюху хлеба: ничего не видит и не слышит, одно-единственное желание все перешибает – утробу набить.

Только и разговоров среди деловых людей – о шальном и дурном золоте в верховьях Талой.

– Да ты хоть представляешь, что это такое – золото добывать? – сердился Захар. – Механизмы, инструменты, рабочие – какие деньжищи сначала вложить надо! А будет отдача или нет – это еще бабушка надвое сказала. Ты хоть раз видел, как золото добывают? Я не видел! Значит, людей знающих со стороны звать, доверяться им, а в таком деле, с золотом, доверия быть не может. Понимаешь?

– Все я понимаю, милый мой Захар Евграфович, – невозмутимо и негромким голосом отвечал ему Агапов, – парнишка-то я смышленый. Не кипятись. Выслушай до конца. Не надо нам никаким боком с золотом связываться. Ну его к лешему, золото… Нам свой промысел надо соблюдать. Сам посуди. От тракта до Белоярска больше сотни верст. Не близехонько. А чтобы приисков достигнуть, надо еще вверх по речке подняться, до Кедрового кряжа… Теперь прикинь – сколько подвод потребуется, чтобы все грузы перевезти. Это ж одной только жратвы немеряно потребуется. Вот где золотое дно – на перевозках! А если пару пароходиков спроворить да гонять их по речке туда-сюда – огребемся прибылью!

Расчет Агапова оказался верным. За первый же год на перевозках грузов к золотым приискам Захар Евграфович покрыл все расходы, связанные с переездом на новое место. А на второй год пошла прибыль, вот уж действительно – золотое дно. Быстро и широко развернулся Захар Евграфович. Ему и по сегодняшний день никаких конкурентов не было, а клиенты стояли в очередь. Вот попался навстречу молодой приказчик Ефтеев, в руках у него – кипа телеграмм, и в каждой – просьба: милостивый государь, будьте любезны, поскорее, дабы дело наше не знало простоя…

– Здравствуй, здравствуй, Ефтеев, – отозвался Захар Евграфович на приветствие приказчика. – Чего нам пишут?

– Да все просят, Захар Евграфович, до снега торопятся грузы перекинуть.

– Ну и ладно. А где у нас Агапов?

– Да у себя был в каморке. Позвать его?

– Нет-нет, занимайся своим делом. Я сам, не заблужусь.

В дальнем конце широкого коридора – низенькая дверь, ведущая в каморку Агапова. Половина этой каморки занята одним большим столом, на котором аккуратно разложены всяческие бумаги, лежат счеты и стоят два чернильных прибора. Агапов катается на своей коляске вдоль стола, пишет, читает, щелкает костяшками счет и постоянно бормочет-напевает себе под нос одну и ту же песню:

Он пропевал ее тоненьким, дребезжащим голоском с первого слова до последнего, а затем начинал сначала.

За последнее время, особенно после того как снова обезножел, Агапов сильно постарел: сморщился лицом, поседел до последней волосинки в бороде и на голове, но глаза оставались живыми и быстрыми.

– Как спалось-почивалось, Захар Евграфович? – Агапов аккуратно вытер тряпочкой стальное перо и положил ручку на чернильный прибор, круто развернул коляску, так, чтобы видеть перед собой хозяина, и продолжил: – Слышал, слышал, как вчера господа гости куролесили. Знатно!

– Сам-то чего не пришел?

– А чего мне там делать? Плясать не могу, манерам не обучен, сиди уж, пим дырявый, за печкой и не выглядывай.

– Вот и получилось: самые близкие не появились. Ни тебя, ни Ксюши.

– Ладно, Захар Евграфович, не обижайся. Гости погуляли и уехали, а мы-то с тобой остались. Зато я тебе такой важнеющий подарок приготовил!

– Ну, показывай свой подарок.

– А он такой, подарок-то, его не покажешь. Про него только рассказать можно.

– Тогда рассказывай, чего тянешь!

– Расскажу, расскажу. Только давай выкатимся отсюда на вольный воздух.

– Какие такие секреты? Говори.

– Секреты, ох, секреты… Даже стенам доверить побаиваюсь. Поехали, поехали на воздух, на всякий случай…

Агапов выкатился из своей каморки, дверь закрыл на висячий замок, большой ключ на засаленной веревочке повесил себе на шею и покатил к выходу, ловко двигая руками колеса коляски. Захар Евграфович молча последовал за ним.

Недалеко от конторы стояла беседка. Над ней высился могучий разлапистый кедр, щедро усыпанный в этом году шишками. Иные из них, перезрев, падали и глухо тюкались в землю.

– Куда Екимыч смотрит, собрать бы урожай надо, пропадает, – сетовал Агапов, задирая голову вверх и оглядывая кедр.

– Да я не велел, пусть кедровкам на корм останется. Зима длинная…

– Святое дело – божьим птицам на прокорм. Святое дело…

– Слушай, старый, ты для чего меня звал, про шишки спрашивать?

– След Цезаря отыскался – вот тебе новость, вот тебе секрет, и вот тебе подарок!

– Где?! – встрепенулся Захар Евграфович и так круто развернулся на каблуках, что вывернул с корнями пожухлую траву.

– Да ты присядь, Захар Евграфович, присядь. В одно слово не уместишь. Долго надо рассказывать…

– Чего кота за хвост тянешь?! Говори!

– Говорю. По порядку. Докатился до меня слушок, что объявился у нас, в ночлежном доме у Дубовых, мужичонка один из беглых. При золотишке. И начал он, как водится, голенища загибать. Крепко закуролесил, две недели не просыхал, а в пьяном виде рассказывал: будто бы побывал он за Кедровым кряжем, а там, будто бы, староверы проживают, и там же, за Кедровым кряжем, Цезарь со своими людишками обосновался…

– Ты чего несешь?! – едва не закричал Захар Евграфович. – За Кедровый кряж, всем известно, пробиться невозможно! Гиблое место! Сколько народу сгинуло, а никто одолеть не мог. Ладно, твой беглый с перепою сказки рассказывает, а ты с какого рожна их повторяешь?

– А откуда он про Цезаря с его людишками проведал?

Захар Евграфович замолчал, словно споткнулся. Агапов же, будто куделю скручивал, потянул дальше дребезжащим своим голоском:

– Спорить с тобой, Захар Евграфович, не собираюсь, а только сомнение меня одолевает: за Кедровый кряж не пробиться, а мужичонка откуда вылупился? Ветром с горы надуло?

– Доставь его сюда, и спросим. Только мужичонки твоего, как я понимаю, давно уж след простыл. Да был ли он?

– Был, был – это я тебе верно говорю. А вот доставить его сюда, правильно толкуешь, в сей момент не могу. А что следа касаемо – не простынет. Сегодня вечерком наведаюсь к Дубовым – в точности разузнаю. Все следы разыщем – вот увидишь. Будет Цезарь у нас в руках трепыхаться, будет, хоть из-за Кедрового кряжа достанем, хоть из-под земли.

– Ну-ну, – Захар Евграфович круто развернулся и скорым шагом пошел прочь от беседки. Кулаки у него были крепко сжаты. Сквозь зубы он чуть слышно шептал: «Цезарь, Цезарь, где же тебя отыскать, вражина?»