ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Жизнь улангаевцев пошагивает неторопливо. Старые старятся, молодые пробуют расправлять свои крылья. Если отсчитать дни назад и вспомнить ночь, когда Таня родила четырех сыновей, то можно сказать: такого случая на весь район не бывало. На другой день после благополучных Таниных родов в магазине Андрониха высказала свое предвидение:

– Быть войне химикатной, атомной. Не к добру бабья урожайность. Верная примета, попомните меня…

Дед Чарымов тоже прогноз дал:

– Наступает времюшко, когда все женщины с помощью науки так будут рожать. Один разок порастопырилась – четыре ребятенка выкрякала, и под замок на всю жизнь это удовольствие… Очень выгодно для государства будет – приплод населения громадный, а убытки-затраты маленькие. Получается, во-первых, женщина вместо четырех разов ходит с животом одинажды; отпускные, родовые получает одинажды; отвлекает врачей одинажды…

– Выходит, и с мужиком бабам спать одинажды?.. – спросила Соня под всеобщий женский смех, перебив научную речь деда Чарымова.

– Нет, с мужиками – воля ваша, а рост населения станет под строгий контроль-лимит, – серьезно возражает дед.

Соня свое мнение первая высказала:

– Господи, куда она с ними?.. Ни мужняя, ни брошенка, ни сведенная, ни разведенная… Что делать будет с мелкотой? Костя-то вроде и письмишки ей не пишет…

Стороной обходили Таню все суды-пересуды, не пускала она в свое сердце досужие вымыслы сплетниц.

Кому-кому, а Югане действительно с рождением Танюшиных сынов забота выпала. Костя еще на Соболином острове однажды размечтался о том, как будет воспитывать своего сына…

«Надо растить детей по-эвенкийски, закалять холодом», – говорил он Югане.

Память у Юганы острее самоловного крючка и долговечнее лиственницы. Она хорошо помнит всех людей своего племени, в котором были сильные мужчины и красивые женщины. Она обязательно исполнит мечту Кости. Будет воспитывать его сыновей по обычаям племени Кедра.

– Как звать их станешь? – спросила Югана Таню, когда та оправилась после родов.

– Боря, Аркадий…

– Во, полудурья!.. От плохих имен ребенки помереть могут, – рассердилась Югана.

– Бабушка, но почему?..

– Чему почему?.. Кто такой Андрюшка Шаманов? Художник! Какой у тебя старший? Знаю, этот! Зови его Андрюшкой. Вяжи на ручку тряпочку, чтоб не путать имена… Второй сын Кости станет Костей. Третий будет Ильей. Кучум – хороший охотник, тебя любит. Четвертый пусть Сашкой зовется. Гулов Сашка – большой человек, председатель! Пиши бумажку, в сельсовет пойду. Метрик-печать стану добывать на парнишонок.

– Бабушка, как же… мы не расписаны с Kостей…

– Сашка Гулов со мной пойдет. Я свидетель. Он свидетель. Видели, Костя спал с тобой, ребятишек делал… Андрюшка, Костя, Илья, Сашка – все Волнорезовы будут.

И горе, и смех с Юганой. В первые дни, когда молодая мать училась пеленать сынков, купать в корыте, купила Югана у Сони в магазине два велосипеда. Отдала их кузнецу и приказала:

– Делай ребенку нарту – зимой на лыжах, летом на колесах. На четыре мальчика делай.

И улангаевский кузнец-умелец, дед Пивоваров, за приличную плату даже перестарался. Изготовил богатейшую коляску с прицепными лыжами для зимы.

– Такая телега для жеребят… Пошто вся из железа? Ее возить бабе тяжело будет… Меняй железо на дерево и бересту, – приказала Югана.

Пришлось кузнецу переделывать, хотя и не хотелось.

– Правило такое: заказ даешь – эскиз-чертеж прикладай… – ворчал старик.

– Какое тебе кис-черт надо? Делай коляску как пух!..

Через несколько дней получила Югана облегченную тележку. Понравилась ей. Ходкая.

Болела душа у Тани еще об одном детище – о звероферме. В конце марта стали щениться соболюшки. Много времени проводила Таня на ферме. А деревенские шептухи тут как тут:

– Танька, спогубит старуха твоих птенчиков. Позавчера, когда ты на работе была, видела своими очами, что она вытворяла… Они, малюсенькие, это значит, обмараются… Так она их вытаскивает из мешочка-пуховика и снегом попку обтирает… Разве можно груднешеньких целыми днями на улице катать?..

Ругалась Таня с Юганой:

– Зачем ты их кормишь куриным бульоном? И молоко не кипятишь…

– Была бы ты корова, не кормила их супом. Мужики растут, еду им надо… Если суп не давать, они титьки тебе оторвут. Засосут, – отвечала невозмутимо Югана.

– Почему ты вместо пустышек даешь им кусочки оленьего, мяса? Подавиться могут, – опять упрекает Таня старую эвенкийку.

– Югана не слепая. Кусочки мяса протыкает палочками. Как они давиться могут? Пустышки-резинки соси сама. Ребенков грех обманывать едой, – спокойно возражает та.

Спорит Таня с Юганой уже не один месяц.

Май нынче теплый, солнечный – душа радуется. Старых и малых в избу не загонишь. Пришла Таня с работы сердитая – нашептали ей снова про Югану.

– Правда, что ты сегодня весь день держала детей на берегу?

– Пошто не правда? Люди тебе не врали.

– Ведь солнце жаркое – удар детишки могут получить.

– Како тебе там удар? Солнце любит детей. Оно кожу дубит, болесь не пускает…

– Остыть могут, у воды прохладно, сыро, – возражает Таня.

– Зачем стыть им? Я свой обласок на берег вытаскивала, в него воды наливала. Всех купала там, булькают рученьками… Мужики твои здоровы. Я их мясом нажеванным кормила. Едят!..

– Чтобы больше такого я не слышала и не видела, – сердится Таня. – И в последний раз говорю, для присыпки есть талька, а гнилушки убери с моих глаз долой.

– Для детей есть гнилушки, – упрямствует Югана. – Я их сквозь сито просеивала.

На Таню Югана совсем не обращала внимания. Таня – русская баба, ничего еще не понимает, совсем молода еще. И продолжала Югана каждый день катать тележку с детишками к плескучему берегу реки. Корытом, как всегда, служил облас. Купала Югана мальчишек в холодной воде таежной реки. Вода хорошая, напитана силой лесных кореньев – зачем ей нести парнишкам хворь, зачем такую воду греть-кипятить?..

После купания Югана укладывала ребятишек голышом, как медвежат, на раскинутую большую собачью доху. На песке грелись, загорали Танюшкины сынишки. Югана не глупая, знает, сколько можно детям греться под майским солнцем.

И кормила Югана сыновей Костиных по-своему: некипяченым молоком, супом, тертой морковью, щелкала им кедровые орехи, толкла ядра – все охотно ели ребятишки. Со временем успокоилась Таня, доверила полностью сынов на воспитание старой эвенкийке, доверилась ее древней мудрости и материнской заботливости…

Однажды в весенний день, когда солнце слизало росу с каждой хвоинки, с каждого молодого листка и со всех трав, когда в лесу за деревней, пересмеиваясь, покрикивали кукушки и в небе кувыркались барашки-кулики, справляя свои стремительные свадьбы, к берегу причалил почтовый катер.

Остановилось быстроходное суденышко как раз возле Юганы. Не верит эвенкийка глазам – Костя выходит на берег.

– Здорово, Югана! – улыбается Костя.

– Здравствуй, Волнорез! – спокойно отвечает эвенкийка. – Давно ждет тебя Югана. Пошто долго ходил в чужих землях?..

Но Костя словно не слышит вопроса Юганы.

Улыбаясь, смотрит он на мальчишек, лежащих на дохе. Они гулькали, размахивали ручонками, смешно ползали по мягкой и густой шкуре.

– Вот уж никогда бы не подумал, что Югана станет нянькой. Чей это детсад у тебя? Хорошенькие малыши!.. – с грустинкой в голосе говорит Костя.

Югана закурила трубку, хитро посмотрела на Костю и ответила:

– Чей олень-бык скакал, кто знает? А пыжики наши. Может, Илюшкины парнишки, а может, дед Чарымов делал Таньке…

– Югана, так это ее дети? – удивленно вскрикнул Костя, и глаза его заблестели. – Все четыре ее?! И… мои…

– Все ее. Югана помогала рожать Тане… – кивает головой старуха.

– Что ж ты мне туман напускаешь? Почему не говоришь, что я их отец?.. – возмущается Костя.

– Были бы дети, отец всегда найдется, – убежденно говорит Югана.

Костя кинулся к малышам, встал на колени, одного взял на руки, долго и удивленно рассматривал. Потом второго, третьего…

– Почему не веришь своим глазам, а веришь дурным словам?.. – сурово спрашивает Югана.

– Так они мои?..

Старая эвенкийка убежденно кивает, подтверждая Костины слова.

Еще в первых числах мая семейство Шамановых и фельдшерица Нина Павловна переехали в Улангай. Вновь организованный медицинский пункт будет обслуживать жителей четырех ближних деревень. Под больничку отвели пустующий дом рядом с магазином. Тот самый, который метили еще зимой старухи занять для своих надобностей. Вот и настало время, когда опять заселяют пустующие сиротливые избы, которые много лет наводили тоску забитыми досками на окнах и дверях. Особенно рад председатель. И как не радоваться, если в деревне теперь не только свой врач имеется, но и художник… А мечтал Саша Гулов о художнике потому, что начали нынешней весной строительство нового клуба. Кто сделает клуб приветливым? Конечно, художник… Но пока до этого далеко. Пока только еще строят артельщики большое здание клуба, двухэтажное. Внизу кинозал спланирован, а вверху предполагают библиотеку поселить и комнаты для разных кружков выделить. «Если к будущей весне выстроится клуб, то это еще хорошо, – думает председатель. – Не хватает плотников в деревне…»

Андрей с Леной поселились в Танином доме, что стоит по соседству с домом Чарымовых, значит, Югана с Тамилой теперь всегда рядом. Пока все идет хорошо. На новом месте работы и забот у Лены хватает. Андрею тоже скучать некогда. Целыми днями пропадает на этюдах. Дни стоят погожие, солнечные. Руки Андреевы так и тянутся к кистям и краскам.

Однажды утром пришла Югана к Лене в больницу. Села на стул, взяла пустую трубку в рот. Пососала трубку – будто покурила. Югана – женщина прямая. Не умеет начинать щекотливые разговоры, сразу главное говорит.

– Лену очень любит Югана. Хороший доктор Лена!

Лена ответила ласково:

– Спасибо тебе. Для меня и Андрея ты больше чем мать.

– Югана не будет возиться с Таниными парнишками. Теперь они большеньки, одна мать справится.

– Сейчас что ей горевать… Костя вернулся, можешь быть спокойна, – соглашается с эвенкийкой Лена, так и не понимая, куда клонит старая.

– Югана хочет нянчить детей Андрея. Когда они будут у Лены?.. У вождя племени Кедра должен быть сын.

Лена смущенно опустила голову.

– Югана, у меня не будет детей… – тихо говорит она, и неожиданно для себя краснеет.

– Пошто смеешься? – возмущается старая эвенкийка. – Шаман должен иметь сына…

– Я не шучу… – еще тише говорит Лена.

Югана набила трубку табаком, закурила. Лена молчит. Тяжело она переживает эту свою семейную драму.

– Хорошо, слушай Югану, Лена. Нет большего горя у женщины, чем остаться навсегда без ребенка. У Лены есть сестра в Томске.

– Да, Югана, но чем нам поможет моя сестра, – с печальной улыбкой говорит она. – У нее большой сын… Муж хороший… Она не одинока…

– Зови сестру к себе в гости. Шаман будет спать с ней. Родит твоя сестра вам ребенка. Сестра должна помочь Лене.

– Югана, это невозможно. Понимаешь… – растерялась докторша, не предполагавшая такого поворота разговора.

– Так всегда делали тунгусы и остяки. Так должна сделать русская женщина для вождя племени Кедра.

– Нет, Югана. Невозможно… – повторяет Лена. Как ей объяснить древней старухе, что они живут теперь по иным жизненным правилам и законам… Лена задумывается и говорит решительно: – Мы возьмем мальчика из детского дома.

– Это очень хорошо сделаешь! – соглашается Югана и тут же возражает: – Но мальчик будет от другой женщины и от другого мужчины. А кто продолжит род вождя племени Кедра?.. Когда тело Шамана умрет, кого будет ждать его душа в небесном урмане? Кто понесет его имя по земле?.. Никто… – старуха глядит на понурившуюся женщину и добавляет: – Эвенки племени Кедра живут по закону Лебедя! Они выбирают женщину один раз. Расходиться с Шаманом Лена не будет. У вождя племени Кедра будет ребенок!..

На следующий день после разговора с Леной Югана съездила в районный поселок, сняла все деньги со сберкнижки. Уговаривали ее работницы сберкассы:

– Можешь потерять. Или украдут… Ведь тут денег на целый легковой автомобиль, да еще на трехкомнатную кооперативную квартиру в городе… Одумайтесь, Югана…

Югана молча похлопала рукой по бедру, где висел охотничий нож, сложила деньги в замшевый мешочек, спрятала. В тот же день старая эвенкийка вернулась в Улангай, а вечером пошла к Соне на большой разговор.

Давно за полночь, но не до сна Косте и Александру Гулову.

О многом они переговорили, о многом передумали. Давно поставила Таня на стол керосиновую лампу – маленькая деревенская электростанция работает только до часу ночи.

– Да… Если бы не Алексей Дормидонтович да Петка-журналист, не скоро бы мы с тобой встретились… – Костя сильно затянулся папиросой и выпустил такой клуб дыма, что десятилинейная керосиновая лампа вся скрылась в нем. – И еще профессор Подорожников… Замечательный он старик, скажу тебе! Всеми своими знаниями ему обязан… И не только знаниями, но гораздо большим… – Костя помолчал, окидывая мысленным взором начало своего пути в науку. – Поверишь ли, Саша, старик по-новому на жизнь глядеть научил меня… Ну, был я лихой летчик, влюбленный в свой край… а цели не видел. Не знал, куда лучше силы свои и энергию приложить.

– Съездил бы ты к нему в Иркутск, Константин, времени у тебя пока свободного достаточно, а уйдешь в тайгу, к соболям своим, так и семью родную не скоро увидишь… – посоветовал председатель.

Костя как-то безнадежно махнул рукой:

– Поздно уже, Сашка…

– Что так?.. Завтра и выезжай…

– Не придется мне больше увидеть учителя, Саша… Я ведь из Москвы прямо к нему полетел, поделиться радостью. Да поздно – умер старик… Говорил ведь я тебе, что мою дипломную работу профессор Подорожников в Москву отправил, в академию сельхознаук. Там заинтересовались ею, решили издать отдельной книжкой и пригласили меня год поработать у них на кафедре звероводства и охотоведения… Ну, после этого Алексей Дормидонтович добился пересмотра дела… Вот как я и оказался в Москве… – Костя грустно улыбнулся. – Так, Сашко, я стал ученым из заключенных… А когда на кафедре работал, обобщал материалы, исследования, тут и вспомнил не раз об Улангае… Все думал, как быстрее артель поставить на ноги. А возвращаясь сюда, Алексея Дормидонтовича разыскал…

– В обкоме партии он теперь. Вторым секретарем, – сказал Гулов.

– Вот там я его и нашел… Поделился своими планами. Обещал Алексей Дормидонтович на базе нашей артели организовать крупное звероводческое хозяйство…

– Говоришь, так и сказал секретарь райкома? – задумчиво произнес Гулов после длительной паузы.

– Да, Саша, близок день, когда ты станешь директором звероводческого совхоза. Значит выходим на широкую дорогу… – Костя подмигнул своему другу и добавил: – А я буду у тебя главным охотоведом-биологом. Возможно, удастся арендовать в Аэрофлоте вертолет на целый сезон…

– Ты считаешь, что основной упор нужно делать на разведение норки? – Председатель вытряхнул последнюю папиросу из пачки «Беломора».

– Да, Саша, соболеводство, конечно, останется. Будем его расширять потихоньку. Но нам необходимо в ближайшие год-два окрепнуть. Норка очень поможет. Смотри, вот карта охотничьих угодий, в которых никто никогда не промышлял. Видишь озера, помеченные красным карандашом. Это царство норки. И с кормами затруднений не будет. Норка питается рыбой, а озера – настоящие рыбные плантации. Прямо в тайге, как на Соболином, займемся вольным разведением норки. У каждого большого озера выстроим избу и ледник. С лета будем забивать ледники жировой рыбой, чтоб зимой не было проблемы корма. Вот с этих пятнадцати озер, например, зимой можно добыть больше двух тысяч норок… Взгляни на карту, сколько еще озер необследованных – всюду норка есть.

– Костя, друг ты мой, людей тебе надо. Таких, как Илья. Нет их у меня.

Как нет? На первый случай наберем бригаду человек из пяти.

– Да, я тебе не успел сказать… Кучума нефтеразведчики переманили…

– Вернется, – уверенно заявил Костя.

– Вряд ли… – возразил Гулов.

У внучки деда Пивоварова день рождения. По заведенному обычаю дети отмечали это событие у Сони. Набрав гостинцев старшим братишкам и сестренкам, малыши расходились по домам. Подражая взрослым, шли они в обнимку, раскачивались, пели песни.

Югана постояла у изгороди, провожая взглядом голосистую гурьбу. Потом поднялась на крыльцо, стукнула в дверь. Не дождавшись разрешения, вошла в избу.

– Пришла Югана к Соне на большой разговор. Об этом никто не должен знать.

Они сели рядом. Югана вынула трубку, а Соня достала пачку «Золотого руна», сама набила старухину трубку, раскурила и передала хозяйке.

– Хороший табак, женский, – похвалила Югана. Но похвалила она, чтобы доставить удовольствие хозяйке, потому что привыкла курить махорку или, от нужды, легкий табак, перемешанный с листовым самосадом.

– Я слушаю Югану, – нетерпеливо напомнила Соня. Ей очень интересно, о чем важном хочет поговорить Югана.

– Вот много денег, – положив на стол пачки ассигнаций, вытащенные из замшевого мешочка, сказала Югана, – на них можно купить машину, на которой большие начальники по городу ездят… Можно много всякого добра еще купить…

– Легковую машину? – глаза Сонины загорелись алчным огоньком. Видать, важная просьба у старухи, раз она такие деньги ей предлагает.

– Правильно. Югана маленько плохо говорит русские слова.

– Но зачем ты мне даешь столько денег? Неужели собираешься закупить весь магазин?

– Нет. Югана хочет купить то, что никогда не продается. Вождю племени Кедра нужен ребенок…

– Фью! – удивленно присвистнула Соня, – Вот дела!..

– Слушай, Соня, хорошо Югану. Ты очень красивая! У Юганы большая жизнь позади. Она встречала много разных людей. Но таких красивых женщин, как Соня, не видела. У Сони добрая душа. Сердце Сони любит всех детей…

Югана умолкла, покурила трубку, собираясь с мыслями и обдумывая главное.

– Я готова помочь, но как?.. – недоумевает Соня.

– Югана просит Соню взять деньги. Соня будет спать с Шаманом… Соня родит ему ребенка.

В глазах Сони застыло удивление, а губы не могут произнести ни слова.

– Об этом просил Андрей?..

– Об этом просит Югана.

– Спрячь деньги, Югана… Сейчас мы выпьем с тобой по рюмочке… Такое не покупается…

Соня сложила деньги в замшевый мешочек-кошелек, вернула их эвенкийке.

Молча выпили женщины.

Не удалось и здесь Югане осуществить задуманное.

В густом и теплом утреннем тумане, как в парном молоке, купалась деревня и прибрежная тайга.

Мычали коровы. Звенели певучие женские голоса. Выгоняли бабы из притонов своих пестрян и красуль к пастуху.

Щелкал бич.

Пастух переливчато покрикивал:

– Куда, куда, стерьва? Эй-эй по-ше-веливайся… Ходи-ходи!.

Лена стояла в белом халате у окна. Постучали в дверь. Вошел Александр Гулов, поздоровался.

– У меня, Лена, такое дело. Костя готовит бригаду. Надо было мужикам медицинский осмотр устроить. Уйдут в урман на целый год… Аптечку бы им с собой дать…

– Сколько человек в бригаде? – спрашивает Лена.

– Пока четыре. Будут строить у озер избушки и ледники. Значит, договорились?

– Сделаю, Саша, все, как нужно…

Вот и начался рабочий день врача. Выждала Андрониха в коридорчике, когда председатель уйдет. Вошла в приемную.

– Ленуся, доченька, Алтурмес мой шибко приболел… – говорит она елейным голоском.

– Что с ним?

– Сколько сама перелечила люду, – авторитетно говорит бабка, – а такого не видывала… Вторую неделю ест, пьет, а на двор не ходит…

– Да, бабуся, – улыбается Лена. – Это действительно редкая болезнь. Затравила, видать, старика знахарством своим.

– Упаси бог! – обиженно вскрикнула Андрониха. – Я своего Пашу никакими снадобьями не пичкаю… Разве стаканчик самогонки налью от простуды, дак это самое повсеместное средствие, – бабка тяжело вздыхает. – И чего с ним такое приключилось, не пойму… Собой веселый.

– Скажи, чтобы на прием пришел. Один, без тебя.

Бабка Андрониха радостно кивнула и мигом убежала. Через некоторое, время появился Паша Алтурмесов, Сел на кушетку.

– От тебя самогонкой разит? – строго спрашивает Лена.

– Жена лечит Пашу, – отвечает старик, а сам посмеивается.

– На что жалуешься, живот болит? Запоры мучают?

– Нет, – отвечает Паша Алтурмесов. – Живот работает. Только на двор хожу я ночью, чтоб Андрониха не видела. Ночью хожу, когда она крепко спит.

– Зачем обманываешь? – еще строже спрашивает Лена.

– Нужда заставляет, доктор. Когда Паша больной, бабка выпить самогонки дает… здоровому совсем не дает, Плохо тогда. Другу бабу искать буду…

Не выдержала Лена, расхохоталась.

После Алтурмеса пришел дед Пивоваров. Покряхтел старик, сел на табуретку около Лены.

– Что с тобой, дедуся? – спрашивает она.

Старик молча заголил подол рубахи и ткнул пальцем в бок, в чернеющую рану:

– Лешево зубило взыграло, по ребрине скользануло… – поясняет дед. – Засыпал пеплом. Думал, засохнет. Ночь пришла, уснуть не могу. Саднит, саднит…

Расползся туман. Слег испариной по берегам, припал к лесу. Стучат на берегу весла и греби. Перекликаются рыбаки, готовя лодки в дорогу на удачливые места. Сидит дед Пивоваров, вздыхает. В открытое окно хорошо ему слышен весь этот береговой переговор. Морщится старик от боли, промывает застаревшую рану Нина Павловна.

Лена опять подходит к окну. Мысли ее далеко. Там, на Березовой речке, куда она собирается поехать с Андреем. Хочется ей прямо сейчас оказаться у знакомой березы Материнства…

Причалила мотолодка к берегу. Половодье. Подошла вода к самой избушке. Перетаскала Югана вещи из лодки. На топчан постелила двуспальный мешок, посмотрела на Лену и Андрея.

– Жарко. Солнца много. Тепла много. Кругом птицы поют. Пляшут кулики по берегу. Рыба плещется-играет. Рядом озеро. Ходите, купайтесь там. Вода светлая, что стекло, и теплая. Хорошо весной жить молодым!..

Ушли Лена с Андреем к озеру. Посидела Югана на кедровом сутунке возле избушки, выкурила трубку. Неспокойно на душе у старухи. Закурила вторую трубку. Плохие думы не дают покоя.

Идет Югана по лесу тихо. Сучок не треснет, птица не вскрикнет. Над головой и вокруг кипит жизнь. Май – месяц зачатия, месяц зарождения новой жизни. Отцвел кедровник – пухнут завязи шишек. Серебрится пихтач омоложенной хвоей, высится над кедрами расписными мачтами с зеленью парусов. Запоздавший осинник отцвел – спешит укрыть себя лиственной шубой. А березы завили крепкие кудри из липкой молодой листвы, млеют под солнцем. Хмурые ели с чуткими к непогоде ветвями зовут-нашептывают долгую счастливую и ясную погоду. Остыли самцы от брачных боев. Успокоили самки извечный голос материнства. Еще трубит кукушка, но придет день, и наколет она язык о спелый колос ржи, утихнет – такая в народе примета. Хочется Югане, чтобы зачала Лена ребенка. И верит она, что так и произойдет.

Маленькое озерко лежит искристой слезой в ласковой чаще зеленой тайги. Остановилась Югана. Присмотрелась к берегу озера, где сидят Андрей с Леной, и легла под молодой пихтой на беломшаник. Видит Югана совсем хорошо, а вот о чем разговаривают Лена с Андреем, не разобрать старухе.

Закурила эвенкийка трубку. Подслушивать, следить – грех. Но Югана совсем не подслушивает и не следит. Она случайно пришла сюда отдохнуть и полюбоваться красивым озером. Глаза не виноваты, если увидела Лену с Андреем… Пусть маленько смотрят. Вреда не будет, оправдывает себя Югана.

Погасла трубка. Югана не спускает глаз с берега озера. Она пролежала так час, а то и все три. Лена и Андрей успели поплавать, переплыть озеро вдоль и поперек. Быстро и незаметно время уходит, солнце давно за полдень перевалило…

Когда Андрей с Леной накупались и подплыли к берегу, он что-то сказал ей. Та с радостью забралась на березу, которую весенний буреломный ветер положил на озеро. Сидит Лена, ноги в воде полощет. Заплетает неторопливо толстущую косу и смотрится в зеркальную водицу. Ох, и красива же она сейчас! Югана живо представила, как Лена будет ласкать крепыша-сына, как беззаботно будет посапывать малыш, придерживая обнаженную грудь матери пухлой ручонкой…

Андрей сидит на берегу. Рядом с ним ящик с красками и кистями. На треноге большой холст в раме-времянке. Югана не видит, какой Лена рождается на полотне, но зато хорошо видит живую докторшу. Просто грех с такой женщины сделать плохую картину. А Лена сидит и мечтает. Улыбается. Вдруг вскинет голову, проводит глазами быстрокрылого селезня или неторопливую чайку. Или опустит печально глаза на свое отражение в воде, не верит, что она – частица бурлящей весны.

Вздохнула тяжело Югана. Много и долго смотрела, устала. Слезиться начали глаза. Надо ей выкурить последнюю трубку и отправляться к избушке.

Рано зацвел шиповник. Запламенели в диком розовом цвету береговые гривы. В зарослях шиповника и черемушника ночами не смолкают соловьи. Поют, прищелкивают, посвистывают. О чем эти ночные песни?.. Поют птицы про любовь, славят природу и бессмертие.

Утром недалеко от избушки тощая горбатая лосиха переплывала со своим долговязым теленком на другую сторону реки, вышли на мысок и остановились обсушиться.

Маленькая избушка с крышей из берестяных листов, придавленных жердями, серебрится росой. Под этой крышей, на вышке, с открытыми глазами лежит Югана в спальном мешке и слушает утреннюю тайгу. Слушает, как славят птицы вечную жизнь, с вечными цветами и ароматом.

Прошло три дня и три ночи. Сегодня быстроходная лодка умчит Андрея, Лену и Югану в Улангай. Что же случилось за эти дни и ночи? Спросите Хрустальное озеро – оно расскажет. Спросите волшебную избушку Юганы – она поведает…