Книга: Из племени Кедра
Назад: ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Дальше: ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Недалеко от берега Оби, на небольшом бугре близ согры, стоит чуть покосившийся старый двухэтажный дом. В верхнем этаже размещается районная прокуратура, в нижнем – зал суда. Зал маленький, не больше пятидесяти человек может в нем уместиться. Комнаты суда неуютные, чем-то похожие на брошенный деревенский клуб: грубые скамейки из толстых плах, маленькая сцена.
Сегодня зал суда жаркий и тесный. Кому не хватило места, стоит в сенцах, на улице и под окнами. Люд собрался промысловый – рыбаки да охотники. Никто их не приглашал, не звал. Молва по Югану быстро разнеслась про человека, который летал по тайге на самодельном самолете со старухой тунгуской. Такого здесь еще не бывало. За пьяные драки судили, да по семейным делам, или, там, растрата какая. Это было, да. А такого, как сегодня, не случалось…
И зачем Югана уехала венчать Андрея с Леной к Кедру-богу. Она бы сказала слово в защиту Кости-друга. Но что поделаешь, так вышло… Не появилась в; зале суда Югана…
Только на суде Костя сообразил, кто больше всех старался упрятать его за решетку. Сначала он думал, что письма Сони сделали свое дело.
– Слово охотоведу товарищу Малышеву, – произносит судья.
«Ага, Малышев… – подумал Костя. – Теперь ясно, зачем ты Илье подарил дорогое ружье и устроил выпивку».
– Товарищи судьи, мне и здесь сидящим знаменитым юганским следопытам довелось помогать следственным органам вести расследование в самом логове матерого браконьера Волнорезова. Перед нами образованный браконьер. Нынче должен был получить он диплом. Человек этот вел массовое уничтожение соболей в запретное для охоты время. Разорял гнездовья, забирал щенят. Щенята погибали. Гибли ценные соболи, товарищи. Такое зверство чинилось больше четырех лет. Это же уму непостижимо! Четыре года они гребли деньги, наживались. Их пособником был председатель артели… Кто дал право красть самолет и использовать в личных целях? Никто. Это одно преступление. Второе. Благодаря самолету браконьеры выхолащивали тайгу на громадном расстоянии. Ну и аппетит у грабителей! На острове найдены в лабазах шкуры лосей. Лоси уничтожались беспощадно, как соболи. Потому что мясо шло на корм зверькам. И, заметьте, товарищи судьи, как ловко придумали. Волнорезов знал, сколько ни воруй, а попадешь. Он решил спрятать концы: раздал щенят соболей жителям Улангая. Задобрил. Сдал часть соболей на артельную звероферму. Теперь будет говорить, что старался для общества. Я, как охотовед, как коммунист, прошу суд вынести суровый приговор этому злостному браконьеру!..
Дали слово председателю Александру Гулову.
– …Товарищ Малышев сказал: «Я, как охотовед, как коммунист…» Вы, Малышев, не охотовед. Вы человек, временно исполняющий должность охотоведа. К сожалению, эта «временность» затянулась на пять лет… Какой же вы охотовед, если всего четыре класса окончили? Соболеводство теперь поставлено на научную базу. Я не говорю о биологии – это слово для вас, как солнце кроту… Да и коммунист, если говорить прямо, вы никудышный. Иначе бы говорили правду, а не выдумывали выгодную для себя версию.
– Говорите по существу, товарищ Гулов… – прервал председателя артели судья.
– Хорошо. Буду говорить по существу… Да, я помогал Волнорезову, чем мог. Выписывал авиационный бензин с районной нефтебазы и отдавал Волнорезову для самолета… Я знаю Волнорезова с детства. Вряд ли вам, товарищ Малышев, понять Костю… Волнорезова Константина…
Костя смотрел на взволнованное лицо своего друга, видел, как его сильная рука резко рубила воздух. И память унесла Костю в невозвратимый мир детства и юности. Шла война. Мальчишки взрослели на глазах: стали кормильцами семей, стали опорой артели. Охотничий промысел, рыбалка легли на плечи подростков и стариков. Видел Костя себя на берегу таежного озера тянущим бечеву невода, и Чарымов кричал: «Язва, хлещи по воде бечевкой! Щуки плавятся, уходят! Подбирай крыло на себя…» А однажды вечером сидел Костя у костра с Чарымовым и вдруг услышал с берега голос Сашки Гулова. Посылал его Чарымов в деревню за солью. Побежал парень к стоянке, лицо бледное, рубашонка порвана. Усадил Чарымов парнишку, успокоил, но разве можно затушить горе в мальчишеском сердце…
– Костя, – всхлипывая, сказал Саша, – на твоего отца, моего и Сониного пришли похоронки…
Из далекой юности вернули Костю к действительности крики в зале.
– Правильно!.. Так их…
Костя прислушался. Каждое слово председателя артели ловили и сидящие в зале, и те, которые стояли в сенках или на улице, у открытых окон. Не раз прерывали длинную речь Гулова крики одобрения, особенно когда говорил он о нуждах промысловиков-охотников.
– А теперь хочу кое-что пояснить о самолете: его никто не воровал, товарищи судьи! – решительно продолжал Гулов, и в зале сразу стало тихо.
Костя знал,: что сейчас Саша расскажет все. Предчувствовал, что и Саше придется пострадать за всю эту самолетно-соболиную историю, – тут строгим выговором, пожалуй, не отделаться…
И перед Костей снова замелькали картины прошлой жизни. И то, как в юности исходил он юганские края на сотни верст вглубь от Улангая. Как рыбачил с артельщиками на дальних и ближних таежных озерах. Топтаны им берега малых и больших речушек с неводной лямкой…
В четырнадцать лет ходил Костя шкипером на рыбовозном паузке. В шестнадцать был капитаном маленького буксирного катера «Окунь», на котором возил продукты в отдаленные остяцкие селения и заимки.
Вспомнился и томский аэроклуб, куда он поступил работать авиатехником после демобилизации. Там без отрыва от работы учился он летать и стал летчиком-спортсменом. Но вскоре аэроклуб был закрыт, часть самолетов списали, а часть передали в другие аэроклубы…
– Волнорезов, так все это было?.. – спросил подсудимого молодой русоволосый судья с блестящим университетским ромбиком на лацкане пиджака.
Костя понимал: сейчас, после того что сказал Саша Гулов, дела не поправить. «Зачем он впутал себя?» – поднимаясь, подумал Костя, и ответил:
– Да, так было.
А председатель артели продолжал:
– Я повторяю: «У-2» был списан и его ожидал утильный склад. Это я направил артельный катер с паузком в Томск специально за самолетом. Это я оформил договор с Константином Волнорезовым на отлов и отбор племенных соболей для артельной зверофермы, а также научную разработку вольного и полувольного соболеводства. Самолет был не в частных руках и служил не для обогащения Волнорезова, не для браконьерства… Только благодаря самолету наша артель имеет больше тысячи отборных соболей на ферме и, кроме того, больше семисот щенят розданы промысловикам-охотникам и рыбакам на выкорм. К соболеводству начинает приобщаться все население Улангая.
Но то, что говорил председатель, Костю уже не интересовало. Он знал, что закон им нарушен, хотя нарушение это сделано не ради личной выгоды…
На второй год после поступления Кости в Иркутский сельскохозяйственный институт на заочное отделение охотоведов закрыли аэроклуб. Заставил инженер Костю возить с шофером грузовика на склад «Вторчермета» списанные моторы и самолеты…
Тогда и появилась мысль, что, может, списанный небесный тихоход еще послужит в умелых руках. Есть дикие юганские края, есть еще земли нехоженые, богатые пушным зверем.
Договорившись с водителем, четыре авиационных двигателя и разобранный самолет завез к себе Костя и упрятал в сарае. Из них-то впоследствии и собрал он один мотор. Обеспечился Костя за счет утильсырья инструментом, лампой для подогрева мотора в зимнее время, двумя парами самолетных лыж и, конечно, запасными частями.
Тогда по всему Союзу были сняты с эксплуатации «ПО-2». На смену повидавшему виды тихоходу пришли новые легкомоторные самолеты.
– Скажите, Волнорезов, – снова задал вопрос судья, – как вам удалось тайно перевезти самолет на остров? Ведь не иголка…
– На артельном паузке… – коротко ответил Костя и представил тот далекий вечер, когда причалился паузок к берегу. Вспомнил он, как посылал Илью к Соне за водкой, как потом крепко угостил команду катера и шкипера паузка… А когда выпивка была в разгаре, нагрянул председатель. Шум поднял. В наказание отстранил всю команду от рейса. Тогда вот Костя с Ильей ночью увели катер с паузком на Соболиный остров… Так все и осталось в тайне.
И снова говорил Александр Гулов:
– Волнорезов не только замечательный соболевод, но и отличный летчик: четыре года летал, можно сказать, на самодельном самолете, рискуя жизнью. И я горжусь этим мужественным человеком…
– Молодец! – раздались крики одобрения в зале.
– Хватит мыкаться по тайге дикарями!
– Охотнику нужны самолеты и мотонарты!
Костя чувствовал в душе успокоение от этих выкриков, чувствовал на себе подбадривающие взгляды промысловиков-охотников: «Не робей! В обиду не дадим»…
Но глубоко в груди таилась тревога. Нет, не за себя… Он думал о Тане, о ее любви. Думал о том, что слишком короткой была их первая и последняя ночь… Осталась любовь недосказанной и недоцелованной.
Но Костю радовало и подбадривало, что он сделал большое дело: доказал на практике преимущество вольного и полувольного соболеводства перед клеточным. Пусть приписывают воровство самолета и незаконный отстрел лосей. Пусть приписывают что угодно… Он свое дело сделал. И промысловики, которые сидят в зале, о многом задумаются.
– Суд удаляется на совещание!..
Костя поднял голову. Проводил взглядом людей, которые уходили за обитую войлоком дверь. Уходили решать его судьбу.
Назад: ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Дальше: ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ