Буксирный пароход «Вильгельмина II» резким свистком пробудил окрестности порта Игарки. Этот прозрачный августовский день навсегда сохранила память Африкана Сотникова. Пароход был построен в Амстердаме по специальному заказу Центросоюза еще в 1917 году. Но английское правительство возвратило его, как и все имущество советской кооперации, только после постановления кооперативного альянса о признании нового правления Центросоюза.

«Вильгельмина» предназначалась для обслуживания низовий Енисея. В караване судов Карской экспедиции пароход шел под управлением английского капитана и двадцати матросов. В числе этих двадцати впервые после эмиграции Африкан Сотников твердо стал на родной берег.

Расправив грудь, он с жадностью потянул мясистым носом: воздух был насыщен кисло-прелым запахом тундры, лесной хвои, прохладой оставшегося позади моря и запахом соленых осетров.

Холодное северное солнце погружалось в зеленеющие разливы лесных массивов. Африкан Сотников почтительным жестом увлек от шумевшей публики высокого и слегка прихрамывающего человека в клетчатом костюме и цилиндре. Сухощавый человек обвел роскошной тростью полукруг и ударил ею по головкам засыхающего дудника.

— Здесь все дико, лорд Стимменс, — сказал Сотников, кося маленькими темными глазами на оставшуюся позади толпу. — Но через этот порт мы можем обогатить ваше отечество высшими сортами рыбы, пушнины, каменного угля, золота и, если хотите, платины. Наш север богаче десяти, скажем, Калифорний… Но без вашего капитала недра еще тысячу лет будут не оплодотворены, дорогой лорд.

Африкан Сотников говорил хрипловатым полушепотом, заглядывая в серые глаза иностранца. А глаза Стимменса напоминали холодно-суровое северное небо. В них так же мало было жизни и тепла, как в наступающих здесь осенних днях. Иностранец поиграл золотым брелоком и остекленелым взглядом остановился на мясистом подбородке спутника.

— Дико, — коротко сказал он. — Здесь живут дикари?

— Да… Тунгусы, юраки, самоеды и другие… племена. — Они зашли в низкорослые, чахлые сосняки. Лорд Стимменс внезапно вздрогнул и костлявой рукой ухватился за могучее плечо Сотникова. Над их головами с дерева на дерево прыгала белка. Зверек пискнул и зашумел где-то в хвое. Стимменс остановился… На его сухощавом, омертвелом лице зажелтел слабый румянец.

— Пушнина?

— Да… Она скоро поспеет…

Африкан Сотников почтительно посторонился, когда иностранный гость пожелал присесть на свежесрубленный пень. Лорд закурил сигару, вторую небрежно подал Сотникову.

— Где вы думаете поселиться? — голос Стимменеа все еще дрожал.

— На фактории Дудинке или на Яновом Стане.

— А что там?

— В этих местах главные рыбные промыслы… Туда же можно стянуть пушнину и золото… — Сотников заметил, что на серо-клетчатые брюки гостя упал пепел от сигары, и поспешил смахнуть его.

— Вы там вели дело?

— Нет, я имел свой крупный прииск, который разграбили большевики.

Стимменс положил коричневый кожаный портсигар и, не глядя на спутника, спросил:

— Сколько потребуется средств на годовой оборот и содержание нужных нам людей?

Лицо Сотникова вытянулось, а подбородок врезался и раздвоился на воротнике защитного френча. Он торопливо выдернул из кармана записную книжку и развернул ее. С желто-глянцевых листов глянула тонкой паутиной самодельная карта Африкана Сотникова. Холодные глаза Стимменеа расширились, пробегая по мудреным извивам, пересекающимся черными горошинами кружочков. Горошины указывали месторасположение становищ кочевников, факторий, пастбищ и песков золотых месторождений. Широкая ладонь Сотникова плотно легла на карту. И лорд Стимменс понял мечту бывшего русского капиталиста. Этот знак он понял как символ. Наложить крепкую лапу на азиатский север — да ведь это мечта всех Стимменсов и Сотникавых в мировом масштабе. Стимменс, владелец миллионных предприятий в Европе, не хуже чумазого Африкана Сотникова понимал, что в дряхлеющий организм «цивилизованного мира» нужно скорее и как можно больше вливать свежей горячей крови. А главное, здесь безнаказанно лезли в карман умопомрачительные проценты.

Костлявые пальцы с перстнями запрыгали по кружочкам, золотые зубы выстукивали дробь.

— Здесь нужно иметь своих людей? — лорд дрожал, как игрок у рулетки, — На первое время человек тридцать…

— Дай схему, мистер Сотников. — Стимменс затоптал окурок сигары и, вопреки обычаю, закурил вторую. Африкана влекла пленительная мысль. Он, как сибирский конь, не знал удержу.

— Это, лорд, новая Америка… Подумайте, какие Чикаго можно выбухать здесь в один год, если отрезать край вот поселе. — Толстый палец визгливо черкнул по глянцу. — Здесь линия Великого Сибирского пути — железная дорога.

Омертвелое лицо лорда впервые ожило. Он молча закивал цилиндром и что-то записал в блокнот.

…Ночь была длинная, как песня юрака. В эту ночь от внешнего борта «Вильгелъмины», тихо всплеснув, отплыла невидимая лодка. На воде тенью скользнула сутулая крупная фигура человека и быстро канула в непроглядную бездну. В этот же миг по освещенной полосе палубы проползла вторая тень в высоком цилиндре. Тень исчезла за дверями каюты.

…Наглухо крытые дворы рыбопромышленников, склады пушников, фактории и бараки старателей крепко сцепились для отражения снежных забоев. Крепкий запах рыбы и зверьего мяса чувствуется даже тогда, когда необузданные вьюги тундры наметывают заструги выше строений, а от северной температуры лопаются градусники.

Тряские годы не миновали тундры. Может быть, потому обитатели Дудинки не узнали в Копитоне Войлокове Африкана Сотникова, былого северного волка. Официальные документы указывали, что оный гражданин происходит из крестьян Виленской губернии. В мировую же войну попал в плен к германцам как рядовой русской армии, а после войны перебрался в Англию, откуда и вернулся на родину. И этого на первый случай было достаточно, чтобы власти Севера поверили в благие намерения нового нэпмана, принявшегося за постройку невиданных в здешних местах складов и щедро расплачивающегося с рабочими и охотниками.

Ефграф Сунцов тогда работал приемщиком пушнины в фактории Госторга. С Африканом Сотниковым они встретились неожиданно. Пять лет со дня разлуки внешне изменили обоих.

Леденящие метели смертельно дышали на тундру, с оцепенелых деревьев падала гибнущая птица. К чумам эвенков, к жильям белых пришельцев тянулись голодные табуны оленей. Животные стучали о стены ветвистыми рогами и падали от стужи. Пришлые люди дни и ночи не выходили на воздух, греясь около раскаленных железных печей. От безделья некоторые из них спали целыми сутками, некоторые запивали северную жуть заранее припрятанным спиртом, некоторые до одурения пересчитывали предстоящие барыши, дулись в карты.

— Здравствуй, Африкан Федотович!

Сунцов через голову стянул пушистый олений сакуй и шумно сел на обрубок около гудящей железки. Одинарные окна, пестрящие брюшиной, певуче звенели от жгучего ветра. За тонкой стеной хриплый голос запевал:

Пьяные глотки сипло подголашивали вьюгам:

Зрачки Сотникова иглами впились в лицо Сунцова. Он отшагнул назад и с разбегу сжал гостя в медвежьей охапке.

— Жив, Евграф Иванович!

— Как видишь.

Под спиртными парами старые приятели поделили тундру. В торжественных заклятиях Сунцову был поведан план лорда Стимменса. А под утро, когда окна барака запечатало сугробами, Африкан Сотников бессвязно и невнятно тянул:

— Боровое… Родная кровь… У-у-у… разбой… Поезжай, Евграф, немедля… Тебе поручается бо-ольшое дело.