Глава сорок первая
Ричардсон как напугал матросов своим поведеньем после гибели первой шхуны, так и продолжал пугать. Голова капитана тряслась при каждом слове, он горячился, тряс руками при каждой своей команде. И лупил матросов тяжелой палкой по головам. И попадал точно по голове, скотина!
Сидючи днями в темном, сыром трюме, английские матросы, не стесняясь одноглазого боцмана Булта, судили так:
– Скорей бы этот дьявол помер! Сбросим пушки и ружья в воду – и повернем назад! Прикинемся купеческим кораблем. По течению, да с парусами, за месяц вырвемся из этой подлой страны!
Булт кивал и поддакивал. Ему тако намекали возглавить бунт на корабле, но боцман намеков пока не понимал. Думал.
По ночам матросам приходилось туго. Река Ер Тыс, в которую повернули полмесяца назад, оказалась рекой паскудной, то мелкой, то глубокой. Приходилось спускать шлюпку и идти, как слепые ходят, – с палкой. Поперед корабля пускали лодку с гребцами. С лодки шестом прощупывали дно реки, тыкали в опасные места длинные палки, и шхуна двигалась промежду них, как супоросная свинья меж колючих кустов. За ночь проходили миль так десять, а по восходу солнца – прятались в речных протоках.
Слава Деве Марии, в теплых протоках водилось множество разной рыбы. И рыбы весьма крупной. Ее забродом ловили много – и тут же жарили.
Однажды, за готовкой еды, услышали близкий ор множества голосов. Едва успели загасить костры. На голоса послали разведчиков. С ними пошел и боцман Булт. Он, много плававший и много видавший, только глянул из кустов на орущих людей, тянущих через болотистую протоку пушки, посерел лицом и шепнул:
– Казаки! Русы – казаки! Экспедиции нашей – конец. Пять дней еще терпим, потом … потом поплывем назад… Без капитана.
* * *
Пять дней не прошло, а прошло только три дня, когда пришел худой час. В тот ночной час капитан Ричардсон не услышал голосов с идущей впереди шлюпки. Велел тянуть лодчонку к кораблю за привязанный к ней канат. Но тянуть не пришлось. Течение взбалмошной чужой реки само ударило шлюпку о борт шхуны. Два гребца и матрос-шестовик лежали на дне шлюпки. Двое еще шевелились, а один – нет. В каждом теле торчало по две стрелы.
У Ричардсона голова хотя и тряслась, но еще думала. Тут же, по мертвым телам, он определил, откуда прилетели стрелы. И в голос заорал:
– Пушки – к бою. Огонь! Огонь!
* * *
Услышав близкий крик Ричардсона про пушечный огонь, Макар велел татарам готовить стрелы и укрыться в стороне от места, куда полетят ядра. Шхуну ждали как раз сегодня. Потому всех коней – и вьючных, и боевых – еще с вечера отвели на версту верх по течению Иртыша и укрыли в густом перелеске.
Тарас, чубатый казак, ходивший в набеги на каспийские города, покачал головой, услышав распоряжение Макара про стрелы.
– Макар Дмитрич, – строго сказал он, – река, она бывает как неодолимая преграда, а бывает как широкий путь. Англы уже хлебнули страха. И, ежели хватит их трус и понос, подымут все паруса и скатятся отсюда по течению так скоро, что нам и не догнать. Даже на конях. Пошли Хлыста с десятком татар вниз по течению, а я с другим десятком пойду туда, наверх, где речной поворот. А ты здесь сторожи супостатов. Зажмем их в клещи для уверенности дела. А поутру сойдемся и станем мерекать дальше. Одобряешь?
– Одобряю, – успел сказать Макар и бросился наземь.
Со шхуны отлетели три продольных куска огня, и три каленых ядра тут же заскакали по берегу, сокрушив одно дерево. Тарас и Хлыст убежали в темень кустарников, а Старинов пополз к урезу воды, чтобы точно определиться, где в эту безлунную ночь шевелится на воде английская шхуна. За собой Макар тащил на ремне тяжелое ружье. Фитиль ружья дымился.
Снова ударили пушки. Теперь ядра летели много левее того места, куда попадали первый раз. Макар решил, что шхуна все же двигается своим курсом, против течения, и не ошибся. Когда руками почуял воду да пригляделся получше, то среди гущи звезд заметил плотную темноту, которая медленно двигалась. Потом темнота на миг расцвела красным пламенем, громыхнуло и по реке понесло горько-кислый запах пороха.
Шхуна стреляла пока тремя пушками и держала большой разрыв между выстрелами. Выжидала, откуда ответят. Сзади зашуршало. К воде, справа от Макара, подползли три татарина, слева же примостился десятский Тохтай.
– Вон там, – Макар вытянул правую ладонь, ее в темноте хорошо заметно, ладонь белая, – вон там идет шхуна.
– Видно, идет, – немного смолчав, ответил Тохтай, – надо стрелять?
– Обождите. Сначала я… А вы замечайте, где могут быть люди.
Тохтай прошипел своим людям макарский совет.
Старинов встал на колено, поднял ружье, выстрелил. Пуля звонко ударилась об обшивку судна. На шхуне заметили, откуда прилетела пуля, но пушки на палубе не доведешь, как ствол ружья. Только англы и не думали доводить пушки. А просто дали залп, как есть. На берегу кто-то громко вскрикнул.
А татары возле Макара уже стояли боком, в рост, и садили стрелы повыше сверкнувших пушечных огней. На шхуне заорали, забегали.
– Ложись! – Макар дернул ближайшего лучника, а второй не успел упасть. Пять ружей стрельнули со шхуны, и медлительного татарина отбросило пулей на песок.
Макар ухватил убитого за воротник халата и поволок в кусты.
* * *
На шхуне от неравной перестрелки потеряли одного убитым, двое были ранены. И все – артиллеристы.
– Носовой якорь ставить! – скомандовал капитан Ричардсон. – Не стрелять и огня не зажигать! Перетащить остальные пушки на правый борт! Плотника – ко мне! Остальным крысам укрыться в трюме! Собирать там доски и разный хлам!
Матросы подхватили раненых и скатились в трюм. Корабельный плотник шепотом помянул дьявола и полез на палубу.
Боцман Булт зажег трюмную лампу и сходил в темноту своего закутка. Вернулся оттуда с полной кружкой рома и с кусками разной тонкой ткани. Матросы подтащили под лампу того раненого, который еле дышал и был без памяти. Стрела торчала у него из правой части груди. Боцман легонько потянул стрелу на себя, раненый очнулся и дико заорал. В ответ на ор матроса с палубы в трюм заблажил непотребства капитан Ричардсон.
Боцман Булт выпоил раненому бедолаге половину кружки рома и махнул рукой – оттаскивать. Безнадежен.
У второго матроса стрела торчала из предплечья. Руку пробило насквозь. Боцман дал матросу три глотка рома, потом ухватился за перо стрелы и резко резанул ножом деревянное древко у самой раны. Половина стрелы оказалась у него в руке. Теперь осталось ухватиться за наконечник стрелы и вытащить вторую половину. Сделав так, боцман обе кровоточащие дыры на пробитой руке обварил ромом. Матрос начал шипеть от боли. Булт наложил тряпье на рану, велел матросам вязать. Сам отошел к лампе, стал вертеть возле огня обломок стрелы с наконечником. Жало расходилось в стороны острыми концами.
– Бронза, – сказал сам себе боцман, – бронза. Худо дело.
Провел пальцем по краям бронзового изделия, почуял, что оно недавно наточено. А недавно наточенная бронза пускает в рану отраву. Такой подлый металл.
Его окружили матросы.
– Надо убегать отсюда, – мрачно прошептал боцман Булт, – я точно знаю, что в бою всегда неожиданно кончаются порох и пули. А стрелы никогда не кончаются, я это тоже знаю. Теперь я согласен на бунт…
Сверху, по палубе, протопал капитан Ричардсон и крикнул в дыру люка, чтобы вытаскивали доски и запасные паруса.
* * *
Остаток ночи прошел тихо, без боя. Вода хорошо доставляла звуки со шхуны на берег. Там много топали по палубе, иногда кричали тонкими, ранеными голосами. Им отвечал хриплый голос капитана, узнававшийсяся сразу.
Макар задремал, но постоянно вскидывал голову, как усталая лошадь. Потом отоспишься… На шхуне вдруг громко застучали по палубе, один раз крикнул капитан Ричардсон. И сразу все стихло. Тоже готовятся к утру.
Макар протер глаза, сел прямо и оглянулся на свое воинство. Татары пушечный бой знают, пушечного боя боятся. А боящийся всегда торопится. И всегда стреляет мимо. И что делать, как быть?
Тонко засвирикала одна птица, потом другая – и через миг весь берег, поросший кустарником и редкими деревьями, ожил, запел на разные голоса.
Старинов тряхнул головой, прогнал дрему и сглотнул слюну. Не ели почти сутки, а живот требовал. И требовал громко. Десятский Тохтай пошарил на поясе и достал плотный кожаный кисет. Развязал тесемки и достал оттуда кусочек твердого, серого… камня, что ли? Сунул Макару:
– Курт. Ешь, ешь.
Макар взял курт и оглянулся. Татары позади него в удовольствие жевали серые комки.
Макар сунул курт в рот, разжевал. Во рту сразу стало свежо и кисло, и вкусно. Твердая, сушеная простокваша. Макар проглотил пережеванное и протянул руку за добавкой.
Сзади него, из кучи татар, донеся сдавленный голос:
– Шайтан баракши!
Макар поднял голову и глянул на реку. В серой смеси рассвета и тумана непонятным комом выделялась шхуна. Но, как бы не та шхуна, за которой они гнались. У нее стояли все паруса. С грот-мачты исчез английский флаг, но зато выросли борта, стали даже выше человеческого роста. Что за ерунда? Может, так курт действует? До бесов опьяняет?
Макар вскочил на ноги. Покачался. Вроде ноги и руки узнают себя. Но что случилось со шхуной?
– Ткань натянули на борта, – сказал Тохтай, вскочивший с земли вместе с Макаром. – Плохо.
Макар сузил глаза и теперь разглядел, что за ночь англы обтянули борта шхуны парусиной, не забыв оставить по правому борту шесть дырок для пушек. Да, англы не дураки. Стрелы – главное оружие русских и татар, а они теперь станут вязнуть в парусине. Палить из ружья – теперь тоже глупо. В кого палить, куда палить – не видать. Порох истратишь зря, а его мало. На сотню выстрелов, может быть, осталось пороху.
И почему это англы отдали еще и кормовой якорь? У него и канат провис, он шхуну совсем не держит! Вот те спасибо, Господи, подарил ты веселое утро!
Парусина, что прикрывала кормовую надстройку шхуны, вдруг отошла. В проем не шире аршина наклонно вывалился человек. И так, в наклон, стоял и часто дергался. Макар почуял, что под волосами на голове вспотело. Он узнал капитана Ричардсона.
Голос англа проорал из-за парусины:
– Макара! Макара!
– Я Макара! – крикнул в ответ Старинов.
– Выйди на берег! Тебя наш падре Винченто хочет узнать! Мы тогда говорить будем!
Кричали по-английски, но Макар смысл понял. Оглянулся. Татары уже не валялись на земле, а разбежались по кустам. У тех, кого сквозь ветви кустов заметил Макар, луки взяты на изготовку к стрельбе.
Макар встал в рост на песчаном краю берега. Рассветало необычайно быстро. В своих дерганьях Ричардсон пару раз поднимал голову. Точно – он. Только связанный.
Возле связанного капитана показался тоже знакомый человек. Падре Винченто. Его на подлом лондонском совете господин Эйнан назначил сопровождать шхуны в Сибирь. И ведь дошел сюда живым, ишь ты, пастор хренов!
– Узнал меня, пастор? – крикнул Макар. – Если узнал – молись теперь… в Деву Марию и всех присных ее!
Пастор Винченто в ответ сотворил на Старинова свое крестное знамение. Макар плюнул и перекрестил пастора православным обычаем. От католической дури. Винченто тут же исчез за парусиной.
Тот же высокий, сильный голос проорал:
– Макара! Ты за этим человеком шел, так? Капитан Ричардсон твой! Забирай!
Ричардсон получил толчок в спину и полетел в воду. Макар заметил, что у него связаны и ноги и руки. Голова капитана с разинутым ртом пару раз показалась в волнах реки, потом тело утянулось в глубину.
Голос англа опять проорал:
– А мы теперь поворачиваем и уходим домой. Макара! Понял нас? Крикни!
– Я не за капитаном шел! – бешенно проорал Макар. – Я за вами за всеми шел! И еще иду!
И вскинул руку. В проем между парусинами, откуда кричал голос, полетели жужжащие стрелы. Они бились о парусину и отскакивали в воду. Те, что застревали, вреда англам не принесли.
– Иди, иди, – последний раз крикнул звонкий голос и замолк.
Матрос на носу судна два раза ударил топором по якорному канату. Шхуна дернулась, качнулась. Упрямое течение Иртыша подхватило английский корабль и понесло на разворот. Теперь Макар сообразил, зачем сброшен кормовой якорь – он держал корабль, чтобы его развернуло силой течения. Как только нос шхуны повернулся идти назад, на север, по течению, кормовой якорь выбрали. Шхуна взяла ветер полными парусами и понеслась по течению так резво, что Макар оторопел.
И стоял неподвижно, пока шхуна не пролетела версту.
Макара опередил десятский Тохтай. Он проорал татарскую команду, и его воины побежали от шхуны назад, в сторону Тобола. Макар ухватил Тохтая за рукав:
– Куда валите, узкоглазые? Убью!
– За конями, за конями надо бежать!
Тохтай вывернулся от Макарова хвата и скрылся в кустах. Старинов сел на мокрый песок и бездумно глядел в сторону шхуны, уже скрывшейся за поворотом реки.
