Глава двенадцатая

Когда выехали на Москву-реку и понеслись мимо усадеб Замоскворечья по ровному ледяному насту к воротам Кремля, капитан Ричардсон откинул занавеску возка и заорал от негаданного страха.

Санный путь по реке с осени всегда накатывали точно посреди реки Москвы. А уже за десять верст до города, по краям, у самых берегов реки, испокон веков шла самая доходная, зимняя торговля. Здесь можно было купить все, что есть съестного на матушке-Земле: грибы соленые, яблоки моченые, изюм и рахат-лукум, капусту соленую и клюкву мороженую. Ну а мясного на этой зимней ярмарке стояло столько, что глазом не охватишь.

Ричардсон откинул занавеску тогда, когда возок катил мимо мясного ряда, торгующего крупным скотом. Издревле повелось, что торговля здесь шла целыми тушами, только без шкур. Быка или корову забивали, снимали теплую еще шкуру, вынали внутренности, а красную от крови тушу оставляли на морозе вверх ногами. Потом вывозили ее, мерзлую, на ярмарку и ставили на лед уже ногами вниз.

Вот на такую, стоящую на льду ногами ужасающе кровавую коровью тушу, и наткнулись глаза капитана. А потом он увидел бесконечный ряд красных от крови коров и быков, стоящих по обеим сторонам речной дороги.

Сопровождающие крытые возки стрельцы иногда орали: «Пади!» Орали потому, что к мчащимся возкам смело бросались бабы и мальчишки с тушками кур, уток, зайцев и даже баранов.

Обилие мясной пищи в таком морозном и диком краю сначала оскорбило Ричардсона. Бог не мог допустить такого, чтобы посреди мертвого снега и льда стояли огромные города, а их окружали завалы мяса и плодов земли.

– Истово молюсь покровительнице небесной, Деве Марии, – сказал вслух сам себе капитан, – что эти земли достойны католической нашей веры и нашего англицкого владения!

Слишком громко, видать, разговорился в крытом возке капитан. Снаружи откинулась оконная занавеска. Соскучившийся по разговору, поддавший водки стрелец, видимо, уловил некоторое изумление в голосе важного господина и проорал:

– Туша коровы стоит полтину серебром! Баран – три алтына! Гусь – один алтын! Дешево и сердито! Не робей, англ, с голоду не помрешь!

Накатанная ледяная дорога пошла вправо от реки Москвы – на речку Неглинную и втянулась прямо в Боровицкие ворота Кремля. Возок подкатил к боковому входу в Царские палаты. Конвой спешился. Дверца возка откинулась, и сухой, важный мужчина в посеребренном кафтане протянул капитану руку:

– По здорову ли королева англицкая?

Ричардсон оглянулся. В узком проезде между стеной Царских палат и длинной стеной какого-то храма второго возка, с Макаром Стариновым, уже не виднелось.

Капитан ступил на Московскую землю, сдавленно кашлянул:

– По здорову, по здорову…

Он не ведал посольского обихода, и дьяк посольского приказа, боярин Возничий, это тотчас смикитил.

– Ну, тогда пошли, капитан, чего там, – дьяк развернулся и пошел быстрым шагом на низкое крыльцо. Капитан Ричардсон едва поспел проскользнуть за ним в тяжелую, медью окованную дверь.

Посла Ричардсона царь Иван Васильевич принимал в Малом тронном зале.

Ивану Васильевичу недужилось. Врач Бромель сказал, что солнце поворачивает на весну, и в человеческом теле, как в дереве, начинают бродить соки. Соки эти давят на жилы и оттого – немочь.

Царь всея Руси принял посольскую грамоту капитана Ричардсона, передал ее стоящему по правую руку Осипу Непее, пригласил посла отобедать пополудни и сошел с трона. Обернулся:

– Какие будут вопросы, али просьбы, все решит Непея. Я же за делами многими, военными, смогу тебя, посол, только проводить. Не серчай.

И вышел, приволакивая за собой посох.

Капитан Ричардсон готов был целовать не шибко чистый пол в Малом тронном зале. Все, что он придумывал бессонными ночами насчет своего негаданного обитания в Московских землях, видать, не понадобится!

Непея узкими проходами вывел капитана на улицу, к тому же крытому, черному возку. Сели, проехали шагов сто конского хода, остановились.

– Поелику царь наш оказал тебе, сэр Ричардсон, великую почесть, жить будешь не на посольском дворе, за заставой, а у меня в доме! – возвестил Непея и помог сэру Ричардсону выйти.

Осип уже два раза бывал в Англии, характер англицкий знал и мог теперь водить «посла» вокруг да около. И мог сколько угодно называть безродного капитана «сэр». Это безродным очень нравится…

После жаркой мыльни, после трех кувшинов кваса и кувшина водки капитан Ричардсон заговорил дело.

Сидели в едальной зале непеиного дома. За столом служили две пожилые женщины, так что капитан свободно чесал языком. Женщины в деле – не считаются.

На столе среди объедков валялась карта, которую Ричардсон получил от графа Эссекса, а тот купил у господина Эйнана.

– Карта подвела, карта! – в который раз ревел обиженным быком капитан. – Из-за нее я потерял корабль и команду!

– Карта здравая и точная! – в который раз успокаивал капитана Осип Непея. – Могу на спор доказать, что твоя карта и карты наших поморов – показуют одинаковый северный берег Сибири!

Непея перекрестился на свою запасливость и вынул из шкапчика ложную карту, копию которой отдал Макару Старинову. Расстелил на столе.

Капитан подсунул ближе подсвечник и бухнул:

– Есть!

– Чего – есть? – удивился Непея.

– Точно, есть схожество обеих карт!

Ричардсон зашарил в нутре своего камзола, вынул лист с картой, полученной от Макара. И чуть не положил ее на стол спьяну. Но в последний момент одумался и шлепнул о столешницу карту Эйнана Миланского.

Конечно, карты отличались. Русская карта, хоть и весьма искаженная, имела точность по очертаниям береговой линии и по расстояниям. Но в англицкой карте Непея уловил то, чего, видать, не смог прочесть капитан Ричардсон, хоть он и капитан.

Рисунок капитанской карты точно отображал, что на чистый восток от норвегов есть два полуострова: Кольский, за которым прячется широкая губа, куда впадают несколько судоходных рек, и Ямал, за которым расположена Обская губа – самые ближние северные ворота в Сибирь. Обскую губу картограф изобразил точно, а вот реку Обь, что впадает в эту губу и служит добрым путем в китайские пределы, англицкий картограф не нарисовал! А с какой-то пьяни соединил реки Енисей и Обь. И текли по карте эти обе реки много восточнее обской губы. На подделанной русской карте за полуостровом Ямал длинного узкого залива – губы – не имелось, а прорисован был только намек на залив, каких на береговой линии множество.

Мореходные карты тоже имеют тайны. И тайны те стоят многих земель и богатств.

Макар Старинов сидел в соседней комнате, в кресле у стены. Он сытно отужинал и сейчас через особую отдушину в стене слушал разговоры дядьки Осипа с англицким капитаном.

По выверенному Непеей ходу разговора капитан Ричардсон вот-вот должен был закручиниться о его, Макаровой, судьбе. А Непея должен был предложить капитану выкупить Макарку из русских подданных и забрать с собой в Англию.

Такое действо совместно сообразили царь Иван Васильевич и ближний его – Непея.

Но капитан вел разговоры о парусах, о храбрых англицких матросах. А про Макарку не вспоминал.

Женщина из непеевской обслуги тихо вошла в комнату и положила на стол рядом с Макаром перелицованный капитанский подарок – морской англицкий камзол. Макар поднялся с кресла, надел обновленный подарок. Камзол сидел так, будто вместе с Макаром рос, без складочек, без лишних пухлостей.

Вместо положенного эполета на правое плечо бабы пришили верченый восьмеркой толстый позолоченный шнур. На новых сияющих пуговицах, вместо англицкого королевского вензеля «E I», Елизавета Первая, яростно смотрели в разные стороны две орлинные головы из московского герба.

Макар снова присел к отдушине, обживая обновленный мундир. Прислушался. Да, что-то забыл англицкий капитан про Макара Старинова. Хотя Осип прямодушно и несколько раз сообщал тому, что Макар Старинов, за отсутствием свободных потюремных мест в Кремле, сидит на цепи в его, Осипа Непеи, подвале.

Подвальные страдания Макара мухой пролетали мимо ушей англицкого капитана. Он уже выпустил из рук свой «посольский фирман»! А вдруг его сейчас со всех сторон обсматривают да обнюхивают русские дьяки, повидавшие кучу разных документов? А вдруг приговоренный к смертоубийству русский человек Макара что-то не так написал в поддельном «фирмане»?

Пусть лучше умрет в том подвале.

О том, что первый план соединения капитана Ричардсона и Макара Старинова для последующего совместного бытия в Англии или еще где проваливается с грохотом, Осип Непея на второй день «посольского гостевания» донес царю.

По царскому плану, если капитан проявит забывчивость, то Макара уже завтра поведут в пытошный подвал Приказа тайных дел. Подвесят на дыбу… слегка. И туда же, в подвал, заведут, вроде как на погляд, капитана Ричардсона.

Непея надеялся, что капитан, имеющий в душе немалый страх за обман с лживым посольством, в пытошном подвале все же попросит избавить Макара от мук и выкупит его… Вдохнув воздуха пытошного подвала да глянув на пытуемых, да услыхав мучительные крики, не токмо на коленях попросишь свободы нужного человека – последнюю исподнюю рубаху за то отдашь и голым пойдешь.

Так думал царь, так терзался душой Непея.

По-русски они думали. Не по-англицки. А это – ошибочное дело, не думать по-англицки при таковском же капитане.

Русской души много плескалось в Осипе Непее. Хоть он и два раза ездил в Англию и хвалился, что знает англов, как курица знает свое, даже облупленное, яйцо, всех запоров и затворов англицкой души Непея не разведал. Разве он знал, что капитан Ричардсон с детства насмотрелся казней в Тауэре? И русский пытошный подвал ему был как дырка в парусе. Зашил и дальше поплыл…

Конечно, если пытошный подвал на «посла» разумного действа не окажет, то можно пустить в дело «царскую немилость». Немилость – это такая простая возможность продержать Ричардсона в Московии хоть год, хоть три. Это царь решал – сколько послу быть при его дворе.

Да только вот русские военные дела такого действа не допускали, а наоборот, требовали, чтобы Ричардсон немешкотно выехал на родину, и обязательно через польские пределы. И был бы там обласкан королем польским Стефаном Баторием. До того тесно обласкан, что каждый шовчик на капитанском мундире почуял бы королевскую руку. Ну, если не королевскую, так руку особого человека, способного к тонкому мастерству обыска. А находка между швами – обозначится.

Ибо такой есть русский «дипломатик». На каковой времени в иностранной «политик» отпущено мало. Совсем мало.

А потому на третий день «посольского сиденья» царь Иван послал в дом Непеи конюшего, Сеньку Сволоту.

Сеньке прямо с утра дали выпить горькой, и сам царь ему буркнул, что заранее все простит. И выдал самолично два стеклянных штофа водки – угостить еще пятерых конюших, которым нонче придется сильно постараться. Поиграть в мистерию.

Сенька Сволота подъехал к дому Осипа на тех же черных, крытых возках. От младших конюших сильно попахивало сивухой. Можно начинать. Сенька прямо под окном разбойно свистнул.

Непея глянул в окно, перекрестился. Началось «пытошное действо» царского плана. Осип окликнул Ричардсона к выходу.

– Царь просит посетить кремлевские знатные места.

Первым вышел на крыльцо Непея, за ним, скрестивши сзади руки и задрав подбородок, – «посол Ричардсон». Он считал, что среди Москвы надобно ходить только так, с особым шиком.

Сенька Сволота, пропустивши мимо себя с малым поклоном Осипа Непею, правым кулаком в рукавице с намороженным навозом вдарил англичанина в лоб. Тот было упал, но тут же подскочил на ноги и стал орать по-английски. Непея вроде ухватился за огромные плечи старшего конюшего, но его отволокли в сторону молодшие здоровяки.

Когда из полуподвала, как было задумано, показался Макар Старинов в перелицованном мундире со сверкающими пуговицами, капитан Ричардсон, в очередной раз получивший удар по носу и пустивший юшку, со страхом и удивлением увидел, что перед Макаркой эти жестокие люди в рыжих кафтанах упали на колени. А один даже подставил спину, чтобы Макару удобнее было ступить внутрь возка.

– Перепутали! Перепутали! – наконец заорал Ричардсон. Но кричать некому. Осип Непея, понимающий англицкий язык, лежал на снегу, раскинув руки. А капитана сунули головой в возок, крепко толкнули в зад, притерли дверцей, и черная повозка покатила под взвизги возничего.

Долго лежать становилось холодно. Наконец конюшие гикнули, кони понеслись со двора. Осип Непея поднялся, отряхнулся и велел своим людям, таившимся в скотском сарае, скоренько запрягать.

Надобно все же поехать в пытошную. Сенька Сволота, хоть и конюший у царя, но чистый кат. Еще изуродует англичанина. А этого царским планом не предусмотрено…