ПОСЛЕСЛОВИЕ

Десять лет оставил Дюма за границами своего повествования, чтобы снова, теперь уже в последний раз, вернуть читателя к хорошо знакомым героям, сделать его участником удивительных событий. В истории Франции это десятилетие было, если можно так выразиться, временем подготовки сцены для появления главного действующего лица, стремившегося стать и режиссером, и первым актером величественного спектакля государственной жизни. Хотя пока еще Людовик XIV — ведь речь идет именно о нем — был далек от осуществления своих честолюбивых помыслов, он старательно готовился к намеченной роли, и одна из главных его реплик была уже произнесена — знаменитое «Государство — это я!»

В то время во Франции мало что соответствовало столь горделивому изречению. Читатель, расставшийся на последних страницах второй части трилогии с малолетним королем и всесильным кардиналом Мазарини, не удивится описанию королевского двора в замке Блуа, где все атрибуты богатства и власти принадлежат знаменитому кардиналу, а не королю.

В написанном в 1845–1846 годах, сразу же после «Двадцати лет спустя», «Виконте де Бражелоне» мы находим развитие сложившихся ранее взглядов Дюма на эту эпоху в истории Франции и ряд крупнейших исторических личностей. У писателя, не бывшего ученым-историком, взгляды эти нередко рождались под влиянием его собственных пристрастий и антипатий, заставляющих Дюма предпочитать прямых и решительных людей людям двуличным, алчным и обходящим препятствия. Не удивительно поэтому резкое противопоставление двух кардиналов, Ришелье и Мазарини, проходящее сквозь всю вторую часть трилогии о мушкетерах. В последней части — «Виконте де Бражелоне» — содержится лишь завершение этих теорий. И тем не менее о Мазарини — вернее, о последних годах его жизни, необходимо сказать несколько слов: ведь эти годы были началом одного из самых знаменитых царствований в истории Франции.

Людовик и Мазарини… На долю первого, по мере его возмужания, приходятся охота, развлечения и удовольствия, второй же сосредоточил в своих руках управление государством и лишь один знает те секреты, которые помогают ему укреплять собственную власть и могущество королевства. Придворные, хотя, как мы увидим, их мнение скоро изменится, волнуются — ведь уже совершеннолетний король непривычен к роли монарха, как он будет править один, самостоятельно? Но такие опасения во многом были основаны лишь на видимости, и Мазарини прекрасно понимал это. Кардинал был убежден, что Людовик «…начнет позже, чем другие, но добьется большего. В нем хватит материала на четырех королей».

Все же и столь лестная оценка не полностью разъясняет дело. Нужно принять во внимание, что, каковы бы ни были устремления кардинала, какую бы личную выгоду он ни извлекал при их осуществлении, ход вещей (подавление народных движений, борьба против Фронды, против феодальной оппозиции и пр.) заставлял его в конечном счете способствовать укреплению абсолютной монархии. Наступала пора расцвета абсолютизма. Да и само корыстолюбие и честолюбие Мазарини нельзя рассматривать в отрыве от нравов того времени. Пышность, богатство и стремление к независимости были тогда непременными атрибутами любой власти, могущество было прежде всего личным могуществом, а не влиятельностью чиновников — людей типа Кольбера. Противоположность облика Фуке и Кольбера для той эпохи не случайна, так же как не случаен был и совет кардинала королю не брать первого министра: Мазарини понимал, что его личные усилия были направлены именно против возможности появления подобных ему людей.

На страницах романа часто слышится неизменно сопровождающая эти перемены нота — все мельчает! Еще не оформилась и не восторжествовала идея целого, а части его столь мало пригодны как материал для создания чего-либо величественного. Этот мотив больно отдается в сердце видавшего лучшие дни старого солдата д'Артаньяна. Рядом с ним нет близких людей, нет настоящего дела, а вдобавок он еще и обойден той благодарностью, на которую дает ему право многолетняя служба королевскому дому.

По отношению к историческому прототипу героя романа верно лишь последнее. Читатель помнит, что на самом деле такого человека и не существовало — образ сплетался из двух биографий — Шарля де Баатц-Кастельморе и Пьера де Монтескью, носивших одинаковую фамилию — д'Артаньян.

Какова же была судьба этих людей к концу 50-х годов XVII века — моменту начала романа? Шарль, эпизоды из жизни которого чаще всего использовал писатель, действительно был к тому времени лейтенантом мушкетеров, по долгу службы человеком весьма близким королю, а по части щекотливых услуг и поручений — кардиналу. Тридцатипятилетний мушкетер женат и обзавелся двумя детьми, а тот факт, что крестным отцом одного из них был сам Людовик XIV, доказывает исключительную близость д'Артаньяна к «королю-солнце». Богатым же д'Артаньян никогда не был и не стал — его вдова благоразумно отказалась от наследства, которое, по ее словам, принесло бы ей «больше славы, чем выгоды».

Юный Пьер де Монтескью, судьба которого часто сталкивала его с Шарлем, был в то время королевским пажом и тоже стремился к службе в рядах мушкетеров, чего он и достиг в 1665 году при посредстве своего родственника. Ниже мы еще упомянем о нем. С историческими прототипами верных друзей д'Артаньяна мы уже знакомы, и остается лишь сказать, что ко времени описываемых событий Атоса уже более двадцати лет не было в живых — одна из дуэлей оказалась для него последней, а Портос (ставший мушкетером как раз в год смерти Атоса) и Арамис хотя и здравствовали, но не отличились ни в одном из запечатленных в книге исторических эпизодов.

Итак, д'Артаньян на службе у короля и служит Мазарини. В огромной степени стараниями последнего Франция вступила в недолгий период процветания. Прекратились войны и внутренние усобицы, характерные для истории страны на протяжении более чем полувека. Вестфальский договор, решив вопрос о независимости германских княжеств, обеспечил спокойствие в Центральной Европе, Пиренейский — мир между Францией и Испанией. Англия в 1660 году, после реставрации Стюартов (кстати, участие в этих событиях наших героев абсолютно вымышлено, а отправной точкой для английских приключений мушкетеров во второй и третьей частях трилогии явилось упоминание о миссии д'Артаньяна к Кромвелю), была, как никогда, расположена к Франции. Кардинал, который наконец-то смог обратить свои помыслы и энергию к иным целям, вкладывает много сил в обучение короля искусству властвовать. Как пишет Шуази, советы его сводились в основном к следующему. «…усмирять свои страсти, чтобы всегда вести себя достойно короля, не давать возвышаться принцам крови, не попадать в сети многочисленных фаворитов, в деловых вопросах всегда хранить непроницаемую тайну, развивать свой природный дар притворства, никогда не брать себе первого министра». Последняя часть этого поучения, которая в романе драматически венчает жизненный путь Мазарини, в действительности была естественной частью его обдуманной программы. Столь же закономерно было и то, что, кроме кардинальского дворца (переименованного затем в Пале-Рояль), в качестве своеобразного наследства Людовику XIV достался и интендант финансов Кольбер. «Мой государь, — сказал перед смертью Мазарини, — вам я обязан всем, но я рассчитываюсь сполна, оставляя вам Кольбера». Как мы знаем, слова кардинала полностью оправдались.

В ночь с 8 на 9 марта 1661 года Мазарини умирает. Двор, который еще недавно с таким волнением сетовал на «негосударственный» образ жизни короля, теперь удивленно следит за переменами. Три дня без перерыва заседает созванный королем государственный совет, вводящий Людовика в курс текущих дел, а за его дверями придворные шепчутся и строят прогнозы — на сколько же дней, может быть, недель, хватит короля, — Людовика XIV хватило на пятьдесят четыре года. Его энергия и вкус к власти были неистощимы. Все — и политику, и государственную жизнь, и великолепные развлечения — хотел он сделать достойными своего представления о могущественном монархе, все должно было склониться перед его волей, подчиниться его стремлениям.

Эпоха царствования Людовика XIV, вершина развития абсолютизма во Франции, прошла через ряд этапов, и ее первый период, изображенный в романе Дюма, необходимо рассматривать особо. Это было время намечавшегося расцвета экономики и политики, время яркого блеска королевского двора, невиданных по своему размаху празднеств и развлечений. Король, который, быть может, так и не преодолел возникшую в детстве, во времена Фронды, неприязнь к Парижу и его обитателям, развлекался то в Фонтенбло, то в Сен-Жермене. Яркие и правдивые описания этих увеселений в романе не требуют комментариев.

Роскошь и великолепие сопровождали стремительное сосредоточение власти в руках короля, ни с кем, даже с королевой-матерью, не желавшего делиться хотя бы ее крохами. Как бы остатками прошлого стояла на пути короля фигура суперинтенданта Фуке, несметные богатства которого предоставляли ему независимость и блестящее общество. Никола Фуке (1615–1680), в руках которого сосредоточилось все управление финансами Франции, был широким на старый манер человеком, покровителем всего выдающегося в области литературы и искусства, щедрым меценатом, но совершенно не подходил к новой эпохе, складывавшемуся соответственно требованиям времени механизму государственной власти и управления. К моменту смерти Мазарини единственными разумно организованными финансами во Франции были личные средства последнего. Происходившее с государственной казной трудно квалифицировать даже как беспорядок. Из приблизительно восьмидесяти четырех миллионов ливров годового дохода лишь тридцать один миллион поступал в казну, в то время как расходы государства достигали пятидесяти трех с небольшим миллионов. Мы видели, как в романе король, по сути, не распоряжается казной, а от случая к случаю вынужден просить определенные суммы, принадлежавшие ему лишь номинально, у их фактического владельца — Фуке. Всего через десятилетие, после реформ Кольбера, ситуация изменилась — доход равнялся девяносто пяти миллионам, в казну поступало шестьдесят три, а расходы составляли всего тридцать два миллиона.

Король, который на практике убедился в способностях Кольбера и, кроме того, был раздражен нестерпимым для него соперничеством в роскоши, поставил себе целью избавиться от Фуке. Цель эта была быстро достигнута, и, надо сказать, действительно не без участия д'Артаньяна, вернее, их обоих. Шарль де Баатц, как сообщают мемуаристы, по примеру большинства дворян того времени, относился к Фуке если не дружески, то, по крайней мере, лояльно, ценя его благородство и широту. Тем не менее по приказу Людовика XIV Шарль де Баатц был участником ареста Фуке и конвоировал его к месту заключения. Все это время он оставался для Фуке скорее другом и советчиком, чем стражем и тюремщиком. Воля же короля была непреклонна — в 1664 году последовало осуждение суперинтенданта, и снова в сопровождении д'Артаньяна он был отправлен в крепость Пиньероль, где и умер много лет спустя. По странному совпадению, младший д'Артаньян, Пьер де Монтескью, уже успевший перейти из пажей в гвардию, оказался в тот момент в охранении упомянутой крепости, где оба родственника и встретились. Устранив препятствия на пути преобразования финансов, ключа к благосостоянию и централизации страны, Людовик XIV получил возможность начать осуществление своих далеко идущих планов.

Александр Дюма строит свой рассказ, опираясь на подлинные исторические события и персонажи, набрасывая на них причудливый покров вымышленных интриг и приключений. В своей работе он, однако, никогда не отступал от принципа, что «история — это происшедший в действительности роман, а роман — это история, которая могла бы произойти». Вот, к примеру, эпизод с загадочным человеком в железной маске. Весь он построен на основании достоверных сведений о таинственном узнике в железной маске, заключенном в 1679 году в известную уже крепость Пиньероль. Во исполнение чьей воли этот человек был скрыт даже от своих тюремщиков, каково было его имя и предшествующая судьба, осталось неизвестным. Конечно же, рассказ о попытке Арамиса, никогда не бывшего генералом иезуитского ордена, подменить короля и сделать его союзником своих честолюбивых планов — плод неистощимого воображения писателя.

Мы намеренно долго не говорили о главном герое романа, по имени которого он и назван «Виконт де Бражелон». Рискуя разочаровать читателя, приходится признать, что сказать о нем, в сущности, нечего. Человек с таким именем эпизодически появляется на страницах мемуаров мадам де Лафайет, где его и нашел Дюма. Тема трагической любви Рауля к Луизе Лавальер целиком вымышлена, чего, однако, нельзя сказать о самой героине. Луиза де Ла Бом Ле Блан, герцогиня де Лавальер (1644–1710) действительно в течение некоторого времени была одной из центральных фигур при дворе Людовика XIV. Признанная фаворитка короля, она впоследствии потеряла его благосклонность, вступила в монастырь кармелиток, где и окончила свои дни.

С огромным мастерством изображены писателем бесчисленные дворцовые интриги и приключения, процветавшие в ту эпоху, как никогда. Основные их участники в романе Дюма — подлинные исторические персонажи, иногда знаменитые, а часто совершенно забытые и вновь возродившиеся только в романе. Это и представители королевских домов Франции и Англии, и родовитые вельможи, и мелкие дворяне. На страницах мемуаров и писем той эпохи, которыми пользовался сам Дюма или его главный сотрудник Огюст Маке, мы можем встретить де Лавальер, де Варда, де Гиша и многих, многих других. Сказать обо всех невозможно, и мы упомянем лишь некоторых, наиболее тесно связанных с действием романа. Генриетта-Анна Стюарт, дочь короля Карла I и Генриетты Французской, ставшая супругой Филиппа Орлеанского, брата Людовика, занимала видное место при дворе. Необыкновенная красота принцессы привлекала к ней сердца придворных, одним из которых в романе представлен храбрый и благородный граф де Гиш. Арман де Граммон, граф де Гиш (1638–1673, он скончался вскоре после смерти принцессы в 1670), славился при дворе Людовика XIV не только незаурядным полководческим талантом, но и бесчисленными галантными похождениями, давшими писателю прекрасный материал для изображения его приключений в романе.

Однако не только канва биографии многих героев была позаимствована Дюма из исторических или мемуарных сочинений. Главное — что писатель сумел с присущим ему даром проникновения и понимания духа эпохи воссоздать колорит времени, атмосферу той поры, и это щедро возмещает потери в фактической точности. Сегодня мы благодарим писателя, под чьим пером картина уже далекого прошлого ожила и увлекает нас прославлением таких человеческих качеств, как верность, мужество и благородство.