ГЛАВА 9

Вот так всегда и бывает.

За миллионером охотилась я, а на французскую Ривьеру почему-то пригласили Жанну. Об этом она рассказала мне за светским завтраком – мы поедали тончайшие блинчики с медом в кофейне «Библиотека» на Смоленке.

Я была мрачна и немногословна. Моя же подруга, поймавшая синюю птицу за хвост, напротив, искрилась жизнелюбием.

– О, у меня столько проблем, столько проблем! Получается жуткий перевес багажа! Бесплатно можно провозить только двадцать килограммов. А у меня одной обуви двадцать килограммов, – трещала Жанна.

Ее глаза сияли, руки исполняли некий причудливый танец, она была такой хорошенькой в своей нервозности, что все посетители кафе (да и, пожалуй, официанты, повидавшие всякого) были очарованы этим спектаклем-экспромтом.

На меня же… на меня, как обычно, никто не смотрел.

Один из многочисленных любовников Жанны пригласил ее провести недельку на южном побережье Франции. Наше лето будет разным. Мое, московское, если верить синоптикам, – серым, плаксивым и ветреным. Ее, южное, – терпким, жарким и влажным, пахнущим магнолиями и имеющим привкус молодого шального вина.

– Так неожиданно все получилось, – причмокнув, Жанна покачала головой, – представляешь, я же с ним только неделю назад познакомилась.

И вдруг он приглашает меня в такой круиз.

– Если бы это произошло с кем-то еще, я бы удивилась. Но ты… Ты просто создана для таких улыбок судьбы, – философски заметила я, отправляя в рот целый, вчетверо сложенный блин.

– Ты считаешь? – было видно, что ей приятно. – Ой, он еще что-то болтал про Италию! Попробую затащить его в Рим и отовариться. Ой, Сашка, в Риме такие магазины!

– Представляю… А куда же подевался твой нефтяной воротила? Тот, с которым ты познакомилась в ночном клубе? – я не успевала отслеживать Жаннины амурные похождения. Только я запоминала имя очередного ее мужика, как выяснялось, что у нее уже давно появился следующий. Бесполезное занятие – все равно что пытаться заучивать наизусть номера поездов в метро.

– Даже и не спрашивай. Он оказался полным идиотом. Эгоистичная свинья, до которой так и не дошло, какой подарок преподнесла ему судьба. Под подарком я подразумеваю себя, – самодовольно улыбнулась она.

Я вздохнула. Эх, Жанна-Жанна. Вечный лакомый кусочек, глоток свежего воздуха, навязчивый эротический сон. Порхающая стрекоза, на шее которой уже начали появляться морщины.

Ей тридцать три, мифологический возраст. Женщина в самом соку, нагло ухватывающая жирные куски из-под носа молодых полураспустившихся девиц.

Она еще смеет жаловаться, что большинство мужчин считают знойных красоток вроде нее пустышками. Что же будет с ней через десять лет, какими будут приманки ее эротического капкана? Будет ли она по-прежнему с загадочной улыбкой подбрасывать монетки и стричь лобковые волосы в форме сердца?

Любовь – это все. И это все, что мы знаем о ней (Эмили Дикинсон).

Никогда не забуду слова нашей редакторши Маргариты Петровны: «Когда мне было двадцать, мне хотелось, чтобы мужчины видели во мне личность. Я из кожи вон лезла, чтобы казаться интересной и интеллектуальной. Мне хотелось, чтобы со мной поговорили, а они только и знали, что щипать меня за задницу. Но когда мне исполнилось сорок, мужчины наконец разглядели во мне интересного человека. Они были не прочь пообщаться, и что же? Выяснилось, что на самом деле мне нужно другое – чтобы меня ущипнули за зад и сказали, что я хорошенькая!»

– Ну а ты-то как? – вдруг спросила Жанна. – Что у тебя с твоим целомудренным миллионером?

– Да, я же еще тебе не рассказала. На выходные я еду в загородный особняк Эдуарда. Он меня пригласил. – расправила плечи. Хоть один козырь, да мой.

– О, прими мои поздравления. – Жанна откусила маленький кусочек от своего блина, предварительно обмакнув его в медовую лужицу.

В отличие от меня, жадно набросившейся на калорийное лакомство, она ела, как великосветская леди, медленно и степенно.

– Значит, наш девственник наконец сдался? И в субботу состоится совращение ягненка?

– Не надо так о нем говорить.

– Удивительная тенденция. У меня было столько классных ироничных подруг. Но все они преображались, стоило им влюбиться, – она аккуратно промокнула губы салфеткой, – они превращались в надменных клуш. Несколько недель назад ты бы с радостью посмеялась вместе со мной. А сейчас глупо хлопаешь крыльями.

– Ты сказала – влюбиться? – поразилась я.

– Я сказала – хлопаешь крыльями, – отрезала Жанна.

– Нет, ты сказала – влюбиться! – я нервно отодвинула тарелку. – Жанна, ты что, думаешь, я влюблена?!

Как глупо. От мнения Жанны не зависело ровным счетом ничего, но я ждала ее ответа, как приговора.

Ответом мне был уничтожающий взгляд.

– А сама-то ты что думаешь?

– Не знаю… – вздохнула я, – нет, правда, не знаю.

– Ну, пока ты пытаешься разобраться в своих чувствах, я тебя оставлю на пару минут. Надо пройти через одну неприятную… мм… мм… процедуру. – Она поднесла два наманикюренных пальца к пухлым терракотовым губам.

– Жанна, что это значит? – опешила я. – Два пальца в рот после еды? Это так инфантильно!

– Но я ела блины!.. Хочешь сказать, ты никогда так не делаешь? – прищурилась она.

– Никогда. Это жутко вредно.

– Не менее вредно, чем послеобеденная сигарета, – усмехнулась Жанна, – или бессонная ночь. Или тональный крем. Или… Или влюбленность, – она щелкнула меня пальцем по носу, – жди, скоро буду!

Жанна ушла, привычно повиливая вертким задиком. И все присутствующие в кафе мужчины мечтательно смотрели ей вслед. Я усмехнулась. Как обманчива бывает внешность. Бедные, они не знали, что этой знойной черноокой красавице предстоит испытать радость добровольного блевания в общественном туалете. Некоторое время – минут десять, не больше – она будет корчиться, стоя на коленях перед унитазом, словно язычница перед каменным божеством. А потом снова выйдет в зал, немного побледневшая, и от нее будет ненавязчиво пахнуть мятной жвачкой.

Я задумчиво доела блин. Надо бы и мне сбросить пару килограммчиков, скоро ведь купальный сезон. Хотя… какая разница, какой размер я ношу, сорок четвертый ли, сорок шестой, если я… если я… я… короче, если я влюблена.

– Александра, у меня просто нет слов! – главный редактор газеты «Новости Москвы» Максим Леонидович Степашкин кипел, как вода в самоваре. – Я всякого от вас ожидал, но такое! Это уж выходит за все рамки!

Я сидела напротив него, втянув голову в плечи. На столе перед Степашкиным лежала моя статья о бумажных свадебных платьях. На мой взгляд, ничего лучше я не написала за всю мою журналистскую карьеру. Но Максим Леонидович, видимо, собирался со мною поспорить.

– Я все понимаю, – понуро согласилась я.

– Нет, вы не понимаете!

– Максим Леонидович… Учитывая сложившиеся обстоятельства, – я выдержала трагическую паузу. Под обстоятельствами я вообще-то подразумевала свой роман с миллионером. Но ему об этом знать совершенно необязательно – пусть думает, что я говорю о собственной безалаберности и лени, – учитывая обстоятельства, я готова написать заявление. Ухожу по собственному желанию.

Раньше я почему-то думала, что произнести эту фразу будет трудно. Я столько лет провела в этой газете, я вросла в нее. Можно сказать, что я была замужем за газетой, и вот теперь мне предлагается подать на развод. Что ж, видимо, так надо. И неожиданно я почувствовала облегчение. Все же нет ничего хуже неопределенности. А я столько времени висела на волоске.

– По собственному желанию? – тупо переспросил Степашкин. Потом он снял очки и уставился на меня своими глазами, которые вне обрамления толстых линз оказались большими и синими. Интересно, почему он не заведет себе контактные линзы?

– Мы оба понимаем, что по-другому не получится, – вздохнула я.

– Но… но я чего-то не понял… Почему? Вас приглашают в другую газету? Они пообещали больше платить?

Я встряхнула головой.

– Что? Разве вы не собирались меня уволить?

– Я?!

Это уже походило на сценку из дешевого водевиля. Мы словно говорили на разных языках.

– Но я не собирался… вас увольнять, – наконец сказал он, – и даже наоборот… Я хотел предложить вам должность редактора.

– Редактора? – вытаращила глаза я.

– Редактора рубрики моды, – спокойно повторил Степашкин. Кончиком галстука он протер стекла очков, потом водрузил их обратно на нос. И сразу же опять превратился в привычного Степашкина. – Ваша последняя статья – это просто блеск!

Я почувствовала, как к щекам приливает румянец. Похвала нашего главного – это что-то!

А он тем временем продолжал говорить:

– У вас будет отдельный кабинет. Потом, ваша фотография будет в газете. Ну и повышение оклада, разумеется… – после короткой паузы он счел нужным оговориться, – правда, небольшое.

А мне вдруг захотелось сорваться с места и, перегнувшись через стол, поцеловать его. Но я понимала, что делать этого ни в коем случае нельзя. И так он считает меня странной.

– Так что вы скажете?

– Я… я… я…

Мне стало смешно. Что же это такое – веду себя, как шестнадцатилетняя девственница, которой предложили позировать для журнала «Плейбой».

А всего-то и надо вымолвить:

– Я… согласна! – я сказала это так торжественно, словно принимала брачное предложение.

Наверное, отчасти это правда – я с газетой столько лет вместе, сколько иные супруги не выдерживают. И вообще – пусть я ленивая, пусть взбалмошная, пусть я не замужем в двадцать шесть лет, пусть материнский инстинкт во мне пока отсутствует, зато я… я… я… зато я, черт возьми, РЕДАКТОР!!! А это, уж поверьте мне, кое-что значит.

И только одно во всей этой истории до сих пор остается для меня загадкой – почему, почему, почему Степашкин это сделал? Он ведь всегда меня недолюбливал и в последнее время столько раз становился невольным свидетелем моего краха. И наша встреча в примерочной кабинке секс-шопа, и тот случай, когда я налетела на него в магазине… А уж про инцидент с париком мне и вовсе больно вспоминать. И все же Максим Леонидович решил сделать меня редактором… Неужели из-за одной-единственной статьи? (Если так – то спасибо Эдуарду, ведь получается, что миллионер кроме всего прочего еще и карьеру мою спас!) Просто какая-то загадка природы.

В то утро настроение мое было приподнятым. Даже не верится – я еду в загородную резиденцию к своему поклоннику-миллионеру. Я напевала это, стоя под душем («А я еду – ла-ла-ла – за город с миллионером!»). Я повторяла это снова и снова, и все равно это казалось просто удивительным.

В тот момент, когда я воевала с щипчиками для бровей (и почему в косметическом кабинете мне выщипывают брови за десять минут, причем совершенно безболезненно, я же могу проделывать это часами?), зазвонил телефон. Это была моя знакомая журналистка Лида.

– Саня, мы тут с девчонками собираемся в сауну. Не хочешь присоединиться?

Вот тогда и настал мой звездный час.

– Я бы с радостью, но не могу, – вздохнула я. – Понимаешь, мой новый бойфренд-миллионер пригласил меня в свой загородный дом на выходные. Я вообще-то не очень люблю деревню, но отказываться так неудобно.

Лида долго молчала перед тем, как ответить:

– Ну… это… ладно тогда. В другой раз сходим. А я и не знала, что ты встречаешься с миллионером. Помнится, когда мы с тобой виделись в последний раз на показе Геры Ангела…

– Лучше не напоминай! Мы познакомились совсем недавно… Но у нас все очень серьезно. Ну ладно, я побежала, мне еще надо погладить мой теннисный костюм, – про теннис я ввернула для красного словца. На самом деле я никогда в жизни не держала в руках ракетку, но знала, что все завсегдатаи светских хроник обожают носиться по корту.

Я решила выглядеть, как великосветская леди – под стать интерьерам его дома. Наверняка это один из белоснежных особняков с колоннами на Рублевке, обнесенных высоченным забором.

Цветастый сарафан «Naf-Naf» (просто, мило и со вкусом), темные очки в массивной оранжевой оправе, босоножки на шпильках (вообще-то я и по асфальту еле-еле в них ноги передвигаю. Но, думаю, мне не придется пробираться между грядками. Наверняка же там есть асфальтовые дорожки), на щиколотке – деревянный браслет в африканском стиле. Меня вполне можно было фотографировать на обложку каталога «Лето-2004». К тому же наконец-то мне пригодилась дорожная сумка «Мандарина Дак» – нежно-персиковое произведение искусства, настолько маркое, что его даже жалко было использовать по назначению.

В сумку я сложила вещи первой необходимости – бикини (уверена, что перед домом есть бассейн), кремовый летний плащ (его наброшу на плечи вечером, когда похолодает), вечернее платье на лямочках (для романтического ужина при свечах), комплект белья «Nina Ricci» (и младенцу ясно, что последует за романтическим ужином). В общем, экипировалась я на славу.

Когда Эдик меня увидел, он дар речи потерял.

Я кокетливо покружилась перед ним на каблуках.

– Что, нравлюсь?

– Не то слово, но…

– Что-то не так?

– Да нет, все так, просто… А ты не замерзнешь?

– У меня с собой есть плащ.

– А-а, – озадаченно протянул он, – а ты уверена, что тебе будет удобно ходить в таких туфельках?

– О, я ношу каблуки с двенадцати лет, – бодро соврала я, – разумеется, мне будет удобно.

– Что ж… Тогда поехали!

– Поехали! – радостно воскликнула я и водрузила на его плечо свой нежно-персиковый баул.

Его резиденция находилась не на Рублевском шоссе, а на Ярославском. Ехали мы довольно долго. По обочинам тянулись унылые, пропылившиеся деревеньки. Честно говоря, я не понимаю энтузиастов дачного отдыха. Ну что в этом может быть интересного – развалившись в продавленном полосатом шезлонге, блаженствовать под жужжание жирных мух? Или, подставив ягодицы палящему солнцу, уничтожать маникюр в борьбе с сорняками? Или купаться в пропахшем лягушками мутном пруду?

А деревянные туалетные кабинки – да я скорее пописаю в штаны, чем зайду в такую! А комары!

А крапива! Нет уж, не для меня все это. Точно не для меня.

Наконец Эдик свернул на боковую грунтовую дорожку. Я приободрилась – вот сейчас за этой рощицей покажется элитный коттеджный поселок радующий глаз помпезными особнячками и маняще-прохладными прямоугольниками бассейнов.

Вот сейчас…

Сейчас…

Машина остановилась.

– Боюсь, дальше придется пройти пешком. Подвеска у моей «Тойоты» низкая, по кочкам не проехать.

– А почему же здесь нет асфальтовой дорожки? – нахмурилась я.

– Не успели еще построить, – пожал плечами Эдик, – дачки-то новые совсем. Ты иди, я возьму твою сумку.

Я нехотя вылезла из машины и мрачно констатировала, что изящным босоножкам «TJ», похоже, пришел конец. Дорога выглядела так, словно еще вчера на ней устраивали тракторные заезды. Глубокие рытвины с раскисшей грязью, коричневые лужи. Может быть, снять обувь, босиком пройтись? Но тогда мои ноги будут грязными, а я только вчера сходила на педикюр.

– Что ты остановилась-то? Идем, это совсем недалеко, – Эдик обернулся, желая меня приободрить.

Лучше бы он этого не делал. Не так-то просто сохранить равновесие, если ты обвешан разнокалиберными сумками, как новогодняя елка хлопушками, а под твоими ногами – скользкая глина. Нога Эдика соскользнула с глиняной кочки. Несколько секунд он размахивал руками, балансируя, точно паяц на канате, а потом плашмя повалился в чавкающую жижу.

– О боже! Нет! – вскричала я. Сейчас мне стыдно об этом вспоминать, но в тот момент меня больше всего заботила судьба нежно-персикового саквояжика «Мандарина Дак», который по закону подлости оказался под барахтающимся в грязи миллионером.

Ну почему так получается? На пакет с маринованным мясом для шашлыка не попала ни одна капелька грязи, а моя лучшая сумка стала похожа на торбу десантника, с которой тот не один километр прополз по-пластунски.

– Со мной все в порядке, – смеясь, Эдик поднялся на ноги, – надо же, сел в лужу! В прямом смысле. Да еще и на глазах у красивой девушки.

Я заставила себя улыбнуться, хотя мне было обидно до слез. Ну ладно, в конце концов, это же просто сумка. Ну и пусть, что я три месяца откладывала деньги, чтобы ее приобрести. Зато, если Эдик на мне женится, я смогу покупать такие сумки три раза в день. Уверена, через много лет мы будем посмеиваться, вспоминая этот случай. «Дорогой, а помнишь, как ты извалял в грязи мою первую сумочку “Мандарина Дак”?» – «Конечно, милая! Вот это были деньги. На тебе еще пять тысяч долларов, купи сколько хочешь сумочек, любимая!»

– Саш, чего улыбаешься? У меня такой дурацкий вид?

– Что ты! Я смеюсь над своей сумочкой. Она так забавно выглядит, когда грязная.

– Извини, – смутился он, – в понедельник пойдем в магазин и выберем тебе новую.

«Вот это другой разговор!» – одобрительно подумала я и, стараясь не испачкать босоножки, бодро пошла за ним.

Рощица расступилась, и я увидела поселок… то есть это был вовсе не шикарный коттеджный поселок, а нагромождение убогих деревянных дачек. Что происходит? Неужели мы заблудились? Оставалась, конечно, надежда, что наш, миллионерский, поселок находится еще дальше. Но надеялась я напрасно. Потому что возле одной из лачуг Эдик, довольный и грязный, остановился и объявил:

– Ну вот мы и добрались. Проходи, чувствуй себя, как дома.

Итак, вместо того чтобы шлифовать загар у прохладного бассейна, мне пришлось шлифовать мангал для шашлыков у ледяного колодца. А мой миллионер тем временем пытался смыть глину с тела, что было весьма проблематично, потому что ржавая струйка воды в деревянной душевой кабинке была такой тонкой, что под ней едва ли можно было отмыть даже хомяка.

– Сашуня, не подашь мне полотенце? – прокричал он. – Я забыл взять.

– А где оно? – мой голос дрожал. То ли от холода – я была одета слишком легко, а пачкать белый плащ не хотелось, – то ли от бесконечного разочарования. Я чувствовала себя ребенком, которому великовозрастный шутник подсунул конфету-пустышку.

– Посмотри в шкафу на веранде.

Оставив мангал на траве, я пошла в дом. Босоножки все же пришлось снять – от одной из них отвалился хлипкий ремешок. Столь изящная обувь не предназначена для хождения между грядками, равно как гоночная машина не предназначена для езды по глиняным рытвинам.

Произошедшее в голове моей не укладывалось. Почему?! Почему, почему человек, который ходит в спортклуб, где годовое членство стоит пять тысяч долларов, который носит продукты творчества Тома Форда, который колесит на приземистой гоночной «Тойоте», почему он привез меня в эту дыру?!

Напрашиваются два варианта.

Вариант первый. Это хитромудрый психологический тест. Таким незамысловатым способом Эдуард хочет проверить, что меня интересует больше – его деньги или он сам. Если так, то это весьма наивно с его стороны. Естественно, я сделаю вид, что все в порядке, что я в восторге от фанерной халупы, и от сального мангала, и от комариного жужжания. «Я не расплачусь, нет!» – думала я, смахивая набежавшую слезу. Как назло, на глаза попалась грязная сумка «Мандарина Дак», которая сиротливо валялась на веранде. Глина немного подсохла, и стало понятно, что мой стильный баул еще и форму изменил.

В покосившемся шкафчике я обнаружила стопку ветхих выцветших полотенец. Не глядя, я схватила самое верхнее, штопаное, в горошек.

Вариант второй. Мой миллионер является поклонником своеобразной экзотики. Есть у меня один знакомый банкир, который все свободное время проводит на берегу реки в компании удочки и алюминиевого ведерка для отловленных тощих карасей. В такие дни он, сменивший «Hugo Boss» на дырявые треники, неотличим от обычного дачника. Неужели мой Эдуард тоже из таких? Может быть, с каким-то похожим домиком связаны его детские воспоминания? И таким экстравагантным способом он пробует вернуть беззаботное время…

Я постучала в душевую кабинку. Оттуда высунулась мокрая рука, в которую я и вложила полотенце.

– Вода нагрелась немного, день был жарким, – сообщил Эдик, – не хочешь присоединиться?

– Увольте! У меня с собой нет даже геля для душа.

– А это что, обязательно? – вместо того чтобы схватить полотенце, высунувшаяся из душа рука схватила меня. – У меня есть мыло.

– В отличие от некоторых я не валялась в грязи, – пробовала отшутиться я. Хватка у него была железная – в тренажерном зале он зря время не тратил.

– Иди сюда. Давай. Должен же кто-то мне спинку потереть.

Я визжала и сопротивлялась, как могла, но ему все-таки удалось втащить меня в душ. Господи, какое убожество! Деревянные мокрые стены, самодельная трогательная полочка, размокшее мыло. Убожество, по-другому и не скажешь. А его плавки… Его плавки были под стать «интерьеру» – выцветшие, в синий цветочек. Неужели это все-таки тест? Ладно, в бутафорский дом для тестирования жадных дам я еще могла бы поверить, но нижнее белье… Ни один уважающий себя миллионер никогда в жизни не надел бы такие трусы.

– Ты не против, если я сниму с тебя сарафан? – глухо поинтересовался Эдик. – Ты же не хочешь, чтобы сарафан был мокрым?

– Не хочу, – призналась я, оборачиваясь к нему.

У него были мокрые волосы. Влажные прядки, прилипшие ко лбу, делали его лицо моложе. Я подняла руки, и он стянул с меня сарафан. Все, что произошло потом, почему-то запомнилось мне не слишком отчетливо. Помню отдельные кадры, словно освещенные фотовспышкой. Его теплые тяжелые ладони на моих плечах, он шепчет нечто бессвязное, но тем не менее приятное; мой нос уткнулся в ямку на его груди. Да-а, у обыкновенных миллионеров уж точно не бывает таких железных мышц, какое красивое у него тело. За этой беззаботной мыслью следует другая, способная вогнать в панику любую женщину старше двадцати пяти, – а что насчет моего тела? Достаточно ли хороша я для такого красавца, ведь у меня и бедра, кажется, чуть тяжеловаты, и нет бюста Памелы Андерсон, и веснушки на плечах, а еще в салоне красоты вероломный косметолог что-то там болтала о целлюлите… Но тут он шепчет, что я красивая, и этот бесхитростный комплимент звучит авторитетнее, чем вердикт всех косметологов, вместе взятых.

Мой взгляд упирается в полусгнившие доски на полу, и неожиданно я вспоминаю, что передо мной не миллионер. Эдуард, по сути, такой же обманщик, как и я. Я ношу парик и поролоновый лифчик, я вечно пытаюсь казаться умнее и остроумнее, чем я есть на самом деле. Вот и он украл чужой образ и носит его на себе, словно пиджак с барского плеча. А я-то губы раскатала – загородная резиденция!

Какое убожество.

Но как он целуется, словно душу мою выпить до дна хочет.

Какое убожество.

Какое убожество.

Какое…

Какое блаженство.

А потом мы лежали на расстеленном на траве покрывале. На небо смотрели, на ленивые далекие облака и низко пролетающих ласточек – к дождю. От его плеча пахло земляничным мылом и ржавой водой.

Я закрыла глаза. В тот момент я вдруг поняла, как же я устала. Несколько последних месяцев превратились в ад. Вся эта беготня за мифическим миллионером, нервотрепка на работе, Мишанины девки, глупо хохочущие ночи напролет и мешающие уснуть. Веснин словно привел в движение коварную беговую дорожку, на которую вступила наивная я. Лента дорожки крутилась все быстрее, и, пытаясь обогнать саму себя, я никак не могла успеть. И все равно осталась на месте. Ничего не изменилось – только мои волосы немного отросли, и я стала похожа на бешеного ежа.

– У тебя родинка, – вдруг сказал Эдик, – на плече. Большая. Ты знала?

Надо же, оказывается, он смотрел не на ласточек, а на меня.

– Конечно, знала, это же мое плечо.

– И немного мое тоже. Самую малость. Надо же, мне кажется, я тебя давно знаю. А на самом деле мы знакомы всего неделю.

– Выходит, я оказалась в постели с малознакомым мужчиной, – рассмеялась я, – а это разврат.

– Не в постели, а в душе. Это большая разница. В постели тебе еще только предстоит оказаться… Вот только отдохну немножко и отнесу тебя туда на руках.

– Ага, и уронишь в грязь. Как мою лучшую сумку.

– Не обижайся, Саня, я же обещал тебе купить новую сумку.

– Эдик… А можно задать тебе один деликатный вопрос? – я наконец решилась поднять больную тему. Это было непросто, но я больше не могла терпеть.

– Да, пожалуйста, – удивился он. – На всякий случай– я не женат.

– Я не об этом… Мне действительно очень неловко, но… Эдик, а почему у тебя такая дача?

Он удивился еще больше.

– Какая? Тебе не нравится?

– Что ты, нравится, конечно, очень нравится! – поспешила заверить я. – Только вот… она совсем простая…

– А что ты ожидала увидеть? – усмехнулся мой миллионер. – Дом с мраморными колоннами?

«Да! Да!!» – чуть не закричала я.

– Нет, – сказала я вслух, – ты не подумай, я на самом деле очень люблю природу и деревню… Деревянный домик в глуши, что может быть лучше, – я старательно растянула губы в улыбке, – но здесь все могло бы быть… удобнее.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Эдуард. – Сань, говори прямо, я не понимаю, куда ты клонишь. Я же тебя предупреждал, что мы едем на дачу. Я не виноват, что ты надела каблуки.

– Но этот душ с ржавым баком… Здесь мог бы быть водопровод, например. И дорожки. Почему их не заасфальтировали? Кроме того, если бы была сауна, то здесь можно было бы жить! То есть… нет, я что-то не то говорю.

– Да нет, продолжай. Знаешь, я этого боялся. Боялся, что тебе здесь не понравится.

– Мне нравится! – отчаянно воскликнула я. – Зря я завела этот разговор.

– Да нет, почему же. Просто ты вся насквозь городская девушка… Признайся, у тебя, наверное, даже нет кроссовок.

– Есть одни – «Прада», – с коротким смешком призналась я.

– Вот видишь. Я должен был предусмотреть, что такой отдых не для тебя. Хочешь, давай вечером уедем отсюда?

– Нет! – слишком поспешно воскликнула я. – Нет уж, раз решили, останемся на все выходные… Ты ведь сказал, что дом новый. Наверное, ты собирался все здесь обустроить. Водопровод, телефон.

– Телефон?! – он приподнялся на локте. – Нет уж, телефон мне здесь не нужен, увольте. Я специально сюда приезжаю, чтобы ни с кем не общаться. Вообще-то ты первая, кого я сюда привез.

– Это очень лестно, – улыбнулась я.

– А водопровод… это было бы удобно, но мне пока не по карману.

– Шутишь?

– С чего ты взяла? Знаешь, сколько стоит провести сюда трубы? Я и так брал в долг, чтобы купить этот дом.

Нехорошее предчувствие скользким ужом угнездилось где-то в области моего желудка.

– Брал в долг? А сколько же стоит такой дом, если не секрет? – как можно более равнодушно полюбопытствовала я.

– Шесть тысяч долларов, – охотно пояснил Эдик, – половина суммы у меня была, а половину взял у друга. Понимаешь, я ведь и машину в этом году купил, и кататься на горных лыжах в Андорру ездил. Так что… Ну ничего, за полгода надеюсь долг выплатить.

В мои уши словно ваты набили. Он все говорил и говорил, а я слушала и не могла ничего понять. До меня долетали слова, но не их смысл. Три тысячи долларов…

Он надеется, надеется выплатить три тысячи долларов за полгода. Он катается на лыжах не в буржуазном Куршавеле, а в демократичной Андорре. Покупка машины вогнала его в долговую яму. Ему не хватит денег, чтобы провести на убогую дачку водопровод. И если сопоставить все эти факты, то получается… получается, что Эдуард – никакой не миллионер!

– Но как же… – у меня сел голос, пришлось откашляться, – ты ходишь в такой дорогой спортклуб.

– Хожу, – со спокойной улыбкой подтвердил он, – потому что это моя работа.

– Работа?!

– Да. Я тебе не рассказывал, потому что это скучно. Я личный тренер.

– Кто?!

– Личный тренер у одной бабы. Она жена какого-то банкира. Помогаю ей сгонять жиры. Я ведь мастер спорта по легкой атлетике. И она мне неплохо платит, но я совсем не богат.

– А твоя одежда? У тебя же все фирменное. Gucci, D amp;G… Откуда у тебя деньги, чтобы так одеваться?! Уж в чем в чем, а в одежде я хорошо разбираюсь. Одни твои ботинки стоят почти половину твоего долга! – я говорила быстро-быстро, словно его уговаривала. Или не его, а себя? Мне все еще не верилось, что Эдик сказал правду. Потому что правда была горька.

– Это так, – мягко согласился он, – но эта одежда достается мне бесплатно. Сын моей работодательницы – патологический модник. Каждый день покупает что-то новое, а старое отдает мне. У нас один размер.

– Ясно…

Я потрясенно молчала. Слишком много новостей свалилось на мою бедную голову. Мало мне было этой дачи, так еще и выясняется, что мой «миллионер» одевается в секонд-хенде.

– Надеюсь, я не расстроил тебя, – он толкнул меня в бок, – или ты думала, что спишь с денежным мешком?

Я заставила себя рассмеяться. Все-таки сила воли у меня колоссальная.

– Я думала, что сплю с самым сексуальным личным тренером в мире, – легкомысленно воскликнула я. – Что самое смешное, так оно и оказалось.

– Тогда держись, женщина!

Он вскочил и подхватил меня на руки так легко, словно я была не живым человеком с излишками жира на ягодицах, а надувной куклой. Ну конечно, руки у него сильные, он же личный тренер. Личный тренер! Обслуживающий персонал! Я была уверена, что у меня роман с миллионером. А на самом деле у меня отношения с тренером! С личным тренером!

– О чем ты думаешь? – Эдик озвучил сакраментальный постельный вопрос.

– О тебе, – почти не соврала я.

– А не врешь?

– С чего бы мне врать?

– Тогда держись, красотка. Сейчас я тебе устрою!

Ближе к полуночи я покинула дачный домик моего лжемиллионера. Этот поступок можно было отнести к категории «глупое безрассудство». Опасно бродить по проселочным дорогам ночью – особенно если на тебе тонкий сарафан в цветочек и изящные босоножки. Но я ничего не могла поделать. Я не могла, просто не могла остаться рядом с ним, на продавленном диване, я не могла уснуть под изъеденным молью пледом, мне было страшно проснуться и увидеть всю эту нищету. Надеюсь, Эдик поймет меня и простит. На кухонном столе я оставила для него короткую записку, в которой сообщила, что моя подруга попала в больницу, и мне надо срочно вернуться в Москву. Неправдоподобная версия, хлипкая, жалкая, не выдерживающая никакой критики. Но в тот момент я была не в состоянии придумать что-нибудь получше.

Мне было тошно, в глазах стояли злые слезы.

Хорошо еще, что луна благоразумно спряталась за облаками, в противном случае я не выдержала бы и завыла на луну. Я приехала сюда несколько часов назад в компании миллионера, обремененная самыми радужными из возможных надежд. А уезжала одна, воровато оглядываясь по сторонам, точно преступница, с грязной сумкой на плече.

Наконец я добралась до шоссе. Не только мои надежды на безбедное будущее были надломлены к тому моменту, но и мой каблук. Кое-как доковыляла до автобусной остановки, присела на прохладную металлическую лавку.

Тишина, темнота. За густыми низкими облаками не видно звезд. Время от времени мимо проносятся машины. Мне немного страшно, и в то же время я чувствую приятное возбуждение – собственная смелость всегда меня пьянит.

Наверное, надо было расстаться с Эдиком как-то более по-человечески. Не заслужил он короткой записки с равнодушным «целую, увидимся» в конце. Я представила себе, как он просыпается, с улыбкой на лице протягивает руку ко мне и обнаруживает давно остывшую подушку. Он не сразу начнет волноваться, нет. Но потом увидит на столе прямоугольник записки, ломаный равнодушный почерк и это глумливое «целую» в конце. Зачем я это приписала? Могла бы просто подписаться «Саша».

Впрочем, чего сейчас об этом размышлять?

Я сбежала. Ретировалась с поля боя, как трусливый диверсант.

Но мне не давала покоя мысль, что я поступила неправильно.

Кстати, сейчас, когда я вспоминала дачный домик Эдуарда, он даже не казался мне таким уж убогим. Обычный домик, у моих родителей тоже такой есть; я провела в нем все детство и не жаловалась (а на что жаловаться, то было беззаботное замечательное время). Просто я ожидала увидеть особняк с белыми колоннами, штатом предупредительной прислуги и верандой, густо увитой плющом. Дощатое сооружение показалось мне непростительно бедным лишь по контрасту с воображаемой миллионерской усадьбой!

Но что сейчас об этом говорить.

А вот Жанна бы мной гордилась. На моем месте она бы поступила точно так же. Где-то сейчас моя Жанна… Кажется, в Портофино или Ницце, в общем, где-то там. Жмурится, как ленивая кошка, на полуденном спокойном солнце, лежит в белоснежном шезлонге у бассейна, блаженно вытянув загорелые ноги, и командует – официант, мартини со льдом, рог favor! А я сижу на мерзлой лавочке, униженная и печальная.

Я тоже так хочу!

Хочу в Париж. Хочу носить бриллиантовую диадему в высоко забранных волосах, как Одри Хепберн в фильме «Завтрак у Тиффани». Кстати, о завтраках – завтракать я хочу омарами, на летней веранде модного ресторана, увитой глициниями. Хочу рассекать прозрачные волны на белоснежной яхте, хочу гарцевать на собственной лошади по бескрайним английским полям, хочу пить кофе из старинной фарфоровой чашки, хочу ходить по магазинам, не думая о деньгах.

Стоп, я совсем запуталась. И начала мечтать не о реальной жизни, а о жанровых сценках из голливудских сопливых мелодрам с предсказуемым концом.

Если все вышеописанное произойдет со мной на самом деле, реальная картина не будет иметь ничего общего с нарисованной моим воображением идиллией. Фарфоровую чашку я рано или поздно расколочу – у меня вечно все из рук сыпется.

Бриллиантовую диадему где-нибудь потеряю. У меня никогда не получится управлять яхтой – у меня же даже прав нет. А с собственной лошади… с собственной лошади я полечу кубарем, прямо в грязь, хорошо, если шею не сломаю.

Похоже, я запуталась. Все это время Жанна управляла мною, как опытный наездник. Она умело внушила мне желание обладать, заграбастать все, что под руку попадется. Она такая, моя Жанна.

Но почему я решила, что то, что хорошо для Жанны, подойдет и мне? Мы всегда были такими разными – из-за этой непримиримой разности мы и расстались пять лет назад. Когда я увидела ее в салоне париков, я искренне обрадовалась, она ведь так живо мной заинтересовалась, так искренне хотела помочь. Будь я хоть капельку рассудительнее, я бы поняла, что Жанка просто играла. Ее забавлял смелый эксперимент – получится ли у не слишком наглой, к тому же лысой девушки выиграть главный жизненный приз, соблазнить миллионера и женить его на себе. Да, она давала мне дельные советы. Но вот что я вам скажу – ей было не жалко информации, потому что она в меня не верила. Для нее это была игра с заведомо известным финалом. Ее развлекала моя суета и бестолковая мельтешня, но когда в мои неловко расставленные сети и впрямь попадалось нечто стоящее, она вовсе не была за меня рада.

А нечто стоящее попалось мне только однажды. Но я сама, своими руками выпустила золотую рыбку на волю, ни о чем ее не попросив!

И опять вспомнилась дача.

Да замечательная у него дача! Такое тихое место, и домик находится на отшибе, скрытый от любопытных соседских глаз. И нет никаких грядок, только буйная душно благоухающая трава и немного цветов. Пионы уже расцвели, шикарные бордовые, вызывающие красные и нежно-розовые, целомудренные.

А как трогательно он относился к своей маленькой, но резиденции! Рассказывал, что планирует вбить колышки для гамака и построить баньку с маленькой купальней, и при этом у него было выражение лица взбалмошного мальчишки, которому вздумалось поиграть во взрослую жизнь. Когда он о чем-то думает, на его лбу появляется трогательная морщинка.

Хватит, хватит, хватит о нем думать. Он остался позади, как и все мое прошлое. Виновата в этом только я.

С другой стороны, еще не поздно все исправить. Несмотря на то что я с детства страдаю топографическим кретинизмом в обостренной форме, обратную дорогу мне запомнить удалось. Мое возвращение в столь поздний час было бы куда более логичным и безопасным, чем ловля машины на полуночном шоссе. А Эдику можно будет сказать, что я выходила смотреть на звезды.

Или на облака, за которыми звезд уже который день не видать.

Все. Решено. Возвращаюсь. Замечательная у него дача! Самая лучшая дача на свете!

Но не успела я принять волевое решение, как…

– Девушка!.. У вас проблемы? – из притормозившей «девятки» выглянула женщина средних лет. Ее лицо казалось встревоженным.

– Я… да, все в порядке… заблудилась только немного, но уже разобралась.

– И как вы только не боитесь ходить в такое время!

– Да я со своим любимым поссорилась, – начала оправдываться я.

– Ясное дело. Эх, молодежь! Тебе в Москву?

– Да вообще-то, но…

– Ладно уж, запрыгивай. Бесплатно довезу. А то найдешь на свою попу приключения, а мне потом неспокойно будет. У меня дочка твоя ровесница, – улыбнулась претендент на роль моего ангела-хранителя.

– Я просто еще не решила, стоит ли мне ехать, – честно призналась я.

Она непонимающе на меня уставилась. У нее было усталое лицо – уголки губ поникли, как увядшие тюльпаны, под глазами было черным-черно. Мне стало стыдно, что я задерживаю ее на ночном шоссе.

– Ты сидишь посреди дороги глубокой ночью и не знаешь, стоит ли ехать? – уточнила она. – Знаешь такую поговорку – утро вечера мудренее?

– Возможно, вы правы, – вздохнула я, – я запуталась. Окончательно запуталась.

– Тогда запрыгивай, – усмехнувшись, она открыла дверь авто, – такие решения не принимаются сгоряча. И потом, что это за парень, который отпустил девчонку ночью в таком виде.

– Он спал, – объяснила я, забираясь в ее автомобиль. В салоне навязчиво пахло хвойным ароматизатором. Мне всегда было интересно посмотреть на людей, которые покупают такие ядреные химические ароматы. И вот одна из любительниц парфюмерной безвкусицы сидела передо мной, доброжелательно улыбаясь.

Я чихнула и попробовала изобразить улыбку в ответ. Получилось не очень хорошо.

– Так вы думаете, я все-таки должна уехать? – спросила я.

Вопрос не имел никакого смысла. Во-первых, откуда незнакомой тетке знать, что мне следует делать, а что нет. А во-вторых – мы уже ехали, машина неслась, увозя меня все дальше от «усадьбы» немиллионера.

– Утро вечера мудренее, – устало повторила моя спасительница, у которой, скорее всего, было полно своих проблем.

– Ха-ха-ха!

– Мармеладочка моя клубничная!

– Ха-ха-ха!

Я лежала на тахте и мрачно смотрела в потолок. Я была на пределе. Может быть, накрыть лицо подушкой и совершить торжественный акт публичного самоудушения?…

Вскочила с кровати и принялась мерить комнату нервными большими шагами.

Почему, почему, почему я так поступила?!

Несколько дней назад я блуждала по городу с застывшей улыбкой благостного зомби. И я была уверена – ну, или почти уверена, – что влюблена. Что же изменилось за эти несколько дней? Только одно: я узнала, что мой зеленоглазый Эдуард на самом деле никакой не миллионер.

Ну и что?!

Что в этом такого?

Девяносто восемь процентов населения земного шара не ворочают миллионами, что не мешает им наслаждаться жизнью. Почему я решила, что имею право на особняк с мраморными колоннами и серебристый «Ламборджини», ведь я еще ничего не сделала для того, чтобы все это заработать. Почему я пыталась копировать Жанну, ведь мы с ней так не похожи!

Босыми ногами я прошлепала на кухню. Здоровенная кружка крепкого кофе не помешает. Все равно этой ночью мне не удастся уснуть.

Войдя на кухню, я коротко вскрикнула от неожиданности.

На табуретке возле окна, поджав под себя измученные диетами ноги, сидела хрупкая блондинистая девушка, на вид моя ровесница. У нее было маленькое бледное личико, вздернутый нос и огромные, как у китайского мопса, глаза.

– Здравствуйте. Меня зовут Любовь, – вежливо представилась любительница ночных бдений.

– Любовь, – тоскливым эхом повторила я. Не имя, а издевательство какое-то, насмешка в лицо. Подумать только, какая аллегория – печальная изможденная любовь настигла меня даже в Северном Бутове, где я трусливо спасалась от самой себя. – Я – Саша.

– А я знаю, – слабо улыбнулась блондинка. – Мишаня говорил, что за стенкой спит его сестра. Наверное, мы вас разбудили?

Сложно было поверить, что именно этот хорошенький коралловый ротик еще какой-то час назад изрыгал громогласное «ха-ха-ха».

– Вы здесь ни при чем. У меня бессонница.

– Вот и у меня тоже, – вздохнула депрессивная Любовь. И куда только подевался ее талант оглушительно смеяться в самый неподходящий момент? – Мишаня вот спит. А мне грустно.

– Почему? – вежливо поинтересовалась я, хотя меньше всего в тот момент мне хотелось выслушивать исповедь смешливой девицы.

– Любовь, – вздохнула Любовь.

– Саша, – удивленно повторила я. Она что, моего имени не расслышала?

– Нет, я имею в виду любовь. Короче, влюбилась я.

– В Мишаню, что ли? – развеселилась я.

– Откуда ты знаешь? – наивно удивилась эта ненормальная. – Он обо мне когда-нибудь рассказывал?

Мне стало ее жаль, и я позволила себе крошечную ложь:

– Кажется, что-то упоминал.

Любовь просияла. У нее были ослепительно белые зубы, ей бы в рекламе антикариесной жвачки сниматься, а не сидеть на захламленной кухне и страдать от неразделенных чувств.

– Я с ним познакомилась в прошлом году. С тех пор мы встречаемся время от времени. Но я так и не поняла, как он ко мне относится.

– В прошлом году? – удивилась я.

– А что такого?

(«А то, что у Мишани принцип – не встречаться с девушкой больше одного раза», – подумала я.)

– Думаю, у него к вам особенное отношение.

– Да? Вы правда так думаете или пытаетесь меня утешить?

«Меня бы кто утешил», – вздохнула я, а вслух сказала:

– Правда. Я же его сестра, мне лучше знать.

– Значит, не все еще потеряно? – приободрилась Любовь.

– Не все. То есть ничего не потеряно, конечно. Только позвольте дать совет.

– Какой? – она жадно подалась вперед и чуть не свалилась с колченогой табуретки.

– Будьте с ним естественной.

– А я и так вроде бы естественна, – нахмурилась она, – даже не крашусь. Почти. – Тыльной стороной ладони она попыталась ликвидировать с впалых щек расплывшуюся тушь.

– Попробуйте разговаривать с ним так, как сейчас говорите со мной.

– Никак не пойму, о чем вы.

– О том, что вы все время смеетесь! – не выдержала я. – Как в анекдоте. Хорошо смеется тот, кто смеется, как лошадь. Зачем вы это делаете, зачем?! Все сами портите…

– Порчу? Но Мишаня все время шутит… и ему нравится, как я смеюсь. Он сам говорил.

– И все-таки вы попробуйте. Хотя бы один разок. Сами увидите, что будет.

– Ну раз вы так считаете… Вы же его сестра… Как я вам завидую!

– Мне? – криво усмехнулась я. – Мне-то почему?

– Вы живете с ним в одной квартире… Вы можете видеть его, когда захотите. Можете даже прикасаться к нему…

– Нет уж, увольте!

– Да я не то имела в виду, – хихикнула Любовь, – вы меня понимаете, вы же женщина. Я такого, как Мишаня, всю жизнь ждала. Когда я о нем думаю… у меня внутри словно оркестр играет. Не организм, а оркестровая яма.

– Точно, – я удивленно смотрела на ее маленькое восторженное личико, – у меня тоже так бывает. Вместо желудка контрабас, и кто-то вытягивает самый низкий из возможных звуков.

– А здесь, – она прижала крохотную ладошку к груди, – здесь тоненькая флейта. Это и больно, и щекотно, и приятно.

– Скорее больно, чем приятно, – вздохнула я.

– Саша, вы тоже влюблены?

– С чего это вы взяли? – я попыталась заглушить неугомонный контрабас, но внутренний дирижер был куда сильнее внешнего ментора.

– Это видно.

– Люба, идите спать. А то утром круги под глазами будут. А я здесь тихонечко посижу, чайку попью.

– Ладно, – пожала она худенькими плечами, – а вы трусливая.

– Что? – изумилась я. – С какой стати вы ставите мне диагнозы?

– Это не диагноз, а правда, – подойдя к двери, она обернулась, придерживаясь за косяк, и показала мне заостренный кончик розового языка, – влюблены.

Это был не вопрос, а утверждение. Влюбленная Любовь с размазанной по щекам тушью гораздо лучше меня разбиралась в симптоматике.

– Влюблена, – обреченно вздохнула я, включая чайник.

– Спокойной ночи, – улыбнувшись, блондинка скрылась в темном коридоре.

А я все никак не могла уснуть. Лежала на кровати поверх одеяла и смотрела в окно, на тусклый оранжевый фонарь.

Такая я – сначала сделаю что-то сгоряча, а потом начинаю мучиться, размышляя. Я уговаривала себя – забудь о миллионере, Кашеварова! Ты же вопреки всему добилась, чего хотела. Разлюбила предателя Веснина, хорошего мужика встретила. Что же тебе еще, дурище, надо?

В мою дверь тихонько поскреблись. Я втянула голову в плечи и задержала дыхание – я сразу догадалась, что это депрессивная Любовь вернулась ко мне. Любовь жаждет общения. А мне хочется одного – удавиться. Пожалуй, сделаю вид, что сплю.

– Сань, я же знаю, что ты не спишь, – раздался из-за двери голос Мишани.

– Ладно уж, входи, – вздохнув, разрешила я.

На Мишане были черные стильные трусы-боксеры, которые он почему-то надел наизнанку. «А он ничего, – отстраненно подумала я, – хоть и не в моем вкусе».

– Что, любуешься моими атлетическими формами? – подмигнул мой проницательный друг. – Нет проблем! Присоединяйся к нам. А что, это сейчас очень модно, устроим амур-а-труа.

И он принял одну из традиционных поз культуристов – руки в замке, плечи развернуты, все тело напряжено.

– Прекрати паясничать. Не до тебя мне.

– Да я по делу, – Мишаня сделал вид, что он обижен, – извини, так закрутился сегодня, что забыл тебе передать… А сейчас вот подумал, вдруг там что важное? Тебе заказное письмо пришло.

– Заказное письмо? – удивилась я. – От кого?

Я никогда заказных писем не получала. И вообще – я пользуюсь исключительно электронной почтой. Кроме того, у меня даже знакомых в других городах нет.

– Не знаю, – пожал обнаженными плечами Мишаня, – из Италии. Небось завела себе какого-нибудь Марио.

– Если бы, – усмехнулась я, выхватывая из его рук конверт.

А правда – от кого пришло это письмо? Может, какая-то ошибка? Но нет – на конверте четким подчерком написано – Александре Кашеваровой. Мне то есть.

И вдруг меня осенило – Портофино! Жанка ведь собиралась отправиться в Портофино! А этот город белоснежных яхт и миллионерских отелей находится в Италии, недалеко от Генуи!

Я разорвала конверт, и на мою ладонь выпала небольшая открытка, изображающая замок на горе. А на обратной стороне – несколько строк, выведенных небрежным нервным почерком.

«Саша! В понедельник, двенадцатого, меня надо встретить в Шереметьеве. Денег нет. Все ужасно.

Я в больнице. У меня сломан нос. Мой миллионер оказался подлецом. Я же ничего не сделала – просто в Портофино мне встретился человек, которого я искренне полюбила. А если честно, у него свой виноградник. И он в сто раз богаче всех мужиков, которые у меня были до этого. Правда, в конце концов он меня бросил. А мой миллионер обо всей этой истории узнал. Понимаю, я роковая женщина, но зачем было нос ломать? Короче, я в полной заднице. На пластическую операцию ушли все сбережения. Пришлось даже продать сапоги “Gucci”.

У меня на носу пластырь. Я не могу появиться в таком виде в Москве. Так что в понедельник жду тебя в аэропорту. С деньгами и темными очками. Жанна.

P. S. Темные очки тоже пришлось продать».

Я встряхнула головой, потом еще раз перечитала сумбурное послание.

– Что там? – Мишаня, вытянув шею, пытался заглянуть мне через плечо.

– Моей подруге сломали нос, – озадаченно сказала я, – неприятная история.

– Ничего себе! – воскликнул Миша, бегло прочитав письмо. – Ну и стервоза!

– Ну зачем ты так? Она хорошая девушка, и ей так не повезло… – я сказала это и осеклась. Ведь до этого самого момента я считала Жанну хрестоматийным везунчиком. Вдруг мне вспомнились слова Лерки – нарвется, мол, когда-нибудь твоя подружка; неужели ты никогда не слышала о кругообороте энергии?

Выходит, Лерка была права? И зря я завидовала Жанне? И вдруг меня словно молнией ударило – я вспомнила записку, оставленную мною на столе у Эдуарда. Я написала, что мне надо срочно уехать, потому что моя подруга в больнице! Выходит, теперь у меня есть, что называется, алиби! Я в любой момент могу вернуться обратно, потрясти перед ним письмом и сказать, что Мишаня позвонил мне на мобильный, чтобы сообщить о случившемся, и вот я, как верная подруга, помчалась в Москву!

Думаю, это обстоятельство даже добавит мне дополнительных баллов – не каждая подруга способна броситься на помощь среди ночи! А в понедельник утром мы могли бы вместе встретить горемыку Жанну в аэропорту…

Ай да я! Как все по полочкам разложила. Вот это Лера, кажется, и называет позитивным мышлением.

Лера… Что-то я в последнее время слишком часто о ней вспоминаю. Я тоскливо покосилась на телефон.

Лерке я уже целый месяц не звонила. Хотя…

Раньше она не была против, если ее будил мой телефонный звонок. Да и мне частенько приходилось принимать от нее сигналы SOS глубокой ночью. На то и существуют подруги, чтобы, сидя в пижаме на тахте и плечом прижимая телефонную трубку к уху, выслушивать поток откровений.

И я набрала знакомый номер.

Когда после одиннадцати длинных гудков я уже была готова отсоединиться, в трубке наконец раздалось сдавленное «алло».

– Лера! – закричала я.

– Кто это? Обалдели, что ли? Сколько времени?

Я как наяву видела растрепанную, заспанную Лерку в шелковой пижаме. Вот она включает тусклый ночник и шарит рукой под кроватью в поисках часов.

– Лер, это я, Саша!

– Кашеварова? – уже совершенно нормальным голосом переспросила она. – Ты в милиции?

– Нет, с чего ты взяла? – удивилась я. – Дома я, у Мишани.

– Ничего себе, половина пятого. У вас там веселая вечеринка, и ты решила вспомнить обо мне?

– Лерка, прости… Мне просто больше некому позвонить. Это очень важно.

– Некому, – повторила она, – а как же твоя новая подруга Жанна?

– Лер, ну перестань, – поморщилась я, – Жанна мне не подруга, а приятельница. Она сейчас в Портофино. Или в Риме. А может быть, в Каннах. За такими, как Жанка, никогда не уследишь.

– Ладно, выкладывай, – вздохнула Лера. Я услышала характерный щелчок зажигалки – она прикуривала.

– Я только что сбежала от мужчины, и вот теперь думаю, что зря. Ты видела его, помнишь, на Воробьевых?

– А-а, – усмехнулась Лера, выдыхая дым, – щеголеватый красавчик в куртке «Etro». Тот самый миллионер.

– В этом все и дело. Я сбита с толку. Понимаешь, никакой он не миллионер. Я познакомилась с ним в спортзале. Я специально пошла туда, чтобы познакомиться с богатым мужиком, Жанна посоветовала…

– Жанна плохого не посоветует, – насмешливо перебила Лера, – все, молчу, продолжай.

– Он мне сразу понравился. У него зеленые глаза и такое чувство юмора… И мы думали, что он миллионер, я как-то на это настроилась. Он носил дизайнерские вещи, у него красная «Тойота». И вот через две недели выяснилось, что он никакой не миллионер, а просто обычный мужик. Когда я это узнала, я струсила и сбежала. Лер, я просто растерялась, а теперь жалею.

– Так, ничего не понимаю, – после паузы сказала Лера, – можно еще раз и с подробностями?

И я рассказала ей о поездке в загородную резиденцию, об испорченной сумке «Мандарина Дак», восхитительном сексе в убогой деревянной душевой кабинке и своем позорном бегстве.

Особенно ее развеселила история о сумке.

– Та самая розовая сумка? – Лера чуть не задохнулась от смеха. – Я же отговаривала тебя ее покупать. Но ты настояла на своем.

– Можешь радоваться, – угрюмо заметила я. – Теперь она не розовая, а буро-серая. Восстановлению не подлежит… Но сейчас речь не о сумке, а о мужчине.

– Я только не понимаю, в чем проблема.

– В каком смысле? – удивилась я. – Ведь только что я рассказала тебе…

– Нет, я все прекрасно слышала, – перебила Лера, – ты думала, что он миллионер. Он оказался не миллионером. Но ты его все равно любишь.

– Именно так.

– Сейчас половина шестого утра. Он спит в своем загородном доме и еще не знает, что тебя рядом нет.

– Может, и знает уже, – вздохнула я, – может, он вставал в туалет и нашел мою идиотскую записку.

– В любом случае, он еще там. Либо он спит в загородном доме, либо мрачно размышляет о бабской подлости.

– Я не подлая! – нервно воскликнула я.

– Продолжаем дальше, – невозмутимо сказала Лера, – ты знаешь его адрес. Недалеко от тебя, на «Пражской», есть автовокзал. Ехать тебе не больше часа.

– Лера…

– Что?

Я изумленно смотрела на телефонную трубу. Всю ночь я провела в мрачных раздумьях и бестолковых страданиях. Четыре раза я пила кофе, два раза всплакнула и один раз подумала о возможном самоубийстве. Но эта мысль – самая простая и естественная – так и не пришла в мою забитую бесполезными угрюмыми мыслями бритую голову!

– Лера… Ты гений!

– Хочешь сказать, что сама не подумала об этом? – удивилась она.

– Нет! Лера! – возбужденно вскричала я. – Все, решено! Я еду! Спасибо тебе огромное. И извини, что разбудила!

– Да что уж там… Кашеварова…

– Что?

– А может быть, нам пора встретиться? Конечно, когда ты вернешься от своего миллионера?… Сходим в пиццерию, скажем «нет» диете и «да» толстой заднице… Ну, как обычно.

Я улыбнулась.

– Да!.. Лерочка, да! Да!!!

Я сидела на автобусной остановке. Судя по расписанию, мой автобус должен был подойти еще двадцать минут назад. На этот раз я оделась в лучших традициях убежденных любителей загородного отдыха. На мне был старенький спортивный костюм и одолженные у Мишани тряпичные кеды (ну и что, что они мне великоваты, зато мне не будет мучительно больно заляпать их грязью). В руках я нервно мяла старый номер «Vogue» с дурацкой шляпой на обложке.

Люблю раннее утро, пустые улицы, неуверенную тишину, солнечные зайчики, обманчивую свежесть раннего летнего города, еще не потревоженного дыханием миллиона машин.

Ненавижу первых пешеходов, этих ранних пташек в строгих костюмах с деловитыми лицами; глядя на них, я вспоминаю, что моя карьера пока не удалась. Ненавижу томительное предвкушение и неуверенность в том, что ближайшее будущее будет именно таким, как мне представлялось в оптимистичных раздумьях (я как раз думала о том, как удивится Эдуард, когда увидит меня на крыльце, он недоверчиво улыбнется, а я крикну – сюрпри-и-из!). Ненавижу дорогие машины, за рулем которых сидят женщины (особенно если они натуральные блондинки), расписания общественного транспорта, дешевую обувь и лужи. И журналы мод с дурацкими шляпами на обложках. И жару в городе.

И еще – опаздывающие автобусы – их я, пожалуй, ненавижу сильнее всего.