ГЛАВА 1

Я люблю раннюю весну, черные платья, горячий шоколад, жемчуг, романтические комедии, пиццу на толстом тесте и своего бывшего любовника, Андрюшу Веснина. Я ненавижу метро в час пик, бородинский хлеб, блондинок (натуральных – в особенности!), шоу Бенни Хилла, бижутерию и своего бывшего любовника, Андрюшу Веснина.

Ох, Веснин Андрюша! Прошла целая тысяча лет, а точнее, двадцать четыре часа с тех пор, как ты из разряда «единственного любимого мужчины» капитулировал в куда более многочисленную социальную группу– «бывшие любовники». А я все забыть тебя не могу, хотя современная, феминистски настроенная стерва давно бы передернула острым плечиком и порвала бы в клочья твои фотопортреты. У меня тоже была такая мысль – вынести на помойку совместные фотоальбомы. Но… открываю первый попавшийся и вижу твое лицо. Ты смеешься, и у тебя веснушки. А рядом я. Счастливая, черт побери!

Ох! Кажется, я сейчас заплачу.

Но лучше все по порядку рассказать.

Итак, с Андрюшей Весниным я встречалась почти полгода. Не так-то и много, но и за этот короткий срок я успела понять, что имею дело с мужчиной, предназначенным мне самой судьбой. Он был идеалом. Честное слово. Мужчина-мечта – по-другому и не скажешь.

Сами посудите – тридцать пять лет, брюнет в стиле «ковбоя Мальборо», финансовый директор крупной фирмы, искрометное чувство юмора, великолепный секс.

Мы познакомились в самолете – оба возвращались из Турции. Я была загорелой и выглядела, как девушка с рекламного плаката какого-нибудь Bacardi.

Я по уши влюбилась в него с первого взгляда. Всю дорогу он поил меня приторным кофейным ликером, и к концу полета мы уже были почти лучшими друзьями. В самолете мы обменялись визитками. Однако в Шереметьеве его встречала миниатюрная грудастая девица с рыжей шевелюрой до попы. Помню, я еще тогда подумала: ну, конечно, было бы глупо надеяться, что такой экземпляр не занят. И я так удивилась, когда следующим вечером он пригласил меня в кино!

А еще через день предложил сопроводить его на корпоративную вечеринку. Там, на вечеринке той, выяснилось, что рыжая копия Долли Партон из аэропорта – всего лишь его коллега, а по совместительству двоюродная сестра. Кажется, только за этот факт я и к ней испытала беспричинный прилив любви.

В общем, через несколько недель мы с Весниным уже жили вместе. Это были идеальные отношения – взрывоопасный коктейль из безрассудства, тепла и взаимопонимания. Да, мы понимали друг друга с полуслова. Я была знакома с мельчайшими особенностями его мимики. Стоило ему, к примеру, слегка приподнять левую бровь, как я молча констатировала – мой Андрюша сегодня не в духе, от него стоит держаться подальше. А если он смотрел на меня исподлобья, чуть более внимательно, чем в будние дни, то это могло значить только одно – намечается грандиозный секс!

О сексе, кстати, стоит сказать отдельно. До Андрюши Веснина у меня было десять с половиной мужчин (половина – это мой тренер по кельтским танцам Василий, впрочем, он стоит того, чтобы рассказать о нем подробнее несколько позже). Тем не менее свой первый оргазм я испытала именно в объятиях Веснина. Это был мужчина, незнакомый со словом «эгоизм». Грубо говоря, он отдавал все, ничего не требуя взамен, – за что и получал гораздо больше того, о чем мог бы просить.

А еще он умел готовить. Всего несколько блюд – зато как! Мексиканские лепешки с начинкой из острой фасоли, курицы и томатной пасты – ммммм… Однажды мы даже вместе лепили суши. Получилось нечто, больше напоминающее остывшую рисовую запеканку, зато я на всю жизнь запомню, каким сосредоточенным было его лицо, когда он пытался обернуть рисовые комья водорослями. Словно логарифмическое уравнение решал. А я стояла рядом и улыбалась.

Веснин меня любил. Ему были свойственны романтические порывы – бывало, я находила на пороге квартиры корзину тюльпанов. Когда я подхватила грипп, он оформил больничный и варил для меня густой бульон, чем наповал сразил мою маму. Он мог купить мне в подарок джинсы и не ошибиться с размером. Он любил делать мне массаж шеи.

Он даже вел за меня календарик менструального цикла – по-моему, это высшая степень близости.

Никому никогда не говорила об этом – но я ведь всерьез собиралась выйти за него замуж. О браке он никогда не заговаривал, но почему-то я была уверена, что кульминацией наших отношений будут марш Мендельсона и скромно поблескивающий золотой ободок на безымянном пальце правой руки. Я даже подумывала о том, что пора бы прекратить принимать противозачаточные таблетки. Мне двадцать шесть лет, и любимый мужчина рядом, стоит ли откладывать дальше? Мы молоды, красивы, у нас получился бы замечательный пухлощекий малыш. В последнее время я косо посматривала на плюшевую голубую колясочку в детском отделе универмага. Хотя подруги в один голос говорили, что не представляют меня в роли мамы.

И вот теперь такое…

Двадцать четыре часа назад потенциальный совладелец плюшевой голубой коляски объявил мне, что он женится на другой.

Вот как это произошло.

Я вернулась с работы в великолепном расположении духа. Одна из редакторш газеты, в которой уже два с половиной года я работаю обозревателем отдела моды, туманно намекнула на мое возможное повышение.

– Сашенька, на последней планерке речь зашла о тебе. Кажется, главный хочет, чтобы ты стала редактором! – вот как она сказала.

Ничего еще не было решено наверняка, но я, будучи человеком оптимистичным, возликовала. Должность редактора – это же повышение оклада почти вдвое, это маленький портрет на газетной страничке, это авторитет, это микроскопический кусочек славы, это в перспективе и отдельный кабинет с персональным компьютером, запылившимся кактусом на подоконнике и дверью с табличкой «Александра Кашеварова, редактор».

По дороге домой я зарулила в итальянскую кондитерскую и раскошелилась на трюфельный торт. Стоил он столько, что на эти деньги можно было пригласить шестерых подружек в Макдоналдс и набить животы чизбургерами и молочными коктейлями. Но торжество есть торжество – а я убеждена, что нельзя экономить на положительных эмоциях.

И вот прихожу я домой, сияющая, с тортиком. А там– Веснин. Угрюмый и какой-то подозрительно задумчивый.

– Андрюшка! – я бросилась ему на шею, прямо как главная героиня сентиментального фильма в финальной сцене перед титром «The end».

Как в воду глядела, the end наших безоблачных отношений и правда был не за горами. Только я еще об этом не знала, поэтому сияла, как лакированный башмак.

– Какой-то праздник? – смутился он. Я списала безрадостность его объятий на усталость.

– Ты знаешь, с кем ты спишь?

Его глазки забегали по комнате, теперь я понимаю почему. Он-то знал, с кем он спит, и как раз собирался и мне об этом сообщить. Но я продолжала вести себя как жизнерадостная идиотка.

– Ты спишь с редактором газеты, балда! – я нежно хлопнула Веснина по лбу.

Вот дура, надо было изо всех сил долбануть его кулаком между глаз (а еще лучше коленом между ног).

– Тебя повысили? – немного оживился он.

– Еще нет. Но собираются. Да, я тут тортик купила. Наш любимый, трюфельный. Поставь чайник, умираю от переизбытка адреналина.

Он послушно включил плиту.

– Саш, нам надо поговорить.

– Я вас внимательно слушаю, – пропела я, стаскивая колготки. Веснин подал мне домашний халат. Я заметила, что он старается не смотреть на мою грудь в новом лифчике «Wanderbra», и немного удивилась.

– Это серьезный разговор. И довольно неприятный. Саш, ты можешь не крутиться, а посидеть спокойно пять минут?

О, да он взвинчен, заметила я.

– Что-то случилось, Андрюша? У тебя проблемы?

Я наконец уселась на табуретку. Вернее, на высокий барный стульчик, жутко неудобный, зато стильный – худшее приобретение Веснина. Почему-то ему казалось, что кухня в стиле лондонского мачо (хай-тек, алюминиевые стены, высокие стулья, на которых сидишь, упираясь коленями в подбородок, как испуганный петух на жердочке) и ему придаст сексуальности. Я не спорила – у мужчин свои игрушки.

– Я очень рад, что тебя назначат редактором, – он откашлялся, – ты этого заслуживаешь.

– Спасибо… Только, может быть, ты не будешь ходить вокруг да около? Я же вижу, что ты собирался поговорить о чем-то другом.

– Ты права, – он продефилировал к холодильнику и налил себе ледяной водки. Кажется, время тянул, а может быть, и набирался храбрости, – Саня, нам было очень хорошо вместе. Ты прекрасный человек, и я тебя любил, но сейчас… Черт!

– Веснин? С тобой все в порядке? Ты что, решил меня бросить?

Почему-то я не сразу поверила в серьезность его намерений. Я подумала – скорее всего, он затеял какую-то тактическую игру. Может быть, это тест?

– Сам не знаю, как это получилось, – стовосьмидесятивосьмисантиметровый Веснин втянул голову в плечи, чтобы казаться более миниатюрным. – Я познакомился с ней на бизнес-тренинге. Полтора месяца назад. И сначала я сопротивлялся. Она мне сразу понравилась, но я был с тобой… Я не попросил ее телефона… Но потом она позвонила сама… Так вышло… Мы встретились, я подумал, что такого, если у меня ланч с коллегой… И – вот.

Под конец повествования его голос становился все более тусклым, а рассказ – все менее внятным.

– Погоди, Веснин. Не так быстро. Кого – ее? И что значит «вот»?

– Эльвиру. Она директор в PR-агентстве. Самое смешное, она бы тебе понравилась.

– Действительно очень смешно, – вставила я, – смешнее не бывает.

– Не надо издеваться, Сань… Конечно, мы с тобой долго жили вместе… Хотя полгода – это не такой уж и большой срок. Но, понимаешь, с Элей я чувствую себя… так, словно у меня крылья.

– Это гормоны, – прокомментировала я. Мне словно молотком по темечку дали, и я еще не успела прийти в себя. Надрывные рыдания, литры слез, визгливые обвинения, разбитый сервиз – все это будет позже. А пока я сидела на дурацком барном стуле и тупо смотрела на закипающий чайник.

– Саша, я уже два дня пытаюсь сказать тебе. Я женюсь.

– Что-о? – на букве «о» мой голос сорвался на меццо-сопрано.

– Я знаю, что я эгоистичный подлец. Можешь сказать мне это в лицо, и я даже не обижусь. Но я не стану рвать свой счастливый билетик. Я сделал Эльвире предложение, и она согласилась.

Я не буду рассказывать о том, как я заплакала. Как он меня утешал, как пытался напоить травяным чаем. Не буду рассказывать о том, как я носилась по его модно оформленной квартире, собирая вещи в объемистую сумку, а он ходил за мной по пятам и напоминал, чтобы я не забыла разные мелочи. «Саша, в ванной остались твои чулки, – говорил он. – Саня, не забудь свои журналы. Ты будешь забирать ароматические свечки?»

Я не буду об этом рассказывать, потому что это было так унизительно.

Все закончилось тем, что через несколько часов я оказалась на улице – зареванная, со спортивной сумкой, набитой барахлом. Мне не хотелось возвращаться в родительскую квартиру. Я знала, что мама, поджав губы, скажет: я так и знала, это все потому, что ты не умеешь готовить. Я была слишком слаба для того, чтобы привести контраргумент.

К счастью, у меня были ключи от квартиры моего знакомого, телеоператора Мишани. Мишаня всегда оставлял мне ключ, когда уезжал в командировки, а случалось это довольно часто. «Я тебе доверяю, Саня! – говорил он. – Если оставлю ключ друзьям, они начнут водить ко мне сомнительных девок. Если оставлю подругам, они начнут рыться в моих шкафах в поисках чужих фотографий и трусиков. Ведь со всеми своими подругами я уже спал. А с тобой пока нет. Поэтому я тебе и доверяю».

Мишаня должен был вернуться через неделю.

В его халупу в Северном Бутове я и отправилась зализывать раны.

Самое смешное – я ведь могла и раньше об этом догадаться. В последнее время мы с Весниным ссорились чаще обычного, причем домашние вулканы просыпались даже из-за самых незначительных поводов.

Я задержалась на работе – а Веснин раскричался, что нормальная женщина должна сидеть дома и ухаживать за мужем-добытчиком. Хотя на самом деле он никогда не имел ничего против моей карьеры. А я, в свою очередь, с удовольствием осела бы дома – стоило ему только на это намекнуть. Но нет, вместо того чтобы спокойно все обсудить, он носился по квартире, энергичный и шумный, точно японский моющий пылесос. Все кончилось тем, что я уехала ночевать к своей лучшей подруге Лерке. Правда, на следующее утро мы помирились, и Веснин даже одарил меня помпезным букетом роз в шуршащей золотой бумаге. Это был первый звоночек, но я была то ли слишком глуха, то ли слишком глупа, чтобы его распознать.

Или вот еще был случай: я купила в уличной палатке курицу-гриль. А его почему-то мой поступок возмутил до глубины души, хотя раньше мы частенько баловались жирненькими румяными цыплятами. Веснин орал, что я хочу его отравить, что он всегда терпеть не мог полуфабрикаты. Теперь-то я понимаю, что он специально провоцировал меня на скандал. Ему хотелось, чтобы я не выдержала и ушла из его жизни, наскоро побросав вещи в объемистую спортивную сумку (что и произошло немногим позже, правда, при несколько других обстоятельствах).

Веснин предпочел бы быть не бросившим, а брошенным.

У брошенного любовника есть преимущество – он может, придав своей физиономии скорбное выражение, рассуждать о жестокости мироустройства.

В то время как бросивший любовник вынужден жить под перекрестным огнем осуждения родственников и коллег. Больше всего на свете мой Веснин (то есть уже не мой, простите) ненавидел оправдываться. О, он был бы счастлив, если бы в один прекрасный день я заявила, что ухожу.

Но я терпела. Мне было нелегко, но я верила, что наши отношения можно вернуть в привычное русло. Я уговаривала себя, что это просто кризис.

А это, оказывается, был конец.

А моя лучшая подруга Лера меня об этом сто раз предупреждала. Почему-то мой Андрюша Веснин с самого начала ей не понравился.

– Он тебе совсем не подходит, – сказала она в тот вечер, когда я их познакомила, – посмотри на него, это же самовлюбленный эгоист. А тебе, Кашеварова, нужен романтик.

– Мне нужен он, – жестко сказала я тогда. – И давай оставим эту тему.

Лера, вздохнув, пожала худенькими плечами.

И вот теперь выяснилось, что она права.

Права!

Прошло всего полгода, а мой «самовлюбленный эгоист» умудрился влюбиться в бизнесвумен с отбеленными зубами. Я же…

Я же осталась одна.

И вот я в Северном Бутове, в халупе, принадлежащей моему приятелю-холостяку, который скоро вернется из командировки и предъявит законные права на холостяцкую территорию.

Это были самые отвратительные двадцать четыре часа за все мое существование. Я словно дополнительную жизнь прожила – и была та жизнь бурной и горькой, как мелодрамная киноэпопея на быстрой перемотке. Вот что я успела сделать.

1. Купить в супермаркете трехлитровую бутыль сухого вина и под сентиментальные напевы Мэрайи Кэри напиться до состояния «Э-эх, прокачу!».

2. Садовыми ножницами коротко обрезать свои каштановые, вполне сносные кудри, ужаснуться по этому поводу, горько всплакнуть, стоя перед зеркалом.

3. Сбегать в ближайшую парикмахерскую и своим внешним видом довести до полуобморока местный персонал, дыхнуть винными парами на вежливую стилистку и настойчиво требовать модную стрижку в стиле Холли Бэрри.

4. Выслушать тысячу причин, почему моя самодельная стрижка исправлению не подлежит, и согласиться– о ужас! – на «изящный полубокс».

5. Выяснить, что под вкрадчивым определением «изящный полубокс» скрывается моя наголо выбритая голова. Поверить невозможно – я впервые в жизни имела возможность видеть свой лысый череп. Зрелище это, поверьте, не для слабонервных – кожа синяя и какая-то бугристая. Я была похожа не на стильную копию Шинед О’Коннор, а на тифозного детдомовца.

6. Торжественно решить уйти в монастырь.

7. Торжественно решить соблазнить какого-нибудь олигарха, выйти за него замуж и приехать в гости к Веснину на белом «Шевроле». К тому времени его, само собой, уволят, а бизнес так называемой Эльвиры погорит. Конечно же я одолжу им сто долларов, я же добрая.

8. Вернуться домой, обзвонить всех своих подруг и сообщить о том, что Андрюша Веснин женится на PR-директоре (или директрисе?) с театрально выверенным именем Эльвира.

9. Мимоходом сообщить подругам о том, что я постриглась наголо и собираюсь сделать на черепе татуировку в виде огнедышащего дракона, потому что такая картинка наверняка придаст мне уверенности. К слову сказать, никто из подруг мне не поверил.

10. Мужественно решить изменить всю свою жизнь– начиная с гардероба и заканчивая восприятием действительности. Боюсь, придется начинать с покупки парика.

11. Еще раз всплакнуть над фотоальбомами.

12. Решить, что я – полный ноль. Посудите сами – что может быть хуже заплаканной, наголо остриженной брошенной женщины? Которой к тому же неделю назад исполнилось целых… целых двадцать шесть лет!!!

Два дня и две ночи утешала меня моя верная Лера. Она суетилась вокруг меня так, словно я была смертельно больна (в принципе это было не так далеко от истины). Она варила для меня переслащенное какао, приносила из видеопроката какие-то дурацкие комедии. Лучше бы она этого не делала – всем ведь известно, что идиотские голливудские фильмы в карамельно-розовых тонах обычно заканчиваются свадьбой. Свадьбой! Я смотрела, как загорелые улыбчивые люди на телеэкране обмениваются кольцами, и беззвучно плакала.

– Не реви, Кашеварова, – умоляла Лерка, – а то, глядя на тебя, я сама начну рыдать.

– Тебе легко говорить.

– Ты что, мать? Жизнь только начинается. И тебе очень идет такая прическа.

– Прическа? – вскричала я, хлопнув ладонью по собственной макушке (мой жест сопровождался звучным шлепком). – И это ты называешь прической?

– Но тебе действительно идет, – испуганно оправдывалась Лера, – хочешь, я сбегаю в гастроном за тортиком?

– Никаких тортиков. Мало того, что я лысая, не хватало мне еще наесть жирную задницу.

– Ты сейчас столько калорий тратишь, – вздохнула Лера, оглядывая в настенном зеркале собственную филейную часть.

Если честно, мы обе – и я, и Валерия – были довольно субтильными. При росте почти метр восемьдесят я ношу сорок шестой размер (правда, мечтаю похудеть до сорок четвертого, но теперь это все мелочи жизни по сравнению с тем, что со мной произошло).

– Пусть тебя бросит любимый, тоже похудеешь, – буркнула я.

Я знала, что это было нереально. Потому что любимого у Леры не было, были только многочисленные любовники. Впрочем, об этом я расскажу вам немного позже.

– Я сама бросаю своих мужчин, – вздохнула Лера, – ты же знаешь, что у меня никогда в жизни не было серьезных отношений. Наверное, я просто не создана для семейной жизни и всех сопутствующих этому интриг.

– Подожди еще, влюбишься и изменишь свою точку зрения. Надеюсь, что твой любимый не окажется подлецом. И никогда не познакомится с директрисой PR-агентства, – я почувствовала, как глаза снова наполняются едкими слезами.

Как только Лера не пыталась развеять мою тоску! Мы гадали на кофейной гуще (ничего хорошего гуща не сулила, на дне чашки мне все виделись какие-то страшные предзнаменования), мы играли в шахматы (это был лишний способ убедиться, что ко всему прочему я еще и не интеллектуал: мне ни разу не удалось выиграть), мы проводили ночи за горячими философскими спорами и в итоге пришли к выводу, что мужчины – это низшая раса.

– Надо во всем искать позитивный элемент! – Лера самозабвенно учила меня жизни.

– И какой же позитивный элемент в моей ситуации? Мне надо забрать у Веснина вещи, а я даже не могу показаться ему в таком виде.

– За вещами могу съездить и я.

– О нет. Я хочу, чтобы он видел, до чего он меня довел.

– Это ему только польстит, – вздохнула Лера, – все мужики такие. И ничего с этим не поделаешь.

– Так, ты что-то говорила про позитивный момент.

– Ну… это самое… – Лера как-то разом растеряла все свое красноречие. – О, придумала! Ты можешь начать новую жизнь!

– Эх, Лера, – устало вздохнула я, – когда начинаешь новую жизнь, надо хотя бы четко представлять, в чем будет выражаться эта новизна. Иначе ничего не получится.

Ненавижу натуральных блондинок.

Кажется, я уже упоминала об этом вскользь. Это правда. Терпеть их не могу. По-моему, от них одни неприятности. Естественно, когда-то я и сама пыталась стать одной из них. Мне казалось, что я выгляжу неплохо, что-то вроде Гвинет Пэлтроу – хотя, я, конечно, немного полнее. Но однажды кто-то (кажется, это был телеоператор Мишаня) сказал мне: «О, блондинки! Зачем вы красите корни своих волос в черный цвет?» Тогда я и решила вернуться к натуральному колеру – молочный шоколад.

Так вот, будь я президентом, немедленно издала бы указ, согласно которому все натуральные блондинки в обязательном порядке должны быть перекрашены в черный цвет. Чем чернее, тем лучше. Те, кто не согласится расстаться с природным цветом волос добровольно, будут перекрашены принудительно. Так и вижу эту картину – специальные фургоны с решетками на окнах колесят по городу в поисках вероломных блондинок. Спецагенты в противогазах отлавливают провинившихся, затаскивают их в фургон и прямо на месте поливают им голову раствором басмы (а еще лучше – клеем «Момент»)!

Да! Да! Да!!

К чему я все это?

Ах да, я видела фотографию Эльвиры. И она оказалась блондинкой – да, да, натуральной.

Он показал мне ее, когда я вернулась за коробкой с косметикой. Лучше бы я вообще оставила коробку у Веснина. Но нет – я решила, что тотальное обновление косметички мне не по карману, и вообще – может быть, это был просто дурной сон и Андрюша встретит меня словами: «Сашуля! Ты где так долго пропадала?»

Он встретил меня словами:

– Сашуля! Я так счастлив, что ты меня поняла! Тебе к лицу эта бандана.

Он сказал это так торопливо, что я мигом поняла – бандана меня определенно портит. Но что делать, если я не успела подобрать парик. Не сиять же лысиной – а то он еще решит, что на нервной почве у меня помутился рассудок. И будет недалек от истины. Вот только знать ему об этом необязательно. Я твердо решила, что буду держаться холодно и насмешливо.

– Где моя косметика?… И не надо делать вид, что мы друзья.

Он попытался придать своему лицу трагическое выражение. Но его глаза весело блестели. Он был счастлив, непозволительно счастлив – и от этого мне плакать хотелось. Но я мужественно сдержалась.

– Хочешь чаю?

– Пожалуй, воздержусь.

– Да ладно тебе, – Веснин приобнял меня за плечи. Эротизма в этих объятиях не наблюдалось. А пахло от него ментоловыми сигаретами и яблочным шампунем. Такой знакомый запах. И от этого тоже хотелось плакать. – Саня, я купил твое любимое мороженое… Мы вчера так сумбурно поговорили… Я тебя понимаю, но все же мне хотелось все объяснить.

– Объяснить что? Почему ты женишься на какой-то идиотке, несмотря на то, что сто раз намекал на то, что хочешь, чтобы твоей женой стала я?!

– Саша… Я не думал, что ты… Ты же говорила, что вообще не собираешься замуж, – Веснин запинался и неумело держал паузу, что свидетельствовало о том, что он нервничает.

– Все женщины так говорят! – это был запрещенный прием, подобными фразами уважающие себя девушки не разбрасываются, но я уже не могла остановиться. – Все девушки говорят, что вовсе не собирались замуж. Чтобы в том случае, если никто так и не пригласит их в загс, презрительно сказать – не больно-то и хотелось!

Веснин развел руками. Вид у него был обескураженный.

– Я этого не знал. Правда.

– Расслабься. Я пошутила. Лучше налей мне что-нибудь выпить.

Он не сдвинулся с места – кажется, он немного меня побаивался. Это было даже в некотором роде забавно. Мужчина, к плечу которого я еще позавчера прижималась, чтобы было теплее засыпать, теперь с опаской смотрел на меня. Я налила себе коньяку в пивную кружку – больше чистой посуды в кухонном шкафчике Веснина не нашлось. Какой кошмар, я не живу здесь чуть больше суток, а он уже умудрился до такой степени загадить квартиру. Интересно, а эта Эльвира хорошая хозяйка? Вряд ли. Если она возглавляет PR-агентство, то у нее скорее всего нет времени на плиту и утюг. Так что в самом ближайшем будущем квартиру Веснина обживут тараканы, а в баке с грязным бельем непременно вырастет зеленоватая плесень. Вот тогда-то он и поймет… Нет, лучше не буду даже думать об этом.

– Веснин, а она хозяйственная? – терпкая согревающая коньячная струйка заставила меня почувствовать себя немного увереннее. – Хороший коньяк.

– В «дьюти-фри» покупал, – машинально прокомментировал он, – кто она? Кого ты имеешь в виду?

– Твою будущую жену, знамо дело. Кого же еще?

Он помолчал, стараясь придать своему небритому лицу обиженное выражение. Получалось не очень хорошо.

– Зачем тебе об этом знать, Саша? Я думал, что хорошо тебя знаю, и вот теперь выясняется, что ты совсем другая…

– Да ладно тебе. Сам говорил, что мы друзья. А ну покажи мне ее фотографию! – нагло потребовала я. – Хочу знать, кто будет спать на выбранном мною диване.

И в этом месте Андрюше следовало бы промолчать. Или отшутиться. В крайнем случае возмутиться и намекнуть, что мне пора уходить. Но он послушно полез в шкаф за фотоальбомом. С ума сойти, полочки в ванной еще заставлены моей косметикой, а в шкафу уже находятся ее снимки!

– Пожалуйста. Любуйся, если тебе так интересно. Вот.

Я взглянула на фотографию и беззвучно простонала – только не это!

Эльвира была ненамного моложе и намного красивее меня. Беспроигрышный вариант – блондинка с кошачьим разрезом голубых глаз и фигурой тренера по шейпингу. Такие вот загорелые улыбчивые Барби с ямочками на щеках нравятся всем без исключения мужчинам и раздражают всех без исключения женщин. Я ее сразу возненавидела. Я пыталась зацепиться взглядом хоть за какой-нибудь мелкий изъян, но тщетно– изъянов у этой девицы не наблюдалось. Может быть, она хотя бы заикается или страдает ночным недержанием мочи?

А тут еще и Веснин спросил:

– Ну как?

Я скривилась, как человек, который откусил от яблока и обнаружил внутри белого извивающегося червяка.

– Ничего. Хотя… У нее зубы лошадиные.

– Что? – искренне удивился Веснин. Он склонился над фотографией и прищурился. Мне вдруг отчаянно захотелось изо всех сил треснуть его по затылку каким-нибудь тяжелым предметом. – Да нет, Сань, тебе показалось. Может быть, свет так падает?… Нормальные у нее зубы.

– Отбеленные, – фыркнула я.

– Это плохо? – удивилось воплощение бесчеловечности.

– Веснин, это ужасно. Никогда не думала, что ты можешь связаться с человеком, у которого отбеленные зубы. Может быть, у нее еще и грудь силиконовая?

– Что ты! – на полном серьезе ответил он. – Конечно нет!

– Ну хорошо, ты меня уговорил. Она само совершенство. А я придираюсь, впрочем, понять меня можно, – мой голос дрогнул. Я почувствовала, что больше не могу сдерживать слезы, и крепче прижала к груди коробку с косметикой. – Да, она гораздо красивее меня. Ты сделал хороший выбор, Веснин. Я, пожалуй, пойду.

Я вскочила со стула и заторопилась к выходу. Если честно, я втайне рассчитывала на то, что он меня остановит и утешит. Скажет что-нибудь вроде: «Саня, ты гораздо красивее и уж, конечно, намного умнее, просто я выбрал ее, потому что ты для меня слишком яркая и сложная, а она – в самый раз. На твоем фоне я теряюсь, а рядом с нею буду блистать». Это был полный бред, но я охотно поверила бы в такую версию.

Веснин не стал меня задерживать. Он молча ждал, пока я торопливо завязывала шнурки (черт бы побрал мою врожденную интеллигентность, надо было протопать по его коврам прямо в уличных ботинках), и он, как мне показалось, вздохнул с облегчением, когда я буркнула: пока.

Выйдя из подъезда, я задрала голову – наверное, Веснин стоит, прижавшись носом к стеклу, смотрит на меня, и сердце его сжимается в крохотную точку от неясной тоски.

Но в окне никого не было.

Я поправила на голове бандану и, прижимая к груди коробку, заторопилась к метро.