Митенька об этой тревоге старосты, конечно, ничего не знал и жил так, как он жил в последнее время среди внезапных видений, которые накатывали на него не только по ночам, но и посреди белого дня. Иногда ему даже казалось, что кто-то, незримый, но властный, заставляет его видеть даже то, чего он сам, Митенька, совсем не желал. Порою он пугался увиденного так, что начинал дрожать, как в лихорадке, руки ходили ходуном и он никак не мог их успокоить. Дрожь проходила только после того, как об увиденном он кому-нибудь рассказывал. Чаще всего его выслушивала Марья, но в последнее время видения становились настолько пугающими, что Митенька стал пересказывать их и другим людям, столь горячо и торопливо, что даже не замечал соболезнующих взглядов или плохо скрытой ухмылки.

Вот и сегодня утром, когда он выгнал коров в денник и дал им сена, на него внезапно накатило видение. Столь внезапно, что он качнулся, как от удара, и едва успел ухватиться за жердь денника — иначе бы не устоял и грохнулся оземь. Дневной свет будто раздернулся перед ним, и в глубоком проеме Митенька увидел страшную картину: понурая лошаденка тащила тяжело груженную телегу, колеса которой вихлялись в разные стороны. Сбоку телеги, держа в руках вожжи, шел хромой мужик и плевал себе под ноги. Правил он к берегу Уени. Вода в реке светилась солнечными блестками; они играли, переливались и слепили глаза, заставляя зажмуриваться. Мужик подогнал телегу так, что она встала на самом краю обрыва. Сдернул грязное рядно, и оказалось, что в телеге навалом, как попало, лежат иконы. Мужик стал хватать их не глядя и швырять в реку. Темные иконы, мелькая ликами, падали в воду, то шлепаясь плашмя, раскидывая брызги, то вонзаясь ребром и беззвучно уходя на глубину. Солнечные блики дробились и снова смыкались. Иконы не тонули, они выныривали из глубины, переворачивались ликами вверх и медленно подплывали друг к другу, располагаясь в строгом порядке. И когда они расположились, вдруг увиделось, что это — иконостас храма в Огневой Заимке.

— Да что же это такое?! — закричал Митенька и захлебнулся собственным криком.

А иконостас между тем медленно и величаво уплывал по течению, и солнечные блики вокруг него бледнели и угасали.

Мужик плюнул себе под ноги, взгромоздился на телегу и понужнул понурую лошаденку. Она качнулась вперед, не трогаясь с места, затем нехотя переставила одну ногу, еще раз качнулась и медленно побрела, устало мотая головой.

И все — как сгинуло.

Митенька стоял у края денника, крепко ухватившись за жердь, а вокруг него буйствовал теплый и солнечный день, какие бывают только весной. Оглушающе пели скворцы, пахло теплой землей, и откуда-то издалека наносило едва ощутимым ароматом черемухи, еще не распустившейся, но уже готовой вот-вот выстрелить в мир белым цветом. Митенька растерянно оглянулся вокруг, пытаясь отыскать хоть какой-то остаток видения, но вокруг все было знакомо, привычно и никаких новшеств в окружающем мире даже не маячило.

Он оторвался от жерди, за которую держался, и торопливым шагом, забыв закрыть ворота денника, вышел в огород, стараясь проскользнуть так, чтобы его не увидели домашние. Талая черная земля проваливалась под ногами, большущими комьями налипала на сапоги, словно хотела стреножить Митеньку и никуда не пускать. Но он, задыхаясь, рвался вперед, и ему казалось, что, если он замешкается и опоздает, случится непоправимое.

Он перелез через забор, тяжело перекидывая ноги с налипшей на сапогах грязью, выбрался на сухую обочину улицы и устремился к церкви. На первой, еще ослепительно зеленой траве оставались темные следы жирной, унавоженной земли — будто ровная строчка прошивалась следом за ним.

Вот и храм. Митенька скинул на нижней ступеньке паперти сапоги, взошел босиком и увидел, что иконостас, как и положено, на месте, теплятся лампадки, а в церкви стоит благостная тишина. Он подошел к иконостасу почти вплотную, перекрестился, прочитал молитву и тихо вышел, натянул сапоги, побрел обратно домой, но на полдороге вдруг остановился, словно его ударили, и снова увидел: мужика, плюющего под ноги, телегу, лошадь, иконы в воде и медленно гаснущие солнечные блики.

— Не надо! Не надо! — закричал Митенька, ноги у него согнулись, будто их подсекли, и он тяжело свалился на землю, судорожно цепляясь растопыренными пальцами за молодую траву.