Женщина-главнокомандующий
Никто из пассажиров и представить себе не мог, что весенним утром 1915 года из пульмановского вагона на перрон вокзала Томск-1 ступил главнокомандующий всеми пограничными войсками России. Разве можно представить главнокомандующего в меховой шубке и с муфтой под цвет, и с французским ридикюлем через плечо? Нет, и еще раз нет!
Но так было. Начальницу пограничников звали Матильдой Ивановной. Не так давно она была женой премьер-министра России, графа Сергея Юльевича Витте.
Вместе с Матильдой Ивановной в Томск прибыл сорокачетырехлетний выкрещенный еврей Иван Федорович Манасевич-Мануйлов. В прошлом – томич, теперь он был личным секретарем Распутина и легендарным автором знаменитых «протоколов сионских мудрецов», над которыми он работал по заданию шефа тайной полиции Павла Рачковского в Базеле. Говорят, что на самом деле «протоколы» были сочинены 1898 году Базельским конгрессом сионистов, или не конгрессом, дело темное. Но Рачковский с целью разведки придумал адски хитрый план, он решил сделать автором протоколов своего подручного. Пусть потом разбираются – где правда. А у Рачковского будет в руках нить от всемирного заговора.
Матильда Ивановна, как и Мануйлов, входила в круг старца Григория Распутина. Она происходила из семьи богатейших томских золотопромышленников – евреев Хотимских, естественно, тоже была выкрестом, иначе какая была бы у нее карьера?
Они приехали проведать родину, а еще – навестить и допросить государственную преступницу. В июне 1914 года в селении Покровском Хиония Гусева набросилась с кинжалом на бедного старца – пьяного Григория Ефимовича. Направил ее на это дело бешеный монах Илиодор, который теперь сбежал за границу в Швецию и кропает там про друга царской семьи крамольную книгу под названием «Святой черт». Теперь преступная Хиония помещалась в Томске, в секретном подвале психиатрической клиники.
Мунусевич-Мануйлов и графиня, примчавшие к Хотимским от поезда с целой вереницей колясок, всем вручили подарки. Затем с обеда до ужина подробно расспрашивали Хотимских обо всех томских новостях и что говорят томичи о Распутине, которому теперь присвоена новая фамилия – Новых.
Поздним вечером с черного хода в дом Хотимских входили люди для тайных бесед с высокими гостями. Их усаживали на стулья возле двери кабинета. Главнокомандующая пограничными войсками принимала посетителей по одному.
– Приглашается господин Хотизов! – провозгласил лакей.
Желтолицый человек немедленно юркнул в заветную дверь. Матильда сидела в огромном кожаном кресле и нервно курила пахитоску [14] . Желтолицый распростерся у ее ног.
– Что это за китайские церемонии, Ли Хань? – недовольно сказала Матильда. Карта ваших постов вдоль великой российской железной дороги у вас с собой?
– Така-точна, мадама, карта, списки надежных людей, которых я расселил около очина важная места…
На следующий день под охраной взвода казаков высокопоставленные гости отправилась за город в психолечебницу. Иван Федорович Манасевич-Мануйлов шептал спутнице:
– Нащупать нить… Подходы нужны к логову, выявить пути, наметить раскрыть, развязать, но как, как?..
И графиня, и Манасевич слышали многое о новой окружной психиатрической лечебнице Томска. Говорили, что это – почти город…
Топорков встретил их на пороге центрального корпуса, поцеловал графине ручку, крепко пожал вялую кисть Манасевича. В своем кабинете он рассказал историю строительства клиник, показал планы, чертежи, привел цифры.
– Грандиозно! – согласился Манасевич. – Мы восхищены! Поражены и так далее… Но мы, господин профессор, хотели бы встретиться с некоторыми вашими больными, если это, разумеется, не отразится отрицательно на их здоровье. Например, мы хотели бы побеседовать с ламой, который, как нам стало известно, прибыл из бурятского дацана и секретно содержится у вас.
Топорков не выказал удивления перед осведомленностью гостей. Он мысленно вычленил тех сотрудников клиники, которые могли быть осведомителями. Но это мыслительная работа никак не отразилась на лице профессора, он с приятной готовностью сказал:
– Считаю за честь лично вас познакомить с этим замечательным человеком.
Они вышли в обширный сад, в глубине его укрылся отдельный особняк. Возле него мелькали желтые халаты, бродили бритоголовые монахи, звучал молитвенный гонг. Манасевич попросил разрешения поговорить с ламой, от переводчика отказался. Оглядевшись по сторонам, он спросил ламу:
– Твои бритоголовые по-английски разумеют?
– Не ручаюсь, но кажется, что никто английского не знает.
– Тогда давай говорить на эсперанто. Говори кратко все, что знаешь о Бурятии, Внутренней Монголии и Китае.
Манасевич слушал плохой язык эсперанто, чертыхался и записывал донесение ламы невидимыми чернилами на специальной бумаге. Что именно записал Мануйлов, кроме него никто, не смог бы прочесть на целом свете. И мы этого тоже не узнаем никогда.
Возле кибитки возникла главнокомандующая пограничными силами России. Спросила:
– О чем толкуете, Иван Федорович?
– Да вот, он рассказывает, что после смерти мы можем стать либо кузнечиками, либо жабами, либо львами. Все зависит от того, как мы ведем себя в нынешней жизни.
– Мы с вами станем змеями! – не без иронии сказала начальница пограничников.
«Ты будешь гадюкой, это точно!» – подумал Манасевич-Мануйлов, и улыбнувшись сказал:
– Вы, графиня, конечно, станете чудесной жар-птицей!
– А вы бывали когда-нибудь в зоопарке на птичьем дворе, там вонь стоит изрядная! – отвечала Матильда Ивановна, – и добавила: – я предпочла бы стать крокодилом и пожирать мужчин за все унижения женщин, которые они терпят на этой Земле.
– Ну, зачем же такая кровожадность, графиня? К тому же далеко не все мужчины унижают женщин, есть и те, которые их возвышают!
Как бы между прочим, перешли в цокольный этаж, где находилась тюрьма на сто мест. Туда на экспертизу привозили заключенных из различных тюрем. Показали там гостям юного бомбиста Алексея Криворученко, который при виде гостей взвыл и сделал вид, что грызет свои ржавые цепи.
В соседней клетке сидела Хиония Кузьминична Гусева, бывшая сожительница беглого монаха Илиодора Труфанова. Лицо ее было испещрено бубонными язвами. Графиня дала ей конфеты, пирожные и иконку.
Но когда графиня начала ее расспрашивать, Хиония возопила:
– Отстаньте, ироды! Заплюю гнилой слюной! Зазорной болезнью заражу!
И в самом деле принялась плеваться.
Иван Федорович Манасевич-Мануйлов и Матильда Ивановна не ожидали такого отпора. Подкупить дуру? Но как? Стали советоваться с Топорковым, дело, мол, государственной важности. Профессор пояснил, что Хиония не притворяется, лучше ее теперь не будоражить вопросами.
Из психолечебницы кавалькада направилась в университет. Манасевич был в черном смокинге и лаковых штиблетах, сиял набриолиненной прической с безукоризненным пробором. Он ловко и элегантно представил свою властительную и загадочную подругу профессорам.
Ученые шептались в искусственном пальмовом саду:
– Надо же! Особа, приближенная к императору!
– А графиня-то! Пограничница! Главнейшая!
– Вот – выкресты! На какие высоты взобрались.
– Наверняка еще выше метят.
– Да куда уж выше-то?
– Э, батенька…
– Где американцы снимают фильм? – осведомился Манасевич.
Высоких гостей тотчас повели на кафедру Вейнберга.
Профессор был возбужден. Его изобретение получит мировую известность. Но его смущал Потанин, который только что высказал ему свою точку зрения на происходящее. Он сказал профессору, что это съемка – по сути дела кража российского приоритета. Вот если бы Сибирь была отдельной страной, как Америка, тогда не потребовалось бы приглашать в Томск иностранцев.
Теперь Потанин стоял в сторонке, скрестив на груди руки, и недовольно следил за стараниями американцев. Высокие и тощие янки в меховых кепи с ушными клапанами, в куртках на меху и в ярко желтых крагах светили в павильоне магнием и трещали аппаратами. То и дело слышалось:
– О,кей!
– Снимают фильм – «Дорога будущего», – пояснил Манасевичу профессор Вейнберг. Пришлось согласиться, после показа фильма в Штатах, возможно, какая-нибудь американская фирма профинансирует мои исследования, к сожалению, от российских министерств я не мог этого добиться. Все ссылаются на финансовые трудности в связи с этой проклятой войной. А это вот наш переводчик – граф Загорский.
– Очень рад! – изобразил улыбку Иван Федорович Манасевич-Мануйлов. Он безошибочно узнал в переводчике поляка. Эту нацию он интуитивно недолюбливал. Ибо считал, что поляки в изворотливости в некоторых делах превосходят евреев. Загорский смотрел на него доброжелательно и пристально.
Манасевич-Мануйлов прогуливался по павильону, делая вид, что ужасно заинтересован тем, как молниеносно в стеклянной трубе проносится модель поезда будущего. На самом деле его интересовало нечто другое. Он ждал.
Американцев было человек десять, они суетились с проводами, перетаскивали ящики с аппаратами, катали тележку, на которой в рупор покрикивал съемщик фильма. Один оглянулся на Мануйлова и вышел во двор, Иван Федорович последовал за ним.
Американец сунул руку в рот, вытащил вставную челюсть, сжал в руках, челюсть щелкнула, и у американца в руках оказалось удостоверение личности, отпечатанное на тончайшей бумаге, но украшенное самой настоящей печатью.
– Мой мандат вам не нужен? – спросил Иван Федорович Манасевич-Мануйлов по-английски американца, которого, судя по документу, звали Джоном Смитом.
– Почему не нужен? – сказал американец. – Очень даже нужен. – Вы же знаете, что при нынешней технике можно подделать внешность любого человека. Можно из волос и грима создать Манасевича-Мануйлова или президента Джорджа Вашингтона или, наконец, кайзера Вильгельма.
– Хорошо!
Манасевич нажал четырехугольный рубин на своем перстне и извлек из тайничка совсем уж малюсенькое удостоверение, но самое настоящее.
– Вот вам, дорогой мистер Смит, – мое удостоверение. Вы можете убедиться, что я самый настоящий Иван Федорович Манасевич-Мануйлов, друг святого старца Григория Новых, что сегодня в России многое значит. А вот Смитов в Англии и Америке больше, чем звезд на небе. Бьюсь о заклад, что на самом деле ваше имя совсем иное.
– Может, и так, но для вас это не имеет никакого значения, – отвечал Джон Смит, – из документа вы поняли, что я действительно представляю правительство Соединенных Штатов. Это главное.
– Хорошо! Мы встречаемся с вами в Томске, потому что Петербург теперь наводнен немецкими шпионами. Но у нас есть пословица: береженого Бог бережет. Вражеские агенты могут быть даже в Томске. Приезжайте сегодня вечером к Хотимским да заходите через двор сзади, через калиточку со стороны огорода, чтобы с улицы вас никто не видел. Это не обязательно, но желательно.
– Я понимаю, – отвечал американский агент.
Вечером, уединившись в роскошном кабинете хозяина дома, они продолжили беседу.
– Магнитные дороги Вейнберга – дело далекого будущего, – говорил, попыхивая сигарой, Иван Федорович Манасевич-Мануйлов. – Я вот был вчера в томском отделении Союза русского народа. Идет война, а наши русские юноши измусолили книги Жюль-Верна. Библиотеки не успевают их латать. Я поставил перед юнцами ясные цели.
Правительства могучих держав, тем более, не могут быть бесплодными мечтателями. Сегодня, когда немецкие подводные лодки ползают в Атлантике, мы с Америкой имеем общие интересы. Нужен консорциум. Межконтинентальная железная дорога, которая должна пройти через Берингов пролив и соединить четыре континента: Америку, Азию Европу и Африку. По сто пятьдесят километров в обе стороны от этой дороги должна быть отчуждена полоса в пользу консорциума. И он с лихвой оправдает расходы. В Сибири есть алмазы, нефть запасы леса, редкоземельные элементы. Я берусь убедить нашего государя заключить договор с банками Америки.
– Это очень, очень интересно! – сказал Смит.
– Мы предварительно считали! – кивнул Иван Федорович. – Переход через Берингов пролив – девяносто верст, глубина там не очень большая. Когда-то континенты были связаны между собой. Индейцы пришли в Америку из Сибири, именно по этому древнему пути пройдет наша дорога, это будет величайшие событие в жизни землян.
– Да! Это американский размах! – подтвердил Джон Смит. – А скажите, вы часто встречаетесь с Николаем Вторым?
– В любой момент, когда мне это требуется, для Манасевича двери дворца открыты.
– И вы действительно являетесь автором протоколов сионских мудрецов?
– Да, я написал их. Это было дьявольское наущение. Но потом я отрекся и стал православным, и достиг дружбы со святейшим человеком Державы, и с самим государем.
– Я горжусь нашим знакомством! – заявил Джон Смит, – очень жаль, что о нем нельзя никому рассказывать до поры.
– Да. Но Штаты должны дать мне письменное обязательство. В случае согласия русского правительства на консорциум американское правительство должно будет выплатить мне гонорар в сто тысяч долларов. Еще я мог бы переговорить с Владимиром Карловичем Дротом, заведующим, евразийской континентальной биодинамической станцией. Возможно, мне удастся убедить его переехать в Америку. Он утверждает, что может создать такое химическое оружие, что и Кайзеру не снилось. Я докладывал государю, но он говорит так: «Я не кузен Вилли, я не буду воевать запрещенными газами, я его одолею законными приемами борьбы…» И царь не дал этому ученому на его исследования ни копейки. В Америке велик интерес ко всему новому, я готов за определенные комиссионные переговорить с нашими учеными. О цене моих услуг договоримся потом.
– О,кей! – кратко ответил мистер Смит.
