Бабушкины комнаты выходили на северную сторону. В них царил полумрак.

Широкие стены сохраняли прохладу душными летними днями.

Зимой было холодно, топили печки.

Высокие пятиметровые потолки, стены, частью затянутые шелком, кое-где гобелены, спальня, трюмо, китайская ширма, диван с гнутыми ножками, буфет орехового дерева, столы, стульчики, пуфики – масса безделиц – бюро. Оно нравилось мне больше всего. Множество ящичков. Внутри – зелёное сукно. Потайные отделения. Пресс-папье. Фарфоровые собачки, бронзовая собака, костяные ножи для разрезания бумаги, какие-то щипчики, палочки, ложечки – и всякие такие вещички для спокойного существования.

Все эти свидетельства былой цивилизации лезли на глаза – ножики, ножички, ножульки, щипцы и щипчики.

А нажмешь в том бюро что-то незначительное, и придет в движение скрытый механизм со звоном, и откроется тайное.

В тайное клали деньги и золото.

А по всему буфету шла деревянная вязь из цветов, птиц, растений. Можно было пальцем повести по крыльям, листьям и цветам и, не отрываясь, обойти весь буфет.

А какая посуда – английский фаянс, немецкий фарфор, много чашек и столовое серебро.

Тихо, как в музее.

Вышел из комнат – попал на деревянную, пропитанную солнцем и голосами веранду – её называли галереей. Там стоял длинный стол, а на нем горшки с цветами. Дети играли здесь в войну, делали пещеры, палатки, дрались. Моя мама била Гришу Гуслецера за то, что он бил своего маленького брата Леву.

Моя мама была старше Гриши. Она говорила, что он рос мерзким ребенком – плевался кашей.

Гриша очень плохо учился. Тетя Ева прибила над дверью большой гвоздь и вешала на него его ведомость с отметками. Потом она звала всех: «Соседи! Дети, посмотрите, как наш Гриша учится!»

У него были одни двойки.

Потом Гриша закончил два института.

Прабабушка Такуи умерла в 1930. Властная женщина, она командовала своими детьми, как генерал войсками. Дома между собой они говорили только на армянском – она очень за этим следила.

Нерсесу она запретила идти в артисты, а он здорово играл в домашнем театре. Потом он женился на тёте Гале, а моя бабушка второй раз вышла замуж и ушла жить к мужу, чтоб не мешать дяде Арташу жениться. Она его очень любила. Она вообще всех любила.

Прабабушка Такуи не давала моей бабушке свою швейную машину. У нее был «Зингер».

Тогда бабушка отнесла свое личное золото в Торгсин и на вырученные деньги купила собственную швейную машину. В те времена на работу принимали со своими швейными машинами. Она стала швеей. А потом она стала начальником швейного цеха.

А во время войны она записалась добровольцем рыть окопы. Она считала, что она должна показывать пример. Они рыли окопы на подступах к Баку. В горах. Осенью начались дожди, и от сырости у нее распухли ноги.

А ещё ей в ухо залез какой-то жучок.

«У меня в ухе жучок, – говорила врачу моя бабушка, – у меня такой шум там, и жутко болит голова».

А ей не верили, думали, что она уклоняется от работы.

Когда врач надел на лоб зеркало и направил свет в ухо, оттуда действительно вылез жучок. Все поразились, и бабушка вернулась домой.

Через много лет она получила медаль «За оборону Кавказа».

А тётя Галя пришла в дом с одним пианино. Моя бабушка говорила: «У неё было одно пианино!». Пианино фирмы «Беккер», с подсвечниками. На нем училась моя мама.

Моя мама терпеть не могла тётю Галю за то, что она вытеснила из дома бабушку.

О дедушке известно только то, что от этого весьма недолгого союза родилась моя дорогая родительница и ещё то, что когда маме было два года, бабушка его выгнала за то, что он «шлялся», то есть обожал женщин.

Он кричал с галереи: «А-фи-на!» – Афина жила внизу – кроме евреев, там жила ещё и Афина, которая и «шлялась» вместе с моим дедушкой.

Имелся в наличии ещё и дядя Гриша из Москвы. Он обожал мою мамочку. Он обожал её баловать. Всегда давал ей денег, когда приезжал, и привозил подарки. Мою маму подарками никогда не баловали, и она очень ждала этих приездов дяди Гриши. И её подруги очень ждали, потому что деньги они проедали вместе. «Когда же приедет твой дядя?» – говорили они.

Дядя Гриша носил фамилию Гянджинцев, был родней со стороны бабушки и работал «по художественной части». Во время войны он летел в Баку на самолете. Самолет упал, дядя Гриша выжил, но жил только шесть месяцев. Семьи у него не было, только брат Шаэн, и он всегда говорил: «Вот Томуся закончит десять классов, и я заберу её в Москву, будет там в университет поступать».

Он всегда привозил своей любимой Томусе очень дорогие подарки: детскую тахту, на которой не только куклы, но и она могла спать, зонтик.

Это был матерчатый зонтик от солнца. Она помнит о нем до сих пор.

Однажды он дал маме двадцать пять рублей и сказал, чтоб она угостила своих подруг мороженым – рядом с кондитерской на Торговой размещалась мороженица. Там продавали мороженое «лизунчики» – мороженое, зажатое между двумя крышками-вафельками. Можно было заказать эти крышечки со своими инициалами.

Там они купили мороженое-сандвич: мороженое слоями с вафлями. Только вышли из магазинчика, как мороженое с ослепительной быстротой исчезло сначала из рук маминой подруги – мама только успела у нее спросить: «Как ты так быстро съела свое мороженое?» – а потом и у неё – «Вот так я и съела!» – беспризорники постарались.

К тому времени, когда появились мы, у бабушки уже не было никакого дедушки, а из родственников в живых остался один дядя Нерсес, про остальных мы ничего не знали, нам про них только рассказывали.

Дядя Нерсес к нам иногда приезжал. Вместе с тетей Галей. Он уже пребывал на пенсии. В свое время он работал заместителем министра мясной и молочной промышленности, не воровал и жил все в той же коммуналке.

Ему сделали операция на голосовых связках, и потому говорил он очень тихо, с трудом. Наша возня его забавляла. Он мог часами на нас смотреть. Своих детей у них не было – тетя Галя берегла себя.

Так говорила моя мать.

Потом тетя Галя все продала. Она продала пианино. Мама просила её продать пианино ей, но она сказала: «Нет! Ну, как я могу тебе продать?» – и продала другим. А мама любила это пианино.

Тетя Галя много чего продала. Исчезли картины: на стене гостиной висела очень приличная копия Айвазовского «Девятый вал» и натюрморт с персиками. Персики мохнатые, как живые.

Так странно: все в доме продала женщина, которая пришла с одним пианино.

Через много лет, когда умерла бабушка, и дяди Нерсеса давно уже не было в живых, я навестил тетю Галю. Она болела, у нее случилась «слоновья нога».

Она улыбнулась, и я тогда ей сказал, что она хорошо выглядит. «Да?» – сказала она с видимым удовольствием. Этого хватило, и вскоре она умерла.