Глава 11

— Экстренный выпуск! Экстренный выпуск! Кровавая бойня в порту! Двадцать убитых! Заявление начальника полицейского департамента! Экстренный выпуск! — надсаживал голос продавец «Трибуны Ангвальда» — вихрастый мальчишка в замызганном пальто с чужого плеча. Хотя и без этих криков дела у него явно шли неплохо: прохожие буквально вырывали газеты из пачки в его руках.

«Да уж, давненько в нашей стране не случалось ничего значительного, если обычная перестрелка вызывает такой ажиотаж. Экстренный выпуск, ну-ну! — размышлял я, получив взамен пары медных монет остро пахнущий типографской краской экземпляр. — К тому же откуда взялось двадцать убитых, если народу было куда меньше? И потом, несколько полицейских должны были спастись».

Ничего нового из газеты узнать мне не удалось. Ночью в порту произошла перестрелка, много погибших, среди них — четверо полицейских. Личность бандитов выяснить пока не удалось, но вроде бы в одном из них опознали доверенное лицо Сумира Венделя.

«Жаль, что самого Венделя там не было. Пока бы они грызлись между собой, кто займет место Папы, глядишь, и времени прошло бы достаточно, чтобы все поутихло».

Главный полицейский Либерилля, господин Греттон, сетовал на то, что по нелепой случайности сорвалась тщательно разработанная операция, которую полиция готовила давно. Ну а что ему еще оставалось делать, чтобы прикрыть свою задницу? Еще он обещал в самом ближайшем будущем найти убийц и вообще сделать столицу Ангвальда образцовым городом в плане общественного порядка.

На второй странице были помещены донельзя возмущенные комментарии жителей Либерилля, в которых прямо заявлялось, что господин Греттон навести порядок не в состоянии.

А вот летом прошлого года, когда новый президентский налог вызвал волну протестов, газетчики молчали. До массовых беспорядков, слава богу, не дошло, но тем не менее жертв было куда больше чем двадцать.

Еще в газете требовали возобновить смертную казнь через повешение, причем публичную. Интересно, чем их перестал устраивать электрический стул, на котором казнят сейчас? Тем более, к примеру, за убийство полицейского и так эшафот полагается. В общем, ничего заслуживающего внимания.

«Зайти, что ли, к Гленву Дарвеллу, подробности узнать? — усмехнулся я. — Уж он-то явно в курсе. Сказать, что мама послала, и тогда он точно не откажет. Только чем объяснить ее внезапный интерес?»

Голова немного побаливала. Эти негодяи, Густав с Рамсиром, принесли не пару бутылок шампанского, а целых полдюжины.

— По бутылке на рыло, — объяснил Густав, — и еще одна, на всякий случай. А чего? Отмечать так отмечать!

Ну мы и отметили. Шампанского конечно же не хватило. Тогда Ковар вспомнил, что у его матери есть отличная наливка, и в ход пошла уже она, что явно было лишним. Чтобы, вернувшись, его мама не стала возмущаться, мы придумали отличную историю. Мол, Ковар, продал наливку какому-то человеку, которому захотелось выпить. И денег этот любитель домашних крепких напитков заплатил столько (мы для этого специально скинулись), что матушка Ковара должна благодарить неведомого ей придурка ближайшие несколько лет.

Ни с того ни с сего вспомнив о скором замужестве Кристины, я вдруг расчувствовался, и все дружно принялись меня утешать.

«Кристина, — говорили они, — конечно же красавица еще та, даже похлеще Сесилии будет, но зачем теперь она нужна, когда у тебя есть сама Сесилия? И вообще, тебе давно уже стоит свыкнуться с мыслью, что от женщин всегда только проблемы и неприятности».

Я лишь согласно кивал головой.

Потом я долго умывался во дворе холодной водой, а когда, окончательно придя в себя, вернулся в дом, то увидел, как Густав прикуривает папиросу от целого веера подожженных купюр. Тут-то я и разогнал всех их спать, благо отец Ковара должен был вернуться с работы только к обеду.

По дороге в студию Слайна я купил себе отличную новую куртку, куда лучше той, о которой так давно мечтал. А заодно и несколько дорогущих кисточек из соболя — мечту уже самого Слайна. Их кончики не распушаются, и потому ими можно делать самую тонкую работу. Дверь мне снова открыла Лаура, и она вела себя уже настолько по-хозяйски, что вскоре по студии в одних панталонах разгуливать начнет. Слайн подарку очень обрадовался, но долго не мог поверить, для кого именно он должен написать картину. А когда наконец убедился, что я не вру, ему вдруг пришла мысль: не согласится ли Сесилия ему попозировать?

— Сейчас! — Мне сразу пришлось поставить его на место. Еще не хватало, чтобы та сидела здесь голой, а этот маляр на нее пялился! — Лауру свою малюй! — заявил ему я, благо та успела куда-то исчезнуть. На том и договорились. Когда я, приняв ванну, выходил из дома, мой компаньон уже вовсю грунтовал холст, причем с явным воодушевлением.

К дому Сесилии я подходил с затаенным волнением. Как будто бы и было у нас все, и расстались самым замечательным образом — при прощании она сказала мне, что с нетерпением ждет следующей нашей встречи, но сомнения все же оставались. Вокруг нее крутится множество мужчин — богатых, успешных, знаменитых, и вдруг — я, по сути, никто, пустое место. Собственно, именно поэтому я не удивился, когда, открыв незапертую дверь, еще с порога услышал сочный баритон. Естественно, мужской — у женщин баритонов не бывает. Сам не пойму, как сразу же не повернул обратно. Убедив себя, что обладателем этого голоса может быть, например, какой-нибудь импресарио и встреча у них деловая, пусть и время не самое подходящее, я и вошел в гостиную.

Сесилия выглядела замечательно: прическа, макияж. Не понравилось мне три вещи — на ней был надет шелковый халат, из-под которого выглядывал пеньюар, столик оказался накрыт на две персоны, и на нем, кроме бутылки вина, фруктов и еще чего-то в серебряном блюде, прикрытом крышкой, стояло два бокала. Вернее, стоял один — второй находился в руках какого-то господина.

Господин этот на импресарио не походил совершенно — те не ведут себя настолько вальяжно. На вид — двадцать четыре — двадцать пять лет, брюнет с тонкими чертами лица. Одет в отлично пошитый костюм серо-стального цвета. Белую рубашку оттенял красный галстук. Такие галстуки надевают только в том случае, если собираются подчеркнуть собственную значимость, слишком уж агрессивно они смотрятся.

«Нет, он кто угодно, но не импресарио, — заключил я. — Больше всего он похож на тех, кого называют золотой молодежью. Один перстень с крупным бриллиантом в обрамлении сапфиров на его правой руке чего стоит».

Этот господин, едва взглянув на меня, поинтересовался у Сесилии:

— А это кто? — И лицо его приобрело самое презрительное выражение.

И тут я подумал, что если она сейчас скажет: «Так, один мой недавний знакомый», — мне станет очень больно.

— Это Кристиан, — ответила Сесилия.

— И что он тут делает? Что ты здесь делаешь, Кристиан? — обратился тот уже ко мне.

Я промолчал, не зная, что ответить.

— Мне самой хотелось бы знать, — начала Сесилия, и я невольно напрягся, — что здесь делаешь ты, Марк? — «Ты» она выделила голосом.

И тогда я взглянул на него совершенно иначе: как на своего соперника, к тому же, как стало понятно после слов Сесилии, нежеланного для нее гостя.

— Сесилия, так он тебе надоел? — игнорируя полный угрозы взгляд Марка, обратился я к ней. — Может, помочь ему собраться?

Миг — и Марк оказался на ногах. Мало того, он еще и попытался меня ударить.

Однажды в Либерилль прибыл всемирно известный боец. Человек, должно быть, невероятно тщеславный, поскольку заявился он не посмотреть город (а у нас есть на что взглянуть). Нет, он приехал для того, чтобы вызвать на поединок лучшего из наших бойцов и в очередной раз убедиться в своей непобедимости. Он провел пару боев, с легкостью одолел своих соперников и собирался уже покинуть Либерилль, когда ему нашли нового оппонента. Винсенте. Даже не догадываюсь, как смогли убедить моего учителя, но тот согласился. Сам я схватку не видел и потому рассказываю со слов человека, который там присутствовал. Он, кстати, когда-то и привел меня к Винсенте.

Обнаженный по пояс непревзойденный чемпион, поигрывая грудой мышц, расхаживал по помосту под громкие крики мужчин и восхищенные визги женщин, которых в зале хватало тоже. Тут появился Винсенте. Он на ходу скинул свою длинную, похожую на сюртук куртку и даже разминаться не стал. И вот они сошлись.

Чемпион, устанавливая дистанцию, для начала атаковал джебом. На этом бой и закончился. Мой учитель поймал его руку в запястье, дернул на себя, провел подсечку, уронил противника на помост и… щелкнув того пальцем по кончику носа, спокойно покинул ристалище.

Конечно, мне хотелось узнать подробности от самого Винсенте, и пару раз разговор я к тому подводил, но мастер как будто ничего не замечал. Но однажды, когда я и не ожидал больше услышать что-либо, сказал:

— Не надо равнять спорт и то, что должно помочь тебе выжить практически в любой ситуации. Крис, хочешь знать реальную цену любому из боевых искусств, в том числе и конду? — неожиданно спросил он, заставив меня часто закивать головой: еще бы нет! — Мне приходилось бывать на севере и встречаться с людьми, которые берут медведя на нож. Слышал о таком звере?

Конечно, слышал. Да и видел: в либерилльском зоопарке их несколько.

— С медведем на четырех лапах справиться ножом практически невозможно. Охотники сначала каким-то образом заставляют зверя подняться на задние лапы, — решил я блеснуть эрудицией.

— Люди изначально на них стоят, — пожал плечами Винсенте. — Как ты считаешь: есть ли у бойца, пусть даже самого сильного, шанс справиться с медведем голыми руками?

Я задумался. Ходят легенды, что мастера древности могли убить одним ударом льва или тигра, хищников, с медведем соизмеримых. Но… чего только, судя по легендам, в древности не происходило. Стоит ли всему верить?

— Наверное, нет. Да что там — точно нет.

— А теперь представь себе ситуацию, что обычный охотник, вооруженный ножом, выходит против мастера. Он понятия не имеет, что существует какое-либо боевое искусство, и махать кулаками ему приходилось лишь у себя в деревне по пьяной лавочке. Как ты считаешь, у кого больше шансов победить?

Я совсем запутался. Мастер — он и есть мастер, а значит, легко одолеет вооруженного человека. Но против медведя шансов у него нет, тогда как охотник справиться со зверем может. И у охотника шансы настолько велики, что он попросту не вышел бы против медведя с одним ножом, если жизнь ему хоть чуточку дорога.

Я не знал, что ответить. Когда молчание затянулось, Винсенте сказал:

— Подумай над этим.

Почему я это вспомнил? Хорошим бы я был учеником, если бы пропустил удар Марка. При чем здесь медведи? До сих пор не могу для себя решить, кто же окажется сильнее — охотник или боец.

Но я отвлекся. Марк совсем не походил на хиляка, наоборот, он выглядел завсегдатаем гимнастических залов. И удар у него был поставлен неплохо. Так что, попади он мне в лицо, шрам от перстня, вероятно, остался бы на всю жизнь. Вообще-то ударил он зря: мы вполне могли бы разойтись мирно. Меня всегда претило принимать участие в битвах кобелей из-за приглянувшейся самки. Грубо, но по сути. И все же этот хлыщ не оставил мне выбора.

На человеческом теле есть множество болевых точек, и некоторые, благодаря конечно же Винсенте, мне хорошо известны. Одна из них находится у самого основания носа. Туда я и надавил, ухватив Марка пальцами за верхнюю губу и для надежности прижав ладонь другой руки к затылку противника. По опыту занятий с Винсенте точно знаю — больно становится так, что слезы непроизвольно брызжут из глаз, как бы ты ни старался их сдерживать. Поначалу Марк пытался вырваться, бормотал угрозы, но, когда понял, что освободиться ему не удастся, притих. И тогда я повернул лицо Марка к Сесилии, чтобы она хорошенько его рассмотрела: красное, почти как его галстук, искаженное гримасой, со слезами — моя маленькая месть за то, что он пытался уронить меня в глазах хозяйки дома.

— Говоришь, он здесь больше не нужен?

— Нет. — Сесилия выглядела испуганной.

— Понятно.

К дверям Марк шел охотно, вероятно, мечтая как можно быстрее избавиться и от боли, и от унизительной для него ситуации. В прихожей я нахлобучил на его голову какую-то шляпу с розовой лентой на тулье: из всех имеющихся она одна показалась мне мужской, хотя и не совсем уверен. Таким он и отправился за дверь.

Вернувшись в гостиную, я застал Сесилию у окна. Она смотрела на улицу.

— Я не вовремя? — напрямую спросил я.

— Почему ты так решил?

— А что мне еще остается думать? Твой наряд, накрытый стол. Вы сидите, пьете вино. Для полноты картины не хватало только застать тебя сидящей у него на коленях.

«Или того хуже: между его коленей».

— Я именно тебя ждала, когда он заявился без приглашения. И ведь никакого повода ему никогда не давала. Хочешь вина?

— Хочу. Но позже, — подхватив Сесилию на руки, я направился прямиком в спальню, благо дорога туда мне была уже хорошо известна.

— Дурачок, — смеясь, прошептала мне на ухо Сесилия. — Может быть, ты все-таки снимешь свою красивую нарядную куртку?