В комнате на мгновение установилось молчание. Потом заговорил Роджер.

– Умер? – произнес он с выражением необычайного изумления на лице. – Вы сказали, что он умер?

– Мертв, как гвоздь, – уточнил инспектор, впрочем, без малейших эмоций. – Правда, умер только что (как говорится, еще тепленький), но в его смерти не может быть никаких сомнений.

– О Господи! – каким-то тусклым голосом произнес Роджер.

Между тем Морсби снова переключил внимание на безжизненное тело на стуле.

– Чтоб его черти взяли, – только и сказал он. Хотя в качестве эпитафии покойному Сэмюелю эти слова, возможно, были наиболее уместны.

– Вот и эта ниточка оборвалась, – резюмировал Роджер, закрывая за собой дверь и осторожно приближаясь к покойнику.

– Это точно, – произнес инспектор – на этот раз с чувством глубокого разочарования. Роджер подумал, что инспектор, возможно, ощутил себя обманутым.

Потом они некоторое время вместе рассматривали мертвого.

– Ну, что будем делать дальше? – спросил Роджер, нарушая эту несколько затянувшуюся своеобразную минуту молчания.

Инспектор не без труда вернулся к реальности, словно отбросив завладевшие его сознанием мысли.

– Дальше?.. – повторил он, неопределенно пожимая плечами. – Вообще-то в подобных случаях немедленно вызывают врача. А поскольку вы все равно уже здесь, – продолжил он уже более резким тоном, посмотрев на Роджера, – то я попросил бы вас взять эту миссию на себя. По закону, кстати, полицейский должен оставаться на месте происшествия и следить за тем, чтобы никто ничего не трогал. Кроме того, мне необходимо задать пару вопросов хозяйке дома.

– Я сделаю все, как вы говорите, – сразу согласился Роджер. – Вас любой врач устроит?

– Сомневаюсь, что в такой дыре, как Ладсмут, их несколько. Ну а раз здесь только один врач, то хозяйка этого домовладения, без сомнения, знает и его имя, и адрес. Время еще довольно раннее, так что если вы поторопитесь, то скорее всего застанете его дома. И еще одно: будьте так любезны, навестите на обратном пути здешнего констебля – он живет неподалеку – и пришлите его сюда. Честно говоря, мне бы не хотелось ни на секунду оставлять место смерти фигуранта без наблюдения, и прибытие констебля основательно развяжет мне руки.

– Не сомневаюсь, – бросил Роджер, открывая дверь. – Так что постараюсь обернуться как можно быстрее.

Потом они оба вышли в коридор, и инспектор, повернувшись к лестнице и повысив голос, позвал хозяйку домовладения, которая вскоре появилась на верхней ступени, вытирая руки о тряпку.

– Мистер Медоуз заболел, – лаконично сказал инспектор. – Назовите, пожалуйста, имя и адрес ближайшего доктора.

– Заболел, говорите? – произнесла полная женщина, озабоченно хмурясь. – Странно. Когда я утром приходила к нему с завтраком, он показался мне совершенно здоровым. Бедняга… Надеюсь, ничего серьезного? «Доброе утро, миссис Харпер, – сказал он мне, как обычно. – Что у нас сегодня вкусненького?» И я…

Инспектор в самой решительной форме пресек этот словесный поток и затребовал нужную ему информацию, после чего Роджер отправился по делам, предоставив инспектору возможность лично опросить хозяйку дома и чуть позже рассказать ей о безвременной кончине ее жильца. Направляясь к врачу, Роджер думал о странных изгибах судьбы преподобного Сэмюеля: о нем мало кто вспоминал, когда он сидел в тюрьме или занимался своими темными делишками под различными кличками и псевдонимами, однако все успевшие познакомиться с ним добросердечные жители Ладмута непременно будут скорбеть, когда узнают о его смерти.

Доктор жил на расстоянии полумили от временного жилища преподобного, и Роджер, перейдя на легкую рысь, преодолел эту дистанцию за какие-нибудь пять минут. Как Морсби и предполагал, доктор еще не приступил к исполнению своих обязанностей, но саквояж с необходимыми инструментами уже приготовил, так что Роджера провели к нему без какой-либо задержки. Роджер, отдуваясь и переводя дух, быстро сообщил о цели своего визита. Доктор Янг, высокий худой мужчина с пенсне на длинном заостренном носу, внимательно его выслушал, задал несколько необходимых вопросов, после чего, положив в саквояж еще несколько инструментов, быстрым шагом двинулся по указанному ему адресу, предварительно извинившись перед следовавшим за ним Роджером за то, что не может подвезти его, так как машина еще не готова к выезду.

Несмотря на начинавшуюся жару, они шли очень быстро, но недостаточно быстро для Роджера, которому не терпелось вернуться на место происшествия и, в свою очередь, задать врачу несколько вопросов относительно причины неожиданной смерти фигуранта дела.

К счастью, дом местного констебля находился по пути, и доктор Янг, показав Роджеру нужное строение, выразил желание дождаться его возвращения. Роджер буквально ворвался в дом констебля и потребовал от последнего немедленно облачиться в форму, надеть шлем и со всей возможной поспешностью следовать за ним и доктором. Когда констебль осознал важность услышанного, от неожиданности и удивления у него открылся рот.

Дверь отворила бледная как мел и на удивление молчаливая хозяйка дома. Миновав ее, Роджер и доктор Янг торопливо прошли по коридору и вошли в гостиную. Кивком поздоровавшись с инспектором, доктор некоторое время разглядывал умершего, взглядом профессионала оценивая положение тела в пространстве, свесившуюся на грудь голову, безвольно опущенные руки и тому подобные вещи. Затем он приблизился к телу для проведения более детального осмотра. В частности, осморел кожные покровы и запрокинул голову погибшего, чтобы лучше видеть лицо.

– Искривления или деформации тела не наблюдается, – вполголоса произнес доктор, обращаясь то ли к себе самому, то ли к инспектору. – Равным образом нет видимых признаков предсмертных конвульсий. – Большим пальцем он поднял веко и осмотрел глаз. – Зрачок не сужен, – заметил врач, после чего приступил к тщательному осмотру языка и полости рта.

Роджер наблюдал за всей этой тягостной специфической процедурой с огромным интересом. Он уже успел создать пробную теорию, касавшуюся смерти Медоуза, и теперь с нетерпением ждал ее подтверждения из уст доктора. Тем временем местный констебль просигналил о своем прибытии, шумно высморкавшись в коридоре.

Наконец доктор распрямился и, поправив на носу пенсне, повернулся к инспектору.

– Вы расследуете дело о смерти миссис Вейн? – осведомился он. – Инспектор Морсби, не так ли?

– Совершенно верно, сэр, – сказал инспектор, ответив сразу на два вопроса.

– Разумеется, я слышал о вас. В таком местечке, как Ладмут, сплетни распространяются очень быстро, и врач всегда узнает их одним из первых. Теперь относительно покойного. У меня сложилось впечатление, что вам придется расследовать еще одно аналогичное дело, инспектор.

– Ах! – только и сказал инспектор.

Доктор небрежным жестом указал на мертвое тело:

– Знаете что-нибудь об этом парне?

– Очень мало, – не слишком искренне ответил инспектор, добавив: – Хотя старался не выпускать его из поля зрения.

– Есть причины подозревать самоубийство? – лаконично поинтересовался доктор.

– Насколько я знаю, нет, – в той же манере ответил Морсби.

– Хм! – Доктор снял пенсне и стал протирать его стекла белоснежным платком. – Вы ведь пришли сюда, чтобы арестовать его, не так ли?

– Кажется, кое-кто не умеет держать язык за зубами, – словно между прочим заметил инспектор и с ухмылкой посмотрел на начавшего краснеть Роджера.

– Я это к тому, – продолжал развивать свою мысль доктор, – что тут может быть какая-то связь.

– Полагаете, смерть наступила в результате отравления? – с нескрываемым интересом спросил инспектор.

Доктор задумчиво свел на переносице брови.

– Не могу со всей уверенностью ответить на этот вопрос, пока не исследую труп. Но следов насилия не заметил. Кстати, вы не поможете мне переместить его в постель?

Оба джентльмена без особых усилий подняли легкое тело со стула и перенесли в находившуюся на втором этаже комнату, которую полная леди, поднимавшаяся следом за ними по лестнице и квохтавшая вокруг них будто курица, обозначила как спальню покойного. Там доктор начал раздевать мертвеца, а инспектор помогал ему. Роджер же, впервые за все это время почувствовавший себя лишним, остался в гостиной в ожидании их вердикта.

На полу рядом со стулом, на котором недавно сидел покойный, лежала трубка, без сомнения, выпавшая из его разжавшихся пальцев. Роджер хотел было поднять и рассмотреть ее из одного только досужего любопытства, но потом вспомнил: трогать что-либо на месте происшествия имеют право только представители официальных властей. Поэтому он подавил это желание, опустился на набитую конским волосом жесткую софу и погрузился в размышления.

Поначалу, шокированный случившимся, Роджер решил было, что эта неожиданная смерть полностью разрушает его, казалось бы, досконально проработанную теорию, в успехе которой он еще вчера нисколько не сомневался. Но позже, когда он отправился за врачом, ему неожиданно пришло на ум, что даже этот факт неплохо вписывается в придуманную им схему. Ибо задолго до того, как было произнесено слово «самоубийство», он уже пришел к аналогичному выводу. Более того, это объяснение не только не дискредитировало его теорию, но, наоборот, поддерживало ее. Медоуз, вероятно, почувствовал, что тучи вокруг него сгущаются и вскоре грянет гром, после чего, придя в отчаяние, нашел, как ему казалось, единственно возможный выход из создавшегося положения. Тут, правда, уместен вопрос, как он смог ощутить приближающуюся угрозу. Обдумав этот вопрос, Роджер невольно поежился, так как его не покидала мысль, что в этом, пусть и отчасти, виноват он сам.

Несомненно, было бы преувеличением утверждать, что он злоупотребил доверием инспектора. Тем не менее без всякого преувеличения можно было сказать, что он как минимум не уделял должного внимания соблюдению необходимой при расследовании конфиденциальности. Так, в вечернем телефонном разговоре с редактором «Курьера» (этим великим человеком!) он, хоть и закончил свой опус стандартной обезличенной фразой «следите за дальнейшим развитием событий, так как дело может принять новый оборот каждую минуту», тем не менее не удержался от искушения и намекнул, что пресловутый новый оборот дела – целиком и полностью заслуга корреспондента «Курьера», который, исключительно благодаря собственному уму и проницательности, в процессе расследования по всем статьям превзошел своего соперника в лице представителя официальных органов расследования и без чьей-либо помощи вывел на чистую воду опасного преступника, неоднократно сидевшего в тюрьме, скрывавшегося под чужим именем и имевшего весьма серьезные мотивы, чтобы расправиться со своей жертвой. Равным образом он не забыл упомянуть, что арест выявленного им подозреваемого произойдет на следующий день, хотя и по другому обвинению. Нечего и говорить, что «Курьер» опубликовал подкорректированную именно в этом ключе версию статьи, дабы подчеркнуть высочайшую степень компетентности своих корреспондентов и поднять тем самым престиж издания на еще большую высоту.

Роджер пролистал свежий номер «Курьера», взятый у покойного Медоуза, и снова поежился. Разумеется, Медоуз, прочитавший статью и в особенности маленькую заметку редактора, восхвалявшего дедуктивные способности своего специального корреспондента, не мог не прийти к выводу, что его игра проиграна. Любой другой, возможно, не уделил бы заметке повышенного внимания, но в данном случае решающую роль сыграла личная заинтересованность, которая помогла Медоузу осознать истинное положение дел. Так что Роджер стал настраиваться на неприятное объяснение с инспектором. Последний, быть может, не станет чрезмерно драматизировать факт появления статьи и редакторской заметки и даже, возможно, выслушает объяснения Роджера с пониманием, но все равно сложившиеся между ними отношения, которые хотя бы отчасти можно было назвать доверительными, обязательно претерпят необратимые изменения в худшую сторону.

Обдумав все это, Роджер принялся сочинять редактору «Курьера» письмо, в котором хотел продемонстрировать подлинную и неприкрашенную природу своих чувств по отношению к этому великому человеку.

Роджер находился примерно на середине мысленного текста, наполненного саркастическими и даже откровенно злобными замечаниями, когда дверь отворилась и инспектор с доктором снова появились на месте происшествия.

– Да, – произнес инспектор, входя, – я обязательно обговорю все это с коронером, доктор. И полагаю, заседание жюри состоится завтра в десять часов утра (сомневаюсь, что удастся собрать нужных людей раньше указанного времени), так что в одиннадцать вы скорее всего уже освободитесь.

– Боюсь, инспектор, мистер Симпсон, наш коронер, покажется вам чрезмерно придирчивым человеком, – произнес доктор с сомнением в голосе. – Он, как и многие люди маленького роста, исполнен осознания собственной значимости и важности.

– Но я же не собираюсь наступать ему на ноги, – рассмеялся инспектор. – Более того, я привык иметь дело с амбициозными коронерами и знаю, как с ними разговаривать. Так что не беспокойтесь. Обещаю, что после разговора со мной он назначит заседание жюри на десять часов утра. Кстати, вы сможете в самое ближайшее время связаться с тем джентльменом из Сэндси, о котором упоминали?

Доктор согласно кивнул:

– Смогу. Но для этого мне нужно разрешение коронера.

– Лично прослежу, чтобы вы его получили, – уверенно сказал инспектор. – Господи, похоже, сегодня мне предстоит трудный день. Я уже не говорю о том, что мне придется переслать кое-какие вещи сэру Генри Гриффену для анализа. Черт бы побрал этого преподобного Сэмюеля Медоуза! Ну за что мне все эти напасти?

– Значит, все-таки самоубийство? – поторопился подключиться к разговору Роджер, которому не терпелось узнать результаты первоначального осмотра. – Он действительно принял яд?

Доктор Янг неодобрительно посмотрел на Роджера, поскольку посчитал его вопрос преждевременным, а потому недостаточно тактичным.

– Трудно сказать. Чтобы установить причину смерти, необходимо сделать вскрытие. Сейчас могу утверждать только одно: видимых признаков апоплексического удара не обнаружено, равно как и следов каких-либо физических травм. Но вот сердечный приступ вполне мог иметь место. Так что сказать что-либо определенное пока не представляется возможным.

– Для этого вам придется ждать заседания жюри, мистер Шерингэм, – сухо произнес инспектор, хотя в его глазах и поблескивали веселые искорки. – Будьте осторожны в своих высказываниях, доктор, – добавил инспектор, обращаясь к Янгу. – Этот джентльмен – журналист, а они в своем большинстве крайне несдержанные люди и не умеют держать язык за зубами. Причем мистер Шерингэм в этом плане – один из худших.

– Что верно, то верно, – произнес Роджер, испытавший немалое облегчение при мысли, что инспектор, похоже, воспринял его промах с иронией. – Я действительно виноват перед вами, инспектор. И хотя я могу все объяснить, понимаю, что рассчитывать на ваше прощение мне не приходится. Тем не менее я все равно хотел бы поговорить с вами по этому поводу, поэтому прошу уделить мне не более четверти часа. Когда вам будет удобно, разумеется. – Затем Роджер повернулся к доктору: – Выходит, он мог умереть либо от апоплексического удара, либо от сердечного приступа, либо от яда? И это все?

– Да. Ничего другого после предварительного осмотра сказать не могу, – осторожно произнес доктор.

– А вы имеете хоть какое-то представление относительно того, какой яд использовался?

– В данный момент я даже не знаю, использовался ли яд вообще.

Роджер печально посмотрел на собеседника. Сколько всего интересного он мог бы сейчас узнать, но с ним, похоже, никто откровенничать не собирается. Впервые за все время расследования Роджер не знал, какой вопрос задать.

– Полагаю, доктор, вам уже пора отправляться по делам, не так ли? – вмешался инспектор, решив эту проблему за Роджера. – Что же касается вас, мистер Шерингэм, то вам, боюсь, придется покинуть это место. Мы собираемся закрыть гостиную на ключ, после чего войти в нее будет можно только по моему разрешению.

– Все ясно, инспектор, – обреченно пробормотал Роджер и обвел рукой помещение. – Насколько я понимаю, если при вскрытии обнаружат яд, все находящиеся здесь вещи, имеющие отношение к покойному, будут переданы в лабораторию для анализа, не так ли? Между прочим, вон там, у стула, лежит трубка, которую покойный, возможно, курил перед смертью… Кстати, доктор, если вы собираетесь уходить, я был бы не прочь составить вам компанию. Не возражаете?

Доктор промолчал, умело скрыв свою радость при этом известии.

Когда они уходили, инспектор смотрел им вслед, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. И если разобраться, у него имелись на это причины. Роджер, к примеру, все сегодняшнее утро носился по жаре, высунув язык, но никакой информации так и не раздобыл. Вот и сейчас он преодолел полмили в компании доктора, пытаясь всеми возможными способами выкачать из него хоть какие-нибудь сведения. Но то ли доктору было нечего ему сообщить, то ли выкачивающее устройство у Роджера сломалось, но как бы то ни было истина продолжала скрываться от него, и все его усилия выманить ее из укрытия не увенчались успехом.

Короче говоря, он вернулся в гостиницу в весьма мрачном расположении духа, и неожиданное появление в общей гостиной Энтони оказалось для него приятным сюрпризом. Поскольку он получил, наконец, возможность высказать все, что накипело у него на душе. Так что последующие два часа Роджер, уведя кузена на берег и усадив на обломок скалы, рассказывал благодарной аудитории в его лице о событиях дня и о том, какие новые теории родились у него в голове.