Книга: Хроники железных драконов (сборник)
Назад: 14 Окаменевший лес
Дальше: 16 Лунная соната

15
Пробуждение Запада

Цепочка канцелярий Мэральности наматывалась на центральную вентиляционную шахту Вавилона сперва девятью витками вверх, а затем девятью витками вниз, так что она многократно самопересекалась, чем-то напоминая многоэтажный гараж. В результате каждый уровень имел два этажа, взаимопроникавших и пересекавшихся таким сложным образом, что, если учесть еще многие столетия перестроек и дробления на меньшие части, охранные заклинания и проклятия, наложенные неудачливыми искателями должностей, надежно гарантировало: отыскать дорогу в этом муравейнике могли только посвященные. Все остальные мгновенно в нем терялись и, чтобы дойти-таки до цели, должны были прибегать к помощи провожатых из местных.
Кабинет Алкионы располагался на третьем витке спирали, закрученной вверх. Вилл нанял в провожатые Грига, который, если верить его словам, первоначально пришел сюда получать лицензию на открытие собственного дела, но угробил все свое состояние в многолетних и в конечном итоге бесплодных попытках получить этот ничтожный документ и теперь никогда не покидал пределов здания, ел на приемах и презентациях, если таковые случались, и в каком-нибудь кафе для сотрудников, если нет, а спал в галерее для посетителей совещательного зала городского совета. Кузнечик-человечек был шустер и жизнерадостен, и Вилл по завершении пути дал ему сверх договоренного серебряный гривенник, а сам остался перед ничем не примечательной дверью с бронзовой табличкой.
308.
А. Л’ИНКОННУ
Замдиректора
Знамения и приметы
Стучать Вилл не стал, а просто открыл дверь и вошел.
Алкиона, сидевшая за письменным столом, подняла голову.
Несколько секунд они оба молчали.
– Вот, значит, и ты, – сказала наконец Алкиона. – Ну расскажи, расскажи мне, что этот незаконнорожденный принц, наследник Его Отсутствующего Величества, о котором все только и говорят, – это совсем не ты.
– Ну-у, в общем-то… и да и нет, если ты меня понимаешь. Можно, я сяду?
Алкиона молча, с леденящей любезностью кивнула в сторону стула.
– Какое-то время назад работа приводила меня в это здание по два-три раза в неделю, – отметил Вилл, обводя помещение задумчивым взглядом.
Хорошая мебель, но очень уж мрачный вид из окон – они выходили на вентиляционную шахту Отдела возмездия за противоправную деятельность, куда регулярно выставлялись головы злодеев, недостаточно отъявленных, чтобы заслужить головам этим место на городских вратах, и они торчали там на шипах, приделанных к подоконникам, как сыры в продовольственном магазине.
– Вот уж не думал, что вы тут так близко, – сказал он.
– А почему это имеет для тебя значение?
Ее манера была чисто деловой, без малейшего намека на игривость.
– Ты знаешь почему. Если хочешь, я скажу это вслух.
– В этом нет необходимости. – Алкиона взяла с подноса для входящих пачку бумаг и уронила ее на прежнее место. – Две недели назад был дождь из змей. Позавчера в Адской Кухне родился теленок с тремя головами. Не далее чем прошлой ночью по небу с визгом пронеслась кроваво-красная комета. Без всякой видимой причины граждане вспыхивают и сгорают. Вода в самых обычных водопроводных кранах превращается в кровь. В кварталах Верхнего Вест-Сайда раз за разом замечают татцлвурмов. Статуи плачут, свиньи летают. На Шестой авеню некий торговец пытается раздать все свои товары бесплатно. Никогда еще не было такого обилия дурных примет и предзнаменований, а к тому же на сов напал какой-то мор. Сонный омут, каким был недавно мой отдел, неожиданно стал одним из главных предметов начальственного внимания. Насколько я понимаю, все это твоя работа. А зачем, ради чего?
– Видимо, ради богатства.
– Но ты же не сможешь им попользоваться, просто не доживешь! – Алкиона яростно хлопнула ладонью по столу и встала. – Все твои амбиции – чистое идиотство, уважаемый мастер Ле Фей. Мне уже доводилось видеть смерть, ожидающую тех, кто из самых различных побуждений был столь амбициозен, что пытался занять Обсидиановый Престол, и могу тебя заверить: эта смерть весьма неприятна.
– Прошу тебя, – Вилл говорил негромко и без нажима, – не пользуйся этим именем. У меня есть причины предполагать, что оно скомпрометировано. А если говорить об Обсидиановом Престоле, я не планирую заходить так далеко.
– Какой же тогда смысл во всех этих хитрых интригах?
– Ну как это лучше тебе объяснить? – Вилл ненадолго задумался. – Давай я расскажу одну историю.

 

Ворон гулял, просто гулял (начал Вилл). Он не искал себе на голову приключений, но и не старался их избежать. Такой уж он был мужик.
Так вот. Он подошел к дому Скорпиона, и Скорпион пригласил его зайти. Скорпион налил ему выпить.
– Ты останешься поужинать?
– Да, так я и сделаю.
Скорпион достал столовое серебро и свой лучший фарфор и приготовил Ворону прекрасный ужин. Затем он спросил:
– Выпьешь чашечку кофе? И как насчет покурить?
– О, мне очень нравятся оба твоих предложения, а еще я останусь переночевать.
Скорпион достал свой самовар и сварил в нем «Блю маунтин», а затем дал Ворону кальян и турецкий табак. Он показал гостю все комнаты своего дома, кроме одной. Окончив осмотр, Ворон сказал:
– Я слышал, у тебя есть комната, полная сокровищ. Это все говорят.
– Да нет там ничего особенного, – сказал Скорпион, но все же показал эту комнату Ворону.
Комната была битком набита золотом, серебром и драгоценными камнями. Однако Скорпион был прав – там не было ничего особенного. Самое обычное сокровище.
Обычное или необычное, но глаза Ворона заблестели от жадности.
– Великолепное сокровище, – сказал Ворон. – Только я не думаю, что тут оно находится в безопасности. Кто-нибудь может залезть ночью в окно и все украсть.
– Я как-то об этом не думал, – сказал Скорпион; дело было давно, и все вели себя куда приличней. – Неужели такое и вправду бывает?
– Еще как бывает. Думаю, я лягу сегодня спать рядом с твоим сокровищем, чтобы сторожить его от воров.
Но сколь бы наивны ни были те времена, о Вороне и его замашках ходили очень нехорошие слухи. Поэтому Скорпион ответил:
– Нет, нет и нет. Нельзя взваливать на гостя столь недостойную работу. Ты будешь спать сегодня в моей собственной кровати, на шелковых простынях и под ирландской кружевной накидкой. А сокровища я уж сам посторожу.
Так они и сделали.
Скорпион прошел в комнату, где хранилось сокровище, запер дверь, свалил все сокровища в кучу и лег на эту кучу, растопырив клешни и подняв готовое для удара жало. Всю эту ночь он беспокоился, какие хитроумные трюки может придумать Ворон, и не сомкнул глаз ни на секунду.
Утром Скорпион вышел из комнаты с сокровищем и обнаружил, что Ворона нет. И что вместе с ним исчезли постельные принадлежности, столовое серебро, фарфоровые тарелки, самовар и кальян.
Вилл развел руками – рассказ, мол, окончен.
– Это все.
– Так в чем же смысл этой аллегории? – спросила Алкиона после короткой напряженной паузы.
– Ну… У меня есть партнер. Пока меня готовят к коронации, он организует продажу титулов и должностей всем падким на такой товар по ценам, едва достаточным, чтобы не вызвать недоверия. Те, кто заподозрит меня в жульничестве – а таковых будет предостаточно, – не решатся его арестовывать, ведь иначе я сразу пойму, что за мною следят. К тому же меня поселят во Дворце Листьев, а уж там-то сокровища самые что ни на есть особенные. Ловкий человек может рассовать там по карманам столько, что станет богачом по гроб своей жизни. Поэтому противники будут ставить мне ловушки, начиненные такими чудесами, что искушению не смог бы противостоять ни один порядочный взломщик. Но пока они сторожат свои поблескушки и побрякушки, я смоюсь из города. Мои доходы будут относительно скромными, но я сохраню жизнь, а это тоже чего-то да стоит.
Алкиона нахмурилась и сжала пальцами переносицу, словно борясь с подступающей мигренью.
– Ну почему ты такой идиот? Почему из всех обитателей Вавилона ты должен был рассказать все это именно мне? Я сотрудница администрации Его Отсутствующего Величества. Я – Леди Мэральности и наследница по женской линии рода Л’Инконну. В будущем, когда брат мой займется делами более серьезными, а так оно неизбежно и будет, мне обеспечено место в Лиосалфаре, а при определенной доле удачи я вырасту до членства в Совете Волхвов, даже не успев еще окончательно впасть в маразм. Я – все твои враги в одной упаковке.
– Нет. – Вилл встал и взял ее за руки. – Я тебе не верю. По пути сюда я задавался вопросом, какая часть моих к тебе чувств – это просто романтическая иллюзия, образ свободы, увиденный в тот момент, когда я только что вышел из-под земли, и какая не более чем тяга к недостижимой авантюристке, встреченной мною на маскараде. Ты встретила меня ледяным холодом, без единого доброго слова, без единой улыбки. И все же я абсолютно уверен…
В дверь сунула голову молоденькая русалка:
– Алли, тут только что сообщили, что Запад пришел в движение.
– Да, спасибо. – Алкиона слегка изменила позу, чтобы сотруднице не было видно, как она держится за руки с каким-то незнакомцем. – Так в чем же ты там уверен? – спросила она, когда дверь за русалкой закрылась.
– Я уверен, что…
В кабинет въехала муэра верхом на каком-то чиновнике, который шел, низко согнувшись и опираясь на две короткие палки, так что седло у него на спине держалось параллельно полу. На глазах у него были шоры, во рту – мундштук уздечки. Муэра – коза от талии вниз и девица сверху – была нагишом, если не считать татуировок, с волосами, дико всклокоченными и сплошь в колтунах, в знак преданного служения благу сограждан.
– Запад зашевелился! – воскликнула она.
– Да, да, я скоро этим займусь, – кивнула Алкиона и повернулась к Виллу. – Ты должен понять…
– Он зашевелился! Запад! Он пришел в движение!
– Благодарю тебя, глейстиг.
Она отстранилась от Вилла в тот самый момент, когда в кабинет вошел черный карлик с корзиной живых куриц и сунул ей на подпись квитанцию безвозмездного изъятия. Из левой и правой стены почти одновременно вынырнули хайнты-посыльные и заговорили, перебивая друг друга. Вежливо постучав, но не дожидаясь ответа, в дверь вошел фоллет, он призывно махал пачкой принятых телефонограмм.
В дверь снова просунулась русалка:
– Алли, лорд начальник Главного финансового управления интересуется…
– Хватит!
Голова Алкионы окуталась голубоватым, нервно дрожащим сиянием, ветер, не коснувшийся в кабинете больше ничего, разметал ее волосы. В этот момент она была нестерпимо прекрасна и вызывала ужас.
– Закройте глаза, – сказала Алкиона.
Она хлопнула ладонями, и ударил оглушительный гром.

 

Они летели. Под ними ритмично покачивался мощный круп гиппогрифа, Вилл держался за талию Алкионы. За спиною Вилла к седлу была приторочена корзина с курицами. Они поднимались все выше, огибая Вавилон.
– Как ты это сделала? – спросил Вилл, задыхаясь от встречного ветра.
Алкиона оглянулась. Лицо у нее было сильное и суровое, лицо воительницы.
– Ты, маленький фей, играешь теперь в высшей лиге. Если тебе от этого несколько неуютно, может быть, самое время задуматься, разумно ли продолжать столь безрассудную аферу.
Мимо мелькали окна с бледными пятнами лиц. Дул сильный холодный ветер, грозивший вырвать Вилла из седла, бросить его вниз на камни, на верную смерть. Но рядом с любимой он об этом не думал, он просто был счастлив.
На вершине Вавилонской башни неровной зубчатой короной сидело кольцо небоскребов, названных по знаменитейшим священным вершинам мира: Килиманджаро, Олимп, Улуру, Синай, Мак-Кинли, Тянь-Шань, Амнэ-Мачин, Аннапурна, Попокатепетль, Меру, Фудзи… По традиции высочайшему из них, какой бы небоскреб ни был высочайшим в данный конкретный момент, давалось название «Арарат», в честь горы, отдавшей свою каменную плоть на строительство Вавилона. И на самом верху этого мощнейшего и высочайшего здания был расположен Дворец Листьев. Усердно работая крыльями, гиппогриф летел прямо к нему.
– Куда это мы? – крикнул через свист ветра Вилл.
– Там увидишь.
Сам дворец, утопавший в буйно разросшихся садах и построенный в стиле Второй империи, представлял собой нечто вроде свадебного торта из белого сверкающего мрамора. Но стены крепости, служившей ему цоколем, были серыми и безликими и почти не имели окон. К этим стенам, выходившим на четыре стороны света, были прикованы кандалами четыре титана. Гог смотрел на север, Магог – на восток, Гогмагог – на юг, а четвертый гигант, не имевший имени, – на запад. Это были Стражи Четырех Четвертей, которые всю Первую Эпоху держали на себе мир, но затем взбунтовались против наследников Мардука и были в наказание закованы в кандалы, а затем помещены сюда, где администрации Его Отсутствующего Величества было легче за ними присматривать – и где, при случае, она могла воспользоваться их провидческими способностями.
Гиппогриф приземлился на балкон настолько маленький, что издалека его попросту не было видно, и расположенный рядом с лицом западного титана. Голова титана была высотою в два роста Вилла, он словно не замечал их присутствия, а продолжал всматриваться в далекий горизонт.
– Дай мне курицу, – сказала Алкиона. – Достань из седельной сумки диктофон, проверь, чтобы на микрофоне был ветрозащитный экран, а затем проверь запись. Вся документация по этому делу должна быть очень четкая.
Вилл достал из корзины одну из куриц и передал ее Алкионе. Когда диктофон был проверен и запущен, Алкиона сказала:
– Сегодня день Кракена, вандемьер, год Монолита, время, – она взглянула на часы, – приблизительно два тридцать дня.
Достав из поясной сумочки маленький серебряный серп, она отхватила курице голову и быстро повернула судорожно бьющуюся тушку таким образом, что брызги крови летели прямо на губы титана. Губы, похожие на два растрескавшихся выветренных камня, медленно раздвинулись. Серый, словно гранитный, язык высунулся и облизал их.
– А-ах, – вздохнул титан. – Давно, давно меня не кормили.
– Так покажи же тогда свою благодарность. Ты шевелился, наши наблюдатели отчетливо это видели. Что ты такое увидел, что тебя так встревожило?
Солнце померкло,
Земля тонет в море,
Срываются с неба
Светлые звезды,
Пламя бушует
Питателя жизни,
Жар нестерпимый
До неба доходит.

Титан умолк.
– Великолепно, – сказала Алкиона. – Услышав такое, наши будут просто в восторге.
– Это из «Мотсогнирсаги», одной из священных книг рода карликов, – сказал Вилл, нажав предварительно паузу, чтобы голос его не записался. – Впрочем, мне говорили, что никто из поверхностных никогда ее не читал.
– Ну что ж, верь не верь, но это куда более внятно, чем вся та чушь, с которой мы обычно имеем дело. Дай мне еще одну курицу. – Алкиона кивнула Виллу, чтобы он снова включил запись, и повторила ритуальное кровопускание. – Какую форму принимает эта угроза?
– И другое знамение явилось на небе: вот большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим; хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю.
– Этого я не знаю, – заметил Вилл.
– Зато я знаю, – огрызнулась Алкиона, – и ничего хорошего это не сулит. Еще одну курицу! – Снова брызнула кровь. – Так это что же, будет война?
– Я видел войну. Я видел войну на земле и на море. Я видел кровь, струящуюся из раненых. Я видел тела, валяющиеся в грязи. Я видел разрушенные города. Я видел голодающих детей. Я видел отчаяние матерей и жен… В ответ я говорю: пусть они только попробуют.
– Все веселее и веселее. Еще одну курицу!
– Это будет последняя.
– Ты просто пиши там и не мешайся, ладно? А что, эти беды совсем уже близко? – спросила Алкиона у титана. – Или ты видишь их в будущем?
– Куриная кровь очень жиденькая штука, – пророкотал титан.
– Вот уж не знала.
– Как же долго торчу я здесь и все сохну и сохну. Ну как же хочется чего-нибудь покрепче.
– Жизнь – штука тяжелая.
– Когда-то я извлекал кровь из миллионов таких, как ты. Толпы и толпы сходились ко мне на ладонь, а я давил их, как зерна граната, и выжимал из них сок. Я пил и пил, и даже того, что проливалось у меня мимо рта, хватило, чтобы сделать горы красными, а моря темными, как вино.
– Отвечай на мой долбаный вопрос. То, что ты видишь, оно уже близко? Или только когда-то будет?
Огромные каменные глаза медленно развернулись в орбитах и взглянули на Вилла с Алкионой. Затем с той же медлительностью они развернулись назад.
– Оно уже здесь.
Огромное каменное лицо вновь застыло в неподвижности.
Вилл выключил диктофон.
В приступе ярости Алкиона сшибла ногой с балкона куриные трупики и швырнула вслед за ними пустую корзинку.
– Ну всегда, всегда одно и то же – высокопарные слова, которые ровно ничего не значат, и зловещие предупреждения об угрозах, неизвестно каких и неизвестно откуда! Теперь мне придется угробить добрых три дня, сочинять отчеты, из которых вроде бы получится, что мы тут что-то действительно узнали, а не плюхнулись мордой в лужу. Не знаю, почему бы нам просто не прикрыть нашу долбаную лавочку. – Она вспрыгнула в седло и протянула руку Виллу. – Залезай.
– Подожди. – Вилл достал швейцарский армейский нож, резанул по своей левой ладони косой крест и смочил брызнувшей кровью серые каменные губы. – Это не слишком много, – сказал он, – но ничего лучшего у меня нет, да и ты ничего лучшего быстро не добудешь.
Медленно, очень медленно губы всосались в рот – будь они из обычной плоти, это имело бы вполне определенный сладострастный оттенок – и столь же медленно вернулись в прежнее положение, уже облизанные начисто.
– В тебе есть смертная кровь, – сказал титан.
– Я знаю. Но кормил я тебя совсем не ради этого.
– И темная сила. Ты считаешь, что обуздал ее, но это не так. Чудовище залегло в твоих потаенных глубинах и набирает силу.
– И не ради этого.
В огромных серых глазах появился злобный отблеск.
– Тогда спрашивай.
– Возможно, я хочу большего, чем мне положено, – начал Вилл, – но мне это ровно по хрену. Да мне и все ровно по хрену, кроме Алкионы. Смогу ли я ее завоевать? Может ли наша любовь быть долговечной? Сможем ли мы прожить вместе до конца наших дней? Это все, что мне хочется знать.
Губы титана слегка изогнулись, так что на каменном лице появилась откровенная издевка.
– Тебе нет нужды обращаться к оракулам, и без того понятно, что о браке леди из рода Л’Инконну и претендента на Обсидиановый Престол не может быть и речи. Особенно после того, как ты насмерть поссорился с ее братом. Но ты меня все же спросил, и таково мое предсказание. Если хочешь услышать больше, ты должен порезать себя еще раз, и поглубже.
Вилл дважды полоснул себя по руке и нагнулся, чтобы смочить своей кровью издевательски изогнутые губы.
– Я откажусь от всех претензий на царский сан! Я буду ее альфонсом, ее никем не признанным рыцарем, ее тайным обожателем! Сможем ли тогда мы быть вместе?
– Нет. – Улыбка титана стала не только издевательской, но и жестокой. – Весь Вавилон вступит в заговор, чтобы не дать вам соединиться. Выдави из себя еще немного крови и спроси, есть ли для тебя хоть какая-то надежда в этом огромном мире.
Рука Вилла и так уже была сплошь изрезана, но он полоснул себя еще раз.
– Где угодно, в любом месте мира! – крикнул он. – Предложи мне надежду. Хоть какую-нибудь! Любую, какую угодно!
Хохот титана был похож на раскаты грома.
– Ни в каком месте Фейри не найдете вы себе тихую гавань и ни в каком другом месте этого мира, и, проживи вы хоть сотню веков, ни в одном из сотен миров не будет вам ни минуты покоя.
Вилл поднял уже нож, чтобы резать себя еще раз, но Алкиона спрыгнула с гиппогрифа и ухватила его за руку.
– Прекрати! – крикнула она. – Ты что, собираешься тут истечь кровью только потому, что недоволен его ответами?
– Да! – яростно крикнул Вилл. И повторил, уже тише: – Да. – А затем повторил еще раз, и в его голосе звучала горечь отчаяния. – Да.
Алкиона обняла его, и они мгновенно оказались в другом, не нашем мире.

 

Во дворце Л’Инконну было бессчетное множество комнат и залов. После занятий любовью на пышной кровати, столь манившей Вилла в ночь маскарада, они с Алкионой, рука в руке, пошли блуждать из комнаты в комнату. Без всякой цели, никуда не направляясь, они шли вдоль галереи с древними, в Атлантиде вытесанными колоннами, мимо эротического фриза работы Фидия, по мощенным нефритом и яшмой баням, украшавшим когда-то дворец пресвитера Иоанна, под рисунками, которые в незапамятные времена были нанесены на стены пещер руками самых первых ведьм. Казалось, сюда собрали добрую половину бесследно исчезнувших сокровищ мира. Иногда они останавливались для поцелуя, а потом как-то так выходило, что они ложились на ближайший диван, или на бильярдный стол, или даже на пол, а не понять сколько времени позже поднимались, приводили в порядок свою одежду и шли дальше. Они остановились рядом с мавританским фонтаном в крытом дворе, стрельчатые окна которого выходили с одной стороны на небо, а с другой стороны на город. В небе играли зарницы, где-то очень далеко улюлюкала сирена «скорой помощи». Алкиона поболтала в воде бассейна пальцем, брызнула каплями на Вилла и засмеялась.
– У тебя будут неприятности, если запоздаешь с подачей отчета? – спросил Вилл.
– Нет. Конечно будут. Да какая мне разница?
В какой-то момент между приступами любви она трижды хлопнула в ладони, призывая шакалоголового служку, который, равнодушно игнорируя как присутствие Вилла, так и наготу Алкионы, принял и быстро транскрибировал аудиозапись ее беседы с титаном для передачи в контору. Это ясно показывало, что, какие бы чувства она ни испытывала к Виллу, мысли о работе не покидали ее ни на минуту.
– Тогда скажи мне: зачем ты украла кольцо?
– А с чего бы тебя это вдруг взволновало?
– С того, что я хочу знать о тебе абсолютно все. Лишая брата его побрякушки, ты шла на огромный риск, и можно не сомневаться, что причины для этого были очень серьезными. Конечно же, они имели для тебя какое-то глубинное значение.
– Конечно же, были и, конечно же, имели. Но я не собираюсь о них говорить.
Вилл бросил ироничный взгляд на свою забинтованную руку и с той же иронией взглянул на Алкиону. Что должно было значить: Посмотри, что я сделал ради тебя.
Алкиона отвела глаза.
– Ты просишь слишком многого. Я… слушай!
Где-то внизу зазвонил колоссальный набатный колокол. От его звуков, хоть и глухих, словно шли они из центра земли, содрогались устилавшие двор каменные плиты. Алкиона встала.
– На меня наложили вынуждение вернуться в Мэральность. Мне под силу сопротивляться зову служебного долга только минуту-другую, не больше. Но я оставлю вместо себя свою заместительницу, чтобы она помогла тебе уйти из дворца.
Во дворе потемнело, его стены тошнотворно перекосились, Алкиона рывком открыла двустворчатую дверь, которой прежде в стене вроде и не было. За дверью обнаружился неглубокий чулан, совершенно пустой, если не считать высокого, от пола до потолка, бронзового зеркала. Она протянула к зеркалу руки, и в ответ ее отражение протянуло руки к ней. Две девушки схватили друг друга за запястья и стали тянуть: Алкиона отраженную – к себе, а та ее – внутрь зеркала.
Алкиона зацепилась ногой и качнулась вперед. Ее лицо на мгновение утонуло в блестящей бронзе, разделявшей два мира, но затем она отпрянула, ухватилась покрепче и вытащила свое отражение из зеркала во двор.
– Это – мой двойник, – пояснила она, – или, если хочешь, двойняшка. Вытащи его отсюда более или менее живым, – сказала она двойняшке, а затем повернулась и побежала в глубь зеркала, быстро тускнея и пропадая из виду; колокольный звон звучал все тише, а вскоре и вовсе заглох.
Вилл проводил Алкиону взглядом, а затем посмотрел на ее двойняшку. Они были совершенно одинаковые, вплоть до мельчайших подробностей.
– Наверное, мне это приснилось, – широко ухмыльнулся он.
– Лучше бы тебе не просыпаться, – отрезала двойняшка. – Может, она тебя и любит, но я-то уж точно нет.
– Так ты думаешь, она меня любит? – спросил Вилл, все еще продолжая ухмыляться.
– Если ее любовь столь же сильна, как мое нерасположение, то ты – наихудшее бедствие, свалившееся на нее за всю ее жизнь.
– Ты что, сбрендила?
– Позволь мне кое-что тебе объяснить. У этого нет никакого будущего. Единственное, что вас связывает, – это твой член, да и то весьма эпизодически. Ты молод и нахален и наивно считаешь, что этого вполне достаточно. У тебя нет ни образования, ни социального положения, позволяющего вращаться в тех же, что и она, кругах. Твой жизненный опыт, твои взгляды и ценности просто несовместимы с опытом и взглядами Алкионы. Тебе не понравятся ее друзья. Ей не понравятся твои. Ты без гроша за душой, а она богата, а значит, со временем ты станешь паразитировать на ее богатстве. И даже произношение у тебя не такое, как надо.
– Препятствия для того и существуют, чтобы их преодолевать.
– Любовь преодолевает все. Да, конечно же, – закатила глаза двойняшка. – Эти высокородные эльфийские сучки – ущербные плоды инбридинга, они весьма аристократичны, солипсичны, подвержены приступам социопатии и внезапной беспричинной мстительности, то кровожадны, то сентиментальны, порою склонны к инцесту и постоянно – к самоубийству, страстны по случайному капризу и безнадежно унылы по натуре, совершенно непредсказуемы… Я могу понять, что привлекает тебя в Алкионе. Но она-то, она-то что в тебе нашла?
– Я могу сделать ее счастливой.
– А с чего ты взял, что она хочет быть счастливой?
– Какая женщина станет обнажать свои груди перед незнакомцами, зная наверняка, что они ее захотят и будут бессильны в этом влечении? – спросил Вилл. – Какая женщина станет красть кольцо, которое она может позаимствовать, стоит ей только спросить? Какая женщина разденет своего воздыхателя догола и скинет его в залив Демонов, даже ни разу не попробовав? Будет страстно заниматься любовью, а затем бросит его на свою двойняшку, так ни слова и не сказав о своих чувствах? Нет, мне кажется, не та, которая ценит свою судьбу, а та, которая с нею борется.
– А что ты реально для нее сделал? Заставил ее прогулять работу, испортил ее отношения с начальником, сделал ее предметом офисных толков. Ты, – двойняшка ткнула его в грудь пальцем, ноготок которого оказался очень острым, – настоящий разрушитель карьеры, это-то ты понимаешь?
– Если присмотреться и немного подумать, – раздраженно заметил Вилл, – ты ничуть не похожа на Алкиону.
– Дурак! Я она и есть – во всем, что имеет значение. Я…
Закрытые было двери чулана с зеркалом резко распахнулись, и из них вылетел мантикор.
– Госпожа! – завопил он. – У нас чрезвычайная ситуация. Там… – Он на мгновение замолк. – А, приветик, Аноикла. Да и этот, укравший кольцо, тоже с тобой. Похоже, у нас тут свидание старых друзей.
– Фокус, тварь ты кошмарная! – накинулась на него двойняшка. – Что это ты там болтаешь о какой-то чрезвычайной ситуации?
– Похоже, там кто-то очень сильный и сплошь окутанный пламенем хочет ворваться в наш дворец. Хротгар пока что его удерживает, но с очень большим трудом.
– Наверное, это Пылающий Улан, – вмешался Вилл. – Боюсь, он ищет меня. – Он знал, что должен бы воспринять эту новость со значительно большей тревогой, знал, но не мог. Просто такой уж была его жизнь, и он уже к ней привык.
– Я вижу, что это известие не очень тебя огорчило, – холодно заметила Аноикла. – А ты-то куда намылился? – Последние слова были обращены к мантикору, который явно хотел улизнуть.
– Я хочу сообщить Флориану, что этот парень здесь, – потупился мантикор. – Это, ну, вроде как мой служебный долг.
– А вот мой долг, как это ни неприятно, состоит в том, чтобы обеспечивать этому парню полную безопасность, – ответила двойняшка. – А уж потом ты дашь Флориану самый подробный отчет.
– Э-э… пожалуй, я все-таки сделаю это сейчас.
– Ты действительно хочешь ввязаться в свару между братцем и мной? Думаешь, это будет разумно? Ты искренне веришь, что это легче сойдет тебе с рук по той единственной причине, что я не прототип, а всего лишь копия?!
В знак покорности мантикор положил голову на передние лапы и приподнял зад над полом.
– Нет, – пробормотал он, пряча глаза. – Я, в общем-то, так не считаю.
– Разумное создание. Niceums pussums. А теперь тащи сего господинчика наружу! Залезай к нему на спину, – повернулась она к Виллу.
Вилл подчинился, хотя не был уверен ни в разумности, ни в безопасности такого поступка.
– А как я свяжусь теперь с Алкионой?
– Я передам ей вот это. – Двойняшка наклонилась и вырвала из его макушки волос. – Теперь она, если захочет, сама тебя найдет.
– Но…
– Быстро!
Мантикор вскочил на ноги, через мгновение они были в коридоре, а еще через мгновение уже длинными стелющимися прыжками слетали по лестнице. Чудище взглянуло через плечо на Вилла и расплылось в широкой улыбке.
– Зуб даю, ты думал, что из-за этой клоунской маски я тебя не узнаю, – сказал он и улыбнулся еще шире. – Но я же помню твой запах. Тебе бы лучше отказаться от жареного – для здоровья вредно. – Расшвыривая лапами ковры, он обогнул угол. – Кстати сказать, спасибо за взятку. Она уже вся истрачена, и Флориан заставил меня обещать, что больше я от тебя брать не буду, но, пока деньги не кончились, было просто здорово.
– Берегись геенны огненной! – крикнул Вилл.
Они пролетели через кухню – повара изумленно вскидывали головы, а поварята вскакивали на столы, – перепрыгнули через жарящегося быка. Смазанным пятном мелькнул вестибюль, и они оказались на улице.
– Надеюсь, у тебя не было из-за меня слишком больших неприятностей, – сказал Вилл, отчаянно цепляясь за мантикорову гриву, а они уже взлетели на крышу едущего автобуса и тут же спрыгнули на тротуар на другой стороне улицы.
Полетела вверх тормашками тележка торговца хот-догами, брызнула по сторонам стайка крылатых школьниц, и они вылетели на Пятую авеню.
– Не-а. Он знал, нанимая меня, что́ получает.
Кошмарная поездка завершилась на Большом центральном вокзале. Толпы пассажиров осаждали скоростные подъемники верхнего и нижнего направлений, из чрева грузового лифта выезжали боевые колонны «мерседесов» и «БМВ». Вилл еще раньше решил, что лучше всего слезть здесь – в этом случае, когда мантикор отчитается перед Флорианом, он не даст тому ни малейшего намека, куда направился беглец.
– Ты уж прости меня за это беспокойство, – сказал Вилл, обретя наконец твердую почву под ногами. – А еще – извини за унижение, вынесенное тобою из-за меня. Я совсем не хотел, чтобы Алкионова двойняшка так с тобой обращалась, это же просто нехорошо.
– Да, – осклабился мантикор, – я бы тоже с радостью стал социалистом, но в этих местах деньги работают все-таки лучше.
И в один прыжок исчез из виду.

 

– По бабам бегаешь? – спросила у Вилла лисица, когда тот подсел в ее кабинку.
Она оккупировала дальний угол закусочной и с помощью небольших взяток администрации, а также щедрых чаевых обслуживающему персоналу превратила его в нечто вроде штаба. В отличие от Ната, она совсем не нуждалась, чтобы в мозговом центре ее операций подавали алкогольные напитки.
– Я был с Алкионой, – признался Вилл; лисица щелкнула пальцами, привлекая внимание официантки, и указала на Вилла, ундина понимающе кивнула и повернулась к кофейной машине. – Только я не совсем уверен в ее ко мне чувствах.
– Ах, молодость, молодость! – Лисица приняла от ундины чашку кофе и поставила ее перед Виллом. – Поверь мне, ты ей понравился. Меня наводит на такое заключение твоя неуверенная походка, характерная для мужиков, которые стерли себе член до крови.
– Лиззи, – возмутился Вилл, – у тебя потрясающая способность превращать любовь и романтику в…
– Давай не будем выносить опрометчивых суждений об интрижке, пока мы не знаем, что из нее получится в конечном итоге. Все разговоры о романтике можно вести только в прошедшем времени. Давай-ка лучше посмотрим, на что эта стервочка похожа.
Лисица вытряхнула солонку на столик, дунула и пробормотала заклинание. Крупицы соли подергались, подергались и обрисовали вполне узнаваемый портрет Алкионы. Легкий пасс над соляным портретом, и он окрасился в естественные цвета.
– Да, – фыркнула лисица, – яблочко от яблони. Да еще и рыжая. Наверное, это должно мне льстить.
Но, видимо, отнюдь не льстило. И все равно, взглянув на портрет Алкионы, Вилл не сдержал улыбки.
– Она уже почти что сказала, что любит меня, – похвастался он.
– Ну и чему тут радоваться? Ты хоть понимаешь, что, когда это дельце подойдет к своему славному концу, мы будем вынуждены смыться из Вавилона? Смыться налегке, со скоростью поросячьего визга, и если рискнем когда-нибудь вернуться, то разве что через много лет.
– Да знаю я, знаю. – Вилл словно упал с небес на землю.
Лисица вгляделась в его лицо, а потом взяла со столика сигареты и закурила.
– Ладно, хватит об этом. Слушай меня внимательно. Тебе не стоит слишком часто выставлять свое личико на публику, и вообще веди себя поосторожнее. Органы уже знают, как ты выглядишь. Они там раздобыли твой снимок.
– Да где же они его раздобыли?
– Где-где… На сковороде. Это я его им послала.
Назад: 14 Окаменевший лес
Дальше: 16 Лунная соната