Книга: Хроники железных драконов (сборник)
Назад: 6 По пути через Малую Фейри
Дальше: 8 Джек Риддл[42]

7
Вавилонская башня

Согласно туристическому буклету, гулявшему по поезду и дошедшему до Вилла после стольких рук, что он уже совсем растрепался, стены и колонны главного зала Ниневийского вокзала были сложены из белоснежного мрамора. «По семь колонн с каждой стороны несут на себе полукруглый свод крыши, все стропила изготовлены из золота и украшены великолепной резьбой, сама же крыша – перламутровая». И дальше: «…скамейки, которые тянутся из конца в конец обширного помещения, изготовлены из кедра, инкрустированного слоновой костью и кораллом… Пол в зале выложен квадратными плитками мрамора и зеленого турмалина. На всех турмалиновых квадратах изящно вырезаны изображения рыб: дельфин, морской угорь, уроборос, лосось, ихтиокентавр, кракен и прочие чудеса глубоководного мира. На гобеленах и тканых шторах изображены цветы: змеиная лилия, драконий зев, гадючий лук и прочие в том же роде; на всех подоконных панелях мы видим скульптурные изображения птиц, зверей и ползучих тварей».
Возможно, так оно когда-то и было. Но за много лет до того, как Вилл сошел с поезда, скамейки, шторы и гобелены сняли и куда-то запрятали, мраморно-турмалиновый пол заменили на линолеум, а выхлопные газы локомотивов и дым миллионов сигарет окрасили мрамор стен и колонн в унылый грязно-бурый цвет.
И все равно огромный зал ошеломил его, и не богатством своим, а бессчетными поездами, которые все прибывали и прибывали, изрыгали толпы пассажиров и двигались к следующим платформам, чтобы принять отъезжающих. И таково было количество иммигрантов и путешественников, что, хотя по отдельности они суетились и натыкались друг на друга, как роящиеся насекомые, коллективно их толпа обретала свойства жидкости: текла ручьями и потоками, взвихривалась в тихих отстойных уголках и снова бросалась вперед, чтобы немного успокоиться, разлившись озером перед длинной плотиной таможенного контроля.
– Вы – мое семейство, – сказал Нат. – Постарайтесь это не забыть.
– Да, папочка.
– Почему это? – спросил Вилл.
– А потому что я хочу проскочить на дурика. Тот паспорт, что у меня, не проведет и близорукую корову.
– Подожди. Если ты в настолько плохом положении, так зачем же было впутывать сюда еще и нас?
– Да ладно. С моим языком я выберусь откуда угодно.
Подхватив Эсме на одну руку, а Виллов чемоданчик в другую, долговязый фей стал проталкиваться через толпу; Вилл поспешал следом, неуклюже таща два Натовых чемодана в руках, а третий, с колесиками, волочил за собой. Он изо всех сил старался не терять Ната и Эсме из виду в страхе, что, отведя глаза хоть на мгновение, навсегда потеряет их в этой толчее.
Через куда меньшее время, чем можно было ожидать, таможенник хмуро перелистал Натовы документы, коротко поговорил с кем-то по телефону и указал на одну из боковых дверей.
– Вам нужен иммиграционный контроль, кабинет сто два, в самом конце коридора, вы легко найдете. Это единственная там дверь, не заколдованная убивать любого, у кого нет допуска, – сказал он и закрыл за ними дверь.

 

После зала прибытия, гудевшего тысячами разноязыких голосов, кабинет 102 оглушал почти сверхъестественной тишиной. В крошечном помещении только и хватало места что на два канцелярских стола с грудами бумаг и на узенький проход между ними. Под столами торчали картонные коробки, под завязку набитые еще какими-то бумагами. На дальней стене, за железными шкафчиками, уже не закрывавшимися от переполнивших их документов, висели две казенной печати репродукции, слева и справа от закрытой двери. Как легко догадаться, это были Брейгелева «Вавилонская башня» и его же «„Малая“ Вавилонская башня», показывавшие город таким, каким он, наверное, выглядел на ранних этапах строительства. На переднем плане одной из них царь Нимрод, великаном (а он ведь таким и был) возвышающийся над ошалевшими в благоговении каменщиками, сурово наставляет их на свершение еще более славных подвигов на строительном фронте. А вот на второй людей и совсем не видно, а башня выглядит темной, зловеще багровой, ну прямо разрываемый внутренними конфликтами герой своей собственной сложной психодрамы.
Когда Нат, Вилл и Эсме вошли в кабинет, в их сторону повернулись, стуча по полу копытами, два крылатых быка с человеческими лицами и длинными прямоугольными бородками. Их волосы, их бородки и кончики их хвостов были аккуратнейшим образом расчесаны и завиты. Рук они, конечно же, не имели, а потому каждому из них помогала в работе пара здоровенных обезьянов в красной униформе с желтым кантом, что обозначало иммиграционный контроль.
– Vašu putovnicu, molim! – сурово сказал один из быкочеловеков.
Нат вытащил паспорт. Один из обезьянов раскрыл его перед лицом своего начальника.
– Imate li što za prijaviti?
– Нет, мне нечего заявить. В смысле, кроме того, что я не хорват.
Оба крылатых быка недовольно нахмурились, однако язык сменили.
– Вам нечего заявить, и все равно вы в этом кабинете. Как вы думаете, почему вы здесь, если должны быть в другом месте? Вы считаете нас за дурачков?
– Нет, это скорее уж по моей части, видите? – Идиотически ухмыляясь, Нат ткнул пальцем в свои бумаги. – Икабод Дурила. Это я он самый и есть.
Повисла долгая тишина. Затем человекобык указал кивком на дальнюю дверь в стене:
– Видите эту дверь? – (Один из обезьянов торопливо подбежал к двери и открыл ее.) – Как только вы ее минуете, вам можно будет навсегда забыть про этот кабинет. Но чтобы это произошло, вам нужно сперва пройти мимо нас. – (Обезьян захлопнул дверь и вернулся в прежнюю позицию.) – Поэтому я бы вам очень советовал…
– Это подделка, – заявил второй бык; к полному Виллову изумлению, обезьян держал перед ним не Натов паспорт, а его собственный. – Это все сплошные подделки!
– Нет, нет, – умиротворяюще закудахтал Нат, качая головой из стороны в сторону.
– Транзитные визы, пункты прибытия – все не так! – Крылатый бык повернулся от паспортного обезьяна к другому, который держал перед ним открытую книгу размером с телефонный справочник. – Согласно этим данным, вы должны были быть направлены в Ур.
– Но я же не сам выбирал, куда мне ехать, – возразил Вилл. – Они посадили меня на поезд и привезли прямо сюда. А это все документы, выданные мне чиновниками лагеря «Оберон», и, если там что-то не так, это их вина, а не моя.
– Вы были обязаны удостовериться, что все полученные вами документы оформлены правильно и что вы имеете законное право на их получение. – Бык коротко кивнул, и обезьян подсунул ему под нос другой паспорт. – В документах этой девочки не указан год рождения.
– А мы не знаем, – сказал Вилл.
– О! Как же такое может быть? – Таможенник повернулся к Нату. – Уж вы-то, как ее отец, непременно должны это знать.
– Я не присутствовал при ее рождении, – сказал не моргнувши глазом чистейшую правду Нат. – Но мне кажется довольно очевидным, что моей дочери девять лет. Так что запишите ее годом Кузнечика.
Эсме сидела на груде их багажа и баюкала куклу, вырезанную из кукурузного початка. Теперь она вскинула глаза, расплылась от уха до уха и сказала:
– Я люблю кузнечиков.
– В наши служебные обязанности входит не помощь всем вам в ваших подделках, а изучение ваших документов на предмет наличия несуразностей. Вот ваш, к примеру, паспорт – настоящая сокровищница разнообразных нелепостей. Он напечатан на бумаге такого сорта, какой никогда не использовался никакими официальными органами. В нем нет положенных водяных знаков. Шрифт попросту смехотворен. Печати, сколько я могу понять, были неумело вырезаны на сырой картошке. Даже фотография какая-то сомнительная, вы ничуть на нее не похожи.
– Правду говоря, – сказал Нат, взглянув на свои часы, – я не понимаю, с какой такой стати мы с вами все еще разговариваем. Вы ведете себя чрезмерно обструктивно. Я гражданин, и я знаю свои права.
– Права? – презрительно фыркнул первый бык. – У вас нет никаких таких прав. Только обязанности и привилегии. Обязанности я мог бы перечислить, но это долго, а привилегии полностью зависят от моей доброй воли. Они могут быть отозваны без всяких объяснений и без права на апелляцию по малейшему моему капризу. Вам бы стоило это запомнить.
– Кроме того, – добавил второй крылатый бык, – одной только наглости никак не достаточно, чтобы сделать субъекта гражданином. Так что ты, чужеземец, мог бы не тратить попусту сил на свои спектакли. Мы все это видели, и не раз.
На мгновение могло показаться, что Нат не находит слов для ответа. Затем, беззаботно поцокав языком, он сказал:
– Мне кажется, что эта проблема может быть разрешена достаточно легким образом. – Несколько купюр, извлеченных им из бумажника, исчезли, за исключением маленького уголка, между двумя стопками каких-то желтых машинописных листов. – Я уверен, что, изучив эти бумаги, вы сразу увидите…
Вилл никак не думал, что глаза этих быков могут раскрыться шире, чем были раскрыты до того, и что выражение их лиц может стать еще более возмущенным. Теперь он увидел, что все в этом мире возможно. Оба чиновника как один гордо вскинули головы, их ноздри трепетали от святого негодования, они рыли линолеумный пол копытами и яростно хлопали крыльями. Один из них задел краем крыла железный шкафчик с делами, чуть не смахнув на пол гору скоросшивателей.
– Помести вещественные доказательства этой оскорбительной попытки подкупа официального лица в пакет для вещественных доказательств, – сказал один из быков ближайшему обезьяну.
– Затем помести этот пакет в папку временного хранения! – приказал второй.
– Вложи туда же фотокопии всех документов, относящихся к данному делу и имеющихся на настоящий момент.
– Присвой этому делу порядковый номер.
– Сделай перекрестные ссылки и разошли копии материалов по всем соответствующим отделам.
– Подготовь бланки для официального заявления о выявленном преступлении.
– Фиксируй все предпринимаемые меры и все проходящие по делу документы в регистрационном журнале.
Пока обезьяны метались по кабинету, хлопая ящиками и дверцами шкафов, отталкивая друг друга от ксерокса и собирая быстро растущую кучу бумаг, один из быков подошел к Нату вплотную и угрожающе сказал:
– Теперь ты на собственной шкуре узнаешь, что здесь, в Вавилоне, любая попытка подкупить чиновников правительства Его Отсутствующего Величества воспринимается с крайней серьезностью.
– «Подкупить» – это очень грубое слово, – запротестовал Нат. – Я ведь только…
– Так как ты очевиднейшим образом не гражданин, – оборвал его другой бык, – у тебя нет права на бесплатного адвоката. В случае если у тебя есть деньги, чтобы нанять адвоката, эти деньги будут конфискованы. Все, что ты скажешь, подумаешь или не захочешь признать, может и будет использовано против тебя. Тебе никогда не будет сообщено, по каким обвинениям ты арестован, а также не будет позволено ни увидеть тех свидетелей, которые могут быть вызваны в суд для дачи показаний о твоей виновности, ни получить информацию, сколько им за это заплатили. В период заключения ты будешь обязан платить за камеру и за свое содержание по рыночным ценам. Если это окажется тебе не по карману, тебя будут регулярно бить. У тебя не будет права на медицинское обслуживание. У тебя не будет права на выздоровление. У тебя не будет права на похороны. Ты хорошо меня понял?
– Возможно, я был недостаточно щедр. Следует ли мне подкинуть немного силосу? У меня есть отличные связи насчет первосортной люцерны пополам с клевером.
Эсме подергала Вилла за рукав, а когда тот нагнулся, еле слышно прошептала:
– Что-то горит, я чувствую запах.
Теперь это учуял и Вилл. Покрутив головой, он заметил струйку дыма, поднимавшуюся от наваленных на стол бумаг.
– Э-э… – Нат и быки продолжали яростно спорить; Вилл помахал рукою в воздухе. – Похоже, у нас тут какие-то сложности.
С негромким «пых» бумаги вспыхнули пламенем.
Быки замолкли и в тревоге попятились. Одновременно Нат заорал: «Берегись!» – и бросился к столу, стараясь сбить огонь своей шляпой. Однако все его усилия закончились лишь тем, что он сбросил часть горящих бумаг под стол, в забитую делами картонную коробку.
Огонь быстро распространялся.
Сработала пожарная сигнализация, завыла сирена. Обезьяны визжали и прыгали между столом и железными шкафчиками, в животной панике сшибая бумаги на пол. Объятые той же паникой человекобыки носились из угла в угол, шумно хлопая крыльями. В этом всеобщем смятении Вилл едва ли не по случайности краем глаза заметил, как Нат ускользнул в ту самую дверь.
Тогда он схватил свой паспорт, схватил Эсме за руку и, никем не остановленный, последовал за Натом. И только в последний момент догадался тихонько прикрыть за собою дверь.

 

Нат был уже в конце коридора, и перед ним раздвигались в стороны две бронзовые двери. Не дождавшись, когда они раздвинутся совсем, Нат нырнул в грузовой лифт и ударил по кнопке. «Подожди!» – крикнул Вилл, крикнул сдавленным голосом, чтобы вдруг не услышали в сто втором кабинете. Они с Эсме вбежали в лифт, двери сошлись, и кабина пошла вниз. Нат крепко их обнял.
– Ох, дети! – выдохнул он. – Забавно было, правда?
– Ты совсем сошел с ума, – скрипнул зубами Вилл. – Ну зачем же было ехать по поддельным документам, когда в «Обероне» нормальные попросту раздавали? А теперь мы нелегальные иммигранты без документов и с боги знают сколькими преступлениями на своем счету.
– Зато уж оттянулись в полный рост, а это многого стоит.
– О таких мелочах, как утрата всего багажа, даже не стоит и вспоминать.
Нат помахал руками, как птица крыльями.
– Зато какое облегчение, что не нужно таскать все эти котули.
Двери лифта раскрылись в обшарпанный вестибюль. Толкнувшись в дверь, они вышли наружу, глазея, как по улице, мощенной синими глазурованными плитами, проходят мастодонты в красно-оранжевых попонах, а с ними верблюды, волынщики и парочка серпентистов, вовсю наяривавших марш Сузы.
– Парад, парад! – заплясала от возбуждения Эсме.
Следом за музыкантами вытанцовывали голые нимфы. Их головы и рожки были обвиты плющом, весело помахивали коротенькие козьи хвосты. Полди, хайнты и хайтер-духи стремглав перебегали с тротуара на тротуар, размахивая длинными шелковыми косынками, а вверху, над головами у всех, крутили сальто лебедевы. Вилл и представить себе раньше не мог такого великолепия, и оно простиралось вдоль улицы, сколько хватал глаз, и в ту и в другую сторону.
– А по какому это случаю? – спросил он Ната.
– А у них всегда тут что-нибудь, – пожал плечами Нат. – Какой-нибудь фестиваль, избирательная кампания, да это, собственно, и не важно. Когда живешь в большом городе, быстро ко всему привыкаешь.
Он поймал Эсме за руку и зашагал по улице к какой-то одному лишь ему ведомой цели.
Город ослеплял и оглушал Вилла, от него кружилась голова, он вселял в сердце страх. Даже не считая музыкантов, танцоров на ходулях и духов с объятыми пламенем шевелюрами, он не узнавал и половины племен, наблюдавших за парадом с обочины. А были еще и костюмированные участники парада, успевшие уже отыграть свою роль и отдыхавшие на тротуаре со все еще раскрашенными лицами и банками пива в руках, и активные зрители, заляпавшие себя кровью или надевшие для такого случая семимильные колпаки и боа из розовых перьев, так что он толком и не понимал, кто тут участник процессии, а кто нет. Казалось, что весь Вавилон – это один огромный праздник.
Виллу тоже хотелось бы поучаствовать в этом празднике – без, как он начинал уже думать, неудобного и беспокойного присутствия Ната Уилка.
– А чего это рука твоя дергается? – спросила Эсме.
Вилл удивленно опустил глаза; его рука двигалась сама по себе, как отдельное живое существо. А теперь обе его руки поднялись на уровень лица, и правый указательный палец выписывал на левой ладони невидимые буквы. Вот «О», вот «Н», вот «И», вот еще раз «И»…
– «Они идут», – прочитал Вилл.
– Кто «они»? – насторожился Нат.
У-л-а…
– Уланы.
Из тех же самых двойных дверей, из которых минуту назад вышли они сами, выехал кавалерийский взвод. Чтобы не стукаться головами о притолоку, уланы низко пригибались, а потом, проехав, снова распрямлялись и придерживали коней. Высокий эльф, явно бывший у них командиром, окинул улицу взглядом – сперва в одну, а потом в другую сторону. Когда его взгляд упал на Вилла, тот ощутил зябкую дрожь. И тут же командир указал своей саблей прямо на него.
– Солдаты! – радостно взвизгнула Эсме.
– Вот же сучары, – добавил Вилл.
Уланы построились в каре и взяли пики наперевес, чтобы расчистить себе путь. По отрывистому, как собачий лай, приказу командира они легкой рысью двинулись вперед. Толпа расступалась с живейшей охотой. Командир, единственный из них обходившийся без пики, высоко вскинул руку; из его ладони сверкнул яркий свет, его губы шевелились, произнося заклинание. Вилл почувствовал, как все его тело тяжелеет, как воздух становится густым и вязким.
– Не боись, – сказал Нат. – У меня есть заклинание куда сильнее этого.
Его рука метнулась к внутреннему карману куртки и вытащила толстую пачку долларов, перетянутую красной резинкой. Он откинул руку, словно держал в ней гранату, а затем сдернул пальцем резинку, швырнул всю пачку в воздух и что было сил проорал:
– Де-е-еньги!
Пожар в сумасшедшем доме. Парад мгновенно рассыпался, его участники бросились ловить медленно падающие купюры. Те, что стояли на тротуаре, боролись за место под волшебным денежным дождем. Карлики бегали на четвереньках, подбирая купюры, так никем не пойманные в полете. Уланы, которых никто уже не боялся, растерянно остановились посреди бушующей толпы. Некоторым из них приходилось даже отбиваться, чтобы не сдернули с коня.
– За мной.
Нат бросился в ближайший проулок, пробежал его до самого конца. Вынырнув на какой-то другой улице, он перебежал ее перед самым носом троллейбуса, который откликнулся отчаянной трелью звонка и россыпью синих электрических искр. Тяжело отдуваясь, потому что Эсме была не такой уж и легонькой, Вилл догнал Ната в тот самый момент, когда тот добежал до спуска под землю. Он поставил Эсме на ноги, и они следом за Натом понеслись по лестнице вниз. В конце лестницы был перрон общественного лифта; чтобы не возиться с деньгами и билетами, они перемахнули через турникет и втиснулись в переполненный экспресс нижнего направления.
Хотя снаружи сияло полуденное солнце, Нижний Ист-Сайд был окутан полумраком. На улицах горели фонари, и раз уж их не выключили сейчас, то во все прочие времена суток не выключали и подавно. На одной стороне улицы стояли вполне обычные здания, но те, что на другой, выглядели так, словно их вырубили из глыб дикого камня.
– Сюда, – сказал Нат, ныряя по замызганной лестнице в подвал, над которым горела вывеска «Дыра Герцогини».
В салуне стоял неистребимый запах прокисшего пива. Два всеми покинутых игральных автомата подмигивали цветными огоньками и сами себе что-то бормотали. Облицованные грубо отесанным камнем и покрашенные черной краской стены были увешаны светящимися рекламами пива и окантованными постерами Джека Демпси и Мохаммеда Али. В одном из углов висел телевизор, то ли выключенный, то ли навеки заглохший.
По ту сторону стойки, заполняя почти все пространство, какое было, сидела огромная жаба. У нее были тяжелые веки, толстенные губы, бессчетная масса мягких, свободно болтающихся подбородков, большие выпученные глаза и скептичное, на грани презрения ко всему сущему, выражение морды. Чуть приподняв левый уголок огромного рта, она безразлично спросила:
– Вам что, жентельмены?
– Вы, наверно, и есть Герцогиня. Меня зовут Нат Уилк. – Нат сел и поставил локоть на стойку. – Похоже, ты клевая девка.
– Не обманывайся моей девичьей внешностью, вислоухий ты мальчик. Я много старше, чем выгляжу, и мне насквозь знакомы все виды жульничества, мухлежа, обмана и грошовой магии.
– Все, да не все. Этот я только что придумал. – Нат положил на стойку железную шайбу – металлическую кругляшку с дыркой размером примерно в гривенник. Рядом с шайбой он кинул четвертак. – Десять долларов, что я протолкну этот четвертак через эту шайбу.
Жаба потерла шайбу между пальцами. Затем поднесла ее к глазу и посмотрела сквозь дырку. Затем с той же тщательностью обследовала четвертак. И под конец сказала:
– Хорошо, иду на десятку.
Нат взял шайбу, просунул палец в дырку и толкнул им четвертак. Секунду Герцогиня молчала, а затем рассмеялась и стала вытаскивать из-под стойки сигарный ящик.
– Просто запиши на мой счет, – остановил ее Нат. – Думаю, я буду приходить сюда довольно постоянно. Начнем, пожалуй, с ленча. На троих.
– Дело нехитрое. – Герцогиня взяла огрызок мела и написала в свободном уголке сплошь исчирканной надписями стены: НУ, $8.45.
Нат перегнулся через стойку и пальцем стер 45 центов.
– Чаевые, – объяснил он. – Слышь, а у тебя нету, случаем, новой колоды карт?
Жаба достала из-под стойки колоду.
– Три зеленых.
– Нет, в смысле – казенная.
– Четвертак.
Она заменила колоду на вроде бы точно такую же и подбила счет. Нат взял у нее мел и заменил конечную пятерку на ноль. Герцогиня улыбнулась.
Она ушлепала на кухню, чтобы через несколько минут вернуться с двумя корзинками поджаренных бутербродов с сыром, и нацедила из крана три кружки пива. Когда с ленчем было покончено, Нат заказал пачку «Мальборо» и уменьшил конечный счет еще на гривенник.
– Первая, как мы попали в этот город, – заметил Вилл, блаженно затягиваясь.
– Впервые у нас? – спросила Герцогиня. – И Вавилон, конечно же, не такой, каким он тебе представлялся.
– Я думал, все это сплошь одно здание.
– Все так думают. Но единое здание – это очень негибкая структура. Времена меняются, и все, что нужно, меняется вместе с ними. Когда-то народ ездил в конных повозках и зимой спал по дюжине в комнате, чтобы было теплее. Теперь все конюшни и каретные сараи перестроены в апартаменты, потому что центральное отопление и все хотят селиться без ничьих посторонних глаз. Нимрод понимал это с самого начала и потому построил не город, а вроде как каркас города – двойную спираль с перемычками, стоящую на этой самой вулканической пробке. Здания сносят и ставят новые, а город продолжает существовать. Большого прови́дения был человек, царь Нимрод.
– Была знакома с ним лично, если я верно тебя понимаю? – спросил Нат, явно забавлявшийся этим разговором.
– Я ведь не всегда была такой, как сейчас, – высокомерно заметила Герцогиня. – В давно минувшие времена я была юной и простодушной. К тому же настолько маленькой, что поместилась бы в чайную чашку. Я жила тогда в трещине скалы на склоне Арарата, рядом с узкой тропинкой к его вершине. Каждое утро царь Нимрод шел по этой тропинке, чтобы пением сделать гору выше, и каждым вечером он спускался по ней назад. Такой уж у него был обычай, и я нимало об этом не задумывалась, потому что была тогда глупенькой тварью, не умевшей ни излагать свои мысли, ни хотя бы мыслить здраво… Однажды Нимрод так и не стал подниматься на гору. О, что за день это был! Страшные грозы сражались в небе подобно драконам, по скалам хлестали молнии, земля сотрясалась до самых своих оснований, гора плясала и прыгала. Нет слов, способных описать этот разгул стихии. Это был тот самый день – но прошли столетия, пока я это осознала, – когда вынужденный страшнейшей опасностью Нимрод вызвал море, дабы сокрушить своих недругов. Арарат гудел, как огромный колокол, когда океанские воды били по нему яростнее любого молота, затопляя по Нимродову приказу луга и создавая попутно Бухту Демонов, и по сю пору остающуюся для Вавилона главным портом и главным источником его процветания. Но ты, наверное, слышал эту историю.
– Да, – кивнул Вилл.
Нат торжественно продекламировал:
До начала истории, до начала времен
Царь Нимрод вел народ из Урдумхайма.
По глухим пустыням они бежали
В топи и хляби в годину потопа…

Сменив громогласное громыхание на будничный голос, он добавил:
– Я могу, если хотите, прочитать все восемь тысяч строк.
– Кто сейчас рассказывает – ты или я? – окоротила его Герцогиня. – На следующий день Нимрод появился, только шел он на гору без прежней бодрости, нога за ногу. На лице его было недовольство, он взглядом обшаривал все вокруг, словно что-то искал и не мог найти. Заметив в скальной трещине жабу, он, по минутному капризу, остановился и подобрал меня. И обратился ко мне с такими словами: «Взгляни на дела мои, маленькая квакушка, и отчайся». Из его глаз струились слезы, ибо ценою, уплаченной им за освобождение своего народа, стала смерть. Все они были от рождения бессмертными, а он привязал их к колесу времени. Само собой, я ничего не сказала. Но Нимрод все равно говорил сам с собой, ибо если Могучие и нуждаются иногда хоть в каких-либо слушателях своих монологов – в тот раз эта роль досталась мне, – то никакой реакции им уж точно не нужно. «Умалились, – сказал он, – мои силы. Гору, которая должна была стать нашей крепостью, я не могу больше вырастить ни на ладонь. Лучше свобода и смерть, думал я, чем бесконечная жизнь в рабстве. А теперь моя уверенность поколебалась. Какой смысл что-то строить, если когда-нибудь оно непременно разрушится? Если когда-нибудь я непременно умру – к чему тогда ждать? Завтра ничем не лучше, чем сегодня. – Он взглянул на меня так, словно увидел впервые. – Но тебе это слово неведомо, так ведь? Животные понимают смерть лишь тогда, когда она прямо к ним приходит. Ну что ж, у меня сохранилось еще достаточно сил, чтоб заставить тебя понять». И его пальцы, бывшие до того очень осторожными, сомкнулись вокруг меня подобно клетке. Медленно, постепенно сжимал он их в кулак, выдавливая из меня мою жизнь. Я барахталась, сопротивлялась, но все, конечно же, было тщетно. О, сколь велик был мой ужас! И в тот момент я действительно осознала смысл и природу смерти.
– И что же ты сделала? – поинтересовался Вилл.
– Я сделала то, что сделала бы в такой ситуации любая уважающая себя жаба. Я написала ему в ладонь.
– Довольно рисковый поступок, – поморщился Нат, – особенно если учесть, что Нимрод был не только волшебником, но и Силой.
– Откуда мне было знать? Что там знает долбаная жаба?
– Ну и что же было потом?
– Нимрод рассмеялся и отпустил меня. «Живи, маленькая жаба, – сказал он в напутствие, – расти и процветай». Получив свободу, я забилась в скалу так глубоко, как только сумела, и был еще, как видно, в его словах остаток могущества, потому что здесь я и нахожусь с того самого времени.
– Тяжело, наверное, быть вечно запертой в каменном пузырьке без всякой возможности его покинуть?
– Я получаю газету. Я слушаю приемник. Как правило, я зарабатываю вполне достаточно, чтобы себя прокормить, а если нет, то впадаю в спячку. И такая жизнь тоже жизнь.
В этот момент раздался грохот, словно по лестнице катилась лавина железной посуды. Дверь распахнулась, и в грохоте копыт, в фонтанах щепок сразу за порогом замерла худосочная вороная кобылка. Лестница в подвал была винтовая и очень крутая. Не иначе как ноги у этой лошадки были из лучшей резины – а то как бы она спустилась? А жилы в них сплошь стальные – а то как бы смогла она мгновенно остановиться? И тут же одним гибким движением с нее соскользнул всадник – тот самый, прежний капитан уланов.
Вилл замер, не успев закурить новую сигарету. На лице у сидевшего напротив Ната появилась грусть пополам с обидой.
– Ты настучала на нас, – укорил он Герцогиню.
Жаба поморщилась как от чего-то неприятного.
– Ты симпатяга, – сказала она, – а я люблю симпатяг. Но про охоту на вас орет весь полицейский сканнер, а я никогда не рискую и только тем и сумела дожить до такого возраста.
Лошадь распрямила ноги и по-собачьи встряхнулась. Ее всадник в пылу погони то ли потерял, то ли где-то оставил свою саблю, а заодно и весь свой взвод, однако на боку его все еще висел пистолет, и естественность движения, которым его пальцы расстегнули кобуру, явно намекала, что при нужде пистолет очень быстро прыгнет ему в руку.
– Капитан Багабъяксас, – представился он и коротко поклонился. Капитан был изящно худощав, с резкими чертами удлиненного лица. – Боюсь, я буду вынужден задержать вас для снятия показаний.
Закуривший все-таки Вилл выпустил облачко дыма. Затем сунул два пальца в карман и вытащил свой многострадальный паспорт.
– Вот, уж это-то вы точно спросите.
– Да, конечно. Спасибо. – Капитан принял паспорт, ни на мгновение не опуская взгляда, и сунул его в карман мундира. – Вы достаточно разумные ребята, а любой, у кого есть хоть крупинка разума, оказавшись в вашем положении, оставит все мысли о побеге. – Эсме, сидевшая у Ната на коленях, протянула руку и погладила лошадь по носу; по лицу Багабъяксаса скользнула тень улыбки. – Советую вам даже не пытаться. Если будете вести себя спокойно, это зачтется вам в плюс.
Вилл мельком взглянул на Ната и увидел, как глаза полноправного мастера Гильдии Жуликов на мгновение метнулись к кухонной двери. Там, значит, находится задняя дверь, а за нею служебный коридор, а дальше – миллионы дорог. И всего-то и надо, что секундное отвлечение.
Еле слышно, одними губами Вилл шепнул тот нейтральный гласный.
Мундир улана вспыхнул.

 

Как листья, гонимые ураганом, они пронеслись через кухню и вылетели в заднюю дверь. Нат бежал первым, Эсме сидела у него на плече и оглашала воздух громким хохотом. Вилл старался от них не отставать.
– Ты… ты каждый день так развлекаешься? – спросил он, чуть задыхаясь, когда они вбежали в служебный коридор, уныло окрашенный зеленой краской.
– Слишком их много, этих развлечений. Но если уж ты решаешь стать мошенником, это входит в обязательный набор. Ну, как тебе понравилась Герцогиня? – Нат добродушно хохотнул. – Отличная девка, верно? Жаль, что нам не доведется работать с нею вместе.
– Стойте! Не двигаться!
В дальнем конце коридора стоял Багабъяксас, в горящем мундире, с горящими волосами, но все еще – сумасшедший дом! – полный решимости помешать их побегу. Его рука привычно вскинула оружие. Пуля с визгом пробуравила воздух между Натом и Виллом; мгновение спустя раздался звук выстрела, настолько громкий в тесном помещении, что Вилл минуты на две утратил слух.
Они снова бросились бежать.
Багабъяксас их преследовал.
Они пробегали один кошмарный, как в фильме ужасов, коридор за другим, но никак не могли отвязаться от пылающего улана. Он выстрелил еще трижды – три новых удара по Вилловым ушам. Но затем, когда Вилл пробегал мимо железной двери, запертой с той стороны на цепочку, но чуть-чуть приоткрытой, его рука по собственной своей воле схватилась за край двери, чуть не вывернув плечо из сустава. А затем он упал на пол и увидел перед собою треугольный просвет между дверью и сильно перекошенным косяком.
– Ни с места! – полоснул по ушам голос Багабъяксаса.
Вилл лихорадочно протиснулся в узкий просвет и тут же упал с короткой, по счастью, металлической лестницы. Еще поднимаясь на ноги, он услышал грохот – распаленный погоней, в пылающем мундире, улан яростно рвал ручку двери. Нет, цепочка так долго не выдержит.
Вилл побежал.
Крысы бросались от него врассыпную, под ногами хрустели тараканы. Он находился в огромном темном пространстве, пронизанном кое-где массивными двутавровыми балками и освещенном нечастыми жалкими лампочками, чей свет едва добирался до пола. Небесный промысел или слепое везение ввели его в один из целой сети туннелей, спирально восходивших, виток за витком, к верхушке Вавилонской башни.
Держась подальше от смертельно опасного третьего рельса и вслушиваясь в темноту, не едет ли, часом, поезд, он пошел по одному из путей. Иногда вдали что-то громыхало, а один раз из туннеля и правда вырвался поезд, прогрохотал в каких-то дюймах от Вилла, с дрожью вжавшегося в стену, и надолго его ослепил. Когда Вилл снова стал видеть, в туннеле царило глухое молчание и ничто за спиной не горело – Пылающий Улан то ли сбился со следа, то ли оставил свою погоню. Эта опасность Виллу не угрожала.
Но он безнадежно заблудился.
Он шел и шел, сам не зная куда, а через какое-то время увидел впереди канализационного сантехника – хайнта в высоких резиновых сапогах и пластиковой каске.
– Что ты тут делаешь, белый парень? – спросил хайнт, когда Вилл его поприветствовал.
– Я заблудился.
– Ну так лучше разблудись. Здесь можно схлопотать себе на жопу большие неприятности.
– Я бы и рад, да не могу, – начал Вилл. – Я не знаю…
– Это твоя жопа, – пожал плечами хайнт. Он просочился в стену и исчез.
Вилл ожесточенно сплюнул и пошел дальше.

 

Он понял, что забрел на опасную территорию, когда его левая рука неожиданно поднялась и сама, по собственной воле крепко вцепилась в правую. Стой! – приказал он себе, ощущая, как по венам бежит адреналин.
Сколько Вилл ни всматривался в темноту, он не увидел ровно ничего. Далекая лампочка бросала на рельсы еле заметный отблеск. Опоры свода стояли густо, как деревья в полночном лесу. Он не мог разобрать, как далеко этот лес тянется, однако по какой-то свободе воздуха чувствовалось, что здесь сходятся несколько путей и какое-то время идут параллельно.
Далеко-далеко позади светились путевые сигналы, чуть заметные зеленые и красные точки.
И вдруг он как-то сразу осознал, насколько легко здесь зайти ему в спину. Может быть, лучше, подумал он, вернуться назад.
Но тут же невидимый кулак с размаху ударил его под дых.
Вилл сложился почти что вдвое, и в тот же самый момент его руки оказались в цепкой хватке. Невидимые враги толкнули его вперед и силой поставили на колени. Его голова свисала почти до земли.
– Отпустите его.
Голос был спокойный и уверенный, голос вождя.
Чужие руки убрались, оставив Вилла стоящим на коленях. Превозмогая боль, хватая открытым ртом воздух, он распрямил спину и, сколько мог, осмотрелся.
Он был в плотном кольце.
Они – кем бы там они ни были – окружили его, нимало не нарушив тишины. Слух у Вилла был острый, но даже и теперь он не мог разобрать по звуку, сколько их и где они. Зато каким-то дополнительным чувством ощущал на себе все множество их взглядов, а потом постепенно начал видеть и их глаза.
– Ну, парень, ты и вляпался, – сказал тот же самый голос.
Назад: 6 По пути через Малую Фейри
Дальше: 8 Джек Риддл[42]