Глава 7. Старый знакомый

Едва я вошел в квартиру, Коля выглянул из своей комнаты и громко прошептал с драматическими нотами:

– Владимир Алексеевич, к вам гость. Странный такой! Жуть! Вам револьвер принести?

– А что в нем странного? – так же тихо спросил я.

– Одноглазый, одет весь в черное. И патлы до плеч. Может, бомбист? Ой, а что это вы такой весь?..

– Какой?

– Как будто в грязи валялись.

– Ну, и валялся. Что же, я уже и в грязи поваляться не могу? Зайди в комнату Марии Ивановны, там в платяном шкафу есть чистые брюки и рубашка. Принеси мне в кабинет, я переоденусь.

– А револьвер?

– Зачем?

– Я же говорю, там, на кухне, бомбист вылитый сидит.

Я пожал плечами. С господами бомбистами мне до сих пор иметь дела не приходилось. Впрочем, войдя на кухню, я сразу узнал молодого человека, так напугавшего Колю.

– Митя! Березкин! Ты?

– Я, Владимир Алексеевич, вот подлатали меня доктора, теперь снова у Петра Петровича по делам хожу. Только злее стал.

– Чаю хочешь? Или квасу холодного? Давай квасу? А то и пиво есть со льда.

– Благодарствуйте, нам пива на службе нельзя – Петр Петрович не позволяет. А квасу выпью.

Я кликнул Колю и попросил его принести с ледника большую бутылку кваса, а сам подвинул стул и сел напротив молодого Березкина, забыв, что на мне все еще грязные брюки. Митя отрастил себе волосы – почти до плеч и походил теперь скорее на студента-нигилиста, нежели на сотрудника охранной конторы «Ангел-хранитель». Его левый глаз был закрыт черной повязкой. Длинные волосы скрывали рубцы на месте ушей, отрезанных сумасшедшим модельером Ренардом. Он же выколол Березкину и глаз, затащив юношу в свою карету – из мести Арцакову, отказавшемуся выполнять жестокий контракт модельера. Отчасти виноват в Митином увечье был и я – именно со мной тогда схлестнулся Ренард. Не знаю, затаил ли Митя на меня обиду за то, что вот так, совершенно случайно, оказался обезображен, причем не по своей вине, а скорее по моей. Но сейчас он ничем обиды не показывал. Однако мне хотелось, чтобы промеж нас не осталось недоговоренности – именно потому, что я чувствовал свою вину в несчастье, приключившемся с парнем.

– А что, Митя, не в обиде ты на меня?

– За что? – искренне удивился Березкин.

Тихо вошел Коля с бутылкой, достал из буфета стаканы и налил нам квасу.

– Да вот за это, – указал я на его повязку, прикрывающую глаз.

Митя залпом выдул свой стакан, аккуратно, без стука поставил его на стол и вдруг радостно улыбнулся:

– Это, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Мне Петр Петрович за потерю органов жалованья прибавил. Теперь я и жениться могу – с такими-то деньгами! Я пока в больнице лежал, с хорошенькой медичкой познакомился. Ларисой звать. Пухленькая такая, русая, румяная. Из Самары сама. И обрубков моих, – он указал на уши, – не боится.

У меня как-то сразу полегчало на душе. Березкин снова улыбнулся и указал подбородком на мою грязную рубаху:

– Я смотрю, Владимир Алексеевич, и вы без дела не сидите?

– А? – Я опустил взгляд на свою грудь и вспомнил, что забыл переодеться. – Действительно! Ты подожди тут, попей пока квасу, я схожу переоденусь.

Через несколько минут, сполоснув лицо, шею и руки, я вернулся на кухню, уже в новых штанах и рубашке.

– Так что, Митя, тебя Петр Петрович послал ко мне?

– Он. Нашли мы того человека, про которого вы спрашивали. С трудом нашли. Он имя-то поменял. Но – ниче! От нашей конторы на Москве не спрячешься. Из-под земли достанем. Мы ж не Сыскное – церемониться не будем.

Я внимательно посмотрел на Митю. С момента нашей прошлой встречи его поведение сильно изменилось. Если раньше он казался мне самым обычным пареньком – вежливым и открытым, то теперь чувствовалась в его голосе скрытая сталь, как будто сердце его ощерилось острыми иголками. Конечно, в этом не было ничего удивительного – после издевательств Ренарда. Но в голове у меня вдруг промелькнула мысль, а может, и прав был Коля, предлагая на всякий случай положить в карман револьвер? Впрочем, я тут же отогнал ее – ведь это Митя Березкин!

– Ну, так что? Где его нашли? – спросил я.

– В Аржановской крепости он.

Я невольно присвистнул.

– Чем занимается? Неужели нищенствует?

– Не-а! – ухмыльнулся Митя, сверкнув единственным глазом. – Берите выше. Он теперь наследует Протасову. Дело поставил против прежнего – настоящую фабрику открыл! Гребет фарт лопатой. И городовые его обходят сторонкой – то ли купленные, то ли боятся. Да! Он и не Красильников теперь никакой, а московский мещанин Уралов Карп Семенович. Как понимаете, со всеми полагающимися документами.

– Как же вы его нашли, когда он и имя, и документы сменил? – удивился я.

Березкин вдруг хищно улыбнулся – такой улыбки я за ним раньше не замечал.

– Вы нам списочек оставили, так в нем один из прежних товарищей Красильникова… он, между прочим, из «политических». Мы его, этого субъекта, слегка прижали. Он и признался, сказал, что есть такой, Сережка Красильников, старинный его товарищ, который работает паспортистом в Аржановской крепости. И политическим помогает выправить новые документы. Самому-то ему очень паспорт был нужен. Даже не по политике – хозяину квартиры задолжал! Паспорт у него был в залоге, уйти нельзя – потому что хозяин мог доложить про него жандармам. Вот он и пошел к старинному дружку, Красильникову, просить об одолжении в память о былых отношениях и революции ради. Тот встретил его, обнял, но как только разговор между ними пошел о революции, так приказал гнать его в шею.

– Понятно, – кивнул я. – Оттого этот ваш тип и выдал Красильникова?

Когда Митя Березкин ушел, я наполнил ванну и лег, открыв окно – благо ванная наша была устроена так, что любопытные соседи не могли подглядывать за нашим купанием. Я устал – по большей части от жары, которая в городе становилась просто невыносимой. Жара в городе – не то, что в степи, где и дышится легче воздухом, напоенным запахом трав. Да и в городе правила приличия не позволяют скинуть с себя все и остаться в одних шароварах да легких котах. Лечь в тенечке на травку, подложив под голову котомку, и заснуть под мерное жужжание всякой летающей мелочи, прикрыв лицо носовым платком…

Немного понежившись в ванне, я накинул на плечи халат и залег на кровать. Так что проснулся я, уже когда стемнело и Коля из-за двери звал ужинать. В этот момент в дверь позвонили.

– Кого это еще черти несут? – пробурчал я на полпути в столовую и пошел открывать. На пороге стоял наш дворник Илья.

– Что случилось, Никанорыч, что стряслось? – спросил я, доставая из кармана платок и вытирая вспотевший лоб.

– Барыня там, вас ждет. Уже часа два как.

– Где ждет? Какая барыня?

– У меня, Владимир Алексеевич, в дворницкой.

Дворницкой в нашем дворе служил флигелек, в котором Илья Никанорыч жил сам и хранил свой инструмент.

– Я ей говорю, вы подымитесь наверх, к Владимиру Алексеевичу. Его если нет дома, все равно в квартире кто-нибудь да откроет. Чего тут на улице ждать? Жарко. А она стоит, мол, неудобно! А что неудобного? Уже бледная вся, лица на ней нет. Что вы, говорю, мучаетесь, хоть в тень перейдите! А она уже шатается, сейчас упадет. Ну, я ей говорю, не хотите наверх, так пожалуйте хоть ко мне в дворницкую. Она тихо так спасибо сказала, но уж, видно, совсем невмоготу ей было. Так что отвел я ее, теперь она там у окошка сидит. Уже второй час ждет. Я думал, пусть себе посидит и уйдет. Но она – ни в какую. Тут уж я, извините, Владимир Алексеевич, и пожалел. Пожалел ее.

– Спасибо тебе, Никанорыч. – Я достал рубль из портмоне и протянул дворнику. – Пойдем, покажешь. Только погоди минуту, я переоденусь.

Илья с благодарностью рубль взял и повел меня к себе во флигель. Там у распахнутого окна, опершись локтем о грязный, засиженный мухами подоконник, уронив лицо на сухую ладонь, сидела женщина неопределенных лет – бледная как полотно, с серыми волосами, забранными на затылке в простой узел. Другая рука ее вяло лежала на темно-синей юбке – похожая на куриную лапку. Наш приход в дворницкий флигель женщина, вероятно, почувствовала не сразу. Она не обратила на нас с Ильей никакого внимания, пока сердобольный дворник нарочито громко не кашлянул. Только после этого она подняла лицо с руки и, близоруко прищурившись, всмотрелась в мое лицо. При свете подвешенной к потолку тусклой лампочки без абажура, прислонившись плечом к стене, я разглядывал свою визави: возможно, когда-то она была юной и даже миловидной, но нынче ничего, кроме бесконечной усталости и отрешенной покорности, нельзя было прочитать в ее блеклом лице.

– Добрый вечер, – сказал я. – Моя фамилия Гиляровский. С кем имею честь?

– Вы Гиляровский? – спросила она тихим глухим голосом и при этом болезненно поморщилась, как будто моя фамилия была ей физически неприятна.

– Да, это я.

– Я пришла поговорить с вами, господин Гиляровский, – сказала женщина. – Про своего мужа. Вы терзаете его. Вы мешаете ему работать. Вы не знаете его обстоятельств. Я боюсь, что из-за вас он лишится работы. Для него это будет концом света.

Я замялся, уже понимая, с кем имею дело.

– Госпожа Теллер, если не ошибаюсь?

– Баронесса фон Теллер, – произнесла она.

Вот как! А наш-то цербер – животинка благородных кровей!

– Давайте поднимемся ко мне, – предложил я. – Здесь неудобно разговаривать.

Но жена барона-охранника только отрицательно покачала головой:

– Я не хочу идти к вам. Посещение вашей квартиры может быть превратно истолковано.

– Кем? – удивился я. – Вашим мужем?

Она пожала плечами.

– Ну, хорошо, – сказал я и отослал Илью на двор, чтобы он не подслушивал. – Простите, не знаю вашего имени-отчества.

– Мария Сергеевна.

– Мария Сергеевна. Я вовсе не хочу ничего плохого для вашего мужа. Несколько дней назад я про него и не слыхивал. И, честно говоря, меня самого удивляет то, с каким предубеждением он отнесся ко мне с первого же раза. Он рассказывал, как угрожал мне револьвером при нашей первой встрече?

Баронесса слабо пожала плечами:

– Я не заставляю мужа рассказывать мне обо всем, чем он занимается. Я просто знаю, что его работа связана с опасностью. Так было всегда – с первого дня нашего брака. Его работа всегда была связана с опасностью. Вероятно, вы сами дали ему повод для такой угрозы.

– Не спорю, – согласился я. – Повод был.

– Вот видите! Именно поэтому я требую от вас, оставьте ваши штучки, господин репортер. Вы ищете только сенсации, не замечая, что ходите по живым телам. Это все, что я хотела вам сказать. Если вы честный человек, то послушаете меня, женщину. Если вы бесчестный, вы будете наказаны Господом, если не людьми.

Она выпрямилась, и легкий румянец проступил на ее щеках. Я смотрел на нее молча и раздумывал – рассказать или нет, как ее муж руководил сокрытием убийства Веры Мураховской? Как скидывал ее с моста?

Нет, я не мог выкладывать эти факты несчастной больной женщине, не побоявшейся лично приехать к врагу ее мужа, как она считала, и высказать ему в лицо свои обвинения. Мне было жаль ее. Но и обещать того, что требовала баронесса, я не мог.

– Прошу меня простить, – сказал я, оторвавшись от стены. – Время позднее. Если хотите, я попрошу дворника найти вам извозчика.

Мария Сергеевна посмотрела на меня исподлобья, скрестив руки на коленях.

– Так значит, вы расписываетесь в том, что бесчестный человек?

– Ах, бросьте, – махнул я рукой устало. – Как хотите, так и думайте обо мне. Я вовсе не собирался становиться врагом вашему мужу. И если он перестанет нападать на меня, я буду только рад. Лично мне это совершенно не нужно.

Баронесса как будто задумалась, ее глаза устремились в сторону, губы были поджаты. Честное слово, я более был бы рад встретиться с целой шайкой грабителей в темном переулке, чем с этой несчастной, больной, но несгибаемой женщиной, бросившейся на защиту своего супруга.

– Что может изменить ваше отношение к моему мужу? – спросила она. – Что вы хотите? Вам нужны деньги? Или вы хотите потешить свою плоть?

– Что-о-о-о? – от удивления я чуть не задохнулся. – Плоть?

Баронесса поджала сухие губы и поднесла руку к воротнику, как будто действительно собираясь расстегнуть пуговицу.

– Кто вас знает, Гиляровский, – сказала она, вставая. – Я решила пойти на все ради Федора. Я должна спасти его. Как он спасает меня. Я больна, господин Гиляровский. Почти весь заработок моего мужа уходит на лекарства.

– Я знаю это.

– Знаете?! – Мария Сергеевна вдруг подалась вперед, опершись на подоконник. Мои слова явно поразили ее. – Знаете? Откуда?

– Не важно. Знаю и все.

Фон Теллер вглядывалась в мое лицо болезненно, истово:

– Поразительно! – прошептала она. – Как это поразительно! Вы знаете, что если мой муж лишится работы, то я умру. И все равно отказываетесь преследовать его!

В голове моей начало мутиться.

– Я не преследую его!

Кажется, я слишком повысил голос. Мария Сергеевна отшатнулась. Она рухнула на стул, на котором сидела до этого, и горестно покачала головой.

– Мне очень жаль, но более не вижу смысла продолжать этот разговор, – сказал я, чувствуя, что если сейчас не уйду, то могу наговорить много несправедливых слов этой женщине, которая их не заслуживала.

Я выскочил на улицу и крикнул Илье Никанорычу, чтобы он нашел извозчика.

– Вот тебе еще рубль, братец. И пусть она уезжает, от греха подальше.

Никанорыч вдруг подмигнул мне.

– Ты что? – изумился я.

– Знамо дело, ты, барин, молодой да женатый, к чему тебе всякие там бабенки.

Я с досадой махнул рукой и, не переубеждая Никанорыча, пошел к себе.

Утром в небе появились легкие облачка и жара немного спала. Для начала я отправился на телеграф и послал запрос своему хорошему знакомому Н., работавшему в Генштабе, с просьбой оказать услугу – проверить, где, в каких частях служил некий Федор Иванович фон Теллер. Н. я знал еще по турецкой войне, один раз даже спас ему жизнь. При редких встречах, когда я приезжал в столицу, он всегда зазывал меня к себе в квартиру и устраивал большой стол. А также никогда не отказывал мне, если я обращался с просьбами, когда они касались его ведомства – конечно, в пределах приличий. Потом я решил вернуться домой и поручить Коле купить несколько тетрадей и коробку карандашей. Но попасть в квартиру мне так и не удалось – у подъезда стоял тот самый охранник, кажется, Потапенко, с которым мы еще недавно фехтовали у ворот забора перед магазином Елисеева.

– Господин Гиляровский, – переминаясь с ноги на ногу, позвал меня этот амбал. – Меня Федор Иванович прислал за вами. Пойдемте скорее. Беда.

– Что случилось?

– Пахомова нашли.

– Какого Пахомова?

– Из собачьего зала.

Я пожал плечами:

– Ну пошли!

Шагая за охранником, я удивлялся – с каких это пор Теллер вдруг начал посылать за мной своих архаровцев? Впрочем, когда мы уже вошли в торговый зал, старший охранник дал мне понять, что это была не его инициатива.

– Господин Гиляровский, – сказал Теллер, даже не поздоровавшись. – Не знаю точно резонов Григория Григорьевича, но лично мне няньки не нужны. Впрочем, я приказов не обсуждаю.

– Так что случилось-то? – перебил я барона-охранника. – Что за Пахомов?

Федор Иванович кашлянул, поиграл желваками и наконец произнес:

– Вы недавно видели наш погреб с окороками. Так вот, если помните, там на днях сменился смотритель над собаками. Прежний, Пахомов, взял расчет и собирался уехать в свою деревню по срочной надобности.

– Да, помню такой разговор.

– Так вот, сегодня утром его обнаружили в коридоре около спуска в погреб. Перед дверью. Он убит.

– Убит? – переспросил я. – Кем?

Теллер посмотрел мне прямо в глаза:

– А вот это – самое интересное, господин Гиляровский. Именно это я хотел бы узнать от вас. Судя по всему, он убит человеком, которым вы недавно так сильно интересовались.

Я чуть рот не открыл от такого поворота. Но тут тяжелая входная дверь распахнулась, и в торговый зал ворвался Елисеев – как всегда свежий и безукоризненный. Впрочем, теперь – до крайности взволнованный.

– Ну что? – крикнул он Теллеру, а потом заметил меня. – Гиляровский? Уже здесь? Отлично! Пойдемте!

Но я не сделал и шагу.

– Что такое? – удивился Елисеев.

– Не сдвинусь с этого места, пока вы не вызовете полицию, – сказал я твердо. – Второй раз вы меня так просто не облапошите.

– А! – кивнул миллионер. – Да-да.

– Прямо сейчас.

Елисеев прищурил глаз, а потом пригладил свои светлые волосы над правым ухом.

– Не беспокойтесь, Владимир Алексеевич, следователь уже едет.

– Больше не боитесь огласки? – спросил я, глядя ему прямо в глаза.

– Огласки не будет.

– Вот как?

Входная дверь открылась, и внутрь вошел толстый человек в темно-сером костюме с высоким накрахмаленным воротником рубашки, подпиравшем круглые тщательно выбритые щеки. Узел черного галстука был затянут, пиджак застегнут на все пуговицы! – Я поразился, как бедняга дышал в своем футляре? Котелок и очки на носу дополняли картину.

Следователь остановился посреди зала, вытащил из кармана большой коричневый платок, вытер за ушами и с интересом осмотрелся по сторонам.

– Насколько я понимаю, это как раз представитель властей? – кивнул в его сторону Елисеев. – Федор Иванович, пригласите его сюда.

Теллер подошел к толстому мужчине в котелке, задал ему вопрос, а потом указал рукой в нашу сторону. Гость приблизился и снял котелок. Рыжеватые волосы его под котелком были мокрыми и слипшимися.

– Господин Елисеев, если не ошибаюсь? – спросил следователь сиплым голосом. – Григорий?..

– Григорьевич, – докончил за него миллионер. – А вы?

– Ветошников. Никифор Сергеевич. К вашим услугам.

Мужчина замолчал, считая, что имени-отчества с фамилией достаточно. Он не назвал ни своего звания, ни чина, даже не упомянул, что прибыл из Сыскного отделения – вероятно, Елисеев позвонил не просто в полицию, а московскому градоначальнику с просьбой прислать кого-то, кто и обеспечит отсутствие огласки. И был выбран именно Ветошников.

Я немного знал о нем по своей прежней работе в «Московском листке». С журналистами он общался крайне высокомерно. Если другие следователи могли злиться на нашего брата, репортера, позволяли себе и ругнуться, и наорать, то Ветошников нас не замечал. Просто делал знак городовому, и тот оттирал журналистов подальше, чтобы не мешали следствию. Задавать ему вопросы, пытаться узнать подробности было делом совершенно бессмысленным. Никифор Сергеевич смотрел на тебя как на пустое место и не удостаивал ответом.

Заметив меня, следователь изменился в лице – как будто у него зуб заболел:

– А что тут делает этот господин? – спросил он, обернувшись к Григорию Григорьевичу. – Мне были даны определенные указания… Я не могу обеспечить, сами понимаете что, в присутствии этого субъекта. – Он указал на меня пальцем.

– Понимаю, – кивнул Елисеев. – Но у нас с Владимиром Алексеевичем договор. Он присутствует и высказывает свое мнение. Об остальном не беспокойтесь.

Ветошников удивленно взглянул на меня. Я ответил ему яростным взглядом – еще не хватало, чтобы этот индюк подумал, будто Елисеев меня купил! Но сказать что-нибудь резкое я не успел, потому что хозяин магазина направился к уже знакомой мне двери, ведущей в коридор.

Я шел сразу за следователем, а Теллер замыкал нашу процессию. Как жаль, думал я, что из Сыскного прислали именно Ветошникова, а не Захара Борисовича. Архипову я доверял, да и он относился ко мне по-особому. Что ждать от Ветошникова – я даже не мог предположить.

Тело лежало прямо у лестницы, ведущей в подвал. Это был пожилой мужчина с седыми усами в одной рубахе, залитой темной кровью. Правая рука его покоилась на мешке, завязанном бечевкой. Глаза были закрыты. Один сапог наполовину слетел с ноги и вывернулся в сторону.

– Здесь мало света, – деловито сказал Ветошников. – Прикажите принести еще лампу. Мне надо осмотреть убитого…

Елисеев взглянул на Теллера, и тот пошел дальше по коридору. Я прислонился к стене, чувствуя, как рубаха начинает липнуть к телу. Следователь повертел свой котелок в руках, а потом просто надел его на голову и повернулся к Елисееву.

– Желаете присутствовать при осмотре?

Григорий Григорьевич кивнул. Ветошников, не обращая на меня внимания, пожал плечами.

– Кто сможет ответить на мои вопросы?

– Мой начальник охраны, Теллер, Федор Иванович. Тот, который пошел за лампой.

– Хорошо. Вот и он.

Теллер вернулся с керосиновой лампой. Он хотел передать ее Ветошникову, но тот покачал головой, с трудом наклонился и задрал мертвому рубашку, обнажив белесый живот и безволосую грудь с черной щелью раны.

– Посветите сюда, – следователь указал на нее.

– В сердце, – сказал я.

– Да, – пробормотал Никифор Сергеевич, – грамотно. Финка. Размер сейчас не скажу, это нужно будет отдельно исследовать. Когда, говорите, нашли тело?

– Сегодня рано утром, при обходе, – ответил Теллер.

– Странно.

– Что странного? – спросил Григорий Григорьевич.

– А? – как будто очнулся Ветошников. – Простите, это я так вслух рассуждаю. Не обращайте внимания. Выводы сделаем позже.

– Что у него в мешке? – спросил я Теллера.

Тот присел на корточки и взялся за узел на бечевке, но следователь вдруг резко отвел его пальцы.

– Позвольте! – твердо сказал Ветошников. – Будете прикасаться к уликам только после моего разрешения. Пока лучше осмотрите все вокруг – может быть, убийца бросил нож. Лампу теперь отдайте мне.

– Я уже смотрел, – сухо произнес Теллер. – Ничего нет.

– Хорошо смотрели? – взглянул на охранника Ветошников.

– Да.

– Не могли пропустить?

– Нет.

Ветошников с трудом встал и вытер платком вспотевшее лицо. Потом снял очки и протер переносицу.

– Душно, – сказал он. – Ну, раз орудия убийства на месте не обнаружено, давайте посмотрим, что в мешке.

Теллер пожал плечами, снова присел на корточки и быстро развязал бечевку. Потом опустил края мешка, обнажив несколько свертков в промасленной бумаге.

– Что это? – спросил следователь.

Теллер развернул большой кусок окорока, фунта в два, три круга колбасы, разрезанные на крупные части, и еще что-то мясное.

– Дайте мне, – потребовал Ветошников, принял ветчину и понюхал. – Так-так. Есть какие-то идеи?

Теллер взглянул на Елисеева и после того, как тот кивнул, сказал:

– Пахомов Иван. Сорок два года. Ржевской губернии. Работал смотрителем за собаками. Два дня назад пришел за расчетом – что-то у него дома случилось. Вроде как жена при смерти. Наврал, наверное. Собирался первым поездом отбыть. Но я так думаю, задержался в Москве и решил приехать домой не с пустыми руками. Пришел ночью в магазин. Как пробрался через охрану, не знаю пока, но выясню. Наверное, дежурный не знал, что Пахомов взял расчет и пустил его на ночную смену. А тот спустился в подвал, благо собаки его знают, отрезал себе гостинцев и пошел наверх. Тут его и убили.

Теллер замолчал. Следователь снова с кряхтением наклонился над телом и пощупал его руку, потом выпрямился.

– А кто убил-то? – с невинным видом спросил он у Теллера.

Охранник коротко кашлянул и быстро взглянул на меня.

– А вот это вопрос к Владимиру Алексеевичу. Это его знакомый убил.

– Опять вы это говорите! – фыркнул я. – Что за глупость!

Теллер поморщился и достал из нагрудного кармана мятый листок бумаги.

– Убийца письмецо оставил. Сверху лежало.

Ветошников резко выдохнул:

– Какого… Я же просил ничего не трогать на месте преступления!

– Простите, – сказал Теллер, передавая ему бумажку. – Боялся, что сквозняком унесет.

Ветошников схватил записку и поднес ближе к лампе. Я подумал, что было бы неплохо ознакомиться с содержимым, и попытался незаметно переместиться за спину сыщика, но Никифор Сергеевич бросил на меня косой взгляд и загородился плечом. Я с упреком взглянул на Елисеева. Тот смотрел на меня с пониманием и обратился к сыщику.

– Прочтите вслух.

Ветошников досадливо поморщился и прочитал:

– «Помни о Красном Призраке!» Подписи нет, написано карандашом на четвертинке листа.

Елисеев не удержался и с плохо скрываемой тревогой посмотрел на Теллера. Сыщик продолжил:

– Ну что, господа, есть какие-нибудь идеи по поводу записки? Что за Красный Призрак? У меня все больше вопросов.

Елисеев с Теллером снова переглянулись, и я успел заметить, что Теллер коротко кивнул в мою сторону. Миллионер спросил у Ветошникова:

– Нужно ли вам еще время для осмотра?

Тот пожал плечами. У меня начало складываться впечатление, что Ветошников и не особо-то рвался раскрывать это убийство, понимая, что его пригласили скорее для проформы.

– Тогда предлагаю подняться наверх, – сказал Елисеев и двинулся в сторону лестницы, ведущей наверх, в контору.

Мы гуськом последовали за ним. Будучи последним в этой колонне, я воспользовался случаем, нагнулся и провел пальцем по голенищам сапог убитого. А потом вытащил из кармана платок и постарался стереть жирную грязь с пальца, пока никто не заметил.

В конторе Елисеев привычно сел за стол главного бухгалтера, Ветошников примостился рядом, а Теллер встал на страже у дверей. Я же воспользовался случаем, чтобы подойти к окну и глотнуть немного воздуха из открытой форточки.

– Ну-с, – начал сыщик. – Продолжим!

Елисеев кивнул Теллеру, и тот указал подбородком на меня. Однако я решил не упрощать им работу и с совершенно спокойным видом открыл табакерку и вынул оттуда понюшку табака. В полном молчании они наблюдали, как я заправил табак в ноздрю и коротко вдохнул.

– Господин репортер! – певуче позвал Ветошников. – Не молчите!

– Не молчать о чем?

– Что за Красный Призрак упомянут в записке?

Я сел на широкий подоконник и стал рассказывать медленно, тщательно подбирая слова, чтобы не сказать того, чего говорить не хотел:

– Это группа молодых людей, которые… оживили одну старую студенческую традицию – наряжаться в красное, проникать в этот дом и пугать окружающих. Проникают они через подземные ходы. Всего их три. Два хода мне известны…

– Откуда? – быстро спросил сыщик.

– От одного из бывших студентов. А третий остается не найденным.

– Разрешите мне, – подал голос Теллер. – Намедни этот господин, – он снова указал подбородком в мою сторону, – спрашивал меня, не проникал ли в магазин некий юноша. Теперь я хочу спросить: не он ли оставил нам и тело, и эту записку?

Я прислонился спиной к тонкой решетке, которой было забрано окно конторы, и пожал плечами.

– Что это за юноша? – задал мне вопрос сыщик.

– Борис Ильин, кажется, студент. Родом из… Ростова, если не ошибаюсь, жених Веры Мураховской. – Я повернулся к Елисееву и повторил со значением. – Той самой Веры Мураховской.

– А это что за девушка? – спросил Ветошников.

– Я потом вам расскажу, – вмешался Григорий Григорьевич. – Чуть позже.

Ветошников засунул одну руку в карман, а пальцами второй стал барабанить по столу.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Вы говорите, что именно этот Борис Ильин пробрался по неизвестному пока вам подземному ходу в магазин и убил вашего человека, когда тот пытался украсть ветчину?

– Я этого не говорил, – ответил я.

– Но записка! – подсказал Теллер.

Я пожал плечами. История мне совершенно не нравилась – потому что от нее слишком дурно пахло. Вернее было бы сказать наоборот, но с этим вопросом я собирался разобраться сам, без присутствующих.

– Мы забыли вот о чем, – задумчиво сказал Елисеев, – внизу, кроме собак, которые привычны к Пахомову, был же еще тот самый молодой парень, которому я отдал часы. Как он не заметил Пахомова, когда он забирался на стол, чтобы срезать кусок окорока?

– Спал, подлец! – отозвался Теллер. – Как в прошлый раз. Разрешите уволить?

– Немедленно, – ответил хозяин магазина. – И скажите ему, что если начнет болтать, то попадет под суд – все-таки нанесен ущерб. В общем, сделайте так, чтобы он не трепал языком.

– Есть, – кивнул Теллер.

И я снова отметил эту привычку отвечать коротко, по-военному.

Ветошников закончил барабанить пальцами и уставился на меня.

– Так где же можно найти этого призрака Ильина? Где он живет? Вам это известно, Гиляровский?

– Нет, – ответил я. – Мне это неизвестно. Я встречал его только один раз – в доме профессора Мураховского, отца несчастной Веры.

– Почему несчастной? – живо поинтересовался сыщик и снова посмотрел на Елисеева.

– Я и это расскажу вам позже.

Ветошников кивнул. Елисеев встал и обратился ко мне.

– Владимир Алексеевич, не смею вас больше задерживать. Я понимаю ваши намеки по поводу Веры Мураховской, но поверьте, ничего не скрою от Никифора Сергеевича. Федор Иванович проводит вас и ответит на вопросы.

Я слез с подоконника и подошел к Елисееву.

– Не сомневаюсь, Григорий Григорьевич. Вы же знаете, я и в прошлый раз не сомневался, когда погибла Вера.

Он поморщился. Теллер уже открывал дверь.

– Господин Гиляровский, – позвал он. – Прошу!

Мы вышли на лестницу, снова прошли мимо тела несчастного Пахомова, а потом пересекли зал и оказались у двери. На улице Теллер огляделся – не было ли кого-то поблизости – и спросил:

– Скажите, Гиляровский, вы женаты?

– Да.

– Ваша супруга… она здорова?

– Слава Богу, – ответил я, не понимая еще, куда он клонит.

– Ей повезло, – зло сказал Теллер и посмотрел мне в глаза своим холодным, но при этом совершенно невыразительным взглядом. – А моя жена больна.

Я сцепил руки за спиной, глядя мимо охранника.

– Она приезжала к вам, Гиляровский. – Он не спрашивал, а утверждал.

Но я решил прикинуться дурачком:

– С чего вы взяли, Федор Иванович?

– Перестаньте! – прошипел вдруг Теллер, и жилка на его виске начала биться, как всегда, это случалось в минуты раздражения. – Что за наивность – обращаться к вам за сочувствием! Я могу объяснить этот поступок только приступом ее болезни!

– Откуда вы взяли? – снова повторил я.

– Она сама мне сказала. У нас нет секретов друг от друга!

Я с иронией посмотрел на него, а потом вздохнул:

– Успокойтесь, Федор Иванович. Она пыталась защитить вас от меня.

Это, казалось, разозлило Теллера еще больше. Он сжал кулаки.

– Меня не надо защищать! – громко сказал он. – От чего меня защищать? От вашего надоедливого любопытства?

– Я думаю, Теллер, вы все же нуждаетесь в защите. От собственной злости. Вы злой, Федор Иванович. Более злой, чем нужно. Даже при вашей профессии. Поверьте, я видел убийц и грабителей, которые по сравнению с вами – просто образец спокойствия и выдержки.

– А с чего мне быть добреньким? – крикнул Теллер. Но потом он понизил голос: – Вы сказали, что я злой. Нет, это не злость. Можете вы понять, что на мне огромная ответственность. Огромная! Не только за магазин, но и за мою семью. Моя жена может умереть, если я не смогу обеспечить ей хорошее лечение и уход. Понимаете? Я знаю свою супругу – ради меня она тоже пойдет на все. И… я предупреждаю вас, Гиляровский, если вы хоть пальцем притронулись к ней…

– Упаси Боже! За кого вы меня принимаете! – быстро сказал я, надеясь, что воспаленный болезнью мозг баронессы не принял ее собственные фантазии за реальность.

– Конечно же за беспринципного щелкопера! – ответил Теллер, а потом, не дав мне промолвить ни слова, вероятно, посчитав, что и так сказано было слишком много, развернулся и вошел в магазин.

Я вышел в Козицкий переулок, но не стал никуда уходить. Устроившись в тени дома, я стал наблюдать за воротами. Ждать пришлось около получаса – наконец сыщик Ветошников, напялив на голову свой котелок, покинул магазин.

– Никифор Сергеевич! – позвал я его. – Обождите!

Ветошников быстро оглянулся в мою сторону, но даже не сбавил шаг. Впрочем, ноги у него были короткие, и поэтому догнать его мне не составило труда.

– Да постойте вы! – сказал я. – Я хочу задать вам всего два вопроса.

Ветошников, не сбавляя шага, просипел:

– Нет-нет-нет, мне некогда разговаривать с вами.

– Но вы же сами заметили там внизу, что ветчина была свежая, а рана – нет. Он вовсе не был убит сегодня ночью. Он был убит как минимум день назад, – говорил я, не отставая от сыщика. – Кроме того, на его сапогах была грязь. Грязь при такой жаре! И на штанине! И на рукаве! Вы заметили?

Ветошников неожиданно остановился и поджал губы.

– Слушайте, как вас там! Это дело Сыскного отдела и господина Елисеева. Я не знаю ваших с ним отношений, но они явно не распространяются на меня! И потому никаких комментариев, никаких намеков, никаких деталей я с вами обсуждать не собираюсь. Ни сейчас, ни впредь!

– Ну и глупо, – сказал я.

– Почему глупо?

Я в запальчивости хотел было привести пример его же коллеги Захара Борисовича Астахова, которому помог открыть не одно преступление, но вовремя осекся и замолчал, – хотел ли сам Астахов, чтобы кто-то знал об этом?

Ветошников смерил меня уничижительным взглядом и пошел далее, а я не стал его нагонять, решив все же вернуться домой, выпить квасу и переодеться в сухое. Завтра я собирался идти в Аржановскую крепость, а перед тем надо было набраться сил и отдохнуть. Хотя был уже вечер, небо оставалось светлым – недавние облачка уплыли куда-то в более счастливые края.

Но оказалось, что этот долгий и утомительный день все никак не хотел заканчиваться покоем и отдыхом. Дома Коля сообщил, что меня ждут очередные посетители.

– Двое. Парень с девчонкой. На кухне сидят.

– Револьвер брать с собой не надо? – спросил я Колю.

– Нет. Нормальные ребята. Похоже, студенты.

Я заглянул на кухню и увидел две мрачные физиономии моих нежданных гостей – крепыша Сергея, друга Бориса, и Ани – той самой толстенькой девушки, что была третьей в их компании. Они сидели совершенно неподвижно и даже при виде меня не оживились.

– Привет! – сказал я. – Подождите еще минуту, хорошо? Я сейчас!

Сергей кивнул.

Я прошел в уборную и справил нужду – чего мой организм требовал уже довольно давно. Помыв руки под краном, я посмотрел на себя в зеркало – выражение моего лица было ничуть не веселее, чем у молодых людей, которых я оставил в кухне. Слишком многое случилось, слишком многое надо было обдумать, а я никак не мог сесть с блокнотом в свое любимое кресло и набросать основные события.

По дороге в кухню я попросил Колю принести ребятам квасу, а мне – сварить кофе покрепче.

– Ну, – сказал я, усаживаясь на стул напротив Ани. – Есть какие-то новости от Ильи?

– Нет, – ответил Сережа. – Мы думали, у вас есть.

Я покачал головой, решив пока не рассказывать им про найденное тело смотрителя собачьего зала и записку от Красного Призрака.

Пришел Коля с запотевшей бутылкой кваса и стаканами.

– Стоило мне из ресторана уходить, – проворчал он. – И тут то же самое.

Я, не обращая на него внимания, смотрел на ребят – ведь зачем-то они пришли ко мне, не только спросить про новости о Борисе.

– Рассказывайте, – предложил я, пока Коля насыпал в кофемолку зерна.

– Вот, привел к вам Аню, – начал Сережа, потом повернулся к девушке и буркнул: – Ну, говори.

– Что? – спросила она, как бы очнувшись от забытья.

– Как он к тебе приходил.

– Кто, Борис? – спросил я. – Когда?

– Три дня назад, – ответила Аня. – Он пришел ко мне вечером. Я снимаю угол у одной женщины… Вообще-то это моя двоюродная тетка, но очень строгая. Она с самого начала запретила мне приводить в квартиру друзей, понимаете?

– Особенно молодых людей? – уточнил я.

Аня покраснела и кивнула.

– А тут приходит Боря, хотя я ему говорила, что это будет неудобно, потому что тетка потом меня живьем съест.

– Да хватит про тетку! – перебил ее Сергей. – Ты давай про Бориса!

– Простите. – Аня опустила глаза и нервно схватилась пальцами за складки своей серой юбки, сидевшей на ней как футляр от рояля. – Я обещала, что никому не скажу, но если он действительно пропал…

– Ну? – потребовал Сергей.

Коля ссыпал кофе в кастрюльку и поставил на огонь, долив воды. Он не поворачивался, но было совершенно ясно, что рассказ заинтересовал и его.

– Я уже собиралась… Не важно… Тут приходит Борис. Мне показалось, что от него пахло.

– Чем? – спросил я.

– Водкой.

Сергей хмыкнул. Я посмотрел на него:

– Борис выпивал?

– Да нет, не так чтобы. По случаю да в компании. Пару раз набрался, но это скорей исключение.

– Да, – кивнула Аня. – Водкой. Или вином. Я не разбираюсь. Кажется, он выпил. Но не сильно, нет…

– И?

Аня отвернулась в сторону.

– Я испугалась, – сказала она тихо. – Испугалась, что сейчас придет тетя и устроит скандал. Сказала Боре, чтобы он вышел и подождал на улице у подъезда, а я к нему спущусь. Он криво улыбнулся и ответил – не надо, он, мол, на секунду. Еще при нем была сумка. Простая холщовая сумка, как у художников. Он попросил… нет, он потребовал, чтобы я отдала ему наш плащ.

– Какой плащ? – спросил я.

– Красный, – вмешался Сергей. – Мы с Аней купили его на Сухаревке в театральной лавке.

– Плащ Красного Призрака? – догадался я.

Сергей кивнул.

– Я спросила, зачем ему, – продолжила Аня. – Он – угадай! Я-то сразу поняла, что он хочет пойти в тот дом. После гибели Веры. И сказала – не дам.

– Почему? – спросил я.

Аня вдруг всхлипнула и прикрыла ладонью покрасневший нос.

– Простите, – выдавила она. – Я сейчас… Так… Просто я испугалась! Я никогда не видела его таким. Он всегда был очень веселым, умным… А тут. Тогда он снова потребовал. И я снова отказала. А он вдруг толкнул меня на кровать и распахнул комод, начал выбрасывать мои вещи, книги. Тогда я совсем потеряла голову и сказала – под кроватью, в чемодане. Он вытащил мой чемодан, а из него плащ. Сложил его в сумку и собирался уже уходить. Открыл дверь – а там тетя Анфиса стоит! Она даже рта открыть не успела – Боря толкнул ее, обернулся ко мне и говорит: «Никому!» И убежал. Так что я осталась без жилья. А Боря пропал.

Аня снова зашмыгала носом.

– Выгнала тетка? – спросил я.

Она кивнула.

– И где ты теперь?

– У подруги. Но это не важно. Главное – что с Борей? Он с вами не связывался?

– С какой стати он будет со мной связываться? – пожал я плечами. – Судя по моей информации. Борис жив, но попал в очень неприятную ситуацию.

Аня с испугом посмотрела не меня.

– Неприятную?

Похоже, тут была не просто дружба, а неразделенная любовь. Бедная девушка!

– Пока не могу сказать определенно, но поверьте, Аня, я сделаю все, чтобы он выпутался.

Девушка отвернулась и начала всхлипывать так громко, что Сергей поморщился и встал. Он неприязненно посмотрел на Колю, который вдруг вытащил из кармана платок и предложил его Ане.

– Пойдем, не стоит здесь плакать, – сказал крепыш. – Пойдем на улицу, прогуляемся.

Аня встала, вытерла покрасневшие веки тыльной стороной ладони и кивнула.

– Иди, я тебя сейчас догоню, – сказал Сергей.

Девушка послушно пошла к выходу. Коля увязался за ней – показать дорогу.

– Извините, – нахмурился Сергей. – Она очень расстроена.

– Между Аней и Борисом не было ничего? – спросил я у него тихо.

– Чего «ничего»?

– Ну… романа.

Сергей, набычившись, посмотрел на меня.

– Борис был женихом Веры, – сказал он. – При чем тут Аня-то?

– Да, конечно, – кивнул я. – Это я так, просто проверил. Если будут новости, я пришлю к тебе в «Генераловку» Колю – моего секретаря.

– Этого?

– Да.

Сергей кивнул и вышел. Я откинулся на скрипнувшем стуле и вздохнул – похоже в этой маленькой революционной ячейке царили страсти почище, чем у Мопассана.

В этот момент кофе, наконец, поднялся в кастрюльке и с шипением загасил пламя конфорки.

– Коля! – заорал я на всю квартиру.