Книга: Опасная скорбь
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6

Глава 5

Безропотно, день за днем подчиняться заведенным в лечебнице порядкам Эстер больше не могла. Исход судебного разбирательства влил в нее новые силы, она уже вошла во вкус, ей хотелось добиться своего во что бы то ни стало. Жизнь вновь столкнула ее лицом к лицу с отчаянным драматическим единоборством двух враждующих сторон. Прекрасно понимая всю боль и запутанность этого противостояния, Эстер все же сделала выбор – и победила. Ужасное лицо леди Фабии Грей, когда та покидала зал суда, теперь преследовало Эстер; она знала, что ненависть быстро иссушит эту женщину. Но она помнила также просветленное лицо Лоуэла Грея и обретенную им уверенность в своих силах. Казалось, призраки, всю жизнь пугавшие Лоуэла, исчезли для него навсегда. Кроме того, Эстер надеялась, что Менарду удастся начать новую жизнь в Австралии – далеком краю, о котором она знала только то, что он совсем не похож на Англию. Собственно, ради этой надежды все они и боролись.
Эстер до сих пор не могла сказать, нравится ли ей Оливер Рэтбоун, но он, бесспорно, вызывал в ней приятное чувство уверенности. Она вновь ощутила вкус борьбы, и теперь ее аппетит лишь разгорался. Доктор Поумрой казался ей еще более невыносимым. Эстер не раз пыталась убедить его, что, прояви он больше решительности и внимания, потребуй он от персонала грамотных и самостоятельных действий – многие жизни были бы спасены. Однако хирург вел себя с оскорбительным самодовольством, а высокую смертность среди больных рассматривал как нечто само собой разумеющееся. В любом случае следовало продолжать борьбу. Проиграть бой – не страшно, но сдаться… Теперь об этом не могло быть и речи.
По крайней мере, Джона Эйрдри прооперировали вовремя, и сейчас, проходя темным сырым ноябрьским утром вдоль ряда больничных коек, Эстер еще издали увидела, что мальчик спит, но дышит прерывисто. Она направилась к нему – проверить, нет ли у него жара. Поправив одеяло, Эстер поднесла лампу к лицу мальчика. Лицо его пылало, лоб оказался горячим. Такое часто случалось после операции, но эти симптомы всегда пугали ее. Жар мог быть нормальной реакцией на хирургическое вмешательство, а мог оказаться и первым признаком инфекции, от которой спасения не было. Оставалось лишь надеяться, что организм достаточно крепок и сам преодолеет недуг.
В Крыму Эстер встречалась с французскими хирургами и знала способы лечения, применявшиеся ими в ходе Наполеоновских войн. Еще в 1640 году супруга губернатора Перу излечилась от лихорадки с помощью лекарства из древесной коры, известного вначале как «порошок графини», затем – как «порошок иезуитов». Теперь его именовали хинином. Поумрой мог бы прописать лекарство мальчику, но не сделал этого; он не любил новшеств. А на дежурство доктор Поумрой должен заступить лишь пять часов спустя.
Ребенок снова заворочался. Эстер наклонилась над ним и погладила, пытаясь успокоить. Это ей, однако, не удалось; казалось, что мальчик вот-вот начнет метаться в горячке.
Эстер приняла решение, не колеблясь. Сдаваться в этом бою она не собиралась. Со времен своей службы в Крыму женщина всегда носила с собой аптечку с лекарствами, которых, по ее мнению, в Англии достать почти невозможно. Среди них были и териак, и хинин, и гофманские капли. Эстер держала все это в небольшой кожаной сумке с надежным замком, которую она оставила вместе с капором и плащом в маленькой прихожей.
Приняв решение, она еще раз осмотрела палату, чтобы убедиться, не требуется ли кому-нибудь срочная помощь. Все было в порядке, и Эстер торопливо вышла в коридор. Дойдя до прихожей, она взяла сумку, вытащила из кармана ключик на цепочке и вставила его в замок. Под чистым фартуком и парой крахмальных чепцов лежали все ее лекарства. Спрятав их в карман, она снова закрыла сумку и замаскировала ее плащом.
Вернувшись в палату, Эстер нашла бутылку эля, которым часто злоупотребляли сиделки. Вообще-то лекарство рекомендовалось разводить в бордо, но за неимением вина сойдет и эль. Она плеснула эля в чашку, добавила туда немного хинина и тщательно перемешала. Эстер знала, что снадобье все равно получится удивительно горькое.
Подойдя к койке, она чуть приподняла голову ребенка и, разжав ему рот, влила туда две чайные ложки. Мальчик даже не понял, что происходит, инстинктивно проглотив лекарство. Эстер вытерла ему губы салфеткой, смахнула со лба липкую прядь волос и, уложив поудобнее, укрыла ребенка простыней.
Двумя часами позже она вновь дала ему лекарство, а третий раз – перед самым приходом доктора Поумроя.
– Очень хорошо, – сказал он, внимательно осмотрев мальчика, и его веснушчатое лицо выразило удовлетворение. – Кажется, ему значительно лучше, мисс Лэттерли. Как видите, я оказался совершенно прав, когда не спешил с этой операцией. Вопреки вашему мнению, она не была столь неотложной. – Он одарил Эстер несколько натянутой улыбкой. – Вы легко ударяетесь в панику. – С этими словами он выпрямился и направился к следующей койке.
Эстер с трудом удержалась от комментария. Сообщи она доктору о том, что пять часов назад у мальчика был жар, ей пришлось бы признаться, что она давала ему лекарство. Трудно сказать, как бы отреагировал Поумрой, но вряд ли это его обрадовало бы. И Эстер решила рассказать ему обо всем позже, когда мальчик поправится окончательно. Осторожность не повредит.
Увы, обстоятельства сложились совсем по-другому. Через несколько дней Джон Эйрдри оправился настолько, что мог самостоятельно сидеть на койке; лихорадочный румянец исчез с его щек, и мальчик уже начал понемногу принимать пищу. Зато состояние женщины, лежавшей на третьей от него койке, сильно ухудшилось после операции на брюшной полости. Мрачный и встревоженный Поумрой, осмотрев ее, велел применить лед и частые холодные ванны. При этом в его голосе не чувствовалось надежды – лишь жалость и сознание неизбежного.
Эстер просто не могла больше хранить молчание. Она взглянула на искаженное страданием лицо женщины и обратилась к хирургу:
– Доктор Поумрой, а почему бы вам не прописать ей хинин, смешанный с вином, териаком и гофманскими каплями? Это снимает жар.
Доктор посмотрел на нее с удивлением, постепенно переходящим в гнев по мере того, как он вникал в смысл сказанного. Лицо его порозовело, бородка встопорщилась.
– Мисс Лэттерли, я уже не раз говорил вам, что думаю по поводу ваших попыток практиковать больных, не имея при этом ни опыта, ни медицинского диплома. Я пропишу миссис Бегли то, что ей необходимо, а вы извольте следовать моим инструкциям. Вы меня понимаете?
Эстер судорожно сглотнула.
– Вы имеете в виду, мистер Поумрой, что я должна дать миссис Бегли необходимый ей хинин?
– Нет! – огрызнулся он. – Хинин – средство против тропической лихорадки. Его не принимают, чтобы восстановить силы больного после операции. Толку от него не будет. Здесь, в Англии, мы не признаем всех этих заморских штучек!
Разум подсказывал Эстер, что сейчас лучше промолчать, но язык уже повиновался лишь доводам совести.
– На моих глазах это средство с успехом применяли французские хирурги, сэр, снимая жар после ампутации. Хинин употребляли с этой целью во времена Наполеоновских войн, еще до Ватерлоо.
Его лицо потемнело от гнева.
– Французы мне не указ, мисс Лэттерли! Это грязный и невежественный народ, еще совсем недавно стремившийся поработить наши острова, как, впрочем, и всю Европу! И я напоминаю вам – если вы опять об этом забыли! – что все распоряжения вы получаете от меня и только от меня!
Он повернулся, намереваясь отойти от койки несчастной женщины, но Эстер загородила ему дорогу.
– Она в горячке, доктор! Мы должны попробовать спасти ее! Пожалуйста, разрешите мне дать ей немного хинина. Это не повредит, но может помочь. Всего одну чайную ложку через каждые два или три часа! Если это не подействует, я тут же прекращу…
– И где же, по-вашему, я достану это лекарство?
Эстер перевела дыхание и только поэтому не проговорилась сгоряча про свою аптечку.
– В малярийном госпитале, сэр. Мы можем воспользоваться кебом. Я сама съезжу, если позволите.
Лицо его побагровело.
– Мисс Лэттерли! Мне казалось, что вы уже поняли, в чем состоят ваши обязанности. Если у больных жар, сиделка должна содержать их в чистоте и прохладе. Лед и лекарства следует применять лишь по указанию врача. – Хирург повысил голос, чувствуя себя хозяином положения. – Сиделка приносит и меняет бинты, а если требуется, то и инструменты. Сиделка содержит палату в чистоте и порядке, разводит огонь и кормит больных. Сиделка выносит мусор и заботится об удобстве больных.
Он засунул руки в карманы, перевел дух и продолжил:
– Сиделка следит за дисциплиной и поддерживает в больных бодрое состояние духа. Это всё! Вы понимаете меня, мисс Лэттерли? Сиделка ничего не смыслит в медицине и поэтому выполняет лишь самую элементарную работу. Ни при каких обстоятельствах она не должна действовать по своему усмотрению!
– Но если вы отсутствуете? – возразила она.
– Тогда ждите моего возвращения! – Голос доктора Поумроя звучал все пронзительней.
Эстер из последних сил сдерживала нарастающий гнев.
– Но больные могут умереть! Или их состояние настолько ухудшится, что придется забыть о скором выздоровлении.
– В таких ситуациях немедленно посылайте за мной! Но вы не будете делать ничего сверх того, что вам предписано, а когда я вернусь, скажу вам, как действовать в каждом конкретном случае.
– Но если я и сама знаю, что делать…
– Вы не можете этого знать! – Он выдернул руки из карманов и воздел к потолку. – Ради всего святого, мисс, у вас же нет медицинского образования! Вы же все знаете только по слухам да из практики иностранных хирургов в каком-то там полевом госпитале в Крыму! Вы не врач и никогда им не станете!
– Медицина – это прежде всего практика и наблюдения! – Эстер тоже повысила голос; все больные, даже те, кто лежал на самых дальних койках, прислушивались к их спору. – Есть непреложное правило: все хорошо, что помогает больному, а если нет, надо попробовать иное средство. – Тупое упрямство Поумроя выводило ее из себя. – Если мы не будем экспериментировать, то никогда не найдем способов лечения лучших, чем те, которые мы используем сегодня! И люди будут умирать, в то время как мы могли бы их вылечить!
– А скорее всего, прикончить из-за вашего невежества! – парировал он. – Вы не имеете права проводить здесь какие бы то ни было опыты. Вы – дерзкая и своевольная женщина, и, если я услышу от вас хоть еще одно непочтительное слово, вы будете уволены. Вам понятно?
Секунду Эстер колебалась, глядя ему в глаза. В том, что доктор Поумрой настроен весьма решительно, не было никаких сомнений. Если смолчать сейчас, то есть вероятность, что он вернется позже, в ее отсутствие, и все-таки даст миссис Бегли хинина.
– Да, понятно, – выдавила из себя Эстер. Руки ее непроизвольно вцепились в края передника.
– Хинин не используется при снятии послеоперационного недомогания, мисс Лэттерли, – продолжал доктор, не устояв перед соблазном упиться своей победой до конца. – Им врачуют лишь тропическую лихорадку. Но даже и в этом случае он помогает не всегда. Я же вам предписываю применять лед и частые обмывания холодной водой.
Эстер старалась дышать как можно медленней. Самодовольство хирурга было просто невыносимо.
– Вы меня слышите? – окликнул он.
Но раньше, чем она смогла ему что-нибудь ответить, на дальней койке приподнялся больной. Лицо его напряглось от сложного мыслительного процесса.
– Она же вот дала что-то мальчонке с того конца палаты, когда он был в горячке после операции, – отчетливо выговорил он. – У него ведь был жар, а дала она ему лекарство, и он за полдня в себя пришел. Жара у него больше нет, сами посмотрите. Она знает, что делает, она права.
На миг в палате повисла пугающая тишина. Бедняга и сам не ведал, что натворил.
Поумрой остолбенел.
– Вы давали хинин Джону Эйрдри! – вскричал он, когда к нему вернулся дар речи. – За моей спиной! – Голос хирурга сорвался на визг. Он кипел от злости, причем не только на саму Эстер, но и на вступившегося за нее больного.
Затем новая мысль поразила доктора Поумроя.
– Откуда вы его взяли? Отвечайте, мисс Лэттерли! Я требую, чтобы вы признались, где взяли хинин! Вы что, имели наглость обратиться в малярийный госпиталь от моего имени?
– Нет, доктор Поумрой. У меня у самой имелся запас хинина… очень небольшой, – торопливо добавила она. – На случай лихорадки.
Его трясло от бешенства.
– Вы уволены, мисс Лэттерли! Лечебница не знает покоя со дня вашего появления здесь. Вас приняли по рекомендации леди, которая, вне всякого сомнения, благосклонно относилась к вашему семейству. Но она не знала, что сами вы безответственны и своенравны. Оставьте наше учреждение сегодня же! Забирайте все ваши вещи – и ступайте вон! И не вздумайте просить меня о рекомендации. Вы ее не получите!
В палате было по-прежнему тихо. Кто-то шуршал простыней.
– Но она же помогла мальчонке! – запротестовал все тот же больной. – Она была права! Благодаря ей он жив остался! – Голос мужчины был исполнен горя; он наконец осознал свой страшный промах. Больной посмотрел на Поумроя, потом – на Эстер. – Она была права! – повторил он еще раз.
Наконец-то Эстер могла не заботиться о том, какое впечатление производит на Поумроя. Ей уже нечего было терять.
– Разумеется, я уйду, – сказала она. – Но будет очень жаль, если вы из самолюбия не поможете миссис Бегли. Она, право, не заслужила смерти только потому, что совет, как ее спасти, вы получили от какой-то там сиделки. – Эстер перевела дух. – Наш разговор слышала вся палата, и, если вы так ничего и не предпримете, оправдаться вам потом будет весьма трудно.
– Какое вы… Вы!.. – Поумрой побагровел, начал заикаться, а затем и вовсе лишился от бешенства дара речи. – Вы…
Эстер бросила на него испепеляющий взгляд, повернулась к нему спиной и двинулась к койке несчастного больного, так некстати за нее заступившегося. Он сидел, закутавшись в простыню, и лицо его горело от стыда.
– Не вздумайте ни в чем себя обвинять, – мягко, но очень отчетливо, так, чтобы слышала вся палата, сказала Эстер. Было очень важно, чтобы все знали о том, что она на него не сердится. – Это все равно случилось бы, не сегодня – так в другой раз. По крайней мере, вы говорили искренне и, может быть, даже спасли своим вмешательством миссис Бегли – если не от смерти, то от многих напрасных мучений. Пожалуйста, не упрекайте себя! Я на вас совершенно не в обиде. Случилось неизбежное, а вы его лишь ускорили.
– Это правда, мисс? Мне так совестно! – Он смотрел на нее с надеждой.
– Конечно, правда. – Эстер заставила себя улыбнуться. – Неужели вы сами до сих пор ничего не заметили? Мы с доктором Поумроем настолько расходимся во взглядах, что такой исход вполне можно было предвидеть с самого начала. Наши отношения просто никак не могли улучшиться. – Она разгладила простыню больного. – Берегите себя – и да исцелит вас Господь!
Эстер пожала ему руку и пошла прочь.
– Вопреки Поумрою, – еле слышно пробормотала она на ходу.

 

К тому времени, когда она оказалась дома, возбуждение уже прошло, и Эстер наконец осознала, что наделала. Мало того, что она осталась без работы, которой посвящала почти все свое время, без средств к существованию – Эстер еще и подвела Калландру Дэвьет, поверившую ей и давшую самые лестные рекомендации.
Обедала она в одиночестве – и то лишь потому, что не хотела обижать хозяйку дома. Вкуса еды Эстер не чувствовала. Около пяти часов начало темнеть; газовые рожки были зажжены, шторы задернуты – и в комнате как будто стало еще теснее. Что она будет делать завтра? Нет у нее больше ни лечебницы, ни больных… Она никому теперь не нужна, жизнь утратила смысл. Такие мысли представляли серьезную опасность: в них можно было заплутать и в конце концов прийти к заключению, что лучше всего залезть в постель и провести там остаток жизни.
Однако из головы не выходило вполне трезвое соображение, что через неделю-другую деньги кончатся, придется покинуть этот дом и снова просить брата Чарльза предоставить ей крышу над головой, пока она… Пока что? Снова не устроится сиделкой? Теперь это практически невозможно. Поумрой наверняка об этом позаботится.
Эстер уже готова была расплакаться, хотя обычно слез не выносила. Нужно что-то делать! Все лучше, чем сидеть в этой убогой комнатенке, слушать шипение газа и жалеть себя. Кроме того, Эстер неминуемо предстояло одно крайне неприятное дело – объяснение с Калландрой. Лучше было, конечно, встретиться с ней лично, нежели излагать все в письменном виде. Тогда почему бы не отправиться к ней прямо сейчас? Право, не стоило оставаться наедине с собой и своими мыслями до поздней ночи, пока долгожданный сон поможет убежать от действительности.
Из двух пальто Эстер выбрала то, что получше, надела хорошую шляпку и вышла на улицу, где остановила кеб и назвала вознице адрес Калландры Дэвьет.
Прибыла она туда около семи, и, на ее счастье, оказалось, что хозяйка дома и гостей в данный момент не принимает (возможность, о которой Эстер как-то раньше не подумала). Горничная, услышав, что мисс Лэттерли желает видеть леди Калландру, впустила ее в дом безо всяких вопросов.
Через несколько минут по лестнице спустилась Калландра в платье, фасон которого был моден года два назад. Ее волосы со свойственным им упрямством заметно растрепались, и даже заколки тут ничем не могли помочь. А ведь Калландра наверняка только что покинула гардеробную. Но Эстер, как всегда, поразило живое выражение умного лица подруги и то, что она рада ее видеть, несмотря на поздний час и неожиданность визита. Калландре, в свою очередь, достаточно было бросить всего один взгляд на Эстер, чтобы предположить неладное.
– Что с тобой, моя дорогая? – спросила она без обиняков. – Что случилось?
Уклоняться от прямого ответа не имело смысла, тем более под проницательным взглядом подруги.
– Я дала ребенку лекарство без разрешения доктора… И в его отсутствие. Мальчик, кажется, пошел на поправку, но меня за это уволили.
Главное было сказано. Эстер выжидающе вглядывалась в лицо Калландры.
– В самом деле? – Та слегка приподняла брови. – Ребенок, как я полагаю, был опасно болен?
– Горячка на грани бреда.
– А что за лекарство?
– Хинин, териак, гофманские капли и немного эля, чтобы было не так горько.
– Звучит весьма разумно. – Калландра направилась в гостиную. – Но при этом ты, конечно, превысила свои полномочия.
– Да, – тихо подтвердила Эстер.
Калландра пропустила ее вперед, вошла сама и прикрыла дверь.
– И ты об этом не жалеешь, – добавила она. – Я имею в виду: случись все снова, ты бы поступила точно так же?
– Я…
– Только не лги, моя милая. Я в этом просто уверена. Как жаль, что женщинам не разрешают изучать медицину! Из тебя вышел бы отличный доктор. Ты умна, рассудительна и способна на решительные действия. Но коль скоро ты женщина, то и говорить об этом нечего. – Хозяйка села на широкую софу и жестом предложила гостье присесть. – И что ты теперь намерена делать?
– Понятия не имею.
– Так я и думала. Тогда, для начала, не пойти ли тебе со мной в театр? Раз уж ты пострадала сегодня от грубой действительности, для контраста стоит посетить царство фантазии. А потом мы обсудим, как тебе лучше всего поступить в твоем положении. Прости меня за несколько неделикатный вопрос, но хватит ли у тебя денег платить за квартиру в течение ближайших двух недель?
Эстер невольно улыбнулась житейской практичности подруги, столь далекой от морального осуждения и запугиваний, коими ее встретили бы в любом другом доме.
– Да… Хватит.
– Надеюсь, что это правда. – Калландра сдвинула брови. – Хорошо. Тогда у нас еще есть немного времени. В противном случае ты могла бы пожить у меня, пока не подвернется что-нибудь подходящее.
Лучше было сказать ей всю правду сразу.
– Я превысила полномочия, – призналась Эстер. – Поумрой пришел в бешенство и объявил, что не даст мне никаких рекомендаций. Я буду очень удивлена, если он не оповестит всех своих коллег о моем поведении.
– Наверное, оповестит, – согласилась Калландра. – Если его попросят. Но поскольку ребенок выжил и поправляется, вряд ли он сам начнет болтать на эту тему. – Она окинула Эстер критическим взглядом. – По-моему, ты, дорогая, одета не совсем подходяще для вечернего выхода в свет. Впрочем, сейчас уже поздно что-либо менять, так что уж иди как есть. Может быть, моя камеристка еще успеет сделать тебе прическу. Поднимись наверх и передай ей мою просьбу.
Эстер колебалась. Все происходило слишком уж быстро.
– Ну, что же ты стоишь! – подбодрила ее Калландра. – Ты обедала? Мы, конечно, можем перекусить и на месте, но лишь слегка.
– Да… Да, я ела. Спасибо…
– Тогда марш по лестнице и приведи свои волосы в порядок! Живее!
Другого выхода у Эстер не было, и она повиновалась.

 

Театр был полон. Модницы щеголяли в широких юбках с кринолинами, соревнуясь в яркости цветов, кружев, бархата, оборок, лент и прочих женских ухищрений. Платье Эстер по сравнению с этим великолепием казалось до смешного простеньким, а мысль о том, что ей, возможно, придется любезничать с одним из толпящихся вокруг молодых идиотов, лишила ее последних остатков самообладания. Только чувство долга и привязанность к Калландре заставляли Эстер держать язык за зубами.
К счастью, у Калландры была отдельная ложа, в которой они и разместились вдвоем. Пьеса ничем не отличалась от доброй дюжины точно таких же модных в те дни поделок. Молодая достойная женщина уступает голосу плоти, соблазненная пустым человеком, и лишь ближе к финалу, когда ничего уже не поправишь, осознает всю свою греховность и жаждет возвратиться к законному мужу.
– Надутый самодовольный дурак! – пробормотала Эстер, когда глядеть на сцену стало уже совсем невмоготу. – Интересно, не было ли в судебной практике случая, когда мужчину засудили за то, что он надоел женщине до смерти!
– В этом нет греха, моя милая, – шепнула в ответ Калландра. – Ведь мнением женщин еще никто не интересовался.
Эстер отпустила словцо из солдатского лексикона, часто слышанное ею в Крыму. Калландра сделала вид, что не поняла, хотя наверняка тоже слышала его не раз и прекрасно знала, что оно значит.
Пьеса закончилась, и под восторженные аплодисменты занавес пополз вниз. Калландра встала. Эстер, бросив напоследок быстрый взгляд в партер, последовала ее примеру. Они вышли в быстро заполняющееся публикой просторное фойе, где уже вовсю обсуждали достоинства пьесы, сплетничали и просто болтали обо всем, что взбредет на ум.
Эстер и Калландра нырнули в толпу и, раз десять обменявшись вежливыми приветствиями со знакомыми, столкнулись лицом к лицу с Оливером Рэтбоуном, сопровождавшим молодую темноволосую женщину с серьезным выражением на хорошеньком личике.
– Добрый вечер, леди Калландра! – Рэтбоун слегка наклонил голову, затем повернулся с улыбкой к Эстер: – Мисс Лэттерли! Разрешите мне представить вам мисс Ньюхаус.
Они обменялись приличествующими случаю церемонными фразами.
– Не правда ли, великолепная пьеса, – вежливо сказала мисс Ньюхаус. – Очень трогательная.
– Очень, – согласилась Калландра. – И на весьма популярную в наши дни тему.
Эстер молчала. Она чувствовала, что Рэтбоун с удовольствием разглядывает ее своим пытливым взглядом, знакомым ей еще по их первой встрече перед судом. Эстер не имела ни малейшего желания поддерживать светскую беседу, но, будучи гостьей Калландры, изобразила на лице вежливый интерес.
– Я невольно испытываю сострадание к героине, – продолжала мисс Ньюхаус. – Несмотря на ее слабость. – На секунду она потупилась. – О, я прекрасно понимаю, что в итоге она погубила себя. Но не иначе как благодаря искусной драматургии зритель порицает поступки героини и в то же время оплакивает ее участь. – Она повернулась к Эстер: – Вы не согласны со мной, мисс Лэттерли?
– Боюсь, я сочувствую героине даже больше, чем входило в планы драматурга, – призналась Эстер с виноватой улыбкой.
– О? – Мисс Ньюхаус смутилась.
Эстер почувствовала, что ей необходимо объясниться. Рэтбоун смотрел на нее со все большим интересом.
– Мне кажется, муж ее был настолько скучен, что вполне понятно, почему она… утратила к нему интерес.
– Это вряд ли оправдывает нарушение данной ею клятвы! – Мисс Ньюхаус была шокирована. – Все-таки как легко женщине сбиться с пути из-за нескольких льстивых слов, – сказала она серьезно. – Мы видим приятное лицо, внешний блеск – и совсем не замечаем сути!
Эстер ответила не думая. Героиня была хорошенькая, но муж, похоже, и не пытался разглядеть в ней нечто большее, чем смазливую внешность.
– Чтобы сбиться с пути, мне, например, ничья помощь не требуется. Я способна с этим и сама справиться!
Мисс Ньюхаус уставилась на нее в замешательстве.
Калландра закашлялась, поднеся к губам платочек.
– Какая же радость сбиваться с пути в одиночку? – сказал Рэтбоун, с трудом сдерживая улыбку. – Вряд ли это можно будет назвать удачным путешествием!
Эстер повернулась и посмотрела ему в глаза.
– Я могу путешествовать одна, мистер Рэтбоун, но я абсолютно уверена: необитаемых мест мне не найти.
Он широко улыбнулся, обнажив удивительно белые зубы, и предложил ей руку.
– Вы позволите? Только до экипажа, – произнес он с бесстрастным лицом.
Эстер не смогла удержаться от смеха, а тот факт, что мисс Ньюхаус ничего смешного в сказанном не увидела, лишь добавил ей веселья.

 

На следующий день Калландра послала лакея в полицейский участок с запиской, в которой просила Монка прибыть к ней завтра и как можно раньше. При этом она не объяснила, чем вызвана столь настоятельная просьба, и даже не намекнула, о чем собирается с ним говорить.
Тем не менее Уильям постучал утром в ее дверь и был встречен должным образом. Насколько Калландра могла судить, инспектор всегда относился к ней с большим уважением.
– Доброе утро, мистер Монк, – вежливо сказала она. – Пожалуйста, присаживайтесь и располагайтесь поудобнее. Не желаете ли чего-нибудь? Могу предложить вам чашку горячего шоколада. Утро выдалось непогожее – по сезону.
– Благодарю вас, – принял он предложение с несколько озадаченным видом, так и не уяснив, зачем она его пригласила.
Калландра позвонила и, когда явилась горничная, распорядилась насчет горячего шоколада. Затем повернулась к Монку с очаровательной улыбкой.
– Как продвигается следствие? – Она понятия не имела, каким именно случаем Монк сейчас занимается, но в том, что он расследует очередное преступление, можно было не сомневаться.
Уильям замешкался, не зная, является ли этот вопрос частью светской беседы, которую им надлежит вести, пока горничная возится с шоколадом, или же Калландра действительно интересуется его делами. Последнее показалось ему более вероятным.
– Собираю по кусочкам свидетельства об одном убийстве, – ответил он. – Но пока их явно недостаточно, чтобы сложилась полная картина.
– Так бывает часто?
Монк усмехнулся.
– Случается, но на этот раз кусочки все какие-то разрозненные. А имея дело с семейством сэра Бэзила Мюидора, нужно действовать особенно осмотрительно.
Из этих слов Калландра выяснила все, что хотела.
– Да, конечно. Должно быть, это и впрямь весьма трудная задача. А публика, если судить по газетным сообщениям, да и власти, наверное, требуют от вас быстрых решений.
Она сама разлила шоколад, немедленно отпустив горничную. Напиток был горячим и изумительно вкусным. Калландра видела, с каким удовольствием Монк прихлебывает из чашки.
– И еще, наверное, трудность заключается в том, что вам приходится работать с людьми, очутившимися в исключительных обстоятельствах, – продолжала Калландра, видя в его глазах молчаливое согласие. – Как вы можете получить от них искренние ответы, если каждый вас боится и прежде всего желает обезопасить самого себя? Одна надежда, что кто-нибудь запутается в собственной лжи.
– Вы знакомы с Мюидорами? – Уильям все пытался понять причину ее интереса к этому делу.
Она неопределенно махнула рукой.
– Иногда встречаемся в обществе. Лондон, как вам известно, весьма невелик, и все благородные семейства так или иначе знакомы между собой. И почти все – в родстве. У меня, например, есть кузина, которая приходится родственницей одному из братьев Беатрис. Должно быть, леди Мюидор тяжело переживает эту трагедию.
Монк поставил на секунду свою чашку с шоколадом.
– Очень тяжело, – ответил он, снова припоминая все то, что тревожило и сбивало его с толку. – Какое-то время она держалась весьма мужественно. Потом вдруг словно надломилась, почти не выходит из своей спальни. Мне сказали, что она больна, но так ли оно на самом деле, не знаю. Я ее совсем не вижу.
– Бедняжка, – посочувствовала Калландра. – И какое затруднение для вас! Вы полагаете, она что-то знает?
Монк пристально взглянул на собеседницу. Глаза у него были замечательные – темно-серые, ясные, пронизывающие, бросающие многих людей в дрожь. Однако Калландра могла бы выдержать и взгляд василиска.
– Мне приходило это в голову, – осторожно отозвался он.
– Вам просто необходимо, чтобы в доме был кто-нибудь из ваших людей, на кого ни слуги, ни домочадцы не обращали бы никакого внимания, – сказала она так, как если бы эта идея только что пришла ей в голову. – Причем это должен быть человек, не имеющий отношения к следствию и в то же время наблюдательный, умеющий судить о людях по их поведению. Он сообщал бы вам в удобное время обо всех замеченных им тонкостях и деталях.
– Чудес не бывает, – сухо заметил Монк.
– Отчего же! – в тон ему ответила Калландра. – Женщина вполне могла бы справиться с такой задачей.
– У нас в полиции женщины не служат. – Он поднял чашку и бросил поверх нее взгляд на Калландру. – И даже если бы служили, как бы она проникла в дом?
– Разве вы не упомянули, что леди Мюидор слегла в постель?
– Что это меняет? – Монк широко открыл глаза.
– Может, ей стоило бы принять на работу сиделку? Она ведь действительно заболела от потрясения после смерти дочери. Вполне вероятно, она догадывается о том, кто убийца. Неудивительно, что она слегла, бедняжка! Любая женщина на ее месте не выдержала бы такого горя. Я думаю, что присмотр ей просто необходим.
Монк, забыв о шоколаде, внимательно глядел на Калландру.
– Эстер Лэттерли в данный момент без работы, а она превосходная сиделка, одна из питомиц мисс Найтингейл. Я могу дать ей отличную рекомендацию и уверена, что она ее оправдает. Эстер весьма наблюдательна, как вам известно, и отважна. Тот факт, что в доме недавно произошло убийство, вряд ли ее отпугнет.
– А как же лечебница? – медленно проговорил Монк, и в глазах его зажглись искры интереса.
– Она там больше не работает, – с невинным видом ответила собеседница.
Уильям слегка вздрогнул.
– Не сошлась во взглядах с доктором, – пояснила Калландра.
– О!
– А доктор – дурак, – добавила она.
– Разумеется. – Монк постарался подавить улыбку, но глаза его выдали.
– Если вы не возражаете, – продолжала она, – Эстер могла бы временно устроиться на службу в семейство сэра Бэзила Мюидора в качестве сиделки при леди Мюидор. Я бы поспособствовала ей в этом. На вашем месте я бы не обращалась в лечебницу. И буду вам очень признательна, если вы не станете при Эстер упоминать мое имя, разве что в крайнем случае.
Инспектор широко улыбнулся.
– Я понял вас, леди Калландра. Отличная идея. Я весьма вам обязан.
– Не стоит благодарности, – с невинным видом сказала она. – Право, не стоит. Я поговорю с моей кузиной Валентиной, которой будет весьма приятно оказать услугу Беатрис, порекомендовав ей в сиделки мисс Лэттерли.

 

Эстер была настолько захвачена врасплох приходом Монка, что даже не задумалась, откуда полицейский мог узнать ее адрес.
– Доброе утро, – удивленно сказала она. – Вы… – И замолчала, не зная, о чем, собственно, хочет его спросить.
При необходимости Уильям мог действовать весьма осмотрительно. Искусство это, правда, давалось ему нелегко, но во имя собственного честолюбия он научился обуздывать и свой вспыльчивый характер, и даже гордость.
– Доброе утро, – довольно любезно отозвался он. – Нет, ничего страшного не произошло. Я пришел просить вас об одном одолжении, если вы не против.
– Меня? – Она взглянула на него изумленно и недоверчиво.
– Если позволите. Разрешите мне присесть?
– О… конечно. – Эстер указала на стул возле едва тлеющего камина в гостиной миссис Хорн.
Монк сел и, опасаясь, что светская беседа об общих знакомых неминуемо коснется Калландры Дэвьет, решил сразу приступить к делу.
– Я расследую убийство дочери сэра Бэзила Мюидора, случившееся на Куин-Энн-стрит.
– Мне приходило в голову, что его должны были поручить вам, – вежливо ответила Эстер, глядя на него. – Газеты до сих пор шумят об этом деле. Но я никогда не встречалась с Мюидорами и ничего о них не знаю. Они каким-то образом связаны с Крымской войной?
– Только косвенно.
– Тогда что же я могу… – Она остановилась, выжидая.
– Ее убил кто-то из домашних, – сказал Монк. – Возможно даже, член семейства.
– О… – В глазах Эстер возникло понимание. Она еще не знала уготовленной ей роли, но уже могла себе представить, в каком сложном положении оказался сам Монк. – И как же вы ведете расследование?
– Аккуратно. – Он улыбнулся уголком рта. – Леди Мюидор слегла. Не знаю, от горя ли – до недавнего времени она держалась весьма стойко. Не исключено, что она каким-то образом узнала, кто именно из ее близких имел к этому отношение.
– Что я могу сделать? – Внимание Эстер было теперь целиком приковано к Монку.
– Как вы отнесетесь к такому предложению: устроиться сиделкой к леди Мюидор, присмотреться к семейству и, возможно, установить, чего же она все-таки боится?
Эстер была несколько смущена.
– Для этого потребуются рекомендации, которых я не могу представить.
– Разве мисс Найтингейл плохо о вас отзывалась?
– Нет, конечно… Зато руководство лечебницы…
– Будем надеяться, что Мюидоры не станут расспрашивать о вас в лечебнице. Думаю, главная задача – понравиться самой леди Мюидор…
– Полагаю, леди Калландра также могла бы замолвить за меня словечко.
Уильям облегченно откинулся на спинку стула.
– Уверен, этого было бы вполне достаточно. Так вы согласны?
– Если Мюидоры ищут сиделку – ну что ж, я готова… Но не стану же я стучаться к ним в дом и сама предлагать услуги!
– Конечно, нет. Я постараюсь сам все устроить. – Монк не упомянул о кузине Калландры Дэвьет и вообще уклонился от подробных объяснений. – Письменных рекомендаций вам не потребуется; о вас просто зайдет разговор, как это обычно принято среди семейств высшего света. Вы позволите? Вот и хорошо…
– Расскажите мне хоть что-нибудь об этой семье.
– Я бы предпочел, чтобы вы познакомились с ними сами… Ваше непредвзятое мнение будет для меня крайне ценно. – Он озадаченно нахмурился. – А что у вас вышло с лечебницей?
И Эстер поведала ему свою грустную историю.

 

Валентина Берк-Хеппенстолл явилась на Куин-Энн-стрит лично выразить свои соболезнования. Когда же Беатрис отказалась принять гостью, та, понимая всю глубину ее горя, посоветовала Араминте нанять матери сиделку, куда более сведущую в недугах, нежели служанки и камеристки.
Подумав несколько секунд, Араминта сочла эту мысль разумной. Действительно, среди обитателей дома не было никого, кто мог бы достойно справиться с такой задачей. Так, может, Валентина порекомендует кого-то на это место, если, конечно, не сочтет такую просьбу слишком назойливой? Да, у нее есть на примете одна из соратниц мисс Найтингейл, молодая женщина редких достоинств, из хорошей семьи, которую не стыдно будет принять в дом.
Араминта была весьма обязана гостье. Она тут же захотела сама переговорить с этой особой при первой же возможности.
И вот Эстер, принарядившись, отправилась в кебе на Куин-Энн-стрит, где предстала перед Араминтой.
– Леди Берк-Хэппенстолл посоветовала мне принять вас на службу, – со всей серьезностью сказала та.
На ней было платье из черной тафты, шуршащей при малейшем движении. Прохаживаясь в заставленной мебелью комнате, Араминта беспрестанно задевала широкими юбками то стул, то угол дивана, то ножку стола. Торжественная мрачность ее наряда, а также черный креп на дверях и картинах напоминали о недавней смерти – и замечательно оттеняли буйные рыже-золотые волосы Араминты.
Она с удовлетворением оглядела скромный наряд Эстер.
– В данный момент вы, как я понимаю, ищете работу, мисс Лэттерли. – Араминта изъяснялась прямо и без обиняков. В конце концов, это был деловой разговор, а не светская беседа.
У Эстер был уж готов ответ, который ей подсказала Калландра. Зачастую честолюбивые слуги искали себе титулованных хозяев. Превосходя многих своих нанимателей по части снобизма, они особенно ревностно следят за нравами и лексикой других слуг.
– Коль скоро я снова оказалась дома, в Англии, миссис Келлард, я бы предпочла предложить свои услуги какому-нибудь благородному семейству, нежели работать в общественной больнице.
– Я вас понимаю. – Араминта приняла объяснение, даже ни на секунду в нем не усомнившись. – Моя мать не больна, мисс Лэттерли, она просто глубоко потрясена недавним несчастьем. Нам бы не хотелось, чтобы у нее начались приступы меланхолии. Ваши обязанности необременительны. Она нуждается в приятной компании, в ком-то, кто следил бы, чтобы она нормально ела и спала, скрашивал ее добровольное одиночество. Вам подходит такая работа, мисс Лэттерли?
– Да, миссис Келлард. Я буду счастлива, если моя скромная кандидатура вас устроит. – Эстер буквально заставила себя надеть маску смирения, вовремя вспомнив о Монке и о той задаче, которая перед ней стояла.
– Очень хорошо, считайте себя принятой. Вы можете привезти сюда ваши личные вещи и приступить к работе с завтрашнего дня. Всего хорошего.
– Всего хорошего, мэм. Благодарю вас.
Таким образом, на следующий день Эстер прибыла на Куин-Энн-стрит со всеми своими пожитками, уместившимися в одном чемодане, и постучалась в дверь черного хода. Положение у нее было теперь весьма необычное: на общественной лестнице она занимала место чуть выше горничной, но куда ниже гостьи. Она выполняла работу, требующую определенной квалификации, будучи при этом чем-то средним между рядовой служанкой и доктором. Проживая в доме, она была вынуждена придерживаться местного распорядка и выполнять указания хозяйки. При слове «хозяйка» Эстер невольно стискивала зубы.
Но какое, собственно, она имела право обижаться? У нее не было ни денег, ни видов на будущее, а с того момента, как вскрылось, что Эстер врачевала Джона Эйрдри вопреки указаниям Поумроя, она утратила и возможность устроиться на работу в какую-нибудь лечебницу. Кроме того, в ее обязанности сейчас входила не только забота о здоровье леди Мюидор, но также выполнение опасной и интересной задачи, которую поставил перед нею Монк.
Эстер отвели весьма приличную комнату, прямо над спальнями семейства, и снабженную колокольчиком, по первым звукам которого она должна была бежать к леди Мюидор. Во внеслужебное время, если таковое возникнет, Эстер могла читать или писать письма в комнате камеристок. Ей прямо и без экивоков объяснили, где кончаются ее обязанности и начинаются обязанности камеристки Мэри, черноволосой стройной девушки лет двадцати с выразительным лицом. Такое же объяснение последовало и относительно горничной Энни, шестнадцатилетней сообразительной девчушки.
Эстер провели на кухню и познакомили с кухаркой миссис Боден, служанкой Сэл, судомойкой Мэй, посыльным Вилли, а потом еще с прачками Лиззи и Роз, которые будут теперь обстирывать и Эстер. Другую камеристку, Глэдис, Эстер видела лишь мельком; она обслуживала миссис Мюидор и мисс Араминту. Горничные Мэгги, Нелли и красавица Дина занимались своими делами и тоже остались пока вне поля зрения Эстер. Маленькая желчная экономка миссис Уиллис не имела власти над сиделкой, и это сразу внесло некую натянутость в их отношения. Экономка привыкла повелевать и распоряжаться служанками и горничными, беспрекословно выполнявшими все ее приказы. Личико миссис Уиллис постоянно выражало недовольство. Она напомнила Эстер старшую сестру из лечебницы, и подобное сравнение отнюдь не льстило экономке.
– Есть будете в обеденном зале для слуг вместе со всеми, – сухо проинформировала ее миссис Уиллис. – Если, конечно, ваши текущие обязанности вам не воспрепятствуют. После завтрака в восемь часов мы все… – она подчеркнула последнее слово, многозначительно посмотрев в глаза Эстер, – собираемся вместе на молитву под руководством сэра Бэзила. Я надеюсь, мисс Лэттерли, вы в лоне англиканской церкви?
– О да, миссис Уиллис, – не задумываясь, ответила Эстер, хотя, честно говоря, вопросы веры ее мало занимали.
– Хорошо. – Миссис Уиллис кивнула. – Обедаем мы между двенадцатью и часом – в то время, когда у господ ленч. Что касается ужина, то он случается в самое разное время. Званые вечера подчас затягиваются допоздна. – Она высоко вздернула брови. – У нас бывает добрая половина знати Лондона. Наш дом славится своей кухней. Но в связи с трауром мы сейчас воздерживаемся от приемов, а к тому времени, когда траур завершится, я полагаю, вы уже закончите свою службу. Думаю, вы можете покидать дом на полдня каждые две недели, как и все прочие. Но тут все зависит от того, что скажет их светлость.
Поскольку уход за леди Мюидор не являлся постоянной работой, у Эстер не было особых причин заботиться о выходных, разве что иметь удобную возможность докладывать Монку о своих наблюдениях.
– Да, миссис Уиллис, – ответила она, так как экономка, видимо, ждала ее реакции.
– Вам придется редко заглядывать в гостиную – а скорее всего, вообще не придется. Но если уж возникнет такая необходимость, я думаю, вы догадаетесь воздержаться от стука в дверь? – Экономка впилась глазами в лицо Эстер. – Стучать в двери гостиной в высшей степени неприлично.
– Конечно, миссис Уиллис, – поспешно сказала Эстер. О таких тонкостях она, признаться, никогда раньше не думала, но раз так принято – значит, принято.
– Горничные, естественно, будут убирать вашу комнату, – продолжала экономка, окидывая Эстер критическим взглядом. – Но передники ваши будете гладить сами. У прачек и так слишком много работы, да и у камеристок тоже. Если вам придет письмо… У вас есть семья? – спросила она вдруг чуть ли не вызывающе. Люди, не имеющие семьи, теряли в ее глазах всякую респектабельность. Безродная особа могла оказаться кем угодно.
– Да, миссис Уиллис, есть, – просто ответила Эстер. – К несчастью, мои родители недавно скончались, а один из моих братьев погиб в Крыму, но другой брат, слава богу, жив. Я поддерживаю с ним и с его женой самые теплые отношения.
Миссис Уиллис была удовлетворена.
– Хорошо. Очень жаль, что вашего брата убили в Крыму, но в этой войне погибло много славных молодых людей! Умереть за страну и королеву – честь для солдата. Мой отец тоже был военным – прекрасный, достойный уважения человек. Семья – это очень важно, мисс Лэттерли. Каждый служащий в этом доме должен иметь безукоризненную репутацию.
С большим трудом Эстер удержалась от замечания относительно Крымской войны и бездарности развязавших ее политиков и генералов. Ей даже пришлось потупиться с самым скромным видом, избегая смотреть в глаза экономке.
– Мэри покажет вам лестницу для женской прислуги. – Миссис Уиллис завершила расспросы личного характера и вновь вернулась к делу.
– Прошу прощения? – Эстер на миг растерялась.
– Лестницу для женской прислуги, – резко повторила миссис Уиллис. – Вам же придется подниматься и спускаться с этажа на этаж, милая! В этом доме соблюдают приличия; не собираетесь же вы пользоваться той же лестницей, что и слуги-мужчины! Бог знает, что из этого может выйти! Я надеюсь, вы далеки от подобных мыслей?
– Разумеется, мэм. – Эстер уже сообразила, что к чему, и поспешила объясниться: – Просто я еще не привыкла к таким просторным помещениям. Я недавно вернулась из Крыма, – добавила она на тот случай, если миссис Уиллис наслышана лишь о сомнительной репутации сиделок в Англии. – Там, где я работала, не было мужской прислуги.
– В самом деле. – Похоже, миссис Уиллис вообще не имела понятия, о чем идет речь, но невежественной показаться не хотела. – Ну, у нас тут пять слуг вне дома, и с ними вы вряд ли встретитесь, а в самом доме – мистер Филлипс, дворецкий; Роудз, камердинер сэра Бэзила; Гарольд и Персиваль, лакеи; и Вилли, посыльный. С ними вам тоже не придется иметь дела.
– Да, мэм.
Миссис Уиллис фыркнула.
– Очень хорошо. Тогда вам самое время пойти представиться леди Мюидор и посмотреть, что вы можете для нее, бедняжки, сделать. – Она порывисто разгладила свой передник; зазвенели ключи. – Как будто недостаточно ей горя! А тут еще полиция лезет во все углы, мучит людей вопросами… Куда катится мир! Если бы они как следует несли службу, ничего подобного не случилось бы!
Предполагалось, что Эстер еще ни о чем не знает, а то она обязательно ввернула бы, что вряд ли можно требовать от полиции, даже самой старательной, предотвращения семейных драм.
– Благодарю вас, миссис Уиллис, – сказала Эстер и направилась к леди Беатрис Мюидор.
Постучав в дверь и не получив ответа, она вошла в спальню без приглашения. Это была очаровательная комната, оформленная в чисто женской манере: множество вышивок, картины и зеркала в овальных рамах, легкие удобные стулья. Сквозь незашторенные окна лился холодноватый дневной свет.
Сама леди Беатрис в шелковом пеньюаре лежала на кровати, скрестив ноги и закинув руки за голову. Взгляд ее был устремлен в потолок. Появления Эстер она не заметила.
Будучи сестрой милосердия, Эстер привыкла иметь дело с мужчинами, страдающими от ран и тяжелых болезней, но она понятия не имела, как себя следует вести с охваченной горем и страхом женщиной. Ей показалось, что леди Беатрис и впрямь напугана до такой степени, что боится шевельнуться – как затаившееся в ужасе животное.
– Леди Мюидор, – тихо произнесла Эстер.
Услышав незнакомый голос, вдобавок лишенный свойственного слугам подобострастия, Беатрис повернула голову и посмотрела на вошедшую.
– Леди Мюидор, я – Эстер Лэттерли. Я – ваша сиделка и буду ухаживать за вами, пока вы не почувствуете себя достаточно окрепшей.
Беатрис медленно приподнялась, опершись на локоть.
– Сиделка? – переспросила она со слабой усмешкой. – Я не… – Она решила не заканчивать фразы и снова легла. – В моей семье есть убитые, но нет больных.
Стало быть, Араминта даже не удосужилась предупредить мать. Или та просто забыла?
– Да, – согласилась Эстер. – Я назвала бы ваш недуг душевной раной. Когда я работала в Крыму сестрой милосердия, мне приходилось иметь дело с разного рода ранами, сопряженными с горем и потрясениями. Даже чтобы ощутить в себе силы оправиться от удара, необходимо время.
– В Крыму? Мечтали принести пользу?
Эстер удивилась. Реакция была необычной. Она всмотрелась повнимательнее в чувственное лицо леди Беатрис: большие умные глаза, длинный нос, нежные губы. Внешность леди Мюидор явно не соответствовала классическим канонам красоты, да и современным тоже. Такое выразительное лицо могло даже отталкивать многих мужчин, мечтающих о более приземленной спутнице жизни.
– Да, – согласилась Эстер. – А поскольку родители мои умерли и семья не имеет возможности меня содержать, мне волей-неволей приходится приносить пользу.
Беатрис снова села на постели.
– Должно быть, это доставляет вам глубокое удовлетворение. Мои дети выросли, у них свои семьи. Мы часто даем балы – во всяком случае, давали; моя дочь Араминта весьма искусно составляет список гостей, с которыми можно интересно провести время; наша кухарка – предмет зависти многих семейств Лондона; а дворецкий знает, кого нанять, если в том возникнет нужда. Слуги вышколены. Экономка настолько ревниво относится к своим обязанностям, что страшно обижается, если я вмешиваюсь в ее дела.
– Да, могу себе представить. Я уже беседовала с ней. Вы полдничали сегодня?
– Я не голодна.
– Тогда вам следует поесть немного супа и что-нибудь из фруктов. Обезвоживание организма может иметь нежелательные последствия. А пребывая в глубоком отчаянии, вы и вовсе повредите своему здоровью.
– Вы довольно бесцеремонны, – удивилась Беатрис.
– Я просто не хочу быть понятой неправильно.
Леди Мюидор невольно улыбнулась.
– Не думаю, чтобы такое часто случалось.
Эстер напомнила себе, что прежде всего ее обязанность – заботиться о здоровье Беатрис и лишь потом – выполнять поручение Монка.
– Разрешите, я принесу вам суп и фруктовый пирог или заварной крем?
– Боюсь, что вы принесете его и без разрешения. Кстати, а вы сами-то не голодны?
Эстер улыбнулась, еще раз окинула взглядом комнату и отправилась на кухню.

 

Тем же вечером Эстер имела возможность поближе познакомиться с Араминтой. Она спустилась в библиотеку – подыскать что-нибудь интересное для своей подопечной в надежде, что вечерние чтения улучшат ее сон. Пройдя мимо полок с объемистыми историческими трудами и еще более объемистыми трудами философскими, Эстер добралась, наконец, до стихов и романов. Они располагались в самом низу. Подобрав юбки, Эстер опустилась на колени, и в этот миг вошла Араминта.
– Вы что-нибудь потеряли, мисс Лэттерли? – спросила она с ноткой легкого неодобрения в голосе. Действительно, Эстер находилась в несколько рискованной позе. А уж для человека служащего такая поза и вовсе была неприлична.
Эстер поднялась и оправила юбки. Обе стояли теперь и смотрели друг на друга, разделенные столиком для чтения. Серо-голубому платью и белому переднику Эстер было так же далеко до великолепия черного шелка и бархата, как и ее светло-каштановым волосам – до пылающих рыжих волос Араминты.
– Нет, миссис Келлард, – серьезно ответила она. – Я пришла подыскать леди Мюидор какую-нибудь книгу для чтения перед сном. Возможно, ее сон от этого улучшится.
– В самом деле? Я всегда думала, что в таких случаях проще принять настойку опия.
– Настойка опия – крайнее средство, мэм, – ровным голосом ответила Эстер. – Если часто принимать ее от бессонницы, это может привести к неприятным последствиям.
– Полагаю, вам уже известно, что моя сестра была убита в этом доме меньше трех недель назад?
Араминта держалась очень прямо, взгляд ее был тверд. Эстер невольно восхитилась самообладанием этой женщины, способной так спокойно говорить о постигшем ее несчастье.
– Да, знаю, – печально отозвалась она. – Неудивительно, что ваша матушка слегла от горя. Да еще, насколько мне известно, вас часто беспокоит полиция, задавая самые бестактные вопросы. Потому-то я и решила, что чтение на сон грядущий немного отвлечет леди Мюидор от несчастий и послужит лучшим лекарством. Я понимаю, что исцелиться от такого потрясения нелегко. Поверьте, я говорю об этом не понаслышке. Я сама потеряла обоих родителей и брата и знаю, каково это – переживать утрату.
– Вероятно, именно поэтому леди Берк-Хэппенстолл вас и рекомендовала. Было бы весьма желательно, чтобы вы отвлекли мою мать от горестных мыслей о смерти Октавии, моей сестры, и от размышлений о том, кто мог ее убить. – Все это Араминта выговорила, даже не дрогнув. – Я рада, что вы не боитесь остаться у нас в доме. Бояться не стоит. – Она слегка приподняла плечи, так обычно ежатся от холода. – Вполне вероятно, что причиной трагедии были какие-то не ясные для нас отношения Октавии с ее убийцей. Если вы будете вести себя осмотрительно, не привлекать к себе повышенного внимания и не слишком любопытствовать на этот счет…
Тут открылась дверь, и вошел Майлз Келлард. Сначала Эстер поразила привлекательность лица вошедшего и оригинальность его выражения. Мужчины с такими лицами обычно любят смеяться, петь, рассказывать страшные или забавные истории. Если бы рот Майлза не был таким капризным, Эстер решила бы, что перед ней мечтатель.
– …то никаких неприятностей у вас не возникнет, – закончила Араминта, даже не повернув головы в сторону мужа, словно и не заметив его появления.
– Предупреждаешь мисс Лэттерли насчет нашего бесцеремонного и нахального полицейского? – спросил Майлз, явно позабавленный услышанным обрывком разговора. Он глянул на Эстер и одарил ее очаровательной улыбкой. – Не обращайте на него внимания, мисс Лэттерли! А если он станет совсем уж назойлив, обратитесь ко мне, и я мигом поставлю его на место. Кого бы он там ни подозревал… – Глаза его изучали Эстер с таким интересом, что она даже пожалела немного о своем простеньком наряде и об отсутствии средств. Ей не так часто приходилось видеть, чтобы у мужчины при одном лишь взгляде на нее загорались глаза.
– Он не может подозревать мисс Лэттерли, – сказала Араминта мужу. – Ее еще не было здесь, когда все это случилось.
– Конечно, нет, – согласился он, поднимая руку, чтобы обнять жену. Легко и как бы неумышленно Араминта уклонилась от его прикосновения.
На секунду Майлз замер, а потом продолжил движение, сделав вид, что он с самого начала собирался всего лишь поправить криво висящую картину.
– А впрочем, от него всего можно ожидать, – холодно продолжила Араминта, надменно выпрямляясь. – Кажется, он подозревает всех подряд, даже членов семьи.
– Вздор! – нетерпеливо прервал ее Майлз, но Эстер показалось, что последняя фраза супруги несколько смутила мистера Келларда. Щеки его порозовели, а глаза принялись вдруг блуждать по комнате. Майлз явно избегал встречаться с женщинами взглядом. – Это же абсурд! Ни у кого из нас нет и быть не могло причины совершить столь ужасную вещь! В самом деле, Минта, ты просто пугаешь мисс Лэттерли.
– Я не говорила, что это сделал кто-то из нас; я сказала лишь, что так полагает инспектор Монк… Должно быть, ему что-то наплел про тебя Персиваль. – Араминта взглянула на зардевшегося мужа, отвернулась и явно обдуманно продолжала: – Безответственный человек. Будь я в этом полностью уверена, его бы уже уволили. – Тон Араминты позволял предположить, что она просто размышляет вслух, как бы забыв о присутствующих, однако держалась она подчеркнуто прямо и слишком уж отчетливо и ясно выговаривала слова. – Думаю, именно подозрения, высказанные Персивалем, и уложили маму в постель. Может, будет лучше, Майлз, если ты воздержишься в ближайшее время от встреч с нею. Не исключено, что она просто тебя боится… – Араминта внезапно повернулась и послала ему холодную ослепительную улыбку. – Все это, конечно, крайне нелепо, я знаю… но страхи подчас не подчиняются здравому смыслу. Мы иногда думаем о людях бог знает что, и никто нас не в силах переубедить.
Она слегка наклонила голову.
– Да и потом: что могло побудить тебя поссориться столь яростно с Октавией? – Араминта как бы засомневалась на секунду. – Хотя мама, должно быть, уверена в том, что между вами вышла ссора. Надеюсь, она не рассказала о своих подозрениях мистеру Монку – это было бы просто ужасно! – Араминта повернулась к Эстер: – Мисс Лэттерли, если вы поможете маме вновь почувствовать себя уверенно в этом мире, мы все будем вечно вам благодарны. А теперь я должна удалиться. Хочу взглянуть, как там бедняжка Ромола. У нее болит голова, и Киприан уже просто не знает, что делать. – И стройная, изящная Араминта вышла, шелестя юбками.
Эстер была удивлена и несколько сбита с толку. Она понимала, что Араминта умышленно пыталась запугать своего мужа, и делала это с нескрываемым удовольствием. Эстер снова повернулась к полке, боясь, что Майлз прочтет это понимание в ее глазах.
Он подошел к Эстер и остановился всего в ярде от нее. Она буквально почувствовала это спиной.
– Пусть вас это не заботит, мисс Лэттерли, – несколько хрипловато проговорил он. – Леди Мюидор обладает весьма живым воображением. Как, впрочем, и все леди. Она все путает и часто сама не знает, что говорит. Вам это, полагаю, знакомо? – Из его тона следовало, что и сама Эстер, по всей видимости, тоже не слишком отличается от других женщин.
Она выпрямилась и, обернувшись, поглядела в глаза Майлзу. Он стоял так близко, что она видела тени от его замечательных ресниц. Тем не менее Эстер осталась на месте.
– Нет, мне это незнакомо, мистер Келлард, – сказала она, тщательно подбирая слова. – Я редко говорю то, что не имею в виду, а если такое подчас и случается, то это свидетельствует лишь о неумении подобрать нужное слово, а вовсе не о путанице в мыслях.
– Конечно, мисс Лэттерли. – Он улыбнулся. – И все же я уверен, что в глубине души вы – истинная женщина…
– Может быть, мне стоит посмотреть миссис Мюидор, раз у нее головные боли? – торопливо сказала она, чтобы не отвечать на его последнюю фразу.
– Вряд ли вы ей поможете, – произнес он, отступая в сторону. – Она хочет, чтобы о ней позаботился кое-кто другой, а вовсе не вы. Но тем не менее попытайтесь, если вам угодно. Это будет весьма забавное зрелище.
Она предпочла не понять его намека.
– Какая разница, кто именно позаботится о человеке, страдающем головной болью?
– Возможно, – согласился он. – Сам я на головные боли никогда не жалуюсь. Во всяком случае, на те, что донимают Ромолу. Это, как бы выразиться, чисто женские головные боли.
Эстер взяла первую попавшуюся книгу и, повернув ее обложкой к себе, так, чтобы Майлз не смог прочесть названия, пошла к двери.
– Я прошу прощения, но мне нужно взглянуть, как чувствует себя леди Мюидор.
– Конечно, – пробормотал Майлз. – Хотя сомневаюсь, чтобы ее состояние резко изменилось, пока мы тут с вами говорили.

 

На следующий день загадочные слова Майлза относительно головных болей Ромолы стали для Эстер немного понятней. Она возвращалась из теплицы, с цветами для леди Беатрис, когда внезапно увидела Ромолу и Киприана. Оба были слишком увлечены разговором, чтобы сразу заметить чье-либо присутствие.
– Я буду так счастлива, если ты это сделаешь, – говорила Ромола, и в голосе ее слышалась мольба и усталость, словно с этой просьбой она уже обращалась к Киприану не раз и не два.
Эстер остановилась и отступила за портьеру. Ромола стояла к ней спиной, Киприан – лицом. Он выглядел неважно: утомленный, обеспокоенный, под глазами – тени; плечи чуть ссутулены, словно в ожидании удара.
– Ты же знаешь, что сейчас это бесполезно, – терпеливо отвечал он. – Ничего хорошего из этого не выйдет.
– О, Киприан! – Ромола повернулась, поза ее выражала растерянность и разочарование. – Но ради меня ты мог хотя бы попробовать! Вся моя жизнь сразу стала бы иной!
– Я уже объяснял тебе… – начал Киприан, затем оборвал фразу. – Я знаю, как ты этого хочешь, – резко сказал он, не в силах больше сдерживать раздражение. – Но если бы я мог убедить его, я бы это сделал.
– Сделал бы? Я иногда задаюсь вопросом: а хочешь ли ты вообще, чтобы я была счастлива?
– Ромола… я…
Далее Эстер выносить не могла. Ее всегда отталкивали люди, которые насильно возлагали ответственность за свое счастье на плечи других. Возможно, причина была в том, что Эстер всегда отвечала за себя сама. Посему, еще не зная обстоятельств дела, она инстинктивно приняла сторону Киприана. Как можно громче отдернув зазвеневшую кольцами портьеру, Эстер изобразила удивление и неловкость при виде беседующих супругов. Виновато улыбаясь, она извинилась и проплыла мимо них с маргаритками в руках. Садовник, правда, называл эти цветы как-то совсем иначе, но для Эстер они были всегда маргаритками.

 

Жизнь на Куин-Энн-стрит была сопряжена с определенными неудобствами. Естественно, не в материальном смысле. В доме всегда было достаточно тепло, разве что в комнатах слуг, располагающихся на третьем и четвертом этажах, чувствовалась подчас прохлада. А таких деликатесов, как здесь, Эстер даже никогда и не пробовала. В огромных количествах готовились на кухне мясо, речная и морская рыба, дичь, птица, устрицы, омары, оленина, тушеные зайцы, пироги, печенье, овощи, фрукты, торты, пудинги и сласти, и слуги зачастую лакомились яствами с господского стола, хотя обычно пища для них готовилась отдельно.
Эстер уже начинала постепенно разбираться во внутренней иерархии и различать границы владений, что было для самих слуг весьма важным вопросом. Никто из них не посмел бы выполнять работу, не соответствующую его рангу, и не позволил бы, чтобы кто-нибудь другой посягнул на его обязанности. Боже упаси попросить старшую горничную сделать то, что положено делать простой служанке, или, того хуже, позволить лакею распоряжаться на кухне.
С гораздо большим интересом Эстер присматривалась, кто с кем дружит, кто кому завидует, кто с кем враждует и почему.
Все трепетали перед миссис Уиллис, а мистер Филлипс в глазах слуг значил куда больше, чем сам сэр Бэзил, которого многие видели лишь мельком. Слуги ворчали и подшучивали над армейскими замашками дворецкого и за глаза называли его старшим сержантом.
Миссис Боден, кухарка, правила на кухне железной рукой, но несмотря на горячий нрав, слуги любили ее куда больше, нежели дворецкого или экономку. Миссис Боден души не чаяла в детишках Киприана и Ромолы. Детей у них было двое: белокурая восьмилетняя Джулия и Артур, которому уже исполнилось десять. Кухарка баловала их особенно вкусными яствами, когда предоставлялась возможность. А предоставлялась она довольно часто, поскольку ели они у себя в детской, и миссис Боден лично выбирала для них самые лакомые кусочки.
Пользовалась определенным уважением и Дина, горничная, но это скорее было связано с ее положением, нежели с характером. В горничные выбирали самых красивых и представительных девушек, они должны были уметь держаться с достоинством, поскольку им то и дело приходилось встречать гостей и, шурша юбками, с высоко поднятой головой вплывать в гостиную с серебряным подносом для приглашений и визитных карточек. Эстер нашла Дину весьма общительной особой, любящей поговорить о своих родных, о том, как они были к ней добры и ни в чем не отказывали.
Кухонная девушка Сэл заметила, впрочем, что Дина ни разу не получила из дому ни одного письма. Все свое время она посвящала службе и лишь раз в году навещала родную деревушку, затерянную где-то в графстве Кент.
Лиззи, старшая прачка, отличалась весьма властным характером, поэтому в прачечной царил железный порядок. Роз и гладильщицы даже и думать не смели, чтобы ослушаться или дать волю чувствам. Все эти бытовые наблюдения Эстер были очень любопытны, но явно не имели никакого отношения к убийству Октавии Хэслетт.
Слуги, конечно, шушукались о том, что случилось. Да и не могло такого быть, чтобы в доме произошло убийство, а слуги об этом молчали! Тем более что все они попали под подозрение, а один из них, возможно, его совершил.
Миссис Боден даже думать об этом боялась и другим запрещала.
– Только не у меня на кухне! – восклицала она, взбивая полдюжины яиц с таким жаром, что желтки едва не вылетали из миски. – Я здесь не допущу никаких сплетен! У вас и так полно дел, чтобы тратить еще время на глупую болтовню. Сэл, если ты не управишься с картошкой, пока я взбиваю яйца, я не знаю, что с тобой сделаю! Мэй! Мэй! Как насчет уборки? Чтобы у меня даже пятнышка на полу не было!
Филлипс расхаживал по дому с важным и мрачным видом. По словам миссис Боден, бедняга сильно переживал, что такая трагедия случилась во вверенном ему хозяйстве. Раз никто из членов семьи по определению не мог быть убийцей, выходит, это кто-то из слуг, то есть человек, которого мистер Филлипс сам принимал на работу.
Ледяной взгляд миссис Уиллис замораживал любые толки, стоило ей только их услышать. Сплетничать – неприлично и глупо. Полиция, по мнению экономки, была просто бездарна, раз уж додумалась до такой ерунды, что якобы убийство совершено кем-то из обитателей дома. Только перепугали насмерть бедных девушек – и хоть бы что! Если же она, миссис Уиллис, услышит, что кто-нибудь опять об этом рассуждает, виновная будет строго наказана.
Но никакие угрозы не могли остановить тех, кто не хотел себе отказать в этом маленьком удовольствии. Девушки шептались, вызывая бесконечные снисходительные замечания мужчин. Наиболее оживленной беседа становилась за чаем в обеденном зале.
– Думаю, это мистер Терск – по пьянке, – вскинув голову, высказалась Сэл. – Он все время ворует порташ из подвала, и пусть кто-нибудь скажет, что мне померещилось!
– Вот еще чепуха какая! – возразила с усмешкой Лиззи. – Он же джентльмен! Да и зачем ему это делать?
– Иногда я думаю: а где ты вообще росла? – Глэдис глянула через плечо – убедиться, что миссис Боден нет поблизости. – Ты что, вообще ничего не знаешь?
– Так она ведь работает внизу, – прошипела Мэри. – Откуда ей знать, что там творится наверху, у господ!
– Ну, тогда скажи сама, – с вызовом потребовала Роз. – Кто это был, по-твоему?
– Миссис Сандеман – в припадке ревности, – убежденно ответила Мэри. – Ты бы посмотрела, какое она шмотье носит! А знаешь, что рассказывал Гарольд? В какие он ее места сопровождал?
Все прекратили есть и затаили дыхание в ожидании ответа.
– Ну? – не выдержала Мэгги.
– Тебе еще рано об этом знать. – Мэри покачала головой.
– О, ну пожалуйста! – взмолилась Мэгги. – Скажи нам!
– Да она сама не знает, – усмехнулась Сэл. – Голову нам морочит, и всё тут.
– Еще как знаю! – возразила Мэри. – Он сопровождал ее на такие районы, куды ни одна приличная женщина носа не покажет. К Хеймаркет…
– Что?.. Ты думаешь, они не поделили поклонника? – тут же предположила Глэдис. – Не может быть!
– А у тебя есть другая идея? – спросила Мэри.
Тут в дверях кухни возник посыльный Вилли, который стоял на страже в коридоре – на тот случай, если вдруг внезапно появится миссис Боден.
– А по-моему, это мистер Келлард! – заявил он, подойдя к столу и на всякий случай оглянувшись через плечо. – Можно я возьму вон тот кусок пирога? А то умру с голоду.
– Ты просто не любишь мистера Келларда. – Мэри пододвинула к нему тарелку, и Вилли, ухватив кусок, жадно впился в него зубами.
– Порося, – добродушно сказала Сэл.
– А я думаю, это была миссис Мюидор, – подала голос судомойка Мэй.
– Что? – переспросила Глэдис с видом оскорбленного достоинства. Обиду, нанесенную Ромоле, она считала своей личной обидой.
– Да ладно тебе! – сказала Мэри, обращаясь к Мэй. – Ты же миссис Мюидор ни разу в глаза-то не видела!
– А вот и видела! – запротестовала Мэй. – Она спускалась сюда, когда болела мисс Джулия. Заботливая мамаша! Только я думаю, все это показное. Хорошенькое личико, кожа – как сливки, всегда вся такая расфуфыренная… Она из-за денег вышла замуж за мистера Киприана.
– Да какие у него деньги? – сказал Вилли с набитым ртом. – Он же вечно в долгах! Так мне Персиваль сказал.
– Ты больше Персиваля слушай! – критически заметила Энни. – Я не говорю, что миссис Мюидор не могла этого сделать, но, ежели уж на то пошло, скорее можно подумать на миссис Келлард. Сестры часто ненавидят друг друга.
– Из-за чего? – спросила Мэгги. – Ну из-за чего миссис Келлард могла ненавидеть бедную миссис Октавию?
– Персиваль говорил, что мистер Келлард имел кой-какие намерения насчет миссис Октавии, – объяснила Энни. – Не то чтобы я шибко верю Персивалю… У него злой язык.
В этот момент вошла миссис Боден.
– Хватит сплетничать, – резко сказала она. – Кто тебя учил говорить с набитым ртом, Энни Лэтимер? А ну-ка живо за дело! Сэл! Ты еще не почистила морковь и не принималась даже за капусту для завтрашнего обеда! У вас не так много времени, чтобы сидеть тут и болтать за чашкой чая!

 

Этот разговор Эстер сочла нужным пересказать Монку, когда тот решил провести беседу с глазу на глаз с каждым из слуг, включая сиделку, хотя та и не присутствовала в доме в момент преступления.
– Забудьте про кухонные толки. Каково ваше личное мнение? – спросил он, понизив голос, чтобы какой-нибудь слуга, мающийся у дверей комнаты экономки, не мог его услышать.
Эстер нахмурилась, стараясь подобрать слова поточнее, чтобы передать свое впечатление о недавнем разговоре в библиотеке.
– Эстер!
– Я не уверена, – медленно начала она. – Мистер Келлард испуган, в этом нет сомнения, но я не знаю, оттого ли, что он убил Октавию или строил насчет нее какие-то грязные планы. Однако его жене доставляет удовольствие намекать мистеру Келларду, что он на подозрении; возможно, поэтому он и напуган. Она… – Эстер запнулась, не решаясь употребить слово, показавшееся ей мелодраматичным, но другого слова не нашла. – Она его мучает. Разумеется, – добавила Эстер торопливо, – я не знаю, как миссис Келлард поведет себя, если ее мужу в самом деле будет предъявлено обвинение. Возможно, сейчас она просто мстит ему за какую-то семейную ссору, а потом будет защищать до последнего.
– Думаете, она его действительно подозревает? – Монк стоял у камина, засунув руки в карманы; лицо у него было серьезное и сосредоточенное.
Эстер и сама не раз размышляла над этим, поэтому ответ сам сорвался с ее губ.
– Я убеждена, что она его нисколько не боится. Отношения между ними весьма натянуты, и именно мистер Келлард побаивается своей жены, а не наоборот, но имеет ли это отношение к убийству Октавии, я не знаю. – Она глубоко вздохнула. – Ему, должно быть, весьма тяжело живется в доме тестя, которому надо подчиняться во всем и во всем его ублажать. А сэр Бэзил, насколько я понимаю, держит весь дом в трепете и почтении.
Она присела на подлокотник одного из кресел – поза, которая привела бы в ярость миссис Уиллис. Мало того, что это совершенно не женственно – можно еще и кресло повредить!
– О мистере Терске и миссис Сандеман я пока мало что могу сказать. Она ведет довольно бурную жизнь и – возможно, я возвожу на нее напраслину, – по-моему, она пьет. На войне я научилась различать признаки алкоголизма у самых, казалось бы, не склонных к этому людей. Вчера она, например, с утра маялась головной болью, но опять же, судя по симптомам, это была не просто мигрень. Однако я могу и ошибаться. Я встретила ее всего раз на лестнице, когда поднималась к леди Мюидор.
Монк улыбнулся.
– А что вы можете сказать о самой леди Мюидор?
Лицо у Эстер сразу стало очень серьезным.
– Думаю, она сильно испугана. Она знает или подозревает что-то настолько страшное, что не осмеливается что-либо предпринять – и в то же время не может об этом не думать…
– О том, что Октавию убил Майлз Келлард? – спросил Монк, делая шаг вперед. – Эстер, будьте осторожны! – Он взял ее руку и стиснул с такой силой, что женщина почувствовала боль. – Смотрите и слушайте, используя любую возможность, но не вздумайте никого ни о чем расспрашивать! Вы меня слышите?
Она отступила и высвободила руку.
– Конечно, слышу. Вы обратились ко мне за помощью – вот я и помогаю. Я никого ни о чем не собираюсь расспрашивать. Мне бы, во-первых, не ответили, а во-вторых, сочли бы дерзкой и чересчур любознательной особой. Я ведь здесь на положении прислуги.
– Кстати, насчет слуг. – Уильям по-прежнему стоял прямо перед ней. – Будьте крайне осторожны, общаясь с мужчинами, особенно с лакеями. Весьма возможно, что один из них питал насчет Октавии беспочвенные надежды, которые она сама нечаянно в нем пробудила… – Он пожал плечами. – А может быть, и умышленно. Затем, утомленная его домогательствами…
– Боже правый! Да вы совсем как мистер Келлард! – воскликнула Эстер. – Тот тоже готов представить Октавию чуть ли не публичной девкой.
– Это всего-навсего версия, – процедил Монк. – И не повышайте голос. Вполне возможно, что кто-нибудь сейчас пытается нас подслушать. Ваша спальня запирается на ключ?
– Нет.
– Тогда засуньте ножку стула за дверную ручку и закрывайтесь на ночь хотя бы так.
– Я не думаю… – Но тут Эстер вспомнила, что Октавия Хэслетт была убита именно в собственной спальне посреди ночи, и почувствовала легкий озноб.
– Этот человек находится в доме! – повторил инспектор, глядя ей в глаза.
– Да, – кивнула она. – Да, я знаю. Мы все об этом знаем – вот что ужасно.
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6